Я  сражался  со  своим  гамаком,  стараясь  убраться от колена Клары, и наткнулся   на  локоть  Сэма  Кахане.  "Прости",  -  сказал  он,  даже  не оглянувшись,  чтобы  увидеть,  кому  он  это говорит. Рука его по-прежнему лежала  на  соске  двигателя,  хотя  мы уже десять минут были в полете. Он изучал  мигающие огоньки на приборной доске хичи и отрывался, только чтобы взглянуть на экран над головой.

   Я  сел,  чувствуя тошноту. Потребовались недели, чтобы я привык к почти полному  отсутствию  тяготения  на  Вратах. Силы тяготения в капсуле - это нечто  совсем  иное. Они слабы, но не остаются постоянными ни на минуту, и мое среднее ухо протестовало.

   Я протиснулся в кухонную секцию, поглядывая одним глазом на туалет. Хэм Тайе  все  еще  там. Если он не выберется достаточно быстро, мое положение станет  критическим.  Клара рассмеялась и протянула руку из своего гамака. "Бедный Бобби, - сказала она. - А ведь это только начало".

   Я  проглотил таблетку, безрассудно закурил сигарету и сосредоточился на том,  чтобы  меня  не  вырвало.  Не знаю, насколько это действительно была космическая  болезнь.  В  основном  страх.  Есть  что-то  очень страшное в сознании,  что  между  тобой  и  мгновенной  ужасной смертью ничего, кроме тонкой  металлической  стенки,  сделанной  какими-то  чужаками миллион лет назад.  И в том, что ты вынужден куда-то лететь, не имея никакого контроля над   кораблем,  а  место,  куда  ты  прилетишь,  может  оказаться  крайне неприятным.

   Я   заполз   обратно   в   гамак,  погасил  сигарету,  закрыл  глаза  и сосредоточился на том, чтобы быстрее проходило время.

   А его должно пройти немало. Средний рейс продолжается сорок пять дней в один  конец.  Дело  не в том, как вы, может быть, думаете, как далеко ваша цель.  Десять  световых  лет  и  десять  тысяч  -  это  имеет определенное значение,  но  не  линейно.  Говорят,  эти корабли непрерывно ускоряются и ускоряют степень ускорения. Дельта не линейна и даже не экспоненциальна, и никто  этого себе не может представить. Очень быстро, менее чем за час, вы достигаете  скорости  света. Потом проходит довольно много времени, прежде чем  вы  значительно  превысите  ее. Вот тогда вы двигаетесь действительно быстро.

   Это  все можно определить (говорят), глядя на звезды на верхнем экране, навигационном  экране хичи (говорят). В течение первого часа звезды меняют цвет  и  перемещаются.  Когда  вы  достигаете скорости света, вы знаете об этом, потому что звезды собрались в центре экрана, который находится в том направлении, куда летит корабль.

   На  самом деле звезды не двинулись. Вы воспринимаете свет от источников за  вами  или  сбоку. Фотоны, ударившиеся о передний экран, излучены день, неделю  или  сто  лет  назад.  Через день-два они уже не похожи на звезды. Какая-то  пестрая  серая  поверхность. Похоже на голографическую пленку на свету, впрочем голофильм можно разглядеть на пленке при помощи вспышки, но никто никогда не смог ничего разглядеть в серой пленке на экране хичи.

   К  тому  времени, как я дождался туалета, необходимость уже не казалась такой  срочной:  а когда вышел, в капсуле была только Клара, она с помощью теодолита  проверяла  изображения звезд. Повернулась ко мне и кивнула: "Ты теперь не такой зеленый", - одобрительно сказала она.

   - Выживу. А где парни?

   |      ОБЪЯВЛЕНИЯ

   -  Где  им  быть? В шлюпке. Дред считает, что нужно так организоваться, чтоб  мы разделились. Какое-то время мы будем с тобой одни в шлюпке, а они здесь вверху, потом мы поднимемся, а они спустятся.

   -  Гм.  -  Звучит  неплохо;  я вообще-то уже думал, как же будет насчет уединения. - Хорошо. Что я должен теперь делать?

   Она потянулась ко мне и с отсутствующим видом поцеловала. "Не попадайся на пути. Знаешь что? Похоже, мы движемся к северу Галактики".

   Я  воспринял  эту  информацию  с серьезным видом. Потом спросил: "А это хорошо?"

   Она  улыбнулась.  "Кто  знает?"  Я лег и стал смотреть на нее. Если она боялась,  как  я,  а я боялся и знал, что она испугана, она этого никак не проявляла.

   Потом  стал  думать,  что находится на севере Галактики и - это гораздо важнее - сколько времени мы будем туда лететь.

   Самый  короткий зарегистрированный рейс к другой звездной системе занял восемнадцать  дней.  Это  была  звезда  Барнарда  -  пустой  номер, ничего интересного.  Самый долгий, вернее, самый долгий из известных - кто знает, сколько  кораблей  с  мертвыми  старателями  все  еще  на  пути  назад  из туманности  М-31  в  Андромеде?  -  сто  семьдесят пять дней в один конец. Экипаж  вернулся  мертвым. Трудно сказать, где они были. На снимках ничего особенного  не  видно,  а  сами  старатели, разумеется, ничего сообщить не могли.

   Когда  вылетаешь,  очень  страшно,  даже  для  ветерана. Ты знаешь, что ускоряешься.  Ты  не  знаешь,  сколько  времени  будешь  ускоряться. Когда достигаешь  поворотного пункта - пункта максимального ускорения, ты знаешь об  этом. Ты знаешь об этом, во-первых, потому что золотой провод, который есть  на  каждом корабле хичи, начинает светиться (никто не знает почему). Но  ты  знаешь,  что  корабль  поворачивается,  даже без этого, потому что небольшое  псевдотяготение,  которое  тянуло  тебя  назад, теперь начинает тянуть вперед. Низ становится верхом.

   Никто  не  знает,  почему  хичи  не использовали и для ускорения, и для замедления  одно  и то же устройство. Я этого не понимаю. Нужно быть хичи, чтобы понять это.

   Может,  это  потому, что все их оборудование для наблюдения установлено впереди.  Может,  потому  что передняя часть корабля обычно бронированная, даже   в  легких  кораблях,  вероятно,  как  полагают  от  столкновений  с молекулами  пыли  и  газа.  Но  некоторые  из  больших кораблей, несколько трехместных  и почти все пятиместные, бронированы со всех сторон. Они тоже не разворачиваются в полете.

   Итак,  когда начинает светиться провод и вы чувствуете поворотный пункт -  начало  замедления, - вы знаете, что прошло четверть времени в пути. Не обязательно  четверть  всего  времени  рейса,  конечно. Сколько времени вы останетесь  у  цели,  это  совершенно  другое дело. Там вы сами принимаете решение. Но вы прошли половину автоматически контролируемого пути к цели.

   Тогда  вы  умножаете количество уже прошедших дней полета на четыре, и, если  это  количество  не  превышает  то,  на  что  рассчитаны ваши запасы продовольствия,  вы  знаете,  что  по  крайней  мере не умрете с голоду. А разница  между  двумя  этими  числами покажет вам, сколько дней вы сможете пробыть у цели.

   Ваши  запасы  пищи,  воды  и  воздуха  рассчитаны на двести дней. Можно растянуть  их  на  триста  дней  без  особого  труда  (вернетесь  худым и, возможно,  с  авитаминозом).  Так  что  если  вы  пролетели шестьдесят или шестьдесят  пять  дней  и поворотного пункта все еще нет, вы знаете, что у вас  возникла  проблема,  и  вы начинаете сокращать рацион. Если прошло от восьмидесяти  до  девяноста  дней,  ваша  проблема разрешилась сама собой, потому  что  выбора  у  вас  нет  и  до  возвращения  вы умрете. Вы можете попытаться  изменить  курс. Но это просто другой способ умереть.

   Вероятно,  хичи  могли  менять  курс,  когда хотели, но это еще один из множества  неразрешимых  вопросов  о  хичи. Вроде того, почему они все так тщательно  убирали  при  уходе.  Или  на что они были похожи? Или куда они исчезли?

   Когда  я  был ребенком, на ярмарках продавали шутливую книжку "Все, что мы знаем о хичи". В ней было сто двадцать восемь страниц, и все чистые.

   |      ОТНОСИТЕЛЬНО РОЖДЕНИЯ ЗВЕЗД

   Если Сэм, Дред и Мохамад были в хорошем настроении, а у меня нет причин сомневаться  в этом, в первые несколько дней они этого никак не проявляли. Они  занимались  тем,  что  их  интересовало.  Читали. Слушали в наушниках музыкальные  записи.  Играли  в шахматы, а когда удавалось уговорить нас с Кларой,  в  китайский  покер.  Мы  играли  не  на деньги, а на время смен. (Несколько  дней  спустя Клара сказала, что лучше проиграть, чем выиграть: если проиграешь, у тебя есть чем заняться). Они очень терпимо относились к нам  с Кларой - гетеросексуальному меньшинству в гомосексуальной культуре, господствовавшей  на  корабле,  -  и  предоставляли  нам  шлюпку  ровно на пятьдесят процентов времени, хотя мы составляли сорок процентов населения.

   Мы  ладили.  И  хорошо  поступали. Мы жили в тени друг у друга и каждую минуту пахли.

   Внутренность корабля хичи, даже пятиместного, не больше кухни в обычной квартире.  Шлюпка  дает  немного  дополнительного  пространства - примерно размера   большого  шкафа,  -  но  часть  ее  обычно  занята  припасами  и оборудованием. А в общем объеме в сорок два или сорок три кубических метра размещено все остальное, включая меня, тебя и остальных старателей.

   Когда  вы  в  тау-пространстве,  вы  испытываете  постоянное  небольшое ускорение.  На  самом  деле  это  не  ускорение, а просто нежелание атомов вашего тела превышать скорость света. Его можно описать и как тяготение, и как  трение.  Но  все-таки похоже на небольшую силу тяжести. Вы чувствуете себя так, будто весите примерно два килограмма.

   Это  означает,  что  время  от  времени  вам  необходимо отдохнуть, и у каждого  члена экипажа есть свой гамак, в нем можно спать, а можно сидеть, как  на  стуле.  Добавьте  пространство для личных вещей каждого; шкаф для лент,  дисков,  одежды  (ее не особенно там носят), для предметов туалета; для  снимков  близких и дорогих (если таковые имеются); для всего прочего, что  вы  решили  взять  с  собой  -  в  своих  пределах  веса и объема (75 килограммов  и  треть  кубического  метра),  и  вы  представите  себе нашу тесноту.

   Добавьте  к  этому  оборудование  хичи.  Три четверти его вы никогда не используете.  Большую  часть  вы  просто не знаете, как использовать, даже если бы захотели; приходится оставлять его в покое. Но его нельзя двигать. Механизмы  хичи  составляют  неотъемлемую часть корабля. Если ампутировать часть, умирает целое.

   Если  бы  мы знали, как залечить рану, можно было бы убрать часть этого хлама,  сохранив  действенность  корабля.  Но  мы  не  знаем,  и так все и остается;  большой,  в форме бриллианта, золотой ящик, который взрывается, если  его  пытаются открыть; хрупкая спираль из золотистой трубки, которая время от времени светится и иногда становится невыносимо горячей (никто не знает,  почему)  и так далее. И все это остается в корабле, и вы все время на него натыкаетесь.

   Добавьте  к  этому  человеческое  оборудование. Космические костюмы, по одному   на   каждого,   подогнанные   по  вашей  фигуре.  Фотографическое оборудование.   Установка  туалета  и  душа.  Секция  приготовления  пищи. Утилизаторы отходов. Сумки старателей, оружие, сверла, ящики для образцов, все  то,  что вы берете с собой на поверхность планеты, если вам повезет и вы встретите планету, на которую можно высадиться.

   Остается  не  очень  много.  Все равно что прожить несколько недель под капотом  очень большого грузовика, с работающим мотором и четырьмя другими людьми, которые делят с вами помещение.

   Через два дня у меня появилась безрассудная враждебность по отношению к Хэму Тайе. Он слишком велик. Занимает слишком много пространства.

   По правде говоря, Хэм даже меньше меня ростом, хотя весит больше. Но то пространство,  что  занимаю  я  сам,  меня не интересовало. Только то, что занимали  другие.  У Сэма Кахане размер получше, не больше ста шестидесяти сантиметров,  у  него  густая  черная  борода и жесткие курчавые волосы по всему животу от самых половых органов, по всей груди и спине. Я не считал, что Сэм занимает мое пространство, пока не обнаружил в пище длинный черный волос  из  его  бороды.  Хэм  по крайней мере почти лысый, с кожей мягкого золотистого  цвета,  которая  делала  его  похожим  на гаремного евнуха из Иордании.  (Есть  ли  у иорданских королей евнухи в гаремах? Есть ли у них гаремы?  Хэм  как будто ничего этого не знал: его предки уже три поколения прожили в Нью-Джерси).

   Я  даже  начал  сравнивать Клару с Шери, которая по меньшей мере на два размера  миниатюрней.  (Не  всегда.  Обычно Клара нравилась мне больше). А Дред Фрауенгласс, мягкий худой молодой человек, разговаривал очень мало и, казалось, занимает меньше места, чем остальные.

   Я  был  новичком в группе, и все по очереди показывали мне то немногое, что  нам  нужно  было делать. Нужно постоянно фотографировать и записывать показания  спектрометра.  Записывать данные с контрольной панели хичи, где постоянно  меняется цвет и оттенки огоньков. (Их все еще изучают, стараясь разгадать,  что  они  означают).  Анализировать  спектр тау-пространства с помощью   экрана.  Все  это  вместе  от  силы  два  часа  работы  в  день. Приготовление пищи и уборка занимают еще два часа.

   Итак,  четыре  рабочих часа в сутки на пятерых. Остается - на пятерых - больше восьмидесяти человеко-часов. Нужно их чем-то занять.

   Я лгу. Их не нужно занимать. Вы и так заняты - ждете поворотного пункта.

   Три  дня, четыре дня, неделя; я почувствовал, что нарастает напряжение, которого  я  не разделяю. Две недели, и я понял, что это, потому что и сам стал его испытывать. Мы ждали поворотного пункта. Ложась спать, мы бросали последний   взгляд  на  золотую  спираль:  вдруг  произошло  чудо,  и  она засветилась.  Когда  мы вставали, первой нашей мыслью было, не превратился ли потолок в пол. К концу третьей недели все были крайне напряжены. Больше всего это проявлял Хэм, полный золотокожий Хэм, с лицом веселого джина.

   - Давай поиграем в покер. Боб.

   - Нет, спасибо.

   -  Давай,  Боб.  Нам  нужен  четвертый  (В  китайский покер играют всей колодой, по тринадцать карт у каждого игрока. Иначе играть нельзя).

   - Не хочу.

   И получаю неожиданно яростно: "Черт тебя побери! В экипаже ты не стоишь и змеиного пука, и даже в карты не играешь!"

   Потом  он  полчаса  мрачно  разбрасывает  карты,  как  будто  ему нужно достигнуть  совершенства  в этом искусстве, как будто от этого зависит его жизнь.  А  может,  так  оно и есть! Представьте себе, что вы в пятиместном корабле и пролетели семьдесят пять дней без поворотного пункта. Вы знаете, что у вас неприятности: продовольствия не хватит на пятерых.

   Но может хватить на четверых.

   Или на троих. Или на двоих. Или на одного.

   В  этот  момент  становится  ясно,  что по крайней мере один человек не вернется  из  рейса,  и тогда большинство экипажей начинают бросать карты. Проигравший  вежливо  перерезает  себе горло. Если проигравший оказывается недостаточно вежлив, остальные четверо дают ему урок этикета.

   Много  пятиместных  кораблей  возвращались  с  тремя  членами  экипажа. Некоторые - с одним.

   И вот время проходило - не легко и, несомненно, не быстро.

   Вначале  болеутоляющим служил секс, и мы с Кларой много часов проводили в  объятиях  друг друга, дремля и время от времени просыпаясь, чтобы снова заняться  сексом.  Я  думаю,  парни  в  основном занимались тем же; вскоре шлюпка  стала  пахнуть,  как  раздевалка  в мужской школе. Потом мы начали искать  уединения,  все  пятеро. Конечно, для пятерых на корабле уединение невозможно,  но  мы  делали,  что  могли: по общему согласию каждый из нас время  от  времени  на  час-два оставался один в шлюпке. Пока я был здесь, Клару  терпели  в  капсуле.  Пока  один  из  них был здесь, остальные двое составляли  нам компанию. Понятия не имею, что делали остальные, оставаясь в  одиночестве: я просто тупо смотрел в пространство. Буквально: я смотрел в иллюминатор шлюпки на абсолютную черноту. Ничего не видно, но это лучше, чем видеть то, что мне смертельно надоело в корабле.

   Некоторое  время  спустя  у  нас начали вырабатываться свои привычки. Я слушал   музыку,   Дред   смотрел   порнодиски,  Хэм  разворачивал  гибкое электрическое   музыкальное   устройство  и  играл  электронную  музыку  в наушниках  (но  даже  и так, если прислушаться, кое-что было слышно, и мне смертельно,  смертельно  надоели  Бах,  Палестрина  и  Моцарт). Сэм Кахане искусно организовал занятия, и мы проводили много времени, посмеиваясь над ним и обсуждая природу нейтронных звезд, черных дыр и Сейферовых галактик, если не повторяли испытательные процедуры во время посадки на новых мирах. Хорошо  в  этом  то,  что  хоть  на полчаса мы переставали ненавидеть друг друга. Остальную часть времени - что ж, да, мы ненавидели друг друга. Я не мог  выносить  постоянное  тасование  Хэмом  карт. Дред проявлял необычную враждебность  к  моим  редким  сигаретам. Подмышки Сэма были ужасны даже в гнойной атмосфере корабля, по сравнению с которой воздух Врат показался бы розовым  садом.  А Клара - да, у Клары была отвратительная привычка. Клара любила  спаржу.  Она  принесла  с  собой четыре килограмма обезвоженной пищи,  просто  для  разнообразия  и  чтобы  иметь чем заняться. Иногда она делила  ее  со мной, иногда с остальными. Но она настаивала, что спаржу она  будет  есть  одна. Как романтично узнавать, что твоя возлюбленная ела спаржу, по изменению запаха в туалете!

   И тем не менее - она была моей возлюбленной, да, была.

   Мы  не  только  сексом  занимались  эти  бесконечные часы в шлюпке - мы разговаривали.  Я  никогда  не  знал  так  хорошо,  что  внутри  у другого человека, как у Клары. Я любил ее. Ничего не мог с этим сделать.

   Никогда.

   На  двадцать  третий  день я играл на электрическом пианино Хэма, когда неожиданно  почувствовал  тошноту.  Изменения  тяготения,  которые я почти перестал замечать, вдруг усилились.

   Я  поднял  голову  и  встретил  взгляд  Клары.  Она  робко,  со слезами улыбалась.  Указала  на  изгибы  спирали, золотые искры бежали по ней, как пескари в ручье.

   Мы  обняли  друг  друга  и  держали,  смеясь, а пространство вокруг нас перевернулось,  и  потолок стал полом. Мы достигли поворотного пункта. И у нас еще оставался запас времени.