Опять появился этот маленький противный мальчишка. Кэтлин Лэйтон нервно напряглась, потом расслабилась. От него невозможно спрятаться там, где она стояла, на пятисотфутовой крепостной стене, окружавшей дворец. Но, прожив долгие годы во враждебном окружении, легко противостоять чему угодно, даже Дэви Динсмору, одиннадцатилетнему мальчишке.

Она не отвернется. Она не даст ему никакого намека на то, что знает о его приближении к ней по широкому, крытому стеклом прогулочному коридору. Замерев, она продолжала поддерживать лишь легкий контакт для того, чтобы он не появился перед ней внезапно. Надо было продолжать рассматривать город так, как будто ничего не происходило.

На небольшом расстоянии от нее раскинулся город: громадный массив домов и зданий, их пестрая расцветка то вспыхивала яркими красками, то пропадала совсем в сгущающихся сумерках. Равнина за чертой города выглядела темной, и обычно голубая, струящаяся вода реки, вытекающей из города, казалась черной, матовой в этом мире, почти лишенном солнца. Даже горы на отдаленном, темнеющем горизонте приняли очертания, тяжелый характер которых соответствовал печали в ее собственной душе.

— А-а-а! Смотри хорошенько. В последний раз это видишь.

Грубый голос проскрежетал по ее нервам, как сильный бесполезный шум. На мгновение слова казались настолько неразличимыми, что смысл их не дошел до ее сознания. Потом, не желая того, она повернулась к нему лицом.

— В последний! Что ты имеешь в виду?

В ту же секунду она пожалела о сказанном. Дэви Динсмор стоял в шести футах от нее. На нем были надеты длинные шелковые брюки зеленого цвета и открытая на груди желтая рубаха. На лице мальчика было написано выражение: «Я крутой мужик», а его губы изогнулись в презрительной усмешке, что сильно напомнило ей о том, что даже ее безразличие к нему означало его победу. Но все же — почему он сказал это? Трудно было поверить, что эти слова он выдумал сам. Ее охватило желание покопаться в его мозгу. Она вздрогнула и решила не делать этого. Войти в этот мозг в его теперешнем состоянии означало на месяц потерять остроту восприятия.

В течение долгих месяцев она разрывала свой мозговой контакт с потоком человеческих мыслей, людских надежд и людской ненависти, которые превращали атмосферу дворца в ад. Лучше наказать мальчишку сейчас, так же как она это делала прежде. Она повернулась к нему спиной, и легчайший из легких контактов с его мозгом принес ей полутона гнева, который прокатился сквозь него. И вновь она услышала его прерывистый голос:

— Да-а-а, последний раз. Я это сказал, и я это сделаю. Завтра тебе исполняется одиннадцать лет, так?

Кэтлин не ответила, притворившись, что не расслышала. Но за маской равнодушия она скрыла пронзившее ее ощущение надвигающейся катастрофы. В его голосе было слишком много злорадства, слишком много уверенности. Возможно ли, что вокруг нее происходили ужасные вещи, строились ужасные планы в те месяцы, когда она изолировала свой мозг от мыслей этих людей? Совершила ли она ошибку, заперев себя в своем собственном мире? А теперь реальный мир пробил ее защитную броню.

Дэви Динсмор бросил:

— Думаешь, ты умная? Больше не будешь так думать, когда тебя завтра станут убивать. Может быть, тебе об этом неизвестно, но мамочка говорит, что по дворцу ходят слухи, что, когда тебя привезли сюда, мистеру Киру Грею пришлось пообещать кабинету, что тебя убьют на твой одиннадцатый день рождения. И даже не думай, что они этого не сделают. Позавчера на улице они убили женщину-слэна. Понятно! Что ты на это скажешь, умница?

— Ты сумасшедший? — слова сами собой слетели с ее губ. Она до конца не поняла, что это произнесла она, потому что она думала совершенно другое. Кэтлин не сомневалась, что он говорит правду, — это совпадало с огромной массой их ненависти. Это было настолько логично, что ей внезапно показалось, что она всегда об этом знала.

Странно, что именно упоминание о том, что Дэви об этом рассказала его мать, захватило сознание Кэтлин. В памяти она вернулась на три года назад, в тот день, когда этот мальчишка напал на нее под покровительствующим взглядом своей матери, надеясь попугать маленькую девочку. Сколько удивления, сколько крика и страха увидела Кэтлин, когда подняла Дэви в воздух, а его разгневанная родительница подскочила к ним, изрыгая угрозы и обещания того, что она сделает с «грязным, подлым маленьким слэном».

И вдруг появился Кир Грей, серьезный, высокий и мощный, и миссис Динсмор вся сжалась перед ним.

— Мадам, на вашем месте я бы не поднял руки на этого ребенка. Кэтлин Лэйтон принадлежит государству, и в нужное время государство избавится от нее. Что касается вашего сына, то я случайно стал свидетелем происшедшего. Он получил как раз то, чего заслуживает каждый задира, и, я надеюсь, он получил хороший урок.

Какое необыкновенное удовольствие доставило ей то, что он ее защищал. После этого она поместила Кира Грея в другую категорию людей в своем сознании, несмотря на его безжалостность, несмотря на то, что про него рассказывали ужасные истории. Но теперь она знала правду, и что он не сказал ничего лишнего тогда: «…государство избавится от нее».

Она вздрогнула, вышла из задумчивого состояния и увидела, что город внизу изменился. Вся огромная его масса величественно засверкала мириадами огней, раскинувшихся широкой панорамой. Превратившись в чудесное зрелище, он лежал перед ней, как громадный, сверкающий драгоценный камень, сказочная страна домов, которые поднимались вверх к небесам и горели, являя картину величественной мечты. Как хотелось ей войти в этот загадочный город и увидеть самой все те удовольствия, которые представлялись ей в воображении. Теперь, конечно, она никогда не увидит его. Целый мир останется неувиденным, неиспробованным, не принесшим наслаждения.

— Ага! — вновь послышался нервный голос Дэви. — Смотри хорошенько. В последний раз.

Мороз пробежал по коже Кэтлин. Она не могла вынести присутствия этого… этого испорченного мальчишки более ни секунды. Не сказав ни слова, она повернулась и спустилась во дворец, в одиночество своей комнаты.

Сон не приходил, а было уже поздно. Кэтлин точно знала, что было поздно, потому что рокот мыслей снаружи утих и все давно были в постели, кроме охранников, неврастеников и любителей поздних вечеринок.

Странно, но уснуть она не могла. На самом деле ей полегчало, когда она узнала обо всем. Будничная жизнь была ужасной, ненависть слуг и всех остальных людей почти невыносимой. В конце концов она, должно быть, задремала, потому что резкая мысль, которая пришла к ней снаружи, исковеркала сон, который ей снился.

Кэтлин встрепенулась. Усики, которые были у всех слэнов (тонкие золотистые нити, отсвечивающие в полутьме на фоне ее темных волос, окаймлявших тонкое детское лицо), поднялись из волос и мягко раскачивались, как будто легким ветерком. Мягко, но настойчиво.

Внезапно угрожающая мысль, которую чувствительные антенны выловили из укутанного темнотой дворца Кира Грея, дошла до ее сознания. Дрожа, Кэтлин проснулась окончательно.

Мысль задержалась в ее сознании на мгновение, отчетливая, жестокая, хладнокровно убийственная, стряхивая с нее остатки сна, как холодный душ. А потом она исчезла, как будто ее вовсе не существовало. Осталась только неразбериха образов, которые, как прибой, накатывали нескончаемым потоком из бесчисленных комнат огромного дворца.

Кэтлин лежала не шевелясь, и из глубин ее собственного сознания появилось понимание того, что все это значило. Кто-то не хотел ждать до завтра. Кто-то сомневался, что ее казнят. И он намеревался поставить Совет перед свершившимся фактом. Такой человек был только один, обладающий достаточной властью, чтобы не бояться никаких последствий: Джон Петти, глава тайной полиции, фанатик-антислэн Джон Петти, ненавидевший ее с такой силой, которая даже среди своих, тоже ненавидящих слэнов, была пугающей. Убийцей должен был быть один из его подручных.

Усилием воли она успокоила нервы и попыталась обозреть в своем мозгу пространство вокруг, дальше, насколько хватало сил. Секунды тянулись, а она все лежала, разыскивая мозг, мысли которого на краткий миг угрожали ее жизни. Шепот посторонних мыслей превратился в рев, который оглушал ее. Прошло несколько месяцев с тех пор, как она в последний раз исследовала этот мир неконтролируемых мыслей. Ей показалось, что воспоминания об ужасе, который они приносили, не померкли. Но реальность оказалась еще хуже воспоминаний. Решительно, с почти зрелой настойчивостью, она держалась в этом шторме мозговых вибраций, пытаясь вычленить каждую отдельную мысль по очереди. Появилось предложение:

«О Господи, надеюсь, что обман не обнаружится. Сегодняшний, с овощами».

Это, должно быть, жена шеф-повара, несчастная богобоязненная женщина, которая смертельно боялась того дня, когда мелкое воровство ее мужа обнаружится.

На краткий миг Кэтлин почувствовала симпатию к замученной маленькой женщине, которая не спала, лежа рядом со своим мужем в темноте. Но не слишком сильную симпатию, потому что однажды эта маленькая женщина ни с того ни с сего остановилась, когда Кэтлин проходила мимо нее в коридоре, и без мысленного предупреждения влепила ей сильную пощечину.

Мозг Кэтлин продолжал работать, подгоняемый растущим нетерпением. Сквозь ее сознание проносились разные картины, как в калейдоскопе, которые она отталкивала в момент их появления, как неподходящие, не имеющие отношения к угрозе, от которой она проснулась. Во дворце был целый мир, с его интригами, бесчисленными личными трагедиями, великими амбициями. Пролетали психологические сны, сны тех, кто ворочался в постели. И появлялись мысли тех, кто сидел и что-то замышлял.

Потом внезапно появился обрывок целенаправленной жестокости, твердое намерение убить ее! В мгновение ока он вновь исчез, как непоседливая бабочка, только совершенно на нее непохожий. От него дышало смертью, и это привело ее в отчаяние, потому что вторая вспышка угрожающей мысли была слишком мощная, а значит, ее источник находился не где-нибудь, а вблизи, в ужасной, опасной близи.

Странно, что его оказалось так трудно снова найти. Ее мозг болел: ее бросало то в жар, то в холод; а потом странная картина появилась в третий раз, и ей удалось поймать ее. Теперь Кэтлин поняла, почему этому мозгу так долго удавалось избегать ее. Его мысли были так намеренно расплывчаты, мельком пропуская в себе тысячи других предметов, что казались просто полутонами в общей суматохе мысленного шума вокруг.

Он учился этому, но все же это был не Джон Петти и не Кир Грей, которые могли твердо придерживаться одной мысли, ни разу не споткнувшись. Ее будущий убийца, несмотря на всю свою сообразительность, выдал себя. Как только он войдет в комнату, она…

Мысль исчезла. Ее мозг взмыл в разрушенное пространство. Шокированный правдой, которая свалилась на нее. Этот человек был в ее спальне и в этот момент пробирался на четвереньках к ее кровати.

Кэтлин лежала на кровати, а внутри ее нарастало ощущение, что время остановилось. Оно вырастало из темноты, из того, как одеяло покрывало ее с руками. Она знала, что от малейшего движения накрахмаленные простыни зашелестят. Тогда он набросится на нее, прежде чем она успеет пошевелиться, прижмет ее под одеялом, и она будет в его власти.

Двигаться было нельзя. Нельзя было смотреть. Можно было только чувствовать растущее возбуждение, которое прокатывалось в мозгу убийцы. Его мысли бежали быстрее, и он забывал маскировать их. В нем горел убийственный огонь, такой жестокий и сильный, что ей пришлось отодвинуть часть своего сознания от него: внезапно ей стало почти физически больно.

Сейчас его мысли проявились полностью, и Кэтлин смогла прочитать всю историю нападения. Этот человек был охранником, который стоял за дверью. Но он не был обычным охранником. Странно, что она не заметила перемены. Должно быть, они сменились, пока она спала. Или она была слишком расстроена собственными мыслями.

Кэтлин уловила его план действий, когда он встал и нагнулся над кроватью. Первый раз она заметила тусклый отблеск ножа, когда он занес руку для удара.

Сделать можно было только одно — быстрым сильным движением она набросила одеяло на голову и плечи растерявшегося человека. Затем Кэтлин выскользнула из кровати — тень среди теней в комнате.

Позади нее человек тихо вскрикнул, когда одеяло, брошенное ее маленькими, необычайно сильными руками, укрыло его. В этом низком крике слышалось разочарование и первый страх того, что будет, если его обнаружат.

Она ловила его мысли, слышала, как он двигался, когда он одним прыжком перескочил через кровать и стал размахивать руками, обыскивая темные углы комнаты. Странно, но в тот момент ей показалось, что не нужно было оставлять кровать. Если завтра все равно придет смерть, зачем оттягивать ее? Но Кэтлин узнала ответ на этот вопрос в страстном желании жить, которое прокатилось по ней, и в мысли о том, что этот ночной посетитель служил доказательством, что кто-то, кто хотел ее смерти, боялся, что казни не будет.

Девушка глубоко вздохнула. Ее собственное возбуждение тонуло в первой волне презрения к неуклюжим попыткам убийцы.

— Дурак ты, — сказала она, и в ее детском голосе слышалось пренебрежение, хотя в нем звучала не по-детски железная логика, — ты действительно думаешь, что сможешь поймать слэна в темноте?

Жалко было смотреть, как этот человек прыгнул в направлении, откуда пришли слова, размахивая кулаками во все стороны. Жалко и ужасно, потому что теперь его мысли изуродовал страх. В этом страхе виделось что-то нечистое, и от этого Кэтлин содрогнулась.

Еще раз она заговорила своим высоким детским голосом:

— Тебе лучше убраться, пока кто-нибудь не услышал, как ты тут возишься. Я не расскажу ничего мистеру Киру Грею, если ты уйдешь немедленно.

Она увидела, что непрошенный гость ей не поверил. В нем было слишком много страха, слишком много подозрительности и, неожиданно, хитрости! Невнятно выругавшись, он прекратил искать ее и бросился к двери, где находился выключатель. Кэтлин почувствовала, как охранник достает пистолет и одновременно ищет руками выключатель. И она поняла, что он предпочитал попробовать улизнуть от охранников, которые прибегут сюда на звук выстрела, чем встретиться со своим начальником и признаться в поражении.

— Дурак ты набитый! — сказала Кэтлин.

Она знала, что ей делать, хотя ни разу не делала этого прежде. Бесшумно девушка скользнула вдоль стены, ощупывая ее пальцами. Затем она открыла дверь за панелью, прошмыгнула в нее, заперла за собой и побежала по плохо освещенному тайному коридору к двери на другом его конце. От ее прикосновения дверь раскрылась, и она попала в большую, роскошно обставленную приемную.

Внезапно испуганная собственной дерзостью, Кэтлин замерла в дверном проеме, глядя на огромного мужчину, который сидел за столом и писал при свете настольной лампы с абажуром. Кир Грей не поднял глаза немедленно. Через секунду она поняла, что он знал о ее присутствии, а молчание было разрешением разглядывать его.

В этом властителе было что-то величественное, что вызывало у нее восхищение даже сейчас, когда страх перед ним камнем лежал у нее на сердце. Сильные черты лица придавали ему аристократическое выражение.

Пока он писал, она могла проследить его поверхностные мысли, но не более. Потому что Кир Грей, как она обнаружила давным-давно, имел — вместе с Джоном Петти, самым ненавистным ей человеком, — способность думать в ее присутствии так, что прочитать его мысли было невозможно. Поймать можно было только поверхностные мысли, слова письма, которое он писал. Ее возбуждение и нетерпение пересилили всякий интерес к его письму. Она выпалила:

— Там у меня в комнате человек. Он пытался меня убить.

Кир Грей поднял глаза. Теперь, когда он смотрел на нее, на его лице появилось более серьезное выражение. Аристократические черты пропали, затененные решительностью и властностью, появившейся на лице. Кир Грей, властитель людей, холодно смотрел на нее. Когда он заговорил, его мозг заработал с такой точностью, а голос и сознание были так четко скоординированы, что она не была уверена в том, сказал ли он какие-нибудь слова на самом деле.

— Гм, убийца? Продолжай.

Рассказ срывался с дрожащих губ Кэтлин потоком слов, в которых она рассказала обо всем, что произошло с того момента, когда Дэви Динсмор дразнил ее.

— Думаешь, за этим стоит Джон Петти? — спросил он.

— Он единственный, кто мог это сделать. Мои охранники находятся в ведении тайной полиции.

Он медленно кивнул, и она почувствовала едва заметное напряжение в его мозгу. Но мысли текли медленно, спокойно и глубоко.

— Итак, время пришло, — мягко сказал он. — Джону Петти захотелось верховной власти. Мне его почти жалко, настолько он некритичен по отношению к себе. Ни один шеф тайной полиции не вызывал доверия у народа. Меня обожают и боятся, его только боятся. И он думает, что это важно. — Карие глаза Кира Грея серьезно посмотрели в глаза Кэтлин. — Он намеревался убить тебя до срока, назначенного Советом, потому что я ничего не смог бы изменить, раз это свершилось. А моя беспомощность перед ним, он это знал, понизит мой престиж в глазах Совета. — Теперь его голос звучал очень низко, как будто он забыл о присутствии Кэтлин и высказывал мысли вслух. — И он был прав. Совету не понравилось бы, если бы я попытался кого-то подвергнуть наказанию за смерть слэна. Хотя они не предприняли бы никаких действий, чтобы доказать, что я испугался. И это бы означало начало конца. Распад, раскол на группы, которые постепенно будут становиться все враждебнее друг другу, когда так называемые реалисты ухватились бы за существующее положение дел и выбрали возможного победителя или начали бы играть в приятную игру, известную как игра обоих концов против середины. — Мгновение он молчал, потом продолжил: — Как ты видишь, Кэтлин, очень деликатная и опасная ситуация. Потому что Джон Петти, с целью дискредитировать меня перед Советом, очень усердно распространял слухи о том, что я хочу спасти тебя. — Он снова улыбнулся. — Хорошо. Что ты думаешь о нашей политической ситуации?

Ноздри Кэтлин раздулись от презрения.

— Он дурак, раз выступает против вас, вот что я думаю. И я буду помогать вам, чем смогу. Я могу помочь, читая мысли…

Кир Грей широко улыбнулся, его лицо осветилось, и с него исчезли жесткие линии. Он сказал:

— Знаешь, Кэтлин, мы, человеческие существа, должны казаться слэнам очень странными время от времени. Например, то, как мы обращаемся с вами. Ты знаешь причину этого, так?

Кэтлин покачала головой:

— Нет, мистер Грей. Я читала мысли людей об этом, и, кажется, никто не знает, почему вы нас ненавидите. Я что-то слышала о войне между слэнами и людьми много лет назад, но до этого тоже были войны, и люди не испытывали друг к другу ненависти после этого. И все эти ужасные истории, которые слишком абсурдны для того, чтобы быть хотя бы похожими на правду.

Он сказал:

— Ты слышала истории о том, что слэны делают с человеческими младенцами?

— Это глупая ложь, одна из многих, — презрительно ответила Кэтлин.

Он усмехнулся:

— Я вижу, что ты слышала о них. И это может тебя шокировать: такое действительно случается с младенцами. Что ты знаешь о мировоззрении взрослого слэна, чье умственное развитие на двести-триста процентов выше, чем у нормального человека? Ты знаешь только то, что ты бы никогда не стала делать этого, но ты ребенок. Но не будем об этом. Ты и я боремся за наши жизни. Преступник, наверное, уже убежал из твоей комнаты, но тебе стоит лишь заглянуть в его мозг, чтобы опознать его. Им не понравится, что их пробудят от их прекрасных снов, но к черту их! Оставайся здесь. Я хочу, чтобы ты читала их мысли, а потом рассказала мне, о чем они думали, пока шло расследование.

Он нажал на кнопку на своем столе и произнес в аппарат, похожий на маленькую коробочку:

— Попросите капитана моей личной охраны зайти ко мне в офис.