19
Мысленно воспроизводя теперь то, что произошло в следующие безумные четверть часа, вижу, как передо мной все мелькает и исчезает, словно в бешено вращающемся калейдоскопе. Но некоторые картины, выхваченные из цепи событий, как бы застыли в моей памяти.
Море презрения и гнева, бушующее вокруг меня; искаженное лицо президента, что-то кричащего звукомеханику; гневный взгляд председателя палаты, безуспешно пытающегося дотянуться до меня…
Весь этот вихрь внезапно улегся и замер, когда раздался похожий на гром голос президента, транслируемый через усилители:
— Объявляю заседание закрытым!..
До сих пор передо мною еще стоят изумленные лица членов конгресса, буквально остолбеневших от столь невероятной смелости. И действительно, маленький человечек в эту минуту был по-своему величествен. Прежде чем кто-либо успел опомниться, он хлопнул в ладоши — переданный усилителями хлопок прогремел, подобно взрыву бомбы, — и меня окружил взвод франтовато одетых солдат из личной охраны президента…
— Уведите его, — с пафосом произнес президент, сопровождая свои слова величественным жестом. В ту же секунду я был снят с трибуны. Пока конгрессмены все еще приходили в себя, президент успел проводить меня до выхода. Лицо его побледнело от испуга, но он шепнул мне:
— Долго это не продлится. Но на выяснения и запросы им понадобится все утро. Да хранит вас бог, мистер Кортней.
И он вернулся в зал, чтобы встретиться с ними лицом к лицу. Должно быть, вид у него был более мужественный, чем у первых христиан, выходивших на арену во времена императора Калигулы.
…Меня сопровождала личная охрана президента, почетные выпускники академии агентства «Бринк». Лейтенант не проронил ни слова, но когда президент дал ему клочок бумаги со своим распоряжением, я без труда прочел на его лице еле сдерживаемое отвращение. Было ясно, что лейтенанту не по душе то, что ему велят делать, но я не сомневался, что он выполнит приказ.
Меня доставили на аэродром Анакостия в пригороде Вашингтона и посадили в личный самолет президента. Охрана все время оставалась со мной, меня даже покормили, и один из стражей играл со мной в карты, пока самолет находился в воздухе. Но никто из них не пожелал обменяться со мной хотя бы словом.
Летели мы довольно долго на громоздком старомодном роскошном лайнере, на котором по традиции полагалось летать президенту. Потом долго шли на посадку, и, глядя вниз, я видел, как под нами проплывает серая полоса посадочной дорожки. Когда наконец мы приземлились, уже стемнело.
Томясь в ожидании, я беспокоился только об одном: удалось ли Кэти благополучно выбраться из Вашингтона, увижу ли я ее снова? Лейтенант куда-то исчез.
Я ждал, перебирая в памяти вопросы, которые мучили меня и прежде, но от которых я всегда отмахивался. Теперь, когда у меня было столько свободного времени, а будущее представлялось таким неопределенным, я снова вернулся к ним и попробовал разобраться.
Например, — Кэти, Мэтт Ренстед и Джек О’Ши — они сговорились и в буквальном смысле слова загнали меня к черту на кулички. Хорошо. Все, что было потом, мне понятно. Ну, а смерть Эстер? Когда думаешь об этом, становится непонятным все поведение Ренстеда.
Если «консы» за межпланетные полеты, тогда почему Ренстед в Калифорнии саботировал испытания рекламы? В этом нет ни малейшего сомнения, да и его доверенный сам признался. Может, тут двойная игра? Может, Ренстед делает вид, что он «коне», который делает вид, что он работник рекламы… А на самом деле?..
Теперь я уже совсем по другой причине хотел как можно скорее увидеть Кэти.
Лейтенант вернулся только в полночь.
— Все в порядке. Вас ждет кеб. Водитель знает, куда ехать.
Я вылез из самолета и расправил онемевшие члены.
— Благодарю, — смущенно сказал я.
Лейтенант аккуратно сплюнул прямо мне под ноги. Дверца самолета захлопнулась, и я поспешил поскорее убраться с взлетной дорожки.
Кебмен был мексиканцем. Я попробовал было задать ему вопрос по-английски, но не получил ответа. Тогда я попытался заговорить с ним на том ломаном испанском, на котором довольно успешно изъяснялся на плантациях «Хлорелла»; он в недоумении посмотрел на меня. Существовало по меньшей мере полсотни немаловажных причин, по которым я не должен был садиться в этот кеб, пока не уясню себе, что происходит. Но, поразмыслив, я понял, что выбора у меня нет. Лейтенант честно выполнил приказ президента, и я представил себе, как теперь его жалкий умишко служаки уже строит планы, кому бы намекнуть, где сейчас можно найти известного «конса» Митчела Кортнея.
Теперь я — легкая добыча, только кто первый сцапает меня, полиция или Таунтон? Не стоило над этим долго ломать голову.
И я сел в кеб.
Уже одно то, что водитель был мексиканцем, казалось, должно было подсказать мне, где мы находимся. Но лишь увидав огромный корпус ракеты, отражающий звездное небо, я сообразил, что попал в Аризону, и только сейчас понял, как много сделал для меня президент.
Отряд из «агентов Пинкертона» и нашей охраны окружил меня и поспешно провел мимо будок с часовыми, через пустынную площадку к ракете. Начальник охраны большим и указательным пальцами изобразил нечто вроде полумесяца.
— Вы в безопасности, мистер Кортней.
— Но я не собираюсь лететь на Венеру! — протестующе воскликнул я.
В ответ он громко рассмеялся.
Спешка, а потом ожидание. Спешить и ждать — вот теперь мой удел. Мне предстояло долгое, тоскливое путешествие. И здесь, и там, куда я летел, творилось непонятное, но я не мог чему-либо помешать. Мне даже не дали времени подумать. Кто-то схватил меня сзади за брюки и бесцеремонно втолкнул в ракету. Меня скорее поволокли, чем повели к подвесной койке, уложили на нее, застегнули ремни и оставили одного.
Койку то раскачивало, то встряхивало, а на грудь мне словно навалилась дюжина великанов. Прощай, Кэти, прощай фирма «Шокен». Хочу я того или нет, но я лечу на Венеру.
Однако я слишком поторопился попрощаться с Кэти.
Именно она расстегнула ремни моей койки, когда ракета вышла на орбиту.
Я встал и поплыл, неловко болтаясь из стороны в сторону под действием невесомости, потом потер занемевшую спину. Затем открыл рот, чтобы сказать, как я счастлив, но вместо этого лишь беспомощно пропищал:
— Кэти!
Я не произнес блестящей речи — просто не было времени, да и губы у меня были заняты. Я целовал Кэти.
Вдруг в нашу кабину влез, улыбаясь во весь рот, субъект с нашивками лейтенанта.
— Хотите поглядеть на звезды, друзья? — спросил он тем бодрым тоном гида, от которого меня всегда тошнит. Однако не стоило указывать этому нахалу его место. Ведь офицеры ракетных экипажей всегда считают себя выше прочих смертных, и, пожалуй, было бы невежливым придираться к нему именно сейчас. А кроме того…
Да, кроме того…
Мелькнувшая мысль отрезвила меня. Я привык к своему положению привилегированного служащего, и нелегко мне будет снова стать рядовым потребителем. Однако, освежив в своей памяти теорию «консизма», я решил, что, пожалуй, придется отвыкать от почестей и власти. Что ж, здравствуй, Кэти! Прощай, Фаулер!
Мы поднялись в салон в носовой части ракеты. Здесь было много незнакомых мне людей.
Ракеты, летающие на Луну, снабжены радарными установками, у них нет иллюминаторов. Ради прочности и надежности конструкций создатели ракет отказались от таких излишеств, как возможность созерцать звездные просторы во время полета. Поэтому я никогда еще не видел звезд в космосе.
Здесь же за окном была белая ночь. Ослепительно сияли огромные звезды на фоне мелких, рассыпанных в звездной пыли. В этом безбрежном космическом просторе невозможно было найти ни одного даже крохотного пятнышка темноты — все мерцало и светилось. Занимавшееся за бортом зарево указывало, с какой стороны Солнце.
Наконец мы с Кэти оторвались от окна.
— Где Мэтт Ренстед? — спросил я.
Кэти тихонько засмеялась.
— Он снова в агентстве «Шокен», держится только на возбуждающих таблетках и пытается расхлебать кашу, которую ты заварил. Кто-то же должен был остаться, Митч. К счастью, Мэтт по праву может называться твоим преемником. В Вашингтоне нам не удалось как следует обо всем поговорить. У бедняги будет много вопросов, и никто не сможет ему помочь.
— А что, черт побери, он делал в Вашингтоне?
— Спасал тебя, Митч, после того как Джек О’Ши не выдержал и…
— После чего?
— О, господи, Митч! Давай лучше все по порядку. Джек О’Ши проговорился. Выпил лишнего, не смог вовремя сделать укол снотворного, выбрал не ту девицу, перед которой стоило бы изливать душу. Короче говоря, в тот вечер его схватили. Он выложил все о тебе и обо мне, о ракете и обо всем прочем.
— Кому?
— Твоему лучшему другу Б. Дж. Таунтону. — Кэти яростно чиркнула спичкой, раскуривая сигарету. Я понимал, что должно было твориться в ее душе. Малютка Джек О’Ши, похожий на фарфоровую куколку человечек, словно вылепленный из воска. Были моменты, когда я почти ненавидел его, но теперь я забыл об этом и думал только о том, что должен был вынести Джек, попав в лапы таунтоновских горилл.
— Таунтон узнал все, — продолжала Кэти, — Все самое главное. Если бы Мэтт не установил микрофоны в комнате, где Таунтон вел допросы, нам бы тоже несдобровать. Но Мэтт успел приехать в Вашингтон и предупредил меня и президента. Нет, президент не «конс»; он просто хороший человек. Не его вина, что он президент. Только благодаря ему мы теперь здесь.
Наш разговор был прерван капитаном.
— Через пять минут меняем курс. Будет лучше, если вы уляжетесь на свои койки. Толчок может быть и не очень сильным, но кто знает.
Кэти кивнула головой и повела меня в кабину. По дороге я вынул у нее изо рта сигарету, затянулся и снова вернул ей сигарету.
— Почему, Митч? — удивилась она.
— Я бросил курить, Кэти. Еще один вопрос. Не очень приятный. Что у тебя было с Джеком?
Кэти вздохнула.
— То же, что у тебя с Эстер, — ответила она. — Любовь без взаимности. Джек, возможно, был влюблен в меня или что-то в этом роде, а я-то, сумасшедшая, все не могла забыть тебя! Вот о чем ты, тупица, никогда не догадывался, — продолжала Кэти. — Ты не знал, как я люблю тебя, и не знал, что Эстер тебя любит. Бедняжка Эстер, она прекрасно понимала, что все напрасно. Господи, Митч, почему ты так слеп и глух?
— Эстер меня любила?
— Да, черт побери, да! Вот почему она предпочла умереть вместо тебя!
Я только растерянно почесал затылок.
Прозвучал сигнал — через минуту перемена курса.
— По местам! — велела Кэти.
— Да, это ужасно некрасивая история, — сказала она. — А сейчас мне нужно за одну минуту покончить с вопросами и ответами, успеть поцеловать тебя и помириться с тобой.
— Одна минута — это не так уже мало, родная.
Право, мне хватило бы и меньше, чтобы помириться с Кэти.
