Глава восемнадцатая
Хотя боль была надёжно отделена от неё, Тирта не могла повернуть своё бессильное тело. Она могла видеть только то, что происходило в поле её зрения. Крита склонилась рядом с ней, но теперь по бокам от жрицы стояли двое, оба с весьма запоминающейся внешностью. Один высокий, широкий в плечах, с могучим телом, словно боец–топорник. И действительно оружие его — топор с двойным лезвием. На шлеме у него красовался великолепный дракон; воин сочувственно поглядывал из–под этого дракона на Тирту. Но временами глаза его пробегали по сторонам, словно он постоянно продолжал нести вахту.
Его спутник был моложе, стройнее, с белой кожей, и меч у него обычный, как у многих пограничников. Возможно, он не чистокровный Древний. Именно он заговорил первым:
— Приближается всадник…
Крита сделала лёгкий жест.
— Да. Но он не один. Идёт Рейн…
Владелец топора поудобнее переложил оружие. Черты его лица утратили мягкость, верхняя губа приподнялась, как у готового зарычать кота.
— Мы слишком близко к его источнику, — сказал он. — Нам лучше…
Крита прервала его.
— Она не может двигаться, — жестом жрица указала на Тирту. — Подходит нам или нет, но это наше поле битвы. Потому что у неё есть своя роль, — и она легко и грациозно встала. Тирта заметила, что все трое посмотрели в другом направлении.
В бесконечной осторожностью, набравшись сил, Тирта чуть–чуть повернула голову. Голова её была слегка приподнята, как будто под неё что–то подложили. Она обнаружила, что теперь куда лучше видит, она увидела даже то, что лежало у неё на груди. Руки её по–прежнему словно примёрзли к ларцу.
Девушка с трудом оторвала от него глаза и взглянула, куда смотрят остальные. И увидела Алона. Мальчик не стоял, как они, ожидая того, кто приближается, он бежал. Она услышала высокое ржание торгианца, клич торжества из лошадиной глотки.
Вокруг возвышалось множество скал. Тирта чувствовала холод сзади. Они каким–то чудом, с помощью Силы, вырвались из пещеры Тьмы, но эти вновь пришедшие не унесли её достаточно далеко. Судя по грудам обломков, она лежала в развалинах храма или целого посёлка. Меж двух столбов из изъеденного временем камня, обозначающих давно исчезнувшую стену, пронёсся Алон. Немного погодя он вернулся, вцепившись в гриву лошади; с седла торгианца свисал человек, голова его с тёмными волосами была обнажена, лицо покрывала засохшая кровь. Но даже эта ужасная маска не помешала Тирте узнать его.
Внутри тюрьмы её тела сердце подпрыгнуло, словно стремясь разорвать путы плоти. Она была мертва по меньшей мере наполовину, на три четверти. Но теперь она увидела воскрешение другого мёртвого.
Конь следовал за Алоном, не направляемый всадником. Хотя глаза всадника были открыты, Тирта сомневалась, чтобы он видел окружающее. Торгианец остановился, опустив голову, и Алон погладил его по жёсткой челке, мальчик что–то говорил лошади. Всадник зашевелился, попытался выпрямиться. В глазах его замерцал свет разума, взгляд прорезал окружающий его туман. Было совершенно очевидно, что он увидел и узнал Тирту. Потом взгляд его упал на троих стоящих рядом с нею. Тирта увидела, как его коготь коснулся пояса. У него больше не было старого меча, не было игольника в кобуре, лишь сверкающая рукоять меча торчала из ножен.
Он спешился и, возможно, упал бы, если бы не ухватился за гриву торгианца. Крита сделала шаг ему навстречу.
— Ты пришёл наконец, тот, кого мы так долго ждали, — она как будто произносила слова привычного ритуала. — Брат крылатых, ты, кого выбрал Язык Базира, мы приветствуем тебя, хотя не обещаем отдыха. И наша встреча может обернуться проклятием, твоим и нашим.
Фальконер смотрел на жрицу. Он выпустил жёсткую гриву коня, неуверенно поднял руку.
— Ты… ходящая… в ночи… — говорил он хрипло, словно против своего желания. — Ты пришла, чтобы увести меня от смерти.
— От смерти? — переспросила Крита после недолгого молчания. — Но ты не был мёртв, фальконер. Они сочли тебя мёртвым, но к тем, кто служит Великим, смерть так легко не приходит.
— Я служу леди, — рот его перекосился от напряжения. Когда он заговорил, с подбородка упали хлопья свернувшейся крови. В усиливающемся свете дня Тирта хорошо видела, что волосы его над левым ухом спутаны и пропитаны пылью и кровью. — Этой леди…
Он когтем указал туда, где лежала Тирта.
— Что вы с ней сделаете? Ваша Великая предъявляет на неё права?
— Да, — сразу ответила Крита. — И на тебя тоже, благодаря тому, что ты имеешь.
Теперь настала очередь жрицы указывать, но пальцы её нацелились не на меч, который даже днём светился, а на пояс. Фальконер непонимающе посмотрел на него. И медленно коснулся того, что принёс из Дома Ястреба, — цилиндра со свитком, который невозможно прочесть.
— Как… — в голосе его прозвучало неподдельное изумление: он, по–видимому, совсем не ожидал его здесь увидеть.
— Благодаря уму твоей леди, — резко ответила Крита. Она подошла к фальконеру, протягивая руку. Тот потряс пояс, высвобождая наследие мертвеца, отдал ей.
Младший из мужчин полуобернулся и посмотрел туда, где, как казалось Тирте, находится пещера, из которой её принесли.
— Там движение… — отрывисто предупредил он. Человек с топором рассмеялся, взмахнул своим оружием.
— А когда его не было, Йонан? Путь суетятся. Рано или поздно будет заключён договор на условиях — их или наших. А я готов поставить что угодно, — снова он взмахнул топором, — что результат не понравится Тёмному, совсем не понравится.
— Идёт Рейн, — держа в руке цилиндр со свитком, Крита подошла к ним.
— Ты хочешь сказать, леди Теневого Меча, что я слишком оптимистичен? Что такое предсказание отнимает силы ещё до начала боя? Но ведь это не моё предсказание — твоей Великой.
Крита нахмурилась.
— Ты смел, Урук. Тебе принадлежит одно из четырёх Великих Оружий, но это не означает, что перед тобой открыты все двери.
Мужчина, продолжая улыбаться, отдал ей приветствие.
— Леди Крита, как дважды живущий, я видел много, слышал много и сделал много. Во мне не осталось страха. Для фасов, этих подземных приспешников Тёмного Правителя, я был богом. Я дважды водил армии в бой. Перед нами новый бой, и я поэтому спрашиваю тебя откровенно: кого ждать нам в союзники?
Ответила ему не жрица, но Алон. Мальчик подошёл ближе, торгианец следовал за ним, рядом с конём брёл Нирель, опираясь о шею лошади.
— У тебя есть мы…
Урук повернулся лицом к мальчику, улыбка его стала ещё шире.
— Хорошо сказано, младший. Я видел, как ты разорвал путы Рейна, ушёл из его клетки и привёл с собой леди, и потому согласен, чтобы ты стоял рядом со мной в битве, — потом он взглянул на фальконера, который встретил его взгляд выпрямившись, с высоко поднятым подбородком. — И любой человек, у которого одно из Четырёх Оружий, это щит на руке, прочная стена за спиной. Добро пожаловать, владеющий Языком Базира, — теперь он смотрел на Тирту. — Леди, ты Древней Крови, и ясно, что наша встреча предначертана ещё в то время, о котором мы ничего не знаем. Не знаю, какое оружие у тебя, но сможешь ли ты им воспользоваться?
Тирта посмотрела на ларец у себя на груди.
— Не знаю, оружие это или награда, — впервые заговорила она. — Знаю только, что мне предназначено быть его хранительницей и что этот обет с меня не снят. Но если ты рассчитываешь на моё оружие, тебе нужно составить новый план. Это тело мертво, и меня держит в нём сила, которой я не понимаю.
Она услышала порывистый вздох и увидела, как фаль–конер взмахнул своим когтем, потом опустил его. Только коготь, выше она не смотрела.
— Рейн! — младший мужчина как будто не обращал на них внимания, он смотрел вдаль, туда, куда она не могла взглянуть.
В воздухе разнёсся треск, повеяло огромной Силой. Но эта Сила была вызвана не ими, а скорее тем, кто приближался. Урук посмотрел в том же направлении и обратился к Крите. Улыбка его исчезла, голос прозвучал очень резко.
— Я спросил — что твоя Великая?
— Она поступит, как пожелает, — ответ девушки был короток. Тирта решила, что она рассержена вопросом и настойчивостью Урука.
Тот пожал плечами.
— Действительно, у Великой есть привычка скрывать свои планы от слуг. Хорошо. Если наши силы таковы, приготовимся, — он обвёл всех взглядом. — Я лично не знаю Рейна. А в рассказах много преувеличений. Он Тёмный, обладающий собственной силой. Похоже, нам предстоит испытать эту силу.
Короткий меч, которому Крита и Урук дали имя, ожил в руках фальконера. Тот отошёл от коня, приблизился к Тирте, как положено человеку щита при защите нанимателя. Девушка посмотрела на него. Рваный плащ исчез, избитый шлем тоже, не видно ни длинного меча, ни игольного ружья. Он провёл рукой по ненужному поясу с иглами, отбросил его. Рука его казалась голубой: это сквозь неё просвечивал блеск меча.
Тирта почувствовала новое тепло. До сих пор руки её были такими мёртвыми и бесполезными, почему они снова оживают? Ларец, зажатый между ними, засветился. По другую её сторону встал Алон. Втроём они опять образовали защитный строй. Мальчик призывно махнул рукой. С земли поднялась не замеченная Тиртой верёвка, раскачиваясь, как змея. Конец её устремился к руке Алона. Он принял хлыст в свою избитую, окровавленную руку и взмахнул.
Урук потряс топором. Йонан извлёк меч, опёрся острием о землю, ухватил обеими руками рукоять. Но Крита, казалось, не замечала этих приготовлений к битве. Она достала свиток, небрежно отбросив цилиндр, и внимательно его разглядывала. Тирта видела, что губы таинственной девушки движутся, она словно произносит какие–то звуки. Но в глазах её стояло изумление. Она быстро подошла к Тирте и положила свиток на крышку ларца. Попятившись к своим спутникам, жрица подняла руку.
Откуда–то выплыл туман, собрался, сгустился. И в руке у Криты появился Теневой Меч. Но Тирта готова была поклясться, что меч этот теперь из прочной стали, как мечи воинов. Вдоль лезвия ярко горели руны. Тускнели, снова вспыхивали, как будто появлялись из другого пространства и времени.
Мысль Тирты обратилась к той Великой, которая может поддержать их — а может и не поддержать. Наверное, на её помощь не стоило рассчитывать. Конечно, они с её помощью вышли из закрытой комнаты в Доме Ястреба, но потом попали прямо в руки к врагам. Или всё это было частью плана? Возможно, они важны не сами по себе, важна только служба, которую они выполняют. Как знать, может, её и Алона сознательно отдали в плен, чтобы они могли появиться здесь в нужный час. Тирта была уверена, что на заботу о себе ей нечего рассчитывать, она всего лишь инструмент власти над тем, что застыло в её руках.
Власти? Почему в голову пришло именно это слово? У неё нет никакой власти над ларцом и его содержимым. Она всего лишь хранительница. Но во сне лорд и леди Дома Ястреба знали…
Тирта взглянула на ларец. Тепло — тепло от него усилилось. Свиток, написанный на древней коже, свисая с ларца, коснулся её рук, потому что Крита оставила его развёрнутым, когда положила. Тирта вздрогнула: какая–то мысль возникла у неё на самом пороге сознания, важная мысль. Да, важная! Ястреб — хранитель. А она — Ястреб!
Но Великой здесь нет. Может, часть её живёт в Крите, теперь вооружённой теневым мечом. Но в Тирте её нет вне всяких сомнений. То, что должно быть сделано, — сделает только Тирта. Она сама смогла пошевелиться, хотя до сих пор искалеченное тело лежало неподвижно. Использовать Силу, добавить к ней свой Дар. Быть хранительницей Силы — после такого не останешься прежним. Но ей остались только мысли.
Девушка представила себе ларец, как видела его во снах. Вот он стоит на высоком столе, стоит открытый, на равном расстоянии между лордом и леди. Что в нём, что нужно охранять? Открытый ларец… Может быть, сейчас она допустит смертельную ошибку, выпустит то, что должно быть скрыто, — но она будет участвовать в бою, не станет неодушевлённой добычей победителей.
Их было двое — лорд и леди… Может, нужны именно двое, мужчина и женщина, чтобы завершить схему? Равновесие — сама суть природы. Наверное, и в колдовстве то же. Колдовство… Так называл это фальконер, так он относился к её слабым проникновениям в неведомое. Но теперь у него самого в руках то, что топорник из Эскора назвал «оружием с именем», одно из четырёх Оружий Силы.
Двое для призыва… Алон?
Тирта не смотрела на стоявшего рядом с ней мальчика. Она пыталась отгородиться от внешнего мира, закрыть от него своё сознание. Если предстоит битва, она сейчас не может ничем помочь. Напротив, скорее помешает. Значит, остаётся только это.
Словно идёшь по длинному коридору в полной темноте, идёшь по неведомым переходам и залам, не зная, правильно ли повернула. Двое и открытый ларец…
— Нирель… — имена, подлинные имена очень важны. Он открыл своё имя Алону, но она при этом тоже присутствовала. Поэтому, хотел он того или нет, она тоже владеет его именем, хотя и не получила этот дар от него непосредственно. — Нирель… Нирель… — позвать трижды — в таком призыве заключена немалая сила.
Она не смотрела и на фальконера. Услышал ли он её призыв?
— Дай мне, — она говорила как можно отчётливее, вполне сознавая, что собирается сделать, — дай мне твою правую руку.
Металлический коготь — это не человек. Ей нужно было коснуться плотью о плоть, как в Доме Ястреба.
Услышал ли он? Ответит ли? Тирта собрала в кулак всю свою силу мысли. Эти тёмные коридоры — да! Она выбрала открытый путь, хотя не знает, куда он приведёт. И на этом пути их ждёт страшная опасность. Но что до опасности тому, кто мёртв уже при жизни? И хотя для него это тоже опасно, но в этот момент они будут едины, и кто сможет сказать, что для них лучше?
Тирта продолжала смотреть на ларец. Но почувствовала и движение справа от себя. На грудь её упала тень. Вот коготь, в нём меч, но к её груди и ларцу протянулась живая рука с коричневой загоревшей кожей, грязная от дорожной пыли, в синяках и засохшей крови.
Ларец… Когда поблизости от Дома Ястреба у неё пытались отнять ларец, люди умирали. Взять талисман вопреки её воле — противоречит хранению. Но сейчас она хочет этого, считает, что поступает верно. Если она ошибается, Нирель умрёт ужасной смертью. Но если он этого и опасался, в его поведении ничего об этом не говорило.
Воин положил руку ей на ладонь. Она не почувствовала его тепла, быть может, потому что из ларца шёл настоящий огонь.
— Открой! — голос её звучал повелительно. — Лорд Ястреб, помоги мне открыть!
Она видела, как рука его напряглась. Пальцы его отодвинули свиток и тот, словно подхваченный ветром, отлетел. Но её мёртвая рука, плотно зажатая в его ладони, тоже двигалась — да!
И в этот момент раздался такой грохот, что они легко могли бы оглохнуть. Вслед за этим вокруг пала тьма, окутав всё вокруг. Во тьме засуетились какие–то существа. Тирта услышала крики и вспышки пламени, которые вполне могли исходить от топора, меча, даже верёвки.
Нет, это не её задача и не Ниреля. Если он поддастся воинскому инстинкту и примет участие в битве, которая по существу ловушка, они погибнут! Он не должен!
Синий свет меча по–прежнему окутывал её, соединяясь с блеском ларца. И ладонь мужчины оставалась на её руке. Он медленно поднимал крышку, как она его и просила. Тирта по–прежнему не видела, что находится внутри, потому что ларец стоял так, что крышка откидывалась к её лицу, скрывая собой содержимое.
Вот крышка встала прямо, и изнутри вырвалось ровное яркое сияние. Рука фальконера осталась на месте, он крепко держал её руку.
Тирта громко воскликнула:
— Время пришло, Найнутра! Служба Ястреба завершена!
Но тот, что появился перед ней в темноте, встал у ног её неподвижного тела, ничем не походил ни на женщину с бесстрастным лицом, ни на её жрицу. Это был другой. И он не…
Всего лишь в человеческом облике — он надевает этот облик, как одежду, когда имеет дело с людьми. Он безоружен, и на нём нет кольчуги, скорее облегающая одежда, сшитая из змеиной кожи. Одежда чёрная, на ней поблескивают чешуйки, отсвечивая алым цветом свежепролитой крови. Лицо у него невероятно прекрасное, на голове тесный убор из той же змеиной кожи с алыми чешуйками, на лбу широкая лента с алыми камнями. Он медленно поднял руки, и Тирта увидела, что у него между широко расставленными пальцами натянулась перепонка.
Он протянул руки вперёд, словно ожидал, что в них что–то должны положить. Ему не понадобилось вслух высказывать своё требование: ему нужно то, что вместе открыли Нирель и она.
— Время пришло, — губы его даже не шевельнулись, хотя слова в тишине прозвучали очень чётко. Всё вокруг по–прежнему скрывал густой плащ темноты, но теперь в нём не было видно вспышек, как не раздавалось и звуков битвы.
— Я… Ястреб… — на Тирту как будто навалилась огромная тяжесть, ей приходилось говорить с большими паузами, переводя дух после каждого слова.
— Ты умрёшь… — ответил он с тем же равнодушием, которое она ощутила в Найнутре. — Твоя смерть может быть быстрой и лёгкой. Но может случиться и по–другому…
— Я… Ястреб… Лорд и леди… мы хранители…
— Лорд? — в этом слове явно прозвучала насмешка. — Не вижу здесь никакого лорда. Только бродяга, солдат без герба и хозяина…
— Я избрала его по праву…
Какое–то время Рейн не отвечал. Тирта знала, что он смотрит на Ниреля. И словно его намерения материализовались в воздухе перед ними, она поняла, что сейчас сделает Рейн, что он уже делает. Он призывал на помощь все древние верования и обычаи фальконеров, все предрассудки племени Ниреля, всё презрение и недоверие к женщинам, живущие в памяти и сознании этого мужчины. Рейн пытался положить конец их союзу. Она не могла участвовать в этой битве — это была битва одного Ниреля. И, может быть, она уже проиграна.
Но его ладонь по–прежнему лежала на её руке, и свет от меча, зажатого в когте, озарял этот союз.
Что вызывал Рейн в Ниреле? Тирта обнаружила, что не может этого почувствовать, как не может помочь Нирелю в битве. Может ли послужить клятва меча оружием в таком бою?
— Глупец, тогда умри!
Рейн вывернул ладони. Он больше не ждал дара. Пальцы его изогнулись. И по всему телу Тирты пробежала боль, огонь пожирал тело дюйм за дюймом. Она попыталась удержать крик, подумав, долго ли сможет сдерживаться. Пусть Нирель разожмёт руку, пусть тот, другой уйдёт. Он победил.
Свиток, который продолжал парить над ларцом, хотя никакого ветра не было, вдруг сам собой скрутился. Сквозь туман боли Тирта увидела, как он видоизменяется. Свиток приобретал форму птицы — не серой птицы, которая послужила посланцем Найнутры. Нет, эта птица была темнее, с чёрными перьями.
Тёмный поднял руки, чтобы отогнать птицу. И тут коготь, до сих пор недвижно висевший рядом с её телом, тоже взлетел. Сверкнул в воздухе меч Силы, найденный в месте смерти, и в этом своём полёте разгорелся ещё ярче. Меч ударил прямо в тёмную грудь того, кто угрожал.
Последовала вспышка — красного и чёрного, если это можно считать цветами пламени. Тирту ослепило это столкновение сил, такой невероятный блеск. Тут же она почувствовала, как оживает её тело, оживает в боли. Плоть Ниреля оказалась рядом с её плотью, обжигающая и мучительная, они вместе давили на крышку ларца, закрывая его. Тирта изогнулась в последнем приступе боли и так закричала, словно готова была разорвать своё горло.
Сонное удовлетворение, ощущение, что всё в мире правильно. В каком мире? Где? Она же умерла. Может ли мертвец ощущать биение сердца, глубоко дышать ароматным воздухом? Нет никакой боли, есть только…
Тирта медленно открыла глаза. Лицо согревало ласковое солнце, солнце начала лета. За всю свою трудную жизнь она не чувствовала себя более сильной и живой. Как будто действительно умерла, а теперь воскресла к новой жизни. У неё было целое и здоровое тело. Инстинктивно девушка пустила в ход чувства целителя и немедленно убедилась в этом. Никаких сломанных костей, никакого вреда. Она излечилась!
Она лежала в странном месте — в круглом углублении, заполненном красной грязью, которая пахла знакомыми ей с детства травами. Послышался какой–то странный стук. Тирта посмотрела на себя. Грязь облепила её с ног до головы и засохла, превратилась в корку. На этой коросте сидела птица и клювом отбивала ее куски. Птица? Это был сокол, чёрный и сильный. И стоял он на двух лапах!
Рядом с ней кто–то шевельнулся. Девушка быстро повернула голову. К ней склонился Нирель, как делал, когда они вместе открывали ларец. Никакой засохшей крови на нём нет, вообще не видно ран. Даже худое лицо лишилось шрамов. Он тоже снимал корку, отдирал двумя руками! Исчез грубый коготь, все его десять пальцев были заняты лихорадочной работой.
Тирта ахнула, и он улыбнулся. Неужели ещё совсем недавно ей казалось, что такая улыбка невозможна на его лице, которое она теперь так хорошо знала? Нирель поднял свою возрождённую руку, расставил пальцы, сжал их, снова расставил.
— Это… — Тирту охватил благоговейный восторг перел этим чудом и перед собственным выздоровлением, от изумления она утратила дар речи.
— Это колдовство, — сказал он с лёгкой насмешкой, и девушка подумала, что кто–то другой поселился в теле Ниреля. Но потом она взглянула в его глаза — глаза сокола — и поняла, что это не так. — Колдовство Эскора. Ты долго служила ему, леди, и Эскор помог нам.
Она вспомнила.
— Ларец!
— Больше нет обета Ястреба, — объявил он, снимая вновь обретёнными пальцами длинную полоску глины. — Та, что наложила колдовство, сняла его. Когда–то, когда на эту землю упала тень, ларец был оставлен на хранение роду Ястреба. Твой род поклялся хранить его. Но теперь его забрали, чтобы он послужил оружием в верных руках.
— Найнутра?
Фальконер кивнул, продолжая снимать глину, потом сжал руку девушки, помог ей подняться. Она всё ещё смотрела на его руки.
— Я снова женщина, — и тут она забыла о Великой и её делах.
— А я мужчина.
— И фальконер? — она не могла поверить в такую его перемену. В сознании её возникло смутное видение. Лорд и леди Ястреба, когда–то соединившиеся, могут соединиться снова.
Воин повернул голову и испустил щебечущую трель. Птица крикнула что–то в ответ и перелетела ему на плечо.
— В этом, — он поднял руку и погладил пернатую голову, — я прежний. Но теперь я ещё и Ястреб — разве ты не сама назвала меня так, леди?
— Ястреб, — решительно подтвердила Тирта и позволила ему поставить себя на ноги. Не только их тела очистились и излечились. Быть может, их ещё поджидает где–нибудь то, что насылает Тьма, — боль, потребность в силе, но теперь они никогда не будут одинокими.
— А где Алон? — она впервые вспомнила третьего участника их товарищества.
— Он ищет свою судьбу. Она принадлежит только ему.
Тирта кивнула. Да, это тоже правильно. Алон свободен и на своём пути.
— Ястреб, — медленно повторила она. — И пусть отныне они берегутся Ястреба, мой лорд Нирель.
Он обнял Тирту за плечи, и она почувствовала, что это правильно, что это теперь часть её жизни. Сокол взлетел и поднялся в небо, а они вдвоём пошли от прошлого, которое теперь можно забыть.
