Глава 5
Спустившись на лифте и пройдя через освещенный коридор, они попали в полутемное большое помещение. Освещения хватало только на то, чтобы найти свободные места. Зал быстро заполнился, и вскоре двери с глухим стуком закрылись.
После того как три четверти мест были заняты, на сцену вышел человек в черном и сказал:
— Благодарю вас за сотрудничество. Рад сообщить, что в этом здании достигнута мягкость в четыре девятых за сто сорок одну секунду.
Аудитория заинтересовалась. Форрестер вытянул шею, пытаясь найти расположение динамиков, звук которых заполнял все помещение. Лишь когда мужчина вновь заговорил, он понял, что динамиком является его собственный джоймейкер, который как и все остальные джоймейкеры в зале повторял слова ведущего.
— Эта тренировка — одна из лучших, — гордо произнес он. — Я рад, что это произошло именно сегодня. Теперь вы свободны.
— Это все? — спросил Форрестер у девушки.
— Разумеется. Поедем ко мне домой?
— Но, — продолжал он, — если предполагается, что будет налет, если существует какая-то вероятность, то, может, нам лучше задержаться?
— Зачем, дорогой Чарльз? Зачем уподобляться кротам, ведь это обычная проверка.
— Да, но… — немного помедлив, он покинул зал вслед за ней.
Форрестер был сконфужен. Никто ничего не рассказывал ему о войне.
Но когда он поделился своими сомнениями с Эдной, та лишь рассмеялась.
— Война? О Чарльз! Какой ты забавный, настоящий камикадзе! Мы и так потеряли много времени. Так ты будешь ужинать со мной или нет?
— Разумеется, — сказал он, пытаясь улыбнуться.
В своей жизни, начатой в 1932 году и завершившейся тридцать семь лет спустя глотком пламени, Форрестер был преуспевающим, обеспеченным и прочно стоящим на ногах человеком.
Он был женат на Дороти, маленькой блондинке чуть моложе его, и имел трех сыновей. Форрестер возглавлял технический отдел и имел репутацию хорошего товарища и отличного игрока в покер.
Он не был на фронте, но в детстве участвовал в кампаниях по сбору металлолома и антияпонских демонстрациях. Юность его прошла в атмосфере атомной истерии. В те годы все дома были оборудованы убежищами. Он просмотрел достаточно учебных фильмов, чтобы понимать важность мероприятий по гражданской обороне.
Форрестер был разочарован увиденным. Он попытался объяснить это Эдне, которая переодевалась за ширмой, но та не заинтересовалась. Учебные тревоги раздражали ее, но она не принимала их всерьез.
Она вышла из-за ширмы. Ее красивое платье явно не подходило для приготовления ужина. Тут Форрестер поправился. Кто знает, как обстоят дела на современной кухне? Эдна быстро подошла к нему, поцеловала и села рядом. Но продолжения не последовало.
— Извини меня, дорогой Чарльз, — сказала она и повернулась к своему джоймейкеру, который лежал рядом. — Слушаю поступившее сообщение.
Форрестер не расслышал сообщения, потому что Эдна держала аппарат возле уха и снизила громкость до минимума. Он прислушался, но слова, которые Эдна произносила в ответ, были ему непонятны.
— Отмена. Удержать три. Переслать четыре, две программированы, две А — вариации.
И наконец:
— Ну вот и все. Не хочешь ли чего-нибудь выпить?
— Отлично!
Она достала стаканы из чего-то похожего на столик. Он заметил, что девушка все время смотрит на стопку свертков в противоположном конце комнаты.
— Извини меня, — сказала она, наливая в бокалы зеленоватую жидкость ему и себе. — Я должна посмотреть на поступления.
Эдна сделала небольшой глоток и направилась к столику.
Форрестер с удовольствием дегустировал напиток, который был весьма приятен на вкус, хотя и слишком переслащен. Затем он поднялся и подошел к девушке.
— Прикупила чего-нибудь? — спросил он.
Эдна разворачивала пакеты и доставала одежду, небольшие пакетики и какие-то устройства, похожие на бытовую утварь.
— О нет, мой дорогой Чарльз. Это моя работа. — Она взяла в руки мягкую зеленую вещь и приложила ее к щеке. Затем задумалась. Через некоторое время она плавным движением накинула ее себе на плечи и вещь превратилась в жабо времен Елизаветы.
— Нравится, дорогой?
— Нормально, то есть очень нравится.
— Как пух. Дотронься. — Она поднесла жабо к его лицу. Материал был очень мягким, но как только он отнимал руки, то ворсинки сразу становились жесткими. — А вот еще, — сказала она и сменила жабо на шелк, который практически растворился на ее плечах, придав им необыкновенный блеск. — А вот…
— Очень красиво, — восторгался Форрестер, — но как понимать, что это твоя работа?
— Я реализатор, — с гордостью сказала Эдна. — Связана с пятьюдесятью миллионами с надежностью два — девять.
— Что это значит?
— О, ты знаешь, если мне нравится вещь, то с вероятностью в девяносто девять она понравится и другим.
— Пятидесяти миллионам?
Она кивнула, покраснев от удовольствия.
— Этим ты зарабатываешь себе на жизнь?
— Я становлюсь богаче, — поправила она его. — Скажи! — Она посмотрела на него задумавшись. — Я подумала, ведь таких, как ты, много выходит из дормов? Ты тоже можешь так работать. Я могу спросить…
Он снисходительно погладил ее по руке.
— Нет, спасибо, — произнес он, пытаясь сдерживать воспоминания о своем богатстве, хотя у него и промелькнуло в голове, что на вчерашней вечеринке он себя так скромно не вел. Наделал кучу ошибок. Например, с марсианином…
— Я еще не спрашивала. — Эдна запнулась и отодвинула вещи в сторону. — Как же ты умер, Чарльз?
— Как? — повторил он и, дождавшись, когда она уселась рядом, продолжил: — погиб в огне. И, как я понимаю, вел себя при этом героем.
— Неужели? — она была поражена.
— Я был пожарником-добровольцем. Загорелась квартира. Было очень холодно. Январь. За две минуты вода замерзала. В доме оставался ребенок, а я был ближе всего к лестнице.
Он глотнул из бокала, восхищаясь его молочно-золотым цветом.
— Я забыл свой воздушный баллон, — признался он, — и задохнулся в дыму. Или меня убило сочетание дыма и жара. К тому же я возвращался с вечеринки и был пьян. Хара сказал, что я буквально дышал огнем — легкие полностью обгорели. Лицо, разумеется, тоже полностью сгорело. Сейчас я выгляжу совершенно иначе. Не такой полный и помолодевший. Да и глаза у меня были не ярко-голубыми.
Она хихикнула.
— Хара проявил инициативу. Но большинство людей не возражает против усовершенствований.
Ужин, как и завтрак утром, подавался через дверцу Б стене. Эдна вышла из комнаты, пока стол сервировался.
Она отсутствовала всего несколько секунд, а когда вернулась, то выглядела очень удивленной.
— Вот и все, — сказала она. — Теперь ужинать.
Форрестер не смог узнать ничего из блюд на столе.
Больше всего это напоминало восточную кухню. Смесь хрустящих орешков и вязкая клейковина, напоминающая крахмал. На вкус пища была пикантной. За ужином Форрестер рассказывал о себе, о жизни писателя-техника, о своих детях, о своей смерти.
— Ты, наверное, был одним из первых замороженных, — прокомментировала она. — 1969 год? Эксперименты начались всего на пять лет раньше.
— Первым в квартале, — согласился он. — Я думаю, что компания постаралась. А недалеко находилась реанимационная машина, подарок местного миллионера. Но я не думал, что окажусь первым клиентом.
Он попробовал что-то, напоминающее пирожок с луком, затем сказал:
— Для Дороти это было очень неприятно.
— Твоя жена?
Форрестер кивнул.
— Интересно было бы узнать, как сложилась ее жизнь. Как она умерла. Что случилось с нашими детьми? Когда я погиб, она была еще молодой… Да. Тридцать три года. Не знаю, имея умершего, но замороженного мужа… Может, она снова вышла замуж… Надеюсь, она так и поступила. Я думаю…
Он покачал головой, пытаясь все это представить.
— Кстати, — продолжил он, — у Хара есть архив. Она прожила еще пятьдесят лет и умерла после восьмидесяти от третьего инфаркта. А незадолго перед этим ее разбил паралич. — Он снова покачал головой, пытаясь представить малышку Дороти древней, парализованной старухой.
— Ты сыт? — спросила Эдна.
Он испуганно вернулся к ней в комнату.
— Ужин? Да, было вкусно.
Эдна нажала кнопку, и стол исчез. Потом она встала.
— Пошли пить кофе. Я заказала его специально для тебя. Может, послушаем музыку?
Он хотел сказать: «Не стоит», но она уже включила какой-то проигрыватель. Форрестер был готов ко всему, но в глубине души надеялся, что это будет Барток и musique concrete. Но музыка оказалась скрипичным концертом интроспективного Чайковского.
Эдна прижалась к нему, теплая и приятно пахнущая.
— Тебе нужно жилье, — сказала она.
Форрестер обнял ее.
— Наш кондоминиум заполнен, — задумчиво произнесла она, — но можно найти что-нибудь приличное. У тебя есть какие-нибудь пожелания?
— Я слишком мало для этого знаю, — он погладил ее волосы.
Эдна сказала:
— Это хорошо… — немного погодя добавила: — Должна тебя предупредить. Я естественно-природная личность. Сегодня день М минус четыре, и я мечтаю, чтобы Меня приласкали. — Она зевнула и прикрыла рот Рукой. — О, прости меня.
Она заметила недовольное выражение его лица.
— Ты не возражаешь? — спросила она и присела. — Я хочу спросить тебя, почему твое лицо вдруг стало такого странного цвета?
— Ничего страшного, все в порядке.
Извиняющимся тоном она сказала:
— Прошу прощения. Я мало знаю о традициях камикадзе. Может, ритуальное табу… Прости.
— Это не табу. Просто недоразумение. — Он взял стакан и протянул его Эдне. — Может, добавим?
— Чарльз, дорогой, — ответила она потягиваясь. — Этого вполне достаточно. У меня появилась идея.
— Выкладывай.
— Я сама найду тебе жилье! — торжествующе воскликнула она. — Ты можешь остаться здесь. Делай все, что тебе хочется. — Она нажала кнопку и добавила: — Если тебе будет что-то непонятно, то можешь спросить детей. Они составят тебе компанию.
В стене открылся большой дверной проем. За ним была ярко освещенная комната, в которой пара малышей бегала вокруг непонятного сооружения.
— Мы поужинали, Мим, — крикнул один из них, толкнув соседа локтем. Оба молча и оценивающе смотрели на незнакомца.
— Надеюсь, ты не возражаешь, милый Чарльз? — спросила Эдна. — Это одно из проявлений естественноприродной личности.
Их было двое, мальчик и девочка. Форрестер прикинул, что им где-то около семи и пяти лет. Они не задавали лишних вопросов.
Хотя, подумалось Форрестеру, вопросов могло быть очень много.
— Чарльз, правда, что раньше люди ужасно воняли?
— Чарльз, ты катался на автомобилях?
— Чарльз, когда маленькие дети работали в шахтах, они хоть что-то ели?
— А с чем они играли? С куклами, которые не умели разговаривать?
Он пытался что-то объяснять.
— В мои дни детей-рабочих уже не было. А куклы разговаривали, хотя и не очень разумно.
— Когда твоя жизнь кончилась, Чарльз?
— Я сгорел в 1969 году…
— За колдовство! — вскрикнула маленькая девочка.
— О, этого не проделывали уже лет сто до моего рождения. — Форрестер сдерживал смех. — В мое время горели только дома.
— Пожар в Шогго! — крикнул мальчик. — Корова мистера Лири и землетрясение!
— Что-то похожее. Но существовали люди, которые тушили пожары, и я был одним из них. Только я попал в огненный капкан и погиб.
— Мим однажды утонула, — похвасталась девочка. — А мы никогда не умирали.
— Но ты однажды плохо себя чувствовала, — серьезно произнес мальчик. — И тоже могла умереть. Я слышал, как Мим разговаривала с медоком.
— Дети, вы ходите в школу? — спросил Феррестер.
Они посмотрели на него и переглянулись.
— Я хотел спросить, достигли ли вы уже школьного возраста?
— Разумеется, Чарльз, — ответил ему мальчик. — Тант как раз должна отправиться на урок.
— И ты! Мим сказала…
— Мы должны уважать гостя, Тант. — Мальчик обратился к Чарльзу. — Чем мы можем вам помочь? Еда? Выпивка? Посмотреть программу? Секс-стим? Хотя, я думаю, ты должен знать, — сказал он извиняющимся тоном, — что Мим, как естественно-природная личность…
— Да-да, разумеется, я знаю, — поспешно произнес Форрестер, подумав про себя: «Милостивый Боже!»
Нужно следовать местным обычаям, вздохнул про себя он и твердо решил перенять манеру и поведение людей Двадцать пятого века.
Все это напоминало сборы на вечеринку. Опаздывая, вы приходите только к десяти, одежда на вас не по теме, и весь вы взъерошены, поскольку в последний момент пытались заставить детей почистить зубы. Гостей встречает Ларина Сэм, весьма противный тип, и его жена Мойра с апломбом новоиспеченных нуворишей. Они демонстрируют вам новую посудомойку. Затем начинаются политические дискуссии, в которых Сэм проявляет потрясающую Тупость…
Но затем выпивается вторая порция виски. Затем третья. Лица меняют окраску. Начинается веселье и дуракаваляние. Все дружно смеются над одной из ваших шуток. Скучная музыка сменяется фокстротом. И вы втягиваетесь в попойку…
О, я буду стараться, клялся Форрестер, присоединяясь к детям в их настольной игре против джоймейкеров. Я приспособлюсь к этому миру, даже если это меня убьет. Приспособлюсь…
