2. Посадка
Раф Курби, техник и пилот флиттера, лежал на мягком противоперегрузочном матраце своей койки и широко раскрытыми глазами смотрел на тусклый серый металл у себя над головой. Он пытался не слушать поток бессмысленных слов, заполнявший маленькую каюту. С самого начала, с того самого момента, как его назначили членом экипажа, Раф знал, что примет участие в игре, в чрезвычайно рискованной игре, где все шансы будут против него. РК–10 — само число на носу их корабля говорило об этом. Десять ищущих пальцев протянулись в неведомую черноту космоса. Судьба РК–3 была известна: корабль расцвёл огненным цветком в пределах орбиты Марса. А РК–7 явно вышел из–под контроля, хотя приборы Земли продолжали улавливать его передачи. Что же касается остальных — ни один из них не вернулся.
Но корабли строились, из числа тренирующихся по жребию определялись экипажи, и каждые пять лет новый корабль поднимался в космос со всеми усовершенствованиями, какие могли достичь инженеры после предыдущего старта.
РК–10 — Раф от отвращения закрыл глаза. После месяцев, проведённых в непрерывно вибрирующем корпусе, он знал, казалось, каждую заклёпку, каждый шов, каждую плиту корабля. И у него не было оснований считать, что полёт когда–нибудь окончится. Они будут двигаться в пространстве, пока в летящей оболочке не окажется один лишь мёртвый экипаж.
Это сигнал опасности. Когда мысли Рафа доходили до этого пункта, он всегда старался думать о чём–нибудь другом, разорвать цепь дурных предчувствий. Но как? Присоединиться к постоянным монологам Вонстеда, полным жалоб и сожалений? Раф так часто слышал его слова, снова и снова, что они потеряли всякий смысл; всего лишь поток бессмысленных звуков, и Раф заметил бы его, только если бы человек, делящий с ним тесное помещение, вдруг исчез.
— Не нужно было мне записываться для подготовки… — скулёж Вонстеда продолжался.
Ну, это неоригинально. У всех у них возникла такая мысль, когда жребий назвал их имена — имена участников полёта. Независимо от того, какая причина привела их в тренировочный центр: сказочная плата, искренний интерес к проекту, исследовательская лихорадка, — Раф не верил, что есть хоть один человек, у которого не упало сердце, когда он услышал, что отобран для полёта. Даже он, всю жизнь мечтавший о звёздах и чудесах, которые ждут за большим прыжком, чувствовал себя ужасно, когда впервые ступил на борт, занял своё место на этой самой койке и с пересохшим ртом, весь дрожа, ждал старта.
Здесь теряешь всякое представление о времени. Космонавты ели — весьма умеренно, спали, когда могли, старались сократить бесконечные часы, искусственно разделённые на заранее установленные периоды. Но всё же недели могли означать месяцы, месяцы — недели. Они могли находиться в космосе годы — или только дни. Они знали только бесконечную монотонность. И прерывалась она либо сонным отрицанием окружающего, как у Хэмпа и Флоя, либо приступами убийственного гнева, как у Морриса, который сейчас был заключён в одиночке. И никакого предвидимого конца полёта…
Раф дышал неглубоко. Воздух на корабле был затхлый, он почти ощущал его вкус. Так трудно теперь вспомнить, каково это стоять под открытым небом, когда дует свежий ветер. Он попытался представить себе вместо этой тусклой полоски над головой зелёную траву, дерево, даже голубое небо с плывущими белыми облаками. Но полоска упрямо оставалась серой, жалобы Вонстеда продолжались, вызывая боль в ушах, а дрожь корабля пронизывала всё худое тело.
Какими они были, эти легендарные ранние полёты, когда не был ещё открыт «большой прыжок», когда человек, решившийся лететь к звёздам, должен был погрузиться в сон и проснуться поколения спустя, либо не проснуться вовсе? Раф видел немногие уцелевшие документы, обнаруженные четыре–пять сотен лет назад в штабе научных изгнанников, которые бежали от господства Мира и осмелились уйти в космос в надежде совершить перелёт в холодном сне. Тайна этого сна впоследствии была утрачена. Ну, думал Раф, по крайней мере они избежали всех неудобств полёта.
Интересно, нашли они свой новый мир или миры? С тех пор как эти документы были опубликованы, после падения Мира и создания Федерации Свободных Людей, об этих полётах спорили тысячи раз.
В сущности именно публикация этих документов и послужила дополнительным толчком для создания армады РК. То, на что человек решился однажды, он должен повторить. Человечество охватила страсть к поиску знаний, запрещённая во времена Мира. Всё больше людей посвящало себя лихорадке исследований и открытий. И достаточно было слабой надежды на успешный полёт к звездам и возвращение на Землю, чтобы три четверти энергии планеты в течение ста лет были отданы этой цели.
Так что если РК–10 потерпит неудачу, последуют одиннадцатый, двенадцатый, они один за другим будут подниматься на огненном столбе в пустоту, если только что–то неожиданное не направит интерес общества в какое–либо иное направление.
Раф устало закрыл глаза. Скоро прозвучит гонг и его период отдыха официально закончится. Но вряд ли стоит вставать. Он не голоден, концентраты надоели. А информационные ленты он помнил уже наизусть.
— Не на что смотреть, не на что, кроме этих проклятых стен! — снова ворчание Вонстеда.
Да, во время большого Прыжка смотреть не на что. Иллюминаторы корабля остаются закрытыми, пока космонавты снова не окажутся в нормальном пространстве. Конечно, если полёт закончится благополучно и они не застрянут навсегда на узкой тропе, лишенной времени, света и протяжённости.
Прозвучал гонг, но Раф даже не сделал попытки подняться. Краем глаза он заметил, как Вонстед зашевелился и сел.
— Эй, проспал сигнал сбора! — крикнул сосед Рафу.
Со вздохом тот приподнялся на локте. Если не встать, Вонстед способен сообщить капитану об его странном поведении, и тогда за ним будут следить в ожидании отклонений, которые могут означать неприятности. А Рафу вовсе не хотелось оказаться в одиночке, подобно Моррису.
— Иду, — мрачно буркнул Раф. Но оставался на койке, пока Вонстед не вышел. И только потом как можно медленнее последовал за ним.
И потому был не с остальными, когда постоянную вибрацию, заполнявшую коридоры корабля, перекрыл новый звук. Раф застыл, ледяной страх сковал его мышцы. Неужели сигнал катастрофы?
Он взглянул на лампу в конце короткого коридора. Нет, красного сигнала тревоги не горело. Значит, это не опасность — но что тогда?..
Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять: это не сигнал тревоги, нет, такой же звук сопровождал их в начале полёта; они уже почти потеряли надежду услышать его снова. Удалось!
Пилот без сил прислонился к стене, глаза его жгло, руки дрожали. Он понял, что никогда на самом деле не надеялся на успех. Но у них получилось! РК–10 добрался до звёзд!
— Подготовиться к прорыву, подготовиться к прорыву! — прогремел бестелесный голос капитана Хобарта; он был почти неузнаваем от переполнявших его чувств. Раф повернулся и, спотыкаясь, направился назад в каюту, чтобы снова броситься на койку и привязаться.
Он скорее услышал, чем увидел, как Вонстед последовал его примеру; впервые за долгие месяцы он молчал, готовясь к переходу, который вернёт их в нормальное пространство, к звёздам. Раф сорвал ноготь, застёгивая пряжки.
— Красный режим, красный режим… привязаться для перехода… — звучал со стены голос Хобарта. — Один, два, три… — пошёл отсчёт, — десять. Приготовиться!
Раф уже позабыл, что такое переход. Впервые он испытал это состояние под действием успокоительного. И на этот раз было хуже, чем в прошлый, гораздо хуже. Он пытался закричать, выразить протест против пытки, терзавшей мозг и тело, но не смог испустить даже слабый стон. Это было невыносимо… можно сойти с ума… или умереть… умереть… умереть…
Он пришёл в себя, ощущая во рту вкус крови; болели глаза, Раф с трудом попытался сосредоточить взгляд и разглядеть слишком знакомую стенку. Послышался чей–то голос, отступая, снова приближаясь, заполняя собой весь воздух; наконец слова приобрели смысл, в них звучало торжество!
— Получилось! Мы сделали это, парни! Звезда класса Солнца, три планеты. Мы устанавливаем орбиту…
Раф облизал губы. Слишком трудно воспринималось всё это сразу. Итак, они своего добились, половина рискованного предприятия была осуществлена. Они вырвались из собственной солнечной системы, совершили большой прыжок, и теперь перед ними лежало неизвестное… Вполне в пределах их досягаемости.
— Слышишь, парень? — спросил Вонстед. Голос его больше не звучал жалобно, таким твёрдым Раф его вообще не помнил. — Мы прошли. И снова коснёмся земли! Земля… — он замолчал, словно погрузившись в мечтательность.
На корабле тем временем что–то изменилось. Устойчивое гудение, от которого болели уши и которое проникало в кости, когда корабль преодолевал чуждое гиперпространство, теперь сменилось довольным урчанием, словно корабль тоже радовался успеху их отчаянной попытки. Впервые за долгие утомительные недели Раф вспомнил о своих обязанностях. Они начнутся, когда РК–10 на огненной подушке опустится на новую планету. Он должен будет собрать и подготовить небольшой исследовательский флаер, сесть за приборы управления, поднять машину и вывести её из корабля. Нахмурившись, пилот мысленно начал повторять всё, что необходимо сделать, как только они сядут.
Из рубки управления поступала новая информация. Открыли иллюминаторы в обычное пространство, двигатели корабля перешли под управление космонавтов–пилотов. Целью их будет третья планета, на которой обнаружены атмосфера и вода.
Те, кто не был занят на вахте, столпились перед экраном. Планета вырастала из точки в шар размером с апельсин. Все позабыли о времени; в глубине сердца никто и не надеялся увидеть это чудо на экране. Раф знал, что в рубке ведутся непрерывные записи; корабль перешёл на тормозящую орбиту; если повезёт, это орбита приведёт их на поверхность нового мира.
— Город… это должно быть городом! — экипаж завороженно смотрел на экран. Лабле, ксенобиолог, сидел, вцепившись в нижний край экрана; он, не отрываясь, смотрел на изображение; остальные обменивались замечаниями. Неужели на самом деле город?
Раф прошёл по коридору к закрытому помещению, где находились машина и оборудование, за которое он отвечал. Последние часы ожидания всегда самые тяжёлые. Если бы только они смогли сесть!
В тренировочных полётах, которые теперь казались такими далёкими, он ходил по ржаво–красным пустыням Марса, бродил в защитном скафандре по кратерам мёртвой Луны, побывал и на крупных астероидах. Но каково будет ходить по земле, согретой лучами чужого солнца? Ожило воображение, о существовании которого не подозревали его начальники. Сказывалось наследие смеси множества рас. Раф вернулся в каюту, сел на койку и смотрел на свои умелые руки механика, на самом деле не видя их; в сознании его возникали чудеса, которые он сможет увидеть через несколько часов, последних часов заключения в этом металлическом корпусе, который он уже привык ненавидеть.
Он знал, что Хобарту тоже не терпится сесть, но и ему, и остальным членам экипажа казалось, что они слишком медленно входят в атмосферу планеты. И только когда поступил приказ пристегнуться и подготовиться к посадке, все почувствовали удовлетворение. Корабль опускался под углом, переходя от ночи к дню и снова к ночи, кружа вокруг неведомого шара. Больше они не могли смотреть на цель своего полета. Будущее целиком зависело от мастерства троих за приборами и больше всего от рассудительности и умения самого Хобарта.
Капитан уверенно вёл корабль вниз, на ракетных противоударах, РК–10 встал на стабилизаторы, превратился в огненный палец, устремлённый в небо и окруженный облаками дыма от загоревшихся при посадке кустов.
Началось новое ожидание, которое измученному экипажу показалось бесконечным; нужно было проанализировать состав атмосферы, осмотреть окружающую местность. Но вот пришёл сигнал готовности, рампа скользнула вниз, а собравшиеся у люка ещё несколько мгновений колебались, хотя путь перед ними был открыт.
За выгоревшим кольцом вокруг корабля расстилалась волнистая равнина, поросшая высокой травой, которая слабо колыхалась на ветру. Свежий ветер быстро очищал лёгкие от затхлого воздуха корабля.
Раф снял шлем и высоко поднял голову на этом ветру. Он словно купался в воздухе, смывая грязь долгих дней заточения. Пилот сбежал по рампе, опередив небольшую группу собравшихся, и, опустившись на траву, взял её в руки, испытывая настоящее потрясение от ощущения необычности происходящего.
Широкая полоса неба над головой была не вполне голубая, как он сразу же заметил, а с лёгким оттенком зелени; кое–где в воздухе плыли серебряные облака. И, если не считать травы, они словно оказались в центре мёртвого мира. Где же города? Или их породило воображение?
Немного погодя, когда первое ощущение чудесного ослабло, Хобарт призвал всех к исполнению прозаических обязанностей, к устройству базы. И Раф занялся своими делами. Открыли запечатанный склад, кран переносил оборудование на поверхность. Наутро всё уже будет снаружи.
Ночь провели в корабле, хоть и против своей воли. После испытанного чувства свободы тесные каюты подавляли, действовали на людей как тюрьма. Раф лежал на матраце, не в состоянии уснуть. Ему казалось, что даже сквозь тяжёлые плиты корабельной брони он слышит вздохи свежего ветра, призыв мира, который открытым лежал перед ними. Мысленно шаг за шагом он совершал действия, за которые будет нести ответственность завтра. Разгрузка небольшой машины, сборка корпуса и двигателя… И незаметно уснул, а спал так крепко, что утром Вонстеду пришлось его расталкивать.
Раф буквально проглотил еду и ещё до рассвета занялся работой. Но как бы техник ни был поглощён своими занятиями, он время от времени посматривал на землю, по которой ступали его башмаки, на высокую траву, с неослабевающей дрожью вспоминая, что это не его родная земля и трава, что здесь никогда раньше не стоял человек. Это новая планета в новой солнечной системе. Сказались подготовка и многочисленные тренировки. К вечеру флиттер был собран, лишь двигатель оставался на поворотной площадке. Небольшая группа исследователей совершила вылазку и, вернувшись, рассказала о небольшом ручье, скрытом в углублении равнины, а Вонстед принёс пушистого зверька размером с кролика, которого убил на берегу.
— Он будто совсем ручной, — Вонстед явно гордился добычей. — Глупый зверь просто стоял и смотрел на меня, когда я бросал камень.
Раф поднял маленькую тушку. Шерсть красновато–коричневая, густая и очень мягкая на ощупь. Грудка жёлто–белая, передние лапки короткие и удивительно напоминали руки. Неожиданно Раф пожалел, что Вонстед убил зверька; впрочем, Чу, биолог, будет доволен. Но животное выглядело совершенно беззащитным. Не хотелось отмечать первый день пребывания в новом мире убийством, пусть даже глупого кролика. Пилот был рад, когда Чу забрал зверька и ему можно было больше не смотреть на него.
После ужина Рафа вызвали к капитану. Пилот доложил, что если не произойдёт ничего непредвиденного, то завтра к середине дня флиттер будет готов к вылету. Ему показали увеличенные снимки, сделанные во время спуска РК–10.
Да, это действительно был город, хорошо различимый с воздуха. Хобарт пальцем указал на его центр.
— Он к югу от нас. Полетим в этом направлении.
Рафу хотелось задать несколько вопросов. Город большой. Почему же он окружён пустыней? Почему его обитатели не заметили посадку корабля и не явились выяснить, что происходит? Он медленно сказал:
— Я установил одну пушку, сэр. Нужно ли устанавливать вторую? Тогда флиттер сможет взять трёх человек, а не четырёх…
Хобарт двумя пальцами оттянул нижнюю губу. Взглянул на помощника, потом на Лабле, молча сидевшего за столом. Первым заговорил Лабле.
— Я бы сказал, что видны явные следы упадка, — ксенобиолог коснулся пальцем фотографии. — Возможно, это только руины.
— Хорошо. Вторую пушку не нужно, — резко приказал Хобарт. — И будьте готовы к полёту утром послезавтра. С полным запасом горючего. Вы уверены, что флиттеру доступен тысячемильный радиус?
Раф сдержал пожатие плечами. Невозможно ручаться, как поведёт себя машина в новых условиях. На Земле флиттер подвергали всем мыслимым и немыслимым испытаниям. Другое дело, будет ли он действовать так же исправно здесь.
— Конструкторы считают, что доступен, — ответил он. — Завтра утром я установлю двигатель и сделаю пробный вылет.
Капитан Хобарт кивком отпустил его, и Раф с удовольствием сбежал по лестницам и вышел на свежий вечерний воздух. Над горизонтом двумя рядами летели какие–то птицы. По крайней мере они показались ему птицами. Но пилот не стал привлекать к ним внимание остальных. Просто продолжал смотреть им вслед, не испытывая желания присоединиться к экипажу, собравшемуся неподалёку у лагерного костра. Пламя, знакомое и весёлое, согревало тело и душу, словно частица родного мира, перенесённого сюда, на новую планету.
Раф слышал гул голосов. Но отвернулся и направился к флиттеру. Взяв фонарик, пилот проверил сделанную за день работу. Завтра… Завтра он поднимет машину в сине–зелёное небо, сделает круг над морем травы, проведёт короткий испытательный вылет. Это ему точно хотелось сделать.
Но мысль о полёте на юг, к тому расплывшемуся пятну, в котором Хобарт и Лабле опознали город, почему–то вызывала отвращение.