Книга: Лунный зверь
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

Он прибыл в Вашингтон утренним рейсом из Дормантауна и сразу же отправился в офис «Хоскинс, Кендлон, Бейскер и Хоскинс, юристы-патентоведы». Через минуту после того, как он назвал свое имя, в приемную вприпрыжку вбежал изящного сложения щеголеватый молодой человек. Не обращая внимания на ошарашенный вид секретаря, он прокричал пронзительным голосом:
— Стальной Мужик из ВВС! Джим, я… — Он замолчал, его голубые глаза расширились. Он побледнел, когда с потрясенным видом уставился на пустой рукав Пендрейка. Молча он провел Пендрейка в свой личный кабинет.
— Человек, который в спешке отрывая дверные ручки, — пробормотал он, — который сокрушал все, что держал в руках, когда выходил из себя… — Он встряхнулся и с усилием сбросил охватившее его уныние: — Как Элеонора, Джим?
Пендрейк знал, что вначале будет трудно. Как можно короче он объяснил:
— Ты знаешь, что она была за человек. Раньше она цеплялась за работу в исследовательском отделе компании «Энциклопедия Хилларда» и вела жизнь «не от мира сего», из которой я выдернул ее, и… — Он замолчал, потом пожал плечами и продолжал: — А затем она вдруг узнала обо всех тех женщинах на стороне. Не знаю, кто рассказал ей. Она показала мне письмо и спросила меня, что в нем правда, а что нет.
Хоскинс тихо произнес:
— Мы пробыли вместе в Азии три года. У меня было там с дюжину женщин; и две из них были довольно симпатичными девочками. Я бы женился на одной из них, если бы не был к тому времени уже женат. Так что было в том письме и от кого оно было?
— Я не читал его, — ответил Пендрейк и со вздохом продолжал: — Не знаю, почему я сходил с ума от Элеоноры. Наверное, она напоминала мне мою мать или еще что-нибудь такое. У нее была сила, которой недоставало другим женщинам, почему они сразу теряли для меня свою привлекательность. Но давай не будем трогать больше эту тему.
Без предисловий он пустился в детальные объяснения дела о двигателе, приведшего его сюда. Когда он закончил рассказывать, Хоскинс мерно расшагивал по кабинету.
— Тайная группа с новым, изумительным изобретением двигателя. Джим, мне кажется, за этим кроется что-то большее. Я связан с высшим офицерским составом ВВС и знаком с комиссаром Блейкли. Но нельзя терять зря времени. У тебя много денег?
Пендрейка охватили сомнения.
— Все зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «много»?
— А то, что мы не можем терять время на волокиту. Ты в состоянии вложить пять тысяч долларов за аппарат для съемки электронных изображений? Ты знаешь, что я имею в виду, — его изобрели в самом конце войны. Возможно, ты еще получишь назад свои деньги. Самое главное — это то, что ты сможешь отправиться на тот склон холма, где ты нашел двигатель, и сфотографировать почву — так мы получим сохраненное электронами изображение двигателя, которое сможет убедить циника, который снова приобретает все большее влияние в этом городе. Этот тип не верит ничему, пока не увидит своими глазами, и дает от ворот поворот, если нельзя представить какие-то свидетельства.
Энергия и интерес, проявленные этим человеком, были заразительны. Пендрейк встряхнулся.
— Я улетаю немедленно. Где я могу взять эти камеры?
— В городе есть одна фирма, которая продает их правительству и другим разным исследовательским институтам для геологических и археологических целей. А теперь послушай, Джим. Мне совсем не хочется тебя задерживать таким способом, и я бы предпочел, чтобы ты пошел со мной ко мне домой и познакомился с моей женой, однако при использовании подобных камер существенную роль играет фактор времени. Эта почва открыта дневному свету, и с каждым днем изображение теряет первоначальную четкость.
— Я еще увижусь с тобой, — сказал Пендрейк и отправился к двери.
Отпечатки получились превосходными, изображение двигателя на них не вызывало ни малейших сомнений. Пендрейк сидел в гостиной, с восхищением глядя на глянцевые снимки, когда из офиса телефонной компании прибыл посыльный.
— Вас вызывают из Нью-Йорка, — сообщил посыльный. — Абонент ждет, вы будете разговаривать?
«Хоскинс», — решил Пендрейк, хотя не мог представить, что же Нед может делать в Нью-Йорке. Однако услышав в телефонной трубке первые же слова незнакомого голоса, он вздрогнул.
— Мистер Пендрейк, у нас есть основания считать, что вы все еще привязаны к своей жене. Будет очень неприятно, если что-то произойдет с ней в результате вашего вмешательства в дела, куда вам лучше не лезть. Будьте осмотрительней.
Потом последовал щелчок. Этот резкий звук все еще звенел в голове Пендрейка и спустя несколько минут, когда он шел, ничего не видя перед собой, по улице. Только одна-единственная мысль четко повторялась в его уме: «Расследование закрыто».
Началась череда бесконечных дней. Не в первый раз у Пендрейка мелькнула мысль, что именно этот двигатель вывел его из долгого периода спячки. И то, что он сразу же бросился на поиски, поскольку каким-то шестым чувством понимал, что, кроме двигателя, у него ничего в жизни не осталось. Теперь было еще хуже. Он пытался вернуться к своему прежнему прозябанию. И не смог. Почти бездумные поездки на Денди, которые некогда длились от рассвета до наступления темноты, закончились на второй день в десять часов утра и больше не возобновлялись. Совсем не потому, что ему больше не хотелось ездить на лошади — просто жизнь оказалась чем-то большим, чем бездельным существованием. Трехлетняя спячка закончилась. На пятый день он получил телеграмму от Хоскинса:
«В ЧЕМ ДЕЛО ВПР Я ЖДУ ТВОЕГО ОТВЕТА ТЧК НЕД».
С тяжелым чувством Пендрейк разорвал телеграмму на мелкие кусочки. Он собирался ответить, но так и не смог найти нужные слова для ответа, когда спустя два дня получил письмо.
«…Не могу понять твоего молчания. Я заинтересовал комиссара Блейкли, и несколько ребят из технической службы уже звонили мне. Через неделю я буду выглядеть круглым идиотом. Ты купил камеру — я навел справки. Наверное, у тебя есть эти снимки, так ради всех святых дай мне знать…»
Пендрейк ответил так:
«Я выхожу из игры. Мне очень жаль, что я доставил тебе беспокойство, но я узнал кое-что, что заставляет полностью пересмотреть мои прежние взгляды на все то дело, и я не могу открыть тебе, в чем именно они заключаются».
Пусть его последние слова и были правдивыми, но высказываться подобным образом было неблагоразумно. Эти офицеры из действующих ВВС — когда-то и он был в их числе — не могли до сих пор примириться с тем фактом, что мир радикальным образом изменился после войны. Угроза Элеоноре заставила бы их просто действовать с большим нетерпением, а ее смерть или ранение зафиксировали бы в списке потерь — еще одна запись, так, небольшой фактик. Хотя, естественно, они примут меры предосторожности… Но ну их к черту!
На третий день после того, как он отправил письмо, к воротам коттеджа подкатило такси, и из него выбрались Хоскинс и какой-то бородатый гигант. Пендрейк впустил их, со спокойствием перенес представление великому Блейкли и холодно выслушал град вопросов своего друга. Через десять минут Хоскинс раскалился добела.
— Ничего не понимаю, — ревел он в ярости. — У тебя ведь есть эти снимки, верно?
Ответа не последовало.
— Какими они вышли?
Тишина в ответ.
— Что ты узнал такого, что изменило твою точку зрения? Ты что, узнал нечто, касающееся того, кто стоит за всей этой историей?
Пендрейк с болью подумал, что, наверное, ему нужно было наплести что-нибудь в своем письме, а не делать глупые компромиссные заявления. То, что он сообщил, лишь еще больше возбудило их любопытство и послужило причиной этого столь яростного допроса.
— Позволь мне поговорить с ним, Хоскинс. — Пендрейк почувствовал облегчение, когда заговорил комиссар Блейкли. Уж лучше иметь дело с незнакомцем. Хоскинс пожал плечами, устраиваясь на диване, и, заметно нервничая, закурил сигарету.
Великан начал холодным и решительным тоном:
— Я думаю, что мы имеем дело с психологическим неврозом. Пендрейк, вы помните, что примерно в 1956 году один парень заявил, что у него есть двигатель, который получает энергию из воздуха? Когда репортеры исследовали его машину, то они обнаружили тщательно запрятанный аккумулятор. А потом, через два года, — продолжал комиссар холодным решительным тоном, — одна женщина утверждала, что видела русскую подводную лодку в озере Онтарио. Ее история становилась все более и более неправдоподобной по мере роста масштабов исследований, проводимых военно-морскими силами, и в конце концов она призналась, что все это выдумала, чтобы привлечь к себе интерес друзей, а когда дело закрутилось, у нее уже не нашлось решимости признаться сразу в правде. Ну, а в вашем случае я считаю, что вы поступаете умнее их.
Это оскорбление вызвало кривую усмешку на лице Пендрейка. Он стоял, смотрел в пол и почти безучастно выслушивал обрушивающиеся на него словесные нападки. Он ощущал себя где-то далеко-далеко от этого рокочущего голоса и был ошеломлен, когда две огромные руки схватили его за лацканы пиджака, в лицо воинствующе уткнулось красивое бородатое лицо, а оглушающий голос рявкнул:
— Это правда, не так ли?
Пендрейк думал, что он спокоен. Он не испытывал гнева, когда одним нетерпеливым движением головы разорвал двойную хватку здоровяка, схватил его за воротник пальто и вынес его, брыкающего и удивленно вопящего, в коридор и вытолкнул за дверь с сеткой на веранду. Еще мгновение — и Блейкли оказался на травянистом газоне. Там он вскочил на ноги и что-то проорал благим матом. Но Пендрейк уже отвернулся. В дверях он столкнулся с Хоскинсом. Тот был в пальто и в шляпе. Он сказал ровным голосом:
— Вот о чем я должен напомнить тебе… — Он произнес речитативом слова присяги на верность Соединенным Штатам. И он так и не узнал о своей победе, потому что спустился по лестнице и больше ни разу не обернулся. Такси, которое дожидалось их, умчалось прежде, чем Пендрейк успел осознать, какую перемену вызвали в нем последние слова его друга.
Этой же ночью он написал письмо Элеоноре. На следующий день он в указанный час — 15.30 — отправился вслед за письмом. Когда дверь большого белого дома открыла толстушка-негритянка, у Пендрейка на мгновение создалось впечатление, что сейчас ему скажут, что Элеоноры нет дома. Но нет, его провели по знакомым коридорам в сорокафутовую гостиную. Венецианские шторы на окнах были закрыты, и Пендрейку понадобилось несколько секунд, чтобы разглядеть в сумраке очертания фигуры стройной молодой женщины, поднявшейся навстречу ему.
Из темноты он расслышал ее голос, резкий, такой знакомый, вопрошающий:
— Твое письмо многое оставило необъясненным. Однако я в любом случае собиралась встретиться с тобой, но никогда не думала, что так. Так что же мне угрожает?
Теперь он мог ясно разглядеть ее. И на мгновение он только и мог, что стоять на месте, пожирая ее глазами — ее стройное тело, каждую черточку ее лица, ее темные волосы, обрамлявшие его. Он вдруг понял, что она покраснела под его испытывающим взглядом. И он торопливо начал свои объяснения:
— Я собирался выйти из всего этого дела. Но как раз в тот момент, когда, после того, как я выкинул из дома Блейкли и мне казалось, все на том и закончится, мой бывший армейский друг Хоскинс напомнил мне, что я присягал на верную службу своей стране.
— Ого!
— Для твоей же безопасности, — продолжал он, уже более решительно, — ты должна на какое-то время уехать из Кресцентвилля и затеряться в безграничном Нью-Йорке, пока все это дело не будет закончено.
— Ясно! — Взгляд ее темных глаз ничего не говорил. В ней ощущалось какое-то странное напряжение, она даже уселась в кресло. Наконец Элеонора спросила: — Голоса тех людей, мужчины с пистолетом и того, кто звонил, какими они были?
Пендрейк подумал, прежде чем ответить.
— У одного был голос молодого человека. У второго — пожилого человека.
— Нет, я не это имела в виду — а особенности речи, тон, степень образованности.
— А! — Пендрейк уставился на нее, а потом произнес, растягивая слова: — Я не думал об этом. Я бы сказал, что они были очень образованными.
— Англичане?
— Нет. Американцы.
— Вот это я и хотела узнать. Значит, никакой примеси иностранного?
— Ни малейшего акцента.
И теперь они оба, как вдруг понял Пендрейк, почувствовали себя спокойнее. Его восхитило то, с каким хладнокровием она встретила сообщение об угрожавшей ей опасности. В конце концов, ведь она не подготовлена была противостоять физической расправе. Прежде, чем он успел продолжить эту мысль, она спросила:
— Этот двигатель… какого он рода? У тебя есть хоть какое-либо предположение?
Уж точно — какое-либо предположение! У него, кто столько ночей провел, наблюдая в темноте за работой двигателя…
— Скорее всего, — ответил Пендрейк, тщательно подбирая слова, — это результат огромной по объему исследовательской работы. Ничто столь совершенное не может возникнуть из ниоткуда, не имея мощной базы, подготовленной работой других людей. Но даже тогда нужен кто-то, кто должен был испытать озарение истинного гения. — Потом он добавил задумчиво: — Должно быть, это атомный двигатель. Он не может быть ничем иным. Ничто другое не сопоставимо с его возможностями.
Элеонора внимательно посмотрела на него, не совсем уверенная, что же ей теперь сказать. Наконец она спросила с более официальным тоном:
— Ты не против того, что я задаю эти вопросы?
Он знал, что это означает. Она внезапно почувствовала, что смягчается. Пендрейк подумал: «Черт бы их побрал, этих сверхчувствительных людей!»
Он поторопился заверить ее:
— Ты уже прояснила многие важные вопросы. Но вот к чему они приведут — это уже другое дело. Можешь ли ты сделать какие-либо предположения?
Последовала пауза, потом Элеонора, растягивая слова, ответила:
— Я понимаю, что у меня нет соответствующей подготовки. У меня нет научного образования, но я участвовала в исследованиях и у меня есть навыки этой работы. Я не знаю, глупым ли покажется тебе мой следующий вопрос, но все же: когда считается, что будет создан атомный двигатель?
Пендрейк нахмурился, потом ответил:
— Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. До какого времени создание атомного двигателя было невозможным?
— Что-то вроде того, — согласилась Элеонора. Глаза ее ярко блестели.
Пендрейк задумался.
— Я много читал об этом в последнее время. Возможно, уже в пятьдесят четвертом, но более вероятен 1955-й год.
— С тех пор прошло довольно много времени — достаточно много.
Пендрейк кивнул. Он знал, что она собирается сказать, и это было здорово, но все же ему хотелось, чтобы она сама произнесла это.
И она сделала это через секунду:
— Есть ли какой-либо способ проверить, над чем с тех пор работал каждый ученый, занимающийся исследованиями в этой области в нашей стране?
Он наклонил голову.
— Сначала я отправлюсь к моему старому профессору-физику. Он один из тех вечно молодых стариков, которые всегда идут в ногу со временем.
Ее голос, бесстрастный и ровный, прервал его.
— Ты что, собираешься лично заняться поисками?
Она невольно взглянула на его правый рукав, а потом покраснела. Пендрейк не сомневался, что она вспомнила в эту секунду. Он быстро произнес, со слабой улыбкой:
— Боюсь, что больше некому. Как только я что-нибудь узнаю, я отправлюсь к Блейли и принесу ему свои искренние извинения. Но до тех пор, с правой рукой или без нее, я сомневаюсь, что есть кто-либо более подходящий для этого, чем я. — Он помрачнел. — Конечно, все дело в том, что однорукий человек очень приметен.
Элеонора снова взяла себя в руки.
— Вот что бы я предложила: приобрести себе протез и лицевую маску. Те люди, скорее всего, были в лицевых масках обычного типа — ведь ты так быстро распознал маскировку. Тебе нужно достать более надежную, военного образца.
Она встала и закончила ровным голосом:
— Что же касается того, чтобы покинуть Кресцентвилль, то я уже написала письмо в фирму, где я прежде работала, и они наняли меня на прежнюю должность. Вот ради этого я и хотела встретиться с тобой. Сегодня же вечером я уеду, и с завтрашнего дня ты волен заняться своими расследованиями. Желаю удачи.
Они стояли друг против друга. Пендрейк глубоко был ошеломлен внезапным окончанием их встречи и ее словами. Они расстались, как два человека, которые испытывали огромное нервное напряжение.
«И это, — подумал Пендрейк, выйдя на освещенный солнцем двор, — правда».
Он провел в Кресцентвилле ночь. Нужно было нанять кого-либо, кто присматривал бы за коттеджем, и среди прочих дел предстояло отвезти Денди в конюшню большого белого дома. Примерно в полночь Пендрейк принимал ванную перед отходом ко сну.
Он лежал на спине в ванной и снял повязку с обрубка правой руки. В последние несколько дней он причинял ему некоторое неудобство и даже боль. Сняв повязку, он наклонился, чтобы окунуть четырехдюймовую культю в теплую воду.
И остановился.
Он не верил своим глазам.
Потом из его рта вырвался крик.
Дрожа, Пендрейк окунулся с головой под воду. Затем снова посмотрел. Никаких сомнений не было. Его рука выросла в длину на добрых два дюйма. И уже были заметны слабые очертания пальцев и кисти, крошечные, но безошибочно угадываемые — выглядевшие как искривления гладкой плоти.
Лишь около трех часов ночи он смог расслабиться до такой степени, что смог уснуть. К тому времени, как ему показалось, у него уже имелось единственное объяснение подобного чуда. За все эти последние суматошные дни он находился вблизи только одного предмета, который отличался от всего остального в этом мире, — двигателя. И теперь он действительно должен найти его. У него мелькнула странная мысль насчет владельца этой машины. Из-за всего происшедшего, из-за этой секретности и угроз, а теперь — и этого, ему стало казаться, что его права на владения этой вещью все время укрепляются. И, лежа в постели, он уже не сомневался в том, что этот чудесный двигатель принадлежит тому, в чьих руках он находится.
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4