Оказавшись в замкнутом пространстве внутри корабля, я испытывал такое невероятное облегчение, что на некоторое время забыл обо всём, потом мимолётное ощущение безопасности сменилось пониманием того, что я попал в очередную ловушку. Рука по–прежнему была крепко прижата к двери, и я был не в состоянии оторвать её. Более того, она всё сильнее тянула меня вперёд, и вскоре всё моё тело распласталось по поверхности двери, словно неведомая сила старалась протащить меня сквозь изъеденный тысячелетиями металл. Я ужаснулся при мысли о том, что мне суждено навечно застрять в этом люке.

Сияние, исходившее от камня, постепенно тускнело. Если бы оно оставалось таким же, как в космосе, то в этом замкнутом пространстве его блеск просто ослепил бы меня. Но камень всё ещё слабо мерцал. Я яростно сопротивлялся его тяге, пока не замер, прижавшись к двери, выбившись из сил и пав духом.

Я висел, в тупом оцепенении уставившись на светящийся камень, дверь и свою руку, пока до меня не дошло, что мерцание стало более упорядоченным. Теперь оно подчинялось определённому ритму — свет загорался и гас, с различными интервалами между вспышками. Скафандр оставался непроницаемым, но там, где внутренняя сторона перчатки прижималась к поверхности двери, расползалось красноватое пятно. Даже сквозь скафандр я ощущал всплески концентрированной энергии.

Мне снова пришло в голову, что камень пользуется мной как вещью, я был его орудием, а не он моим. Биение стало болезненным, наконец, мучительным, но я ничего не мог сделать, чтобы ослабить его. Красное пятно разрасталось, через некоторое время появились чёрные трещины. По мере того как мои мучения усиливались, дверь начала поддаваться. И вскоре, вылетев из рамы, она разбилась на мелкие кусочки, а меня втянуло в образовавшееся отверстие.

Стены коридоров мелькали передо мной, казалось, что камень спешит наверстать время, потраченное на борьбу с люком. Дважды меня проносило мимо пробоин в корпусе.

Моё путешествие закончилось в отсеке, заполненном силуэтами машин, во всяком случае, я принял их за машины. Эта часть корабля оставалась нетронутой, как будто её не коснулась та разрушительная сила, которая его уничтожила. Камень продолжал тянуть меня вперёд по лабиринту из брусьев, цилиндров, решётчатых конструкций и труб и привёл к контейнеру, на дне которого виднелся лоток. В лотке лежали какие–то чёрные комки. Рванувшись ещё раз, камень распластал мою руку по смотровому окошку контейнера и вспыхнул ослепительным светом. Через окошко было видно, как один из комков слабо заблестел в ответ. Потом камень погас, рука бессильно упала и повисла вдоль туловища мёртвым грузом. Я был один в тёмном чреве давным–давно брошенного корабля.

Согнувшись, я двинулся вперёд и почувствовал, как ящик, в котором путешествовал мой спутник, ударил меня по бедру. Я не знал, сколько воздуха оставалось в баллоне моего скафандра, но вряд ли его могло хватить надолго. Очевидно, камень привёл меня к гибели. Правда, мне не придётся вечно кружиться в пустоте, но зато я навсегда останусь в этой гробнице из разрушенного взрывом металла.

У представителей моего вида с древних времен сохранился страх перед темнотой и тем, что может в ней таиться. Я поднял левую руку и несколько раз без всякого результата надавил на кнопку, расположенную на поясе, наконец вспыхнул узкий лучик света и выхватил из темноты контейнер с комочками, которые когда–то, вероятно, были камнями, по силе не уступавшими тому, что был вставлен в моё кольцо. У меня не оставалось никаких шансов на спасение, вряд ли я смог бы отыскать каюту, в которой ещё сохранялся воздух. Но нельзя же просто стоять и ждать, пока удушье прикончит меня!

Правая рука по–прежнему не действовала. Приподняв её левой рукой и закрепив ремнями поперёк груди, я совсем было собрался выбросить ящик с мёртвым существом, но, взглянув на его плотно сжавшееся тельце, заметил к своему величайшему изумлению, что оно повернуло голову, потом в темноте блеснули его глаза. Итак, оно тоже уцелело во время путешествия к покинутому кораблю!

Благодаря магнитным подошвам ботинок я мог двигаться по палубе, которая из–за медленного вращения корабля превращалась то в пол, то в потолок. В конце концов, я отстегнул подошвы и стал передвигаться, цепляясь рукой за скобы.

Теперь на всех кораблях устанавливают спасательные шлюпки, оборудованные пеленгаторным устройством, позволяющим обнаруживать ближайшее небесное тело планетарного типа и направить шлюпку к нему; правда, всегда существует возможность того, что люди, уцелевшие при катастрофе, окажутся во враждебном для человека мире. Возможно, на этом корабле сохранилось подобное устройство, обеспечивавшее безопасность команды и пассажиров. Вдруг мне удастся найти его, хотя, скорее всего, им воспользовались покинувшие корабль члены экипажа. И всё же у меня появилась слабая надежда.

Представителям моего вида свойственно бороться за жизнь до последнего. Этот врождённый инстинкт заставлял меня идти вперёд.

Я заключил, что камень притащил меня в машинное отделение корабля. Та сила, которая пробудила его к жизни в открытом космосе и действовала как наводящее устройство, притянула его прямо к контейнеру с обугленными комочками, которые некогда приводили корабль в движение.

Выбравшись из машинного отделения, я подумал, что на спасательных шлюпках могли сохраниться другие источники энергии. Если предположить, что планировка корабля в целом повторяла планировку тех кораблей, на которых мне приходилось бывать, то шлюпки следовало искать несколькими палубами выше, возле пассажирских кают.

Я не нашёл ни одной лестницы, только колодцы, которые прорезали корабль сверху вниз. Было ясно, что он предназначался для существ совершенно иного типа, чем я. У основания второго колодца я на мгновение замер. Корабль медленно поворачивался. Можно было проплыть по колодцу, но, осветив его фонариком, я не нашёл опор для рук; залететь в него и потом болтаться там совершенно беспомощным… Я пристегнул магнитные подошвы и пошёл по стенам, которые вращались так, что у меня снова, как во время болезни, закружилась голова.

На следующей палубе располагались каюты, двери большинства из них были открыты. Я заглянул в одну. Внутри висели полки, которые вполне могли служить в качестве коек, правда, они были очень короткими и широкими, и такими одинаковыми на вид, что, похоже, здесь помещались члены экипажа.

Я поднялся на следующий уровень. Каюты здесь были больше, а пол покрывал ковёр. Фонарик осветил яркое пятно на стене, выхватив из темноты картину или фреску: странные изломанные фигуры, предметы, очертания, которых мой глаз не мог уловить, краски, которые причиняли боль. Пассажирская палуба. Где–то здесь должны быть люки спасательных шлюпок.

Вдоль стенки коридора медленно плыло какое–то тело. Мне показалось, что оно сейчас налетит на меня, и я с отвращением оттолкнул его, стараясь не смотреть в ту сторону. Это был пассажир или член экипажа, не успевший добежать до спасательной шлюпки. От моего прикосновения он, перевернувшись, полетел прочь.

Я уже почти потерял надежду, но тут, наконец, увидел первый порт и заглянул через него в пустой отсек. Спасательной шлюпки не было: значит, кому–то из пассажиров удалось добраться до неё живым и спастись во время того давнего крушения. Хотя порт был пуст, я воспрял духом.

Стрелка индикатора на баллоне с воздухом вплотную приблизилась к красной отметке. Я взглянул на неё и тут же отвернулся. Лучше не знать, как близок конец. Даже если мне удастся найти пригодную к использованию спасательную шлюпку и запустить её, сколько времени пройдёт, прежде чем я достигну какой–нибудь планеты? Если, если и ещё раз если…

Внезапно лежавшая поперёк груди онемевшая рука дёрнулась и потянула за удерживающие её ремни. Я посмотрел вниз. Камень снова сиял. Возможно, он реагировал на наличие устройства, подобного тому, что я нашёл в машинном отделении.

Подвязанную руку подёргивало, правда, не настолько сильно, чтобы перевязь порвалась, ко достаточно сильно для того, чтобы я понял, куда идти. По дороге мне попались ещё две пустые каюты. Затем рука резко рванулась, высвободилась, повернулась всей своей мёртвой тяжестью и указала на стену, оказавшуюся вследствие вращения корабля у меня под ногами. Там виднелся ещё один люк, который явно вёл в отсек, где находилась спасательная шлюпка. Но он был закрыт! Возможно, никто не сумел добраться до него.

И снова моя перчатка устремилась к двери и пригвоздила меня к ней, а камень вспыхнул ярким светом. Но на этот раз он не успел прожечь её насквозь. Дверь отошла в сторону, и я увидел удлинённый силуэт спасательной шлюпки. Правая рука упала вниз, я подтянулся с помощью левой и рванул крышку люка шлюпки. Она поддалась, и я ввалился внутрь, ящик с существом упал вслед за мной.

Внутри всё было озарено мерцающим светом, исходившим не только от камня, но и от панели в носовой части шлюпки; висели плетёные люльки, предназначенные для пассажиров, одна была так близко от меня, что мне удалось за неё ухватиться. Тут я почувствовал усиливающуюся вибрацию. Устройство, приводящее спасательную шлюпку в движение, уцелело, его мощности хватило, по крайней мере, чтобы освободить её от опор, удерживающих её во чреве материнского корабля. Мы вылетели с такой силой, что я упал плашмя и на мгновение потерял сознание.

— Воздуха…

Я поднял затуманенный взор. Фонарик всё ещё горел, его свет падал на изогнутую стену и, отражаясь, слепил мне глаза. Внезапно я заметил, что дышу судорожно и прерывисто, временами покашливая. Воздух, которым я пытался наполнить лёгкие, имел странный запах и раздражал ноздри. А на моём плече устроился пушистый зверёк, усатая мордочка тыкалась мне в лицо, а тёмные глазки–бусинки пристально смотрели на меня.

— Воздух… — проговорил я сонно. Это всё больше напоминало причудливый ночной кошмар. Такие логичные, но весьма неправдоподобные кошмары, вероятно, снятся довольно редко. Однако тогда мне было достаточно того, что я лежу в гамаке и жадно дышу этим неприятным воздухом.

Слегка повернув голову, я бросил взгляд на приборную доску. Многочисленные огоньки, замелькавшие на ней, когда я ввалился в шлюпку, погасли, и теперь горели только три лампочки: бело–жёлтая, в центре и немного повыше других — красная, и призрачно–голубая. Я взглянул на руку. Под затуманенной поверхностью камня ещё мерцал слабый отблеск, ладонь слегка покалывало.

Ну что ж, я всё ещё жив и покинул мёртвый корабль на спасательной шлюпке, у меня есть воздух, им можно дышать, пусть даже это не совсем тот воздух, которого жаждут мои лёгкие. Очевидно, когда я оказался в капсуле, её древний механизм пришёл в действие.

Если мы взяли курс на ближайшую планету, то как долго нам придётся добираться до неё? Удастся ли нам совершить мягкую посадку? Я могу дышать, но мне нужна вода и пища. На борту должен быть неприкосновенный запас. А вдруг он испортился за столько лет? Кроме того, неизвестно, пригоден ли он для человека.

Я отстегнул зубами зажим на левой перчатке, содрал её с себя и высвободил руку. Затем ощупал своё снаряжение. Мой скафандр предназначался не только для мелких работ в космосе, но и для высадки на планеты, в нём должен быть НЗ. Сперва я наткнулся пальцами на какие–то инструменты, затем нащупал герметически запечатанный пакет. Мне понадобилось несколько минут, чтобы вскрыть его.

До сих пор я не чувствовал голода, теперь же он терзал меня. Я не мог ни сесть, ни даже поднять голову, поэтому поднес найденную тубу к глазам и приободрился при виде знакомой маркировки. Мгновение ушло на то, чтобы схватить конец тубы зубами и откусить его, затем полужидкое содержимое заполнило мой рот, и я начал жадно глотать его. Я уже почти расправился с этим неожиданным подарком, когда почувствовал, как что–то коснулось моей обнажённой шеи, и вспомнил, что я не один.

Я с трудом заставил себя зажать отверстие в тубе и поднести её к мордочке пушистого существа. Его острые зубки вцепились в оболочку с не меньшей жадностью, чем мои; я медленно сжимал тубу, а оно изо всех сил сосало, прижимаясь ко мне своим крошечным тельцем.

В мешочке на поясе было ещё три таких тубы. Я знал, что каждая содержит запас пищи на день, а если уж совсем туго придётся, её можно, растянуть на два. Четыре дня… Возможно, нам удастся продержаться все восемь. Ни один человек в здравом рассудке не пошёл бы на такой риск, если бы ему предоставили свободу выбора.

Я полежал спокойно и почувствовал себя немного окрепшим. Налитую свинцом правую руку начало слегка покалывать, но камень тут был ни при чём, просто стало восстанавливаться кровообращение. Затем руку свело болезненной судорогой. Я заставил себя пошевелить пальцами в перчатке, несколько раз поднял и опустил руку, стиснув зубы от боли, которую причиняли мне эти упражнения.

Через некоторое время рука снова слушалась меня, словно и не было всей этой истории с камнем. Я сел и огляделся вокруг. В шлюпке было шесть гамаков, по три у каждой стенки, и я лежал в крайнем справа. Все они располагались на некотором расстоянии от приборной доски, так что до неё нельзя было дотянуться из гамака. Так же были устроены и те спасательные шлюпки, которые мне доводилось видеть раньше. В них имелись ленты с записью курса; раненому достаточно было только добраться до неё — дальнейшего участия человека не требовалось.

Как и те койки, что я видел на корабле, гамаки явно не предназначались для человеческого тела. Да и воздух, до сих пор раздражавший мой нос и лёгкие, конечно, отличался по составу от нормального. У меня мелькнула мысль, что в нём могут содержаться ядовитые вещества, которые со временем прикончат меня, но тут уж я всё равно ничего не мог сделать.

На стене я заметил линии, обозначавшие, как мне показалось, контуры шкафов. Возможно, там до сих пор лежит запас продовольствия. Я всё ещё находился в полудрёмотном состоянии. Правда, силы вернулись ко мне, но у меня по–прежнему было такое ощущение, будто я наблюдаю за происходящим со стороны и всё это меня совершенно не касается. Как–то раз я поднял руку и посмотрел на неё. Под перчаткой грубая корка, покрывавшая шелушащиеся струпья, образовавшиеся на месте фиолетовых волдырей, уже полностью слезла. Новая кожа была блестящей и розовой.

Пушистое тельце шевельнулось, и я снова почувствовал, как жёсткие волосинки царапнули мою шею. Затем мой спутник сполз по мне вниз и, вытянув вперёд лапу–руку, попытался зацепиться за сетку соседнего гамака. Расстояние было слишком велико, в конце концов, он вцепился когтями задних лап в ткань моего скафандра и, рванувшись вперёд, зацепился за край сетки. Он проворно изогнулся, ухватился покрепче и перепрыгнул на новое место. Воспользовавшись гамаком в качестве лестницы, он живо добрался до одного из обозначенных шкафчиков; опираясь левой передней и обеими задними лапами об раскачивающийся гамак, он ощупал маленькими серыми пальчиками поверхность шкафа. Не знаю, нажал он на кнопку или сдвинул защёлку, но дверца распахнулась, да так резко, что ему пришлось пригнуться, чтобы не удариться. На полке были закреплены две трубки. Они отдалённо напоминали лазеры, и я подумал, что, очевидно, это — оружие или спасательные инструменты. Оставив дверцу открытой, существо методично перебралось к следующей. Я наблюдал за ним с некоторой тревогой.

То, что я разговаривал с ним, не мешало мне считать своего спутника животным. Без всякого сомнения, он был отпрыском Валькирии, хотя по–прежнему оставалось непонятным, кто его отец. Я и раньше слышал о животных–мутантах, способных общаться с людьми. Но теперь стало ясно: кем бы ни было это существо, оно гораздо умнее, чем я решил вначале.

— Кто ты такой? — спросил я его, и мой голос прозвучал в маленькой каюте слишком громко.

Возможно следовало спросить:

— Что ты такое?

Он замер с вытянутой лапкой и, изогнув длинную шею, взглянул на меня. Тут только мне пришло в голову, что когда я очнулся от притока воздуха, на мне уже не было шлема. Я определённо не снимал его, до того как потерял сознание, значит…

— Ит.

Одно единственное слово с непривычным звуком, если только в произнесённом мысленно слове можно выделить звуки.

— Ит, — повторил я вслух. — Что ты имеешь в виду? Ты — Ит, как я — Мэрдок Джорн, или Ит, как я — человек?

— Я — Ит, я сам, я, — он не удосужился ответить на мой вопрос, даже если и понял, о чём я его спрашиваю.

— Я — Ит, вернувшийся.

— Вернувшийся? Как? Откуда?

Он опустился в гамак, который так сильно закачался под его лёгким тельцем, что ему пришлось вцепиться в сетку, чтобы не упасть.

— Вернувшийся в тело, — произнёс он, как нечто само собой разумеющееся. — Животное дало мне тело, другое, но вполне сносное. Хотя, возможно, его и не мешало бы несколько изменить. Но, при соответствующем питании, это и так произойдёт, когда наступит время.

— Значит, ты один из аборигенов, один из тех, кого мы не смогли найти, и благодаря тому, что Валькирия проглотила то зерно, ты… — В моей голове возникали самые невероятные предположения.

— Тот мир не был моим домом, — ответил Ит так резко, словно был обижен этим предположением. — Там не было того, что могло бы сделать тело для Ита. Пришлось ждать, пока не открылась дверь, пока не возникла подходящая оболочка. То млекопитающее с корабля имело всё, что мне было нужно, поэтому оно заметило зерно и приняло в себя то, из чего снова мог родиться Ит.

— Родиться снова — но как?

— Из анабиоза, — он начал проявлять раздражение. — Для нас сейчас гораздо важнее выжить.

— Выходит, я нужен тебе? — Иначе, зачем он заставил меня бежать с «Вестриса», а затем спас в шлюпке, стащив шлем с бесчувственной головы? Может быть, я ему всё–таки нужен?

— Да, мы нужны друг другу. Разные формы жизни, объединяясь, иногда могут достичь большего, чем по отдельности, — заметил Ит. — Я получил тело, у которого есть свои преимущества, но у него нет той силы и роста, которые есть у тебя. С другой стороны, то, что дано мне, может помочь тебе в борьбе за жизнь.

— А это содружество — у него есть какая–нибудь цель в будущем?

— Это ещё предстоит узнать. Пока нам надо думать о том, как выжить, вот что сейчас важнее всего.

— Ты прав. Что ты ищешь?

— Еду и питьё, предназначавшиеся для подкрепления тех, кому придётся воспользоваться этим маленьким кораблём, ты же сам предположил, что они, вероятно, хранятся именно здесь.

— Да, если они никуда не делись и не рассыпались в прах, и если мы сможем воспользоваться ими без риска отравиться. — Однако я приподнялся в гамаке и стал следить за тем, как Ит открывает лапой следующий шкафчик.

В нём были две канистры, закреплённые противоударными ремнями. И хотя Ит вступил с ними в упорную борьбу, ему не удалось достать ни одну из них. Ноги меня не держали, но я всё же дотащился до соседнего гамака и ухитрился сорвать ближайшую канистру с крючков, на которых она висела.

Она сужалась кверху. Я зажал её между коленями и при помощи одного из инструментов, висевших у меня на поясе, открыл её. Внутри плеснулась жидкость. Я принюхался: при мысли о том, что, возможно, мне повезло и это — вода, у меня снова пересохло во рту. В полужидком пайке НЗ содержалась влага, но её было недостаточно для того, чтобы утолить жажду.

Запах был резким, но не противным. Это может быть питьё, топливо, всё что угодно. Снова риск, сколько уже раз я, или мы, рисковали с тех пор, как покинули «Вестрис».

— Как ты считаешь, это питьё или топливо? — спросил я Ита, держа канистру так, чтобы он, она или оно могло в свою очередь понюхать её.

— Питьё, — последовал его решительный ответ.

— Откуда ты это знаешь?

— Неужели ты думаешь, я говорю так только потому, что мне этого хочется? Нет. Моё тело способно само определять ядовитые вещества. Это — полезно, выпей и сам убедишься.

Он отдал приказание властным тоном, и я забыл, что оно исходило от крошечного, покрытого шерстью существа неизвестного вида. Я поднёс горлышко к губам и набрал полный рот жидкости, такой кислой, что едва не опрокинул канистру. Вино это вещество не напоминало, но и водой, безусловно, не было. Однако, когда я невольно проглотил его, я почувствовал прохладу в горле, и во рту стало свежо, словно я хлебнул из холодного ручья. Я отпил ещё и передал канистру Иту, придерживая её, пока он не напился. Итак, у нас была необходимая нам влага. С едой же нам не повезло. В соседнем шкафчике мы нашли засохшие жёсткие брикеты розоватого цвета. Ит заявил, что они ядовиты. Если это и был неприкосновенный запас, сохранившийся на шлюпке, то он предназначался не для нас.

Ит обнаружил несколько странных на вид инструментов и ещё один набор оружия; вот и всё, если не считать ящика, стоявшего в последнем шкафчике, сверху на нём было несколько циферблатов, а из отверстий на задней стенке выдвигались два стержня, при этом между ними появлялось тонкое полотно, которое, растягиваясь, превращалось в плёнку. Я решил, что это средство связи, предназначавшееся для того, чтобы подать сигнал бедствия, как только спасательная шлюпка совершит посадку. Но те, кто от его услышать, давно исчезли из этой части Галактики.

Когда представители моего вида начали осваивать космос, выяснилось, что они не первыми вышли на звёздные дороги. Другие расы тоже путешествовали в космосе, их империи и конфедерации, состоявшие из многих миров, достигли расцвета и пришли в упадок задолго до того, как мы освоили огонь и колесо, научились добывать металлы, изготовили плуг и меч. Время от времени мы обнаруживаем их следы и ведём оживлённую торговлю найденными при этом древностями. Закатане, если я не ошибаюсь, собрали археологические находки, свидетельствующие о существовании, по крайней мере, трёх таких империй или союзов, исчезнувших задолго до того, как мы впервые появились в космосе; а закатане — самый древний народ из тех, о ком мы узнали из первых рук: их письменным источникам уже более двух миллионов планетарных лет! Они существуют очень долго и превыше всего ценят знания.

Если мы по счастливой случайности приземлимся на обитаемой планете, то даже эту спасательную шлюпку можно будет продать так выгодно, что я смогу начать торговлю драгоценностями. Но на это я даже не надеялся. Я бы с радостью согласился приземлиться где угодно, лишь бы там были воздух, пригодный для дыхания, а также вода и пища в количествах, достаточных для поддержания жизни.

На спасательной шлюпке не было хронометра. Я спал, Ит тоже. Ели мы очень экономно, и только тогда, когда не могли больше противиться потребности организма, и пили жидкость, доставшуюся нам от исчезнувшего экипажа. Я иногда пытался поговорить с Итом, но он свернулся клубочком и упрямо молчал. Я говорю «он», потому что привык думать о нём, как о существе мужского пола. Правда, он ни разу не подтвердил моего предположения, но зато и не пытался его опровергнуть.

У нас оставалось всего полтубы с едой, когда белая лампочка на приборной доске, светившаяся так ровно, что я перестал обращать на неё внимание, вспыхнула жёлтым светом и раздался сигнал тревоги. Я обрадовался (или испугался?), решив, что мы наконец–то идём на посадку. Откинувшись в гамаке и прижав к себе Ита, я подумал, что это древнее судно с истощёнными запасами энергии вполне может разбиться при приземлении.