Фарри находился подвешенным в сетке, которая защищала его во время взлета и полета через атмосферу. Из–за крыльев он не мог лежать на одной из коек. Как обычно, он испытывал головокружение, чувствовал тошнотворный привкус во рту и отчасти был рад, что находится в сдерживающей его сетке. Казалось, корабль был живым существом, и вокруг Фарри вибрировал его корпус, причем с необычайной силой. Это был корабль Крипа и Майлин, тот, на котором они решили отравиться в полет, чтобы исследовать иные миры. Они посещали различные планеты в поисках необычных жизненных форм. Их путешествия начались с мира Приграничья, вместе с бартлом и Йяз, оказавшими им помощь, когда Гильдия пыталась расправиться с ними на Йикторе. Они и теперь были на борту, по своей воле, хотя Майлин, при помощи ментальной связи, объяснила им, что это путешествие может быть опасным.

На этот раз им не пришлось зависеть от неизвестного пилота, который мог оказаться предателем, как это случилось прежде, поскольку Зорор сам был пилотом и внимательно изучил пленку, которую они с Крипом склеили исходя из данных поиска. Они полетели к другим мирам, указав всем цель, что находилась гораздо дальше от того, что они искали. И, разумеется, настоящее место назначения они оставили в тайне.

Зорор был уверен, что Гильдия не выслала за ними шпиона, поскольку она не могла проникнуть в его библиотеку, совмещенную с лабораторией. Это было здание, охраняемое огромным количеством роботов, предусмотрительно настроенных таким образом, чтобы повиноваться только его голосу. Хотя закатанин разговаривал на торговом языке, его родной язык требовал такого голосового диапазона, который не смогли бы воспроизвести иные особи.

Тем не менее, Майлин уловила мысленный поиск, тщетно выискивающий доступ к их цитадели, несколько раз за те двадцать дней, что они занимались своими приготовлениями. Никаких сложностей с властями не было. Коммандер патрульного отряда лично поставил печать на их документы, разрешающие полет. Закатан не спрашивали, когда они отправлялись в полет.

При помощи собственной экипировки Зорора, настроенной особым образом, они изучили — и даже Фарри оказался при этом полезен — каждый ящик провизии, прежде чем погрузить ее на корабль. Они не обнаружили на корабле ни одного «безбилетника», способного неожиданно напасть на них.

Фарри часто размышлял. К великому разочарованию, его больше не посещали видения. Ему не удавалось сосредоточиться на этом в доме Зорора. В их последнюю ночь на планете он наконец осмелился заговорить об этом — ибо его видения не давали полной правды, хотя даже возможно, что Гильдия таким способом пыталась заманить их в эту далекую область.

Он стоял, окруженный ими, его крылья были сложены как можно крепче, и высказывал свои опасения.

Майлин отрицательно покачала головой.

— Нет, нет, мой маленький брат! Если бы твое видение было обманом, его фальшь легко можно было бы уловить. Мы бы уловили и распознали внешнее воздействие на тебя.

Зорор согласился с ней.

— Верно: объект, доставляющий послание, способен за один раз доставить только одно. Но поскольку прежде его держали мы, это послание было бы истрачено ранее и не дошло бы до тебя. И оно действительно оставило свою метку. — И он осторожно коснулся ожога на запястье Фарри. — Но ведь только нам известно об этом.

Хотя Фарри испытывал великое благоговение и огромное уважение к Лунной Певице, закатанину и им подобным, и несмотря на разные степени мысленного общения и мысленного контроля, Фарри это не убедило. Однако он больше не упоминал о своих страхах. Но на запястье он носил постоянное напоминание о тех останках, что они обнаружили.

К его потрясению и разочарованию, воспоминания о танцорах и карте неба постепенно стирались, даже несмотря на попытки вспомнить все подробности. Рассказы Зорора о таинственных устройствах, используемых Гильдией, частично приводили его в смятение. Некоторое время он был беспомощным пленником такого устройства, когда они совершили поход на городскую окраину возле взлетного поля. Не могли ли его при этом сделать невольным пособником Гильдии, проводником фальшивых знаний?

Довольно легко они сменили курс на известный только им. Фарри приходилось осторожно пробираться по кораблю со сложенными крыльями, поскольку все коридоры были очень узкими. Он весьма неудобно чувствовал себя в периоды сна, так как ему приходилось устраивать крылья в пределах тесного пространства. Иногда он спускался на нижнюю палубу, где были Бохор и Йяз. Огромный косматый бартл, обитатель мира Приграничья, легко засыпал, довольный тем, что большую часть путешествия проводит в подобии спячки. А вот Йяз искала мысленный контакт и задавала Фарри вопросы, на которые тот затруднялся ответить.

Да, их ожидал мир бескрайних просторов. Хотя сам он мог вспомнить очень мало из мира его видений, но там была яркая зеленая земля под стелющимся внизу туманом и высокие горы с закрытыми облаками вершинами. Он был уверен, что такой мир где–то существует — и мог только надеяться, что склеенная Крипом пленка приведет их именно туда.

Пока корабль управлялся при помощи заблокированной пленки полета, с активированными сигналами тревоги на любой непредвиденный случай, Зорор не просиживал подолгу в кресле пилота, а садился в него только для того, чтобы проверить некоторые показатели, чтобы те не содержали в себе ни единой ошибки. Когда его согнутая спина вновь оказывалась в большом кресле в передней части капитанского мостика, он включал небольшой сканнер и просматривал серию изображений, испещренных большим количеством строк запутанного шифра своих сородичей. Майлин садилась рядом с ним и с таким же интересом наблюдала за записями сделанных находок, имеющих отношение к давным–давно ушедшим предтечам, сведения о которых были почти полностью утрачены. Она и сама некогда отыскала нечто подобное, ибо носила сейчас тело предтечи — какой–то королевы, богини или предводительницы, совершенно забытой до тех пор, пока скрытая сокровищница и вечно спящие не были обнаружены в убежище в некой тайной горе, куда собиралась пробраться Гильдия.

Тело Майлин умирало, но она вошла в тело другой, надолго запечатанной в покоях, чтобы тысячелетиями дожидаться пробуждения. Затем она сражалась с остатками той злой воли, которая все еще сидела в теле, изгоняя это нечто, что потребовало тяжелой и жестокой борьбы. Она поинтересовалась у Зорора, существует ли упоминание о той правительнице в записях Закатана, на что получила ответ, что с той поры сменилось множество народов, расселявшихся по космосу, и прошло столько лет, что нельзя даже подсчитать.

— Послушайте, — сказал Зорор однажды, когда они собрались вместе; Ворланд повернулся в кресле второго пилота и обратился лицом к остальным троим. — Для нас важно собрать побольше сведений о различных прошлых событиях. Это похоже на попытку собрать вместе картинку из трисуанского стекла, разбитую вдребезги. Нужно набрать как можно больше деталей головоломки — таких как находка брошенного корабля, сохранившегося в космосе, или руины в Уаванской Пустыне на Таве, сохранившие, как можно предположить, свою первоначальную форму. А также распространение старинных легенд и историй, рассказываемых далекими путешественниками. Например рассказ о Нумероде…

— Открытие капитана Фамбла! — вскричал Борланд.

— Совершенно верно. Скорее всего, Фамбл был одним из моего народа — так прилежно он искал то, о чем было известно всего несколько фраз, высказанных умирающим космонавтом, доставленным спасительной шлюпкой. Богатство его находки на Скаре почти соответствовало тому, что ваш корабль обнаружил на Сехмете. Вот только о народе, создающим такие предметы искусства, такие прекрасные вещи, мы больше ничего не знаем. Но по сокровищам можно сделать вывод, что такой народ действительно существовал, а также узнать кое–что о нем самом и его представителях. Сохранилось множество узоров из цветов, изображения необычных птиц и каких–то других существ, бегающих на шести ногах. Эти картинки были расцвечены драгоценными камнями, благодаря чему смогли сохраниться. Однако по этим изображениям невозможно догадаться, как выглядели их создатели. Нет даже намека на это. А Скар, насколько вам известно, был сожжен, и половина его поверхности — до сих пор застывшее лавовое поле, настолько пропитанное радиацией, что никакие тщательные поиски невозможны, даже для того, кто хорошо экипирован; тогда как остальная часть планеты покрыта густой растительностью, совершенно непроходимыми джунглями. Из того, что видели и нашли, мы сделали вывод, что обитатели спешно покинули свои жилища и спрятались в пещерах, причем в такой спешке, что побросали все свое имущество. Однако они не спаслись…

— А еще череп с Орсуиса, — сказала Майлин. — И даже ваш народ, высочайший, не видел такого прежде.

— Да, многие из нас в молодости делали попытки раскусить этот крепкий орешек. — Зорор кивнул. — Этот череп, судя по его виду, принадлежал древнему космонавту, происходящему со Старой Терры — однако он сработан из цельного куска крис–кристалла, а специалисты утверждают, что сегодня невозможно изготовить такое никакими известными методами. И все–таки он существует, и совершенно ясно, что он был своего рода средством связи. Нам предстоит разобраться еще со многими головоломками.

Фарри кивнул и потер ожог на запястье. Находясь в штаб–квартире закатанина, он имел дело со многими необычными вещами. Его до глубины души потрясли легенды Зорора о крылатом народе, Маленьких Людях, которые, предположительно, были известны терранам, не только на их планете, но и среди звезд.

Полет был как минимум утомителен — особенно когда корабль шел в соответствии с программой на пленке к цели их назначения. Тем не менее закатанин не давал им скучать, чтобы они к концу полета не впали в уныние. В течение многих часов Фарри вместе с остальными выслушивали от Зорора бесчисленные истории о находках и таинственных планетах, погибших от какой–нибудь войны или катастрофы, о мирах, где все еще сражались древним оружием и на всякого, кто совершал посадку, нападали. Сначала Фарри испытывал жгучий интерес к этим рассказам. В мире его детства, зловонном Приграничье, не было ничего, что возбуждало бы воображение или развивало бы его разум — и эти рассказы действовали опьяняюще.

Но когда Фарри возвращался в свой отсек и видел Тоггора, занявшего его койку, которую сам он не мог использовать из–за крыльев, он тер свое запястье, пока его кожа не раздражалась. Ему хотелось заполучить другие шелковые повязки из лавки торговца, и он старался до боли в мозгу отыскать верный ответ, однако так ничего и не добился.

Он снова и снова вздрагивал, и ему казалось, что ответом служили вспышки боли, такой острой и быстрой, словно он столкнулся с лазерным лучом. Всякий раз, когда он занимался этим, у него оставались головокружение и боль..

Фарри присел у края койки, прислонившись спиной к двери отсека, когда боль стала настолько нестерпимой и истощающей, что его зашатало из стороны в сторону. Тоггор застучал коготком, от чего стало ясно, что он уловил сильнейшую боль, исходящую от Фарри. И не он один — Фарри услышал голос, донесшийся от двери в каюту:

— Фарри! Не надо. Это… это смерть!

Он обхватил грудь руками, словно пытаясь поддержать себя против страха, который стал невыносимым. Но ему удалось лишь чуточку отодвинуть этот страх, пытаясь добраться до того или чего, что находилось сзади. Его щеки повлажнели от пота, выступившего на лбу и стекающего вниз.

Страх… да, страх, но это не только — страх, но и ярость… Эти чувства, казалось, давили на него, когда он мысленно представлял материю на запястье, которая с силой сдавливала его плоть.

— Фарри, — Майлин вошла в каюту и посмотрела прямо ему в лицо. — Ты не должен этого делать…

Он покачал головой. Затем произнес полушепотом:

— Я должен знать!

— И что же хорошего для тебя будет от того, что ты узнаешь, мой маленький брат, если эта метка станет такой глубокой, что лишит тебя возможности действовать? Понимаешь? — Она коснулась пальцами его влажной щеки. — Твои старания и то, что притягивается к тебе — это смерть. Мы тоже обладаем внутренним зрением и способны проследить так далеко… чтобы уйти в сторону от тех способов, что изменяют наклон Весов. Моластер наделил нас даром такого зрения; и мы поклялись не использовать их во вред.

Впервые он посмотрел на нее.

— Я должен знать, — повторил он; но его голос стал едва слышимым, а болезненное осознание пропало.

— Возможно… но не так… да, никогда это не будет так, Фарри. Никто не может видеть запредельное, когда некто прошел по Белому Пути, так же, как никто не может возвратиться. — Она снова вытянула руку и положила ладонь ему на запястье. — Это… даже я чувствую эти объятья, мой маленький брат. То, что внушено горем и смертью, не может быть использовано легко. И ради себя самого, не пытайся этого делать.

В его сознании появилось нечто большее, чем ее слова — это было умиротворяющее, нежное ощущение, подобное рукам, перевязывающим рваную рану. Смутно он осознавал, что Майлин мысленно вселила в него такую же уверенность, которой она много раз наделяла тех, кого называла малышами, тех, других, кто назывался животными. Вздохнув, он погладил запястье, ибо, под воздействием умиротворяющей мысли, понял, что она говорила правду. Он не осмелился потратить силы, чтобы выяснить это… во всяком случае не тогда, когда впереди лежал такой трудный путь. А то, что он сопряжен с опасностью, Фарри не сомневался.

— Вот и хорошо, — произнесла она вслух, а не подумала. — Обещаю тебе, мой маленький брат, что и для тебя найдется время, и когда оно наступит, ты должен будешь сыграть огромную роль в том, что произойдет.

Удивленный, он пристально посмотрел на нее. Она всегда говорила намеками, и этот разговор возможно означал большее — хотя он уже доказал, с куском глины, что способен считывать прошлое. Для того чтобы только предвидеть, не надо обладать особыми знаниями, но раньше он слышал об этом только слухи.

— Это не предвидение, — быстро уловила она его мысли. — Это всего лишь здравый смысл, Фарри. Если мы летим на планету этих людей, то следует быть готовым к любым неприятностям…

Он кивнул. Да, не надо обладать какими–то особыми мыслительными способностями, чтобы осознать это. Она права, не следует растрачивать свой дар, пытаясь добиться ответов, когда это бесполезно. Опытность приходит сама по себе, и никто не может ее ускорить.

Поэтому он не стал пытаться снова разобраться в том, что так быстро увидел в своем единственном видении. Это должно реализоваться само, как когда он вспомнил и распознал карту, которая сподвигла их отправиться в полет. Вместо этого он настроил себя на другой способ подготовки к тому, что могло ожидаться впереди. Он не только все больше и больше терпеливо выпрашивали и выслушивал воспоминания Зорора, но посетил Бохора в отсеке, который был специально оборудован для огромного и косматого дикого охотника, в своем собственном мире животного настолько опасного, что даже рассказы о его кровавых встречах с поселенцами вызывали ужас.

Теперь Фарри питался знанием от источника, который жил и дышал, от воспоминаний, а вовсе не от пленок и списков закатанина, которые тот так рьяно охранял. Его короткая жизнь — та ее часть, которую он мог вспомнить — была проведена в грязных трущобах Приграничья — была бесконечно хуже, чем даже район беззакония той планеты, с которой они взлетели. До посадки на Йикторе он ни разу не видел открытой местности. Последние же события пронеслись так стремительно, что у него не осталось времени подумать о том, что они видели, а он успел лишь осознать, что им следует сделать, причем как можно скорее. Он действовал главным образом инстинктивно, а не руководясь какими–либо знаниями.

Фарри мысленно поставил себя на место бартла и жил им, жил жизнью огромного косматого охотника. Он бродил по горным дорогам, выискивая следы, поднимал голову, чтобы насладиться ветром и любым посланием, который тот приносил. Точил когти об излюбленную скалу, которая обозначала границы охотничьих угодий Бохора. И перебегал с одной скалы на другую, выискивая взглядом небольшое стадо грушей, поедающих высокую, доходящую им до холки траву. Припадал к берегу ручья, с одной лапой наготове, чтобы изумительно изящным движением, неожиданным для бартла, выудить из ручья быстро плавающее существо, выгибающуюся во все стороны рептилию.

Это был не единственный способ мысленной общения, которое связывало Фарри с Бохором в те времена. Бартл не только делился своими воспоминаниями, но требовал и от Фарри того же. Жизнь в Приграничье была чем–то, что Фарри вспоминал очень неохотно и что вызывало у Бохора отвращение. Те немногие дни, что он провел на Йикторе, были всем, что он мог предложить.

Он по–прежнему мог вспомнить удивление тех минут, когда отвратительный горб, вызывающий презрение к нему все эти годы, разошелся, и у него родились крылья. Первые мгновения своего первого полета, когда, неуверенный и неуклюжий, он попытался подняться с земли, Фарри помнил хорошо — и все остальное из того, что крылья дали ему — возможность послужить Майлин и ее народу, поскольку для него, наделенного крыльями, уже не было предлогов и помех в этом.

Это воспоминание, похоже, заинтересовало Бохора больше остальных. Его опыт с летающими существами был ограничен только птицами, некоторые из которых тупо следовали за ним с места на место, пируя на останках убитой им жертвы. Для созданий, таких, как он и других, находившихся на борту корабля (Фарри обнаружил, что Бохор видит в них дружески настроенных животных, явно избегающих тех охотников, которые когда–то заманили его в ловушку — хотя те имели такие же тела, как и его нынешние спутники), полет был чем–то очень необычным. Он забрасывал Фарри мысленными вопросами, что он чувствует, быстро проносясь по воздуху, а не по земле.

Им были запечатлены не только воспоминания Бохора, но и Йяз. Это животное с изящными ногами и прелестной шерстью обладало своими особыми воспоминаниями, которые Фарри добавил к тем, что уже узнал. Он узнал, как себя чувствуешь, когда идешь по необычной дороге, пробегающей по илистому берегу, где находится озеро с водой для питья. А когда ощущаешь приближение врага или незнакомца, нос становится больше глаз.

Фарри с силой потер свой нос. Хотя он и сумел по кусочкам крыльев найти цель их полета, ему безусловно не хватало таких чувствительных и избирательных ноздрей. Так Йяз добавила к его запасу знаний то, что он мог выискивать новую территорию.

Зорор, Бохор и Йяз преподавали ему крайне полезные уроки. Но от Майлин и Ворланда он узнал то, что посчитал наиболее важным, когда они спустятся со звезд, найдя искомую планету, таящую в себе другие опасности — вероятно, со стороны тех, против чьих интересов они выступали.

— У них была часть крыла, — произнес Ворланд, показывая на отметину на запястье Фарри. — Вероятно, что этим ведется межпланетная торговля, и они отправляются далеко по космическим путям — но эти части крыла, поскольку они достаточно редкие, сами по себе могут обладать определенной ценностью. О них можно узнать из какой–нибудь истории, предназначенной для уговоров на финансирование и поддержку, или они могут быть преподнесены в качестве необычного подарка от одного босса другому. Возможно, это решили использовать как ловушку не только для тебя, но и для всех нас, мой маленький брат. Мы, должно быть, хорошо известны Гильдии — разве не из–за нас они потерпели неудачу на Йикторе? А Гильдия не прощает свои потери и провалы. Это важно для них — свести с нами счеты, чтобы другим было неповадно. Да, если это ловушка — тогда мы направляемся прямо в капкан. Вот к чему мы должны быть готовы.

Поэтому Ворланд стал его инструктором иного рода. В своих космических сапогах он прятал узкий нож, который теперь носил постоянно. Хотя их помещение для занятий было очень узким и небольшим, Фарри учился, как его надо бросать. Вдобавок ко всему, он, как всегда, внимательно слушал Ворланда, получая от инструктора всяческую полезную информацию, которая могла исходить только от вольного торговца, знакомого с множеством различных планет. Не менее полезными были сведения, полученные от Ворланда и касающиеся методам Гильдии по собиранию информации, которую ее члены добывали годами, прислушиваясь в космопортах к разговорам космонавтов и их собеседников.

Фарри знал, что жизнь очень мало ценится в Приграничье, где не только охранники ходили исключительно парами и с плетками наготове. Тем не менее, чем больше он узнавал, тем больше укреплялся в мысли, что если нагрянет опасность, он не будет дремать или прятаться в тени какого–нибудь убежища. Когда–то он думал, что жизнь в верхнем городе была идеальной, а теперь не сомневался, что там тоже присутствовал риск, и был даже намного больше.

Сон… Это случилось ночью, когда он устроился в гамаке своего отсека и начал засыпать.

Он парил над огромным зеленым лесом, от которого к солнцу поднималась дымка ярких оттенков разного цвета, а все планеты и звезды казались искорками на карте. Рядом шелестел водный поток, настолько прозрачный, что он отлично видел камни, разбросанные по песчаному дну, и следил за стремительно передвигающимися водными обитателями.

Затем вдоль берега он увидел деревья еще выше, чем до того, и среди них — мелькающих прозрачных крылатых насекомых; их хитиновые тела сверкали, как драгоценные камни. Ибо там было тепло и светло, и не только от солнца, а также — от блестящих гор, возвышающихся словно для защиты этой мирной долины. И здесь стелился дрожащий серебристый туман, тут и там покрывая то один холм, то другой. Только на этот раз Фарри не увидел здесь крылатых существ — виднелась лишь голая, пустынная земля. Внезапно Фарри охватило чувство полного одиночества, в котором не было страха. Он испытывал только отчаяние.

Он не чувствовал своего тела — единственное, что он видел и ощущал, это желание устремиться куда–нибудь. Затем ему в глаза ударила вспышка света, и он оказался напротив большого отверстия, что могло оказаться горной пещерой. Из ее жерла клубами выходил мерцающий туман.

Чьи–то умелые руки выгладили поверхность скалы, а потом ее аккуратно выложили кристаллами, такими, какие он не видел ни разу в жизни. Совершенно белые, как вода, превратившаяся в лед, на уровне порога и до верха квадратного прохода, темноватые и желтоватые, словно бы грязноватые — ниже, и прозрачные, окрашенные слабым оттенком фиолетового, переходящим в багрово–пурпурный цвет — выше прохода.

Сам проход манил его, и он поплыл (ибо во сне он не знал, как летать) к входу — только для того, чтобы быстро и внезапно быть оттолкнутым от него, и тут же пробудился от грез и сна. Он лежал, хватая ртом воздух, его сердце билось так быстро, что он чувствовал биение всем телом. Через какой–то промежуток времени, который он смог оценить только по собственному тяжелому дыханию, Фарри осознал, что находится в своем отсеке, а не перед тем сверкающим отполированным и усеянным драгоценными камнями открытым проемом.

Где–то в глубине его сознания что–то зашевелилось, словно заскрипела годами запертая дверь. Он лежал в полной прострации и пытался добраться до этой двери, но лишь сильнейшая тошнота полностью овладела им.

Когда он зажал рот руками, чтобы сдержать подступившую тошноту, из стены отсека послышался сигнал. Они увеличили скорость — и когда старания Крипа завершились успехом, звездная система, которую они искали, оказалась перед ними, ожидая их.

Фарри осторожно зашевелился, поднимаясь из гамака. Тошнота не проходила, но не оставляло его и видение, живое и отчетливое; такой могла оказаться и реальность, словно он специально искал эту хрустальную дверь.