О наследнике Кетане и его жизни в

Кар До Иране

Кар До Пран — не самая заметная из Больших Башен во владениях Верховного Лорда Красных Плащей, и не самая богатая. Но зато места вокруг неё просто замечательные. Повсюду раскинулись вишнёвые и яблоневые сады. Здешние места славятся не только своими фруктами, но и вишнёвыми наливками, известными далеко за пределами Арвона. Сколько видит глаз, между садами желтеют пшеничные поля, на которые особенно приятно смотреть во время Урожая.

На зелёных лугах пасутся стада коров и отары овец. Посередине этой весёлой и обильной стороны располагается Главная Башня, а вокруг неё раскинулось небольшое селение, подставив солнцу свои остроконечные крыши с трубами причудливой формы. Дома построены из светло–зелёного камня, крыши покрыты сланцем, руны же на камнях нанесены зелёной и золотой красками.

Сама Главная Башня, хотя и возведена из того же камня, что и посёлок, не выглядит такой светлой. Башни всегда окутаны тенью. Словно некое невидимое облако всегда стережёт их. Внутри всегда прохладно, даже в самый разгар лета. В переходах и коридорах, на лестницах, в уголках тёмных зал всегда чувствуешь что–то загадочное и таинственное.

С раннего детства, с самого нежного возраста моя мать внушала мне, что в будущем здесь стану править я. Но это не вселяло в меня чувство гордости. Я часто задумывался, может ли вообще кто–либо из людей стать полноправным владыкой этого места. Возможно, скрытность моей натуры послужила мне защитой: я не делился ни с матерью, ни с Урсиллой, которую ужасно боялся, своими странными и волнующими фантазиями, касавшимися Кар До Прана.

До шести лет я жил в Башне Леди, где единственным моим сверстником была Леди Тейни, дочь Лорда Эраха, которая родилась годом раньше меня. От младых ногтей мне твердили, что судьбы наши должны объединиться, что, достигнув определённого возраста, мы поженимся, и, следовательно, укрепим наш Род. Хотя, разумеется, в то время это почти ничего не значило для меня, да и для неё тоже.

Тейни была высокорослой для своего возраста и отличалась немалой смышлёностью, даже хитростью. Я с самого начала уяснил, что когда провинимся мы оба, виноват останусь только я один. Не могу сказать определённо, нравилась она мне или нет. Я воспринимал её присутствие рядом, как нечто с&мо собой разумеющееся — как одежду на собственном теле или еду на тарелке.

Что касается её брата, моего Кузена, Могхуса, тут дело обстояло иначе. Могхус был лет на шесть старше меня и жил в Башне Молодости, лишь изредка навещая свою бабку, Леди Элдрис. Его мать умерла от родильной горячки вскоре после того, как произвела на свет Тейни. Его бабка точно так же была и моей бабкой. Однако Леди Элдрис либо просто–напросто не замечала меня, либо придиралась ко мне безо всякого повода, поэтому я старался держаться подальше от её апартаментов.

Наш уклад жизни был несколько странным, хотя тогда я этого не понимал, потому что не видел ничего другого и не мог сравнивать. И я полагал, что все семьи так и живут. У Леди Элдрис были свои комнаты, именно там и полагалось находиться Тейни, хотя та женщина, которая присматривала за ней, была ленивая, толстая и слишком дряхлая.

Визиты Могхуса тревожили меня. По всякому поводу, а зачастую и без него, он давал мне понять, когда мы оставались одни (чего я старался избегать), что хорошего от него не жди. Он был ужасно горделив и унаследовал точно те же амбиции, что и моя мать. Даже когда он был ещё совсем малым ребёнком, его снедала зависть — оттого, что ему не суждено стать Лордом в Главной Башне вслед за своим отцом, и с каждым годом это чувство в нём только разрасталось, так что я отлично знал, как он меня ненавидит.

Моя мать, Леди Героиз, и Мудрая Женщина, Урсилла, жили в собственных комнатах, расположенных на вершине Башни. Моя мать занималась всеми домашними делами. Не знаю, случались ли на этой почве размолвки между ней и Леди Элдрис. Но в отсутствие Лорда Эраха Судом в Большом Зале руководила Леди Героиз, приказы отдавала тоже она. При этом мать не отпускала меня от себя, усаживая на маленький стульчик чуть поодаль от огромного кресла Лорда, на спинку которого была накинута красная мантия нашего клана, и заставляла слушать всё, что произносилось. Потом она объясняла мне, почему приняла то или иное решение, и из каких соображений при этом исходила — диктовали ли решение традиции, либо её собственные аргументы.

Я хорошо чувствовал, даже будучи ребёнком, что ей страшно хотелось занять это верховное место навсегда. Казалось, что качества, которые полагалось бы иметь мужчине, вопреки нашим обычаям вселились в женскую плоть. Лишь одно было ей неподвластно — использование Силы.

Моя мать признавала превосходство над собой в Главной Башне только одного человека — её наперсницы Урсиллы. Предметом зависти для Леди Героиз служили познания Мудрой Женщины и её талант. Хотя моя мать и сама обладала кое–каким даром, его было недостаточно, чтобы достичь знаний, получаемых путём долгой учёбы и практики. Она не могла не признавать этого. Но что касалось всего остального, тут она не собиралась уступать ни в чём.

Леди Героиз не хватало терпения изучать Иные Пути, отличающиеся от тех, с которыми она ознакомилась в молодости. Из–за перерыва, вызванного вынашиванием долгожданного наследника Кар До Прана, она так и не прошла полный курс обучения. И страстное желание обладать тем, чего она не смогла добиться, стало причиной скрытой неудовлетворённости Леди.

Если не получилось стать обладательницей Силы, она превзойдёт всех остальных в другом.

Я уже говорил, что очень боялся Урсиллы и старался избегать её. Но как моя мать постоянно пыталась вложить в меня собственные амбиции, так и Мудрая Женщина проявляла настойчивость в своей области. Правда, та Сила, которой владеет колдунья, не совпадает с тем, чем должен обладать Волшебник или Колдун. Но она давала мне уроки, которые считала необходимыми. И при этом искусно обходила (о чём я догадался гораздо позже) все подводные камни, которые позволили бы мне избежать той судьбы, к которой меня так упорно готовили.

Именно Урсилла учила меня читать руны, именно она раскладывала передо мной пергаменты — особенно те, что относились к истории Четырёх Кланов, Арвона и Кар До Прана. Не тяни меня к подобного рода занятиям, такая учёба наводила бы только тоску да уныние. Но мне нравились Хроники, которые Мудрая Женщина давала мне читать, чтобы я совершенствовал свой характер, и потому я учился с изрядной охотой.

Оказалось, что Арвон не всегда пребывал в столь сонном состоянии. Когда–то в прошлом — те, кто писал Хроники, не удосуживались упоминать года или времена года — здесь велась жестокая длительная борьба, которая чуть не погубила этот мир.

До тех смутных времён страна, где мы сейчас живём, не была окружена горами на юге и на востоке, а простиралась до легендарного моря на востоке и до далёких земель, позабытых ныне, на юге. Однако обитатели Арвона всегда были наделены, хотя и в разной степени, магическим талантом, и наши Лорды и правители часто становились хозяевами Силы. Они начали экспериментировать с самой Силой жизни и создали множество существ, которые служили им, а иногда, из–за ошибок в опытах, и злобных тварей, беспощадно расправлявшихся поначалу только с их врагами. Многими двигали те же амбиции, что были присущи моей матери, так что они всеми правдами и неправдами пытались обойти друг друга, чтобы установить на всей нашей земле своё господство.

В результате они пробудили могущество, которое ни в коем случае не следовало выпускать на волю, — открыли Врата в чуждые и пугающие иные измерения. Многие из освобождённых ими химер несли с собой разрушение даже самой Силы. Лордам пришлось отступать по мере того, как число их уменьшалось, в глубь страны. Но некоторые так прочно укоренились в своих владениях, что не представляли себе другой жизни.

Возможно, в землях Долин, что раскинулись на юге, где ныне живёт другая раса людей, они и их последователи ведут потаённую жизнь.

Но никто здесь не знает об этом. Позже пути к Арвону были закрыты, наглухо запечатаны колдовством, чтобы никто из мятежных духом не смог вернуться обратно и вновь начать распри.

Однако ничто не останавливало сражавшихся за власть. Они продолжали свою борьбу до тех пор, пока Семь Лордов не поднялись со всей своей мощью и не последовало ужасное столкновение между теми, кто выбрал путь вражды, и теми, кто желал мира и покоя.

Многие из Великих, владевших Силой по собственному желанию, были в дальнейшем либо высланы за Врата, ведущие в другие измерения и времена, либо вовсе уничтожены. Их последователи тоже отправились в ссылку спустя некоторое время.

Когда я дошёл до этого места в Хрониках, то спросил у Урсиллы, вернулся ли потом кто–либо из них. Не знаю, почему это показалось мне важным, если не считать того, что я попробовал представить, как будто это я сам выслан из Арвона и скитаюсь по чуждому миру.

— Немногие, — она была немногословна. — Очень немногие. Теперь это не имеет значения, Кетан. Да это и не должно тебя волновать. Радуйся, что ты рождён в это время и в этом месте.

Её голос всегда звучал резко, словно она то и дело ожидала от меня непослушания или провинности. Часто, читая, я отрывал от пергаментов глаза и встречал её взгляд, заставлявший меня вспомнить все мои истинные или мнимые прегрешения. Хотелось куда–нибудь спрятаться, хотя бы забраться под стол.

По достижении определённого возраста мне полагалось перебраться в Башню Молодости и там начать учиться искусству воина, хотя вот уже много лет в Арвоне не было никаких войн, за исключением набегов — время от времени дикие люди с холмов нападали на нас. В ночь перед этим событием Урсилла и Леди Героиз привели меня в спальню Урсиллы, если её так можно было назвать.

Здесь я оказался в окружении стен из простого камня с потускневшими от времени знаками и рунами, которые, несмотря на всю учёбу, были мне непонятны. Посередине комнаты, на полу, лежал камень, низкий и длинный, словно ложе, на котором вполне мог поместиться человек. В изголовье и в ногах его стояли толстые свечи — по одной в каждом углу — в высоких серебряных подсвечниках, таких древних, что нельзя было сказать, сколько им веков.

Под потолком висел шар, от которого исходило серебристое сияние, сравнимое разве что со светом луны. Шар держался в воздухе сам собой, его не поддерживали какие–либо цепи. Под ним на полу была нарисована пятиконечная звезда. Она светилась так ярко, что слепила глаза.

На концах лучей звезды также стояли подсвечники. Свечи доходили до уровня плеч Урсиллы и были выше моей головы, красные у изголовья и в ногах ложа, на лучах звезды — жёлтые. В углу комнаты я заметил жаровни, отлитые из такого же серебра, что и подсвечники. Над ними подымался пахучий дым, уходивший под потолок и образовывавший там облако–пелену.

Урсилла сняла своё обычное платье грязно–серого цвета и чепец. Она стояла с оголёнными по плечи руками, распущенные тёмный волосы, подёрнутые сединой, ниспадали на голубую рубаху, словно притягивавшую к себе свечение серебристой луны над головой — ткань вскоре обрела тот же серебристый оттенок.

На груди Мудрой Женщины висело серебряное украшение с лунным камнем молочного цвета, по форме напоминавшим полную луну.

Моя мать тоже была одета просто, хотя всегда предпочитала носить дорогие платья, расшитые каменьями. В отличие от Урсиллы, она не сняла одежды, а пришла в обычном платье — оранжевом, цвета пламени.

Её расплетённые волосы укрывали плечи словно темный плащ. Украшением служил овал, изготовленный из меди, без каких–либо камней.

Она ввела меня в комнату, встала у края звезды и крепко вцепилась мне в плечи, словно опасаясь, что я могу убежать. Я был так потрясён увиденным, что даже не задумывался, какая роль во всём этом может быть отведена мне.

Урсилла обогнула камень, ткнула пальцем в каждую из свечей — в ответ они загорелись. Осталась незажжённой лишь одна свеча, стоявшая передо мной и моей матерью.

Меня подтолкнули вперёд. Я дошёл до каменного ложа и лёг на него. И вдруг почувствовал, что не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. Но я ничего не боялся.

Вспыхнула последняя свеча звезды. Потом Урсилла начала зажигать свечи в изголовье и в итогах. Светло–серое облако дыма стало медленно опускаться сверху. Глаза слипались. Словно издали я услышал голос, напевавший что–то. Слов я разобрать уже не мог и быстро погрузился в сон.

Проснулся я рано утром и в собственной постели. Я не помнил, чтобы мне снились сны. Однако что–то в памяти осталось. Я понял, что мне опять ничего не объяснят. Это была тайна, о которой лучше не говорить.

В те дни командир стражи Кадок, мой дядя Лорд Эрах и основная часть сил Главной Башни отправились к Главе Красных Плащей с дарами Урожая — вином и зерном. Так что в то утро за мной пришёл Пергвин, которого я видел довольно–таки часто, — он был верховым, сопровождавшим экипаж Леди Элдрис, когда той нужно было выехать за пределы Главной Башни.

Средних лет, неразговорчивый и несколько угрюмый, среди своих товарищей он пользовался заслуженным уважением, поскольку в совершенстве владел мечом и был отличным наездником. Пергвин, казалось, не собирался выдвигаться на службе у Эраха и довольствовался той жизнью, которую вёл. С ним я держался настороже, потому что знал, что мне предстоит перебраться в Башню Молодости, а там я окажусь в подчинении у моего кузена Могхуса. А так как Пергвин относился к подданным Леди Элдрис, он, наверное, должен будет принять сторону моего мучителя.

— Лорд Кетан, — Пергвин обратился ко мне по принятой форме, с присущими офицерам манерами, и посмотрел на мою мать, стоявшую позади. На моложавом лице Леди Героиз ничего нельзя было прочесть, лишь блеск глаз выдавал её заинтересованность.

— Моя госпожа, Лорд Эрах поручил мне наставничество над Лордом Кетаном на некоторое время. С Ним всё будет в порядке…

Леди Героиз кивнула.

— Знаю, Пергвин. Сын… — теперь она не без торжественности обратилась ко мне. — У тебя начинается другая жизнь, детство закончилось. Познай всё, что потребуется тебе для взрослой жизни, и как можно скорее.

Моё волнение нарастало. Ибо в тот момент я почувствовал, что до взрослой жизни ещё далеко, а детство безвозвратно ушло в прошлое, и теперь мне не на кого полагаться, кроме как на самого себя. Пергвин заберёт меня из привычного окружения и введёт в новый незнакомый мир.

Там правит Могхус, от которого у меня нет защиты. Мне не верилось, что я смогу достойно отразить его нападки, учитывая, сколько неприятностей доставляли мне его нечастые визиты в Башню Леди, где я хотя бы мог избежать его общества. Мне придётся просить помощи у суровой женщины, что приходилась мне матерью, или у этого чужака, который пришёл за мной. Сам для себя я решил, что никто, и прежде всего Могхус, не должен знать, что я боюсь. Никто не должен даже догадываться об этом.

— Сегодня вы там будете один, Лорд, — Пергвин не взял меня за руку, заметил я с благодарностью, меня вовсе не тащили куда–либо силой. Он говорил со мной, как с равным, а не как с маленьким мальчиком. — Лорд Могхус отправился вместе с остальными, так что Башня Молодости предоставлена в ваше полное распоряжение.

Я надеялся, что он не заметил моей радости. По крайней мере хоть на какое–то время судьба позволит мне познать новую жизнь без вмешательства кузена. Я хотел задать кое–какие вопросы, но испугался, что обо мне подумают, как о каком–то малыше, и промолчал.

Мы пересекли широкий двор и были уже совсем рядом со входом в Башню, которой предстояло стать моим новым домом, когда послышался громкий лай. Неизвестно откуда появился устрашающего вида пёс. Мне он показался просто огромным. Пёс зарычал, оскалив клыки. Но в тот момент, когда, казалось, страшилище готово было кинуться на меня, оно вдруг припало к земле и завыло.

Хотя о собаках я знал немного и видел их только на расстоянии, поведение пса показалось мне непривычным и даже неестественным, в этом я был уверен. Подвывая, с текущей из пасти слюной, животное несколько мгновений пристально смотрело на меня. Потом, громко лая, собака отскочила в сторону, рыча и обнажая клыки, словно встретила на своём пути врага, слишком сильного для того, чтобы на него кидаться.

Я удивлённо смотрел на животное. Когда я увидел его в первый раз, то испугался. Но собака уступила дорогу. Странно.

Может быть, это Пергвин каким–то образом оберегал меня?

Но оглянувшись и посмотрев на своего спутника, я увидел и на его лице явное удивление. Он как–то странно покосился на меня, словно у него на глазах я превратился в какого–то монстра, а потом затряс головой, будто пытаясь сбросить некую пелену.

— Ну и чудеса… — начал было он, хотя я видел, что разговаривал он сам с собой, а не обращался ко мне. — Почему Лэтчер так себя повёл? — он сдвинул брови, удивлённое выражение всё ещё не сходило с его лица. — Да, странная штука. Ладно, нам лучше поторопиться, мой Лорд. Скоро полдень, а после обеда вы должны попробовать себя в седле…

Пища, которую поставил передо мной Пергвин, оказалась попроще той, что подавали на стол моей матери, и состояла из куска холодного мяса, сыра и хлеба. Но всё же снедь показалась мне очень вкусной, и я умял еду до последний крошки. Ополоснув руки в чаше, стоявшей на столе, я с нетерпением стал ждать новых уроков, которые должны были начаться с верховой езды.

Жизнь моей матери протекала исключительно в Главной Башне, и пока мне лишь несколько раз доводилось прогуляться за её пределами по полям и садам в сопровождении одной из женщин.

Ни она, ни Урсилла не поощряли моих стремлений познать внешний мир.

Но если я выучусь ездить верхом, то смогу вволю насмотреться на этот большой мир, а в следующем году, быть может, мне посчастливится сопровождать своего дядю в поездке, в которую на этот раз отправился Могхус. Я с волнением последовал за Пергвином в конюшню.

Он провёл меня мимо стойл. Лошади косились в мою сторону и шарахались, когда мы проходили мимо них. Они мотали головами, фыркали, издавали какие–то странные звуки. Я снова удивился, потому что раньше, наблюдая за наездниками из окна Башни, никогда не замечал, чтобы животные так волновались.

Люди оборачивались при моём приближении, а кое–кто спешил к животным, чтобы их успокоить. Некоторые лошади лягались, били копытом о землю. Я почувствовал, как на моё плечо легла тяжёлая рука Пергвина, и он повёл меня к двери.

— Подождите немного здесь, Лорд, — отрывисто произнёс он. — Я скоро вернусь.

Несмотря на то, что мне ужасно хотелось убежать, я стал прохаживаться взад–вперёд. Сердце учащённо билось, сам я тяжело дышал. Но потом понемногу заставил себя успокоиться — не хотелось, чтобы кто–либо из людей увидел мой страх.