Кристиана отправилась к тому месту в парке, где мог работать ее телефон. Когда-то там был пруд, и, набирая номер, Кристиана, как всегда, подумала, как там почва: осталась ли она по-прежнему влажной и не этим ли объясняется, что отсюда можно звонить. Она мечтала о том, чтобы восстановить водовод от ручья к выемке пруда и обратный сток в ручей, чтобы пруд снова наполнился.

Она позвонила Карин. У нее пропала охота осуществлять задуманные планы, и она стала уговаривать Карин съездить еще к замку на озере, до которого было совсем недалеко:

— Не торопитесь. Я приготовлю аперитивы к шести часам.

Возвращаясь к дому, она увидела на скамье возле ручья Маргарету и Хеннера. В первый момент ее это неприятно задело, но тут же, естественно, слилось с овладевшим ею пораженческим настроением, готовностью от всего отказаться и смириться со всем, что пошлет судьба. Она останется покинутая всеми, кого любила. Ей останутся только работа, городская квартира и загородный дом. Что касается работы с пациентами и коллегами, тут все в порядке. Но радость от квартиры и дома она хотела делить с кем-то еще — с Маргаретой, с Йоргом и (эта мысль мелькнула у нее несколько раз нынче ночью) с Хеннером.

Она обошла вокруг дома и вышла из ворот на улицу. Сосед, бывший председатель сельскохозяйственного кооператива, устроивший в большом сарае и на широкой лужайке выставку своей коллекции старых сельскохозяйственных орудий, в надежде на посетителей стоял рядом, прислонясь к забору. Завидя Кристиану, он спросил, отыскал ли ее молодой человек, вежливый такой, не забыл поздороваться, поблагодарить, а потом попрощаться. Кристиана была рада, что сосед с ней заговорил. Хотя вот уже три года прошло, как она тут поселилась, он до сих пор с ней не здоровался, а с него, как бывшего начальника, брали пример жители деревни. Но когда она попробовала узнать, не похож ли молодой человек на репортера, она сразу же почувствовала в поведении собеседника подозрительность и враждебность. А чего ему такого разведывать в барской усадьбе? Что вообще там творится в последние дни? Для чего понаехало столько машин? Она рассказала, что вот, мол, собрались наконец приехать старые друзья, которые давно не видались. Он высказал туманные угрозы: коли здесь творится что-то неладное и репортеры не сумеют сами докопаться до сути, то другие могут и подсказать, если надо.

Кристиана пошла дальше, мимо обветшалого пасторского дома, мимо церкви, которая уже не первый и не последний год ремонтировалась и стояла в лесах, мимо старой почтовой станции, где когда-то меняли лошадей, мимо деревенской площади с памятником погибшим солдатам. По пути она не встретила ни души. Проходя мимо павильончика автобусной станции, она увидела троих парней. Они сидели на пластиковых стульях, пили пиво и безмолвно проводили Кристиану взглядами, сильно перепугав ее своим неожиданным присутствием. Да, она тут чужая. Это чувство было под стать ее нынешнему настроению.

Она принялась высматривать молодого человека, о котором говорил сосед. Может быть, он отправился шнырять по деревне? Расспрашивает там о ней? Может быть, он уже прознал, что Йорг получил помилование и что она, его сестра, здесь живет? Она присматривалась к номерным знакам всех припаркованных машин: если он репортер, то, скорее всего, приехал из Берлина, или Гамбурга, или Мюнхена. Потом она подумала, что это рассматривание унизительно, и запретила себе этим заниматься. Что-то в ней вдруг возмутилось против охватившего ее пораженческого настроения. Радоваться было не с чего, но к ее грусти теперь примешалась боевая нотка. Ничего, она еще справится с ними со всеми: со всякими там Марко, репортерами и молодыми сопляками, а если те, кого она любит, не хотят ее больше знать, так и черт с ними!

Отважный боевой настрой продержался, пока она не вышла на дорогу, ведущую к дому. До него было недалеко, но дорога туда была унылой: по одну сторону обветшалый пасторский дом, ржавеющие сельскохозяйственные орудия, давно не видавшая ремонта каменная ограда вокруг ее участка, по другую — серые заброшенные склады и сараи сельхозкооператива. Дорога была немощеная, при каждом шаге из-под ног Кристианы взметались тучи пыли и потом долго висели в воздухе, образуя за нею длинный шлейф. «Словно я, как мантию, волочу за собой прошлое», — подумала она, обернувшись назад. И тут же вновь проснулся прежний страх — страх потерять Йорга, потерять Маргарету и остаться без ничего, кроме работы. В воздухе было не жарко, но солнце припекало, и у Кристианы вдруг появилась охота сделать больно тем, кто ей причиняет боль.

На террасе сидели Дорле и Марко.

— Йорг ушел в свою комнату спать. А Марко как раз рассказывает мне о том, какой герой Йорг и что мир скоро прочитает его заявление, и уж тогда все это поймут.

Она обратила лицо к Кристиане, улыбаясь ей как женщина женщине: дескать, мы с тобой давно знаем, что мужчины не герои, а маленькие — или, в крайнем случае, взрослые — мальчишки. Затем она повернулась с улыбкой к Марко:

— А ты можешь мне объяснить, почему этот герой запросил пощады?

Кристиане, вообще-то, не хотелось ни того, ни другого: ни слушать, как Марко будет агитировать за заявление в прессу, ни соглашаться с Дорле, как будто они с нею заодно.

— Он не просил пощады. Он просто подал заявление, как подают заявление на отпуск, или на водительские права, или на разрешение для строительства. Что же тут такого?

— Разве помилование не означает: «Со мной, вообще-то, поступили так, как я того заслуживал, но я прошу вас, вы уж, пожалуйста, простите меня и больше не наказывайте».

— Другие, может быть, смотрят на это и так. Но для революционера главное — это шанс выйти на свободу и продолжать борьбу. Представился шанс, значит, надо им воспользоваться. Для него это побег, и ради побега он готов притвориться и обмануть противника, на суде он сражается и после первой инстанции обращается во вторую и третью, он пишет прошения.

— Какая чушь! — разозлилась Кристиана. — Йорг не врал на суде, чтобы отделаться более легким приговором. В тюрьме он не писал прошения по любому поводу, чтобы облегчить свое положение. Он устраивал голодные забастовки, причем не раз.

Марко кивнул:

— Голодная забастовка — это часть революционной борьбы. Самоубийство тоже часть революционной борьбы. Они демонстрируют всему миру, что государство не может распоряжаться заключенными по своему благоусмотрению, что они не объекты, а субъекты. И что эта борьба самоотверженна и, если потребуется, может быть саморазрушительной, самоубийственной. Я не говорил, что революционер готов пойти на все, что угодно, чтобы выбраться из тюрьмы. Если приходится вести борьбу в тюрьме, он ведет ее в тюрьме. Но времена голодных забастовок и самоубийств закончились. Борьба должна вестись на воле. Поэтому Йорг подал прошение.

— Ну да! Как мне кажется, прошение о помиловании демонстрирует всему миру, что распоряжается всем государство, так что, покорно прошу тебя, государство, изволь распорядиться на мой счет! Ну и бог с ним! Кому какая от этого радость, если Йорг будет до скончания века сидеть в тюрьме? — Дорле зевнула и поднялась. — Пожалуй, пойду-ка я тоже покемарю. Когда там у нас следующее мероприятие?

— В шесть часов будет аперитив. Но мне, наверное, понадобится помощь. Так что приходи на кухню в пять.

Дорле кивнула и ушла. Может быть, к Йоргу? Кристиане сейчас было все равно. Дорле не отнимет у нее Йорга. Опасность грозила со стороны Марко.

Он тотчас же принялся за свое:

— Вот видишь? Без заявления все будут видеть это в том же свете, что Дорле. Они, дескать, одолели Йорга, Йорг сломался! Ты же не хочешь, чтобы он для всех остался таким! Как он будет с этим жить дальше? Получается, что он зря прожил жизнь.

— Не приставай ты к нему, пусть он сам с этим разберется. Почему ты решил давить на него?

Но, отвечая Марко, она уже понимала, что он имеет в виду. Перед ней вновь встало вчерашнее лицо Йорга, так оживившееся, когда он слушал, как его восхвалял и призывал на свою сторону Марко, мысленно она вновь услышала, как горячо во время ночной прогулки по парку Йорг говорил о завете борьбы. И в то же время у нее перед глазами стоял другой Йорг — сутуло опустивший плечи, с шаркающей походкой и суетливыми жестами. Марко понял, что, если на Йорга не оказать давления, он с одинаковым успехом может принять решение как в пользу публикации, так и против нее.

— Могу я прочитать?

— Ну разумеется!

Марк вытащил из кармана рубашки два сложенных листка, развернул и протянул ей. Она прочла, что революционная борьба в Германии не окончена, а только начинается, что она имеет такой же глобальный характер, как экономика и политика, она преодолевает культурные и религиозные границы, обретает новые организационные формы и использует новые, по сравнению с семидесятыми и восьмидесятыми годами, средства. Текст заканчивался такими словами: «Система не может отсидеться, прячась от революции за лживыми утверждениями. Она уязвима, ее можно обезоружить и победить. Провокации, в ходе которых система разоблачает себя, взрывы, которые зримо доказывают ее уязвимость, индивидуальный террор, который демонстрирует беззащитность тех, кто полагается на ее силу и живет за ее счет, террористические акты, которые наводят страх и заставляют людей задуматься и заново осмыслить действительность, — все это не вчерашний день. Борьба продолжается».

Она поняла, что пытался сделать Марко: он хотел создать текст, который призывал бы к борьбе и выдвигал лидеров, но в то же время мог быть прочитан и просто как анализ и прогноз. Удалась ли его попытка? Нет ли здесь юридических промахов, к которым можно придраться? Кристиана вернула Марко его странички:

— Андреас не возьмется за это, он откажется. Так что найди другого юриста, чтобы просмотрел этот текст. Я позабочусь о том, чтобы Йорг не выпускал это заявление, пока юрист не даст зеленый свет, и я добьюсь своего, чего бы это ни стоило. Да, я знаю, что сегодня — суббота. Но если ты отправишься прямо сейчас, то до завтра успеешь найти юриста.

Он бросил на нее подозрительный взгляд:

— Ты же не собираешься…

— …похитить Йорга или посадить его под замок, чтобы ты завтра не мог с ним поговорить? — Она рассмеялась. — Если бы в этом был какой-то толк! Но толку в этом нет, так что можешь не бояться.

— Ты скажешь…

— Я скажу Йоргу, что ты уехал. Что ты отправился в город посоветоваться с адвокатом насчет одного заявления, которое собираешься предложить на его рассмотрение. Что ты вернешься сегодня вечером или завтра утром. О'кей? — Все это Кристиана произнесла чрезвычайно любезно.

Оба понимали, что этот раунд остался за ней.

Марко проглотил свою досаду, кивнул и встал:

— Тогда до скорого.