Движение красноводского отряда от Чекишляра до колодцев Игды. — Движение от Игды к Орта-кую и поворот в Красноводск. — Состояние здоровья людей. — Причины неудачи красноводского отряда.

 

Начальник, красноводского отряда первоначально предполагал следовать по Атреку и притоку его Сумбару и чрез Кюрендагские горы, Кизыл-арват, Игды и Орта-кую к Змукширу. Но пред самым выступлением, получив сведения о сильных дождях в этих горах и о массе воды, накопившейся в канавах, чрез которые пролегают дороги, Маркозов изменил принятое направление и решился следовать чрез колодцы Бугдайли, Айдин, Буураджи и далее по Узбою чрез Топиатан, Игды и Орта-кую к Змукширу.

Путь от Чекишляра до Игды, исследованный войсками красноводского отряда в 1871 и 72 годах., был очень хорошо известен. Он идет по местности ровной, на которой пески сменяются солончаками и преобладают последние. Есть солончаки до 11 верст, большею частью окаймленные песчаными буграми. Недалеко от Чекишляра находится белый бугор (Ак-патлаух), где много грязных сопок, из коих постоянно выбрасывается жидкая грязь с сернисто-водородным запахом. Температура грязи внутри вулкана + 18° R. Тяжесть опускается по жидкой грязи внутрь вулкана до 4-х фут. Недалеко от подошвы Белого бугра лежит группа пресных озер.

Колодцы, встречаемые по пути, содержат преимущественно пресную воду и не очень глубоки; самые глубокие Чухуру-кую, 18 футов; в других колодцах вода на глубине 8, 6, 4 и даже 2 футов. Все колодцы оплетены хворостом, а два колодца Бугдайли выложены жженым кирпичом. У Егенаджи встречается довольно большая кустарная растительность и даже деревья.

У Айдина дорога вступает в сухое русло Аму (Узбой). С обеих сторон оно ограничено берегами, и особенно ясен правый, более возвышенный, а оттого менее изгладившийся берег. Дно русла большею частью лишено всякой растительности и состоит из глинистого или иловатого песку, расположенного совершенно горизонтально и изрытого в некоторых местах бороздами, по всей вероятности, ветром. В некоторых местах берегов и на отдельных круглых возвышениях в виде банок (в русле) весьма явственно видны, слои иловатых отложений, как иногда бывает на берегах больших рек, после того как спадут высокие весенние воды. Очертание берегов и особый грунт, резко отличающийся от окрестной почвы, показывают, что это русло принадлежало большой реке; общая физиономия местности так живо напоминает реку, все признаки ее так ясны, что недостает только воды: кажется, будто она недавно оставила свое ложе.

Особыми маршрутами, с означением чисел, в которые должен был быть каждый эшелон у известного колодца, полковник Маркозов не снабжал начальников колонн, так как самое число эшелонов, следовательно и состав их, должны были изменяться в зависимости от различных условий, каковы например, большая или меньшая близость неприятеля, путевые удобства в отношении к воде и корму, и проч. Начальник отряда указал им только общее направление, по которому должны были следовать войска, предоставив усмотрению начальников колонн вести их сообразно с этими условиями и с силою людей, которые заблаговременно нельзя было предвидеть. Вследствие такого приказания, одни эшелоны нередко обгоняли другие. Так, эшелон Панкратьева, выступивший из Чекишляра 21 марта, прибыл в Игды только 18 апреля, тогда как Араблинский, выступивший с места с своим эшелоном 26 марта, достигнул колодцев Игды 17 апреля, а эшелон Козловского, начавший движение 19 марта, пришел в Игды тоже 17 апреля. Начальникам колонн рекомендовалась возможная скорость движения, на счет продолжительности остановок на одном и том же месте, с тою целью, чтобы окончить поход по пустыне до наступления жаров и чтобы верблюды не уничтожили весь корм в окрестностях стоянок войск, так как вследствие этого позади идущим эшелонам пришлось бы гонять верблюдов на пастьбу весьма далеко от лагеря, а это изнуряет людей, ибо чем дальше пастьба от лагеря, тем более требуется прикрытия.

Отряд выступил из Чекишляра по-эшелонно. Первый эшелон, из 2-го батальона кабардинского полка, дивизиона горной артиллерии и команд казачьей и саперной, под начальством Майора Козловского, выступил 19 марта. Козловскому предложено было следовать до озера Топиатана, где и ждать прибытия начальника отряда или его приказания. Прочие эшелоны выступили: второй — из трех рот самурского полка с 8 горными орудиями, под начальством Майора Панкратьева, 21 марта, третий — из двух ширванских и одной дагестанской рот, при дивизионе полевой артиллерии, под начальством полковника Араблинского, 26 марта, и четвертый — из двух сотен кизляро-гребенского полка, под начальством подполковника князя Чавчавадзе, 30 марта. Начальник отряда выступил лично из Чекишляра несколько раньше 3-го эшелона, с одною ротою дагестанского полка. Выступление кавалерии четырьмя днями после третьего эшелона назначено было в видах сбережения фуража. В тех же видах и дивизион полевых орудий вышел с последним эшелоном. Кавалерия с ракетною батареею из Красноводска должна была начать движение, по усмотрению начальника ее, с таким расчетом, чтобы присоединиться к отряду в Буураджи или в Айдине.

При выступлении эшелонов из Чекишляра встретилось много затруднений в недостатке верблюжьих седел; недоставало войлоков, веревок, так что последний эшелон выступил не вместе, а поротно, потому что в некоторых ротах только в день выступления доканчивали приготовление седел.

Главное затруднение при движении эшелоны встретили в слабости верблюдов. Вследствие падежа их, войска вынуждены были бросать вьюки, хотя, вообще говоря, более здоровые верблюды, попав чрез некоторое время на лучшие корма, стали оправляться. Две сотни кизляро-гребенского полка (136 казаков), в начале, пока не обогнали всех эшелонов, подбирали, сколько возможно, бросаемые войсками запасы. Так, У колодца Кеймир (23 версты от Чекишляра), из числа 138 тюков разного рода довольствия, брошенных колонною Козловского, поднято было ими столько, сколько возможно было поднять, примерно пуда по 3 на каждую лошадь; а как у казаков уже и без того было по 2 пуда ячменя и свои вещи то все это вместе составило около 6 пудов на лошадь. Поэтому первые 4 или 5 переходов после того казаки должны были большую половину пути идти пешком. Кроме этого случая, подвигаясь вперед, они еще несколько раз подбирали брошенные на дороги сухари, так что казаки не только не терпели в них нужды, получая на человека определенные 2 1/4 фун., но даже кормили ими иногда своих лошадей. Верблюдов в двух сотнях было до 50 штук. На них везлись палатки, офицерские вещи и ячмень, который потом и пригодился на обратном пути, когда обнаружился недостаток фуража в отрядных запасах.

В Буураджи к этим сотням присоединились: две сотни владикавказского и сунженского конных полков, команда в 40 человек кизляро-гребенского полка с знаменем и ракетная батарея, выступившие 2 апреля из Красноводска, под начальством подполковника Левис-оф-Менара. Сотням этим вовсе не было дано никаких перевозочных средств, и по тому запас довольствия для людей и зернового фуража для лошадей оне должны были везти на своих лошадях. На каждую лошадь при выступлении было навьючено: 4 пуда ячменя (по 16 фунт, в день, на 10 дней) и сухарей 27 фунтов (на 12 дней, по 2 1/4 фун. в день). Тяжесть эта, с седлом, мундирною одеждою, бельем и прочими необходимыми в походе вещами, составляла 7 1/2 пудов весу на каждую офицерскую и казачью лошадь, не включая седока с оружием. С всадником же груз лошади равнялся 12 1/2 пудам. Сотни не имели палаток и в достаточном количестве посуды для воды: всего в дивизионе состояло 11 баклаг, каждая ведра в два. Баклаги везлись на трех лошадях, принадлежавших оставшимся при вещах в Красноводске людям Сунженской сотни. Выступив с такими тяжестями на строевых лошадях, первые переходы люди шли больше пешком. До Буураджи казаки дошли благополучно: утомления не было заметно ни в людях, ни в лошадях; больных не было.

8 апреля, у колодцев Буураджи, кавалерия Левиса встретила Майора Козловского, который объявил ему приказание начальника отряда остановиться на том месте, где его застанет это приказание. Левис остановился. На другой день прибыл к колодцам начальник отряда с двумя сотнями кизляро-гребенского полка и приказал Левису тотчас следовать с его дивизионом по дороге к Чекишляру, на встречу эшелона Панкратьева, и принять от него на 200 человек и 200 казачьих лошадей продовольствие и фураж на 10 дней, полагая суточную дачу лошади ячменя но 6 1/2 фунтов. Вечером того же дня казаки встретили самурский эшелон, ночью произвели приемку фуража и продовольствия и с рассветом выступили обратно к колодцам Буураджи. По прибытии сюда в 9 часов утра, сделан был небольшой привал, и сотни пошли к колодцам Дзоюрук, где застали выступающий эшелон Козловского. Здесь дивизион Левиса имел ночлег и на другой день, сделав переход в 41 версту, соединился в Топиатане с двумя сотнями кизляро-гребенского полка. Отсюда уже вся кавалерия шла вместе.

Путь казачьих сотен, выступивших из Красноводска, пролегал чрез кол. Белек и далее по северной подошве Балхан чрез колодцы: Карачаглы, Кярыз, Кошагирлы и Аджи до Узбоя у колодцев Дзоюрук. На этом пути местность представляет то песчаные бугры, то солончаки, покрытые самою скудною растительностью. Ближе к подошве Большого Балхана попадаются каменистые места, кое где пересекаемые сухими руслами. Колодцы вообще небольшой глубины, и вода в них содержит более или менее значительную примесь горьких солей; только вода в колодце Карачаглы (глуб. 6 сажен), вырытом в песчано-глинистой почве. резко отличается своим приятным вкусом и свежестью. Так как верхняя почва в этой местности всегда содержит в себе примесь солей, то чем глубже в ней колодцы, тем вода в них лучше. По мере приближения к Узбою, песчаные бугры встречаются чаще и принимают большие размеры, а с ними растительность становится оживленнее. Узбой у колодцев Дзоюрук представляет весьма ясные и определенные очертания высохшего русла, то расширяясь, то суживаясь и местами доходя до 2–3 вер. ширины. Берега его, высотою от 8 до 12 сажен над дном, местами изрытые довольно широкими вымоинами, состоят из глинистых отложений. Дно русла, местами, то песчано, то состоит из солонцеватой глины Колодцы Дзоюрук, расположенные у подошвы правого крутого берега русла, неглубоки и переполнены водою, слабо соленою на вкус. Рядом с этими колодцами есть соленое озеро, по берегам поросшее камышом, а несколько далее солонцеватая топь, кое где покрытая довольно большими кристаллами поваренной соли.

Казаки делали обыкновенно большие переходы, обусловливаемые расстоянием между колодцами, отчего и могли иметь больше остановок, чем пехота. В пехотных же эшелонах войска имели обыкновенно каждый день два перехода — утренний и вечерний. Это делалось для того, чтобы избежать, с одной стороны, переходов во время дневного зноя, а с другой избежать и продолжительного движения при ночной темноте, когда войска встречали больше затруднений, вследствие задержек, причиняемых неисправным состоянием верблюдов. Больше всего утомлял людей уход за верблюдами, — дело, для некоторых из них совершенно непривычное, а особенно пастьба верблюдов, обыкновенно происходившая во время дневного зноя. Здесь людям беспрестанно приходилось быть в движении и часто, выбиваясь из сил, бегать за верблюдами под палящими лучами солнца, на раскаленных песках, иногда даже без воды; от этого и случаи утомления людей и солнечных ударов были чаще всего именно при пастьбе верблюдов.

Не смотря на такие труды и на то, что движение производилось почти без дневок, что горячая пища с мясом варилась не во всех частях каждый день, и самая дача сухарей; вследствие необходимости бросать вьюки, была уменьшена, с 11 апреля, с 2 1/4 до 1 1/2 фунт., войска бодро переносили лишения; дух их был прекрасный и здоровье в удовлетворительном состоянии. Сам начальник отряда был исполнен надежд выполнить возложенное на него поручение. От колодцев Айдин, в день пасхи, 8 апреля, он писал Клугену в Красноводск: «…. Что касается до нас, то Господь не лишает странствующих своих щедрот, и мы, благодаря Бога, зашагали опять по старому. Все шероховатости, неизбежные в первые дни марша, сократились вместе с ними, и вчера, например, мы сделали без особенного утомления 32 версты…. С вашим нарочным мы будем отправлять нашу корреспонденцию, а вы, в свою очередь, будете иметь сведение о том, как мы побеждаем Хиву, ибо победа Хивы пропорциональна скорости нашего движения».

У колодцев Буураджи была сформирована сборная рота. Рота эта предназначалась для того, чтобы иметь впереди, вместе с казаками, возможно более подвижную часть пехоты, для чего рота была составлена из более крепких и здоровых людей, по 20 рядовых и по одному унтер-офицеру от каждой роты дагестанского, самурского и ширванского полков. Часть эта должна была идти налегке, имея на себе трехдневный запас довольствия; ни котлов для варки пищи, ни водяной посуды у нее не было; пищу люди варили в маленьких котелках, и то лишь при остановке у колодцев. Бочонков в роту, на 180 человек с прикомандированными, дано было в Игды только четыре; там же приготовили из отбитых козлов 4 бурдюка.

Со времени сформирования сборной роты, с 11 апреля и по 19 число, войска по эшелонам были распределены следующим образом: 1) сборная рота с горным взводом; при этом эшелоне следовал начальник отряда; 2) кабардинский эшелон с 4 горными орудиями; 3) дагестанский эшелон с 2 горными орудиями; 4) ширванский, с 4 полевыми орудиями, и 5) самурский, с 4 горными орудиями.

От колодцев Дзоюрук до колодц. Игды путь пролегает по сухому руслу Аму, которое имеет, местами, весьма крутые и высокие берега и нередко на протяжении нескольких верст наполнено весьма соленою водою, окруженною по берегам зеленеющею растительностью камыша, саксаула и др. Эти водяные пространства, при слабом движении воды от ветра представляются как бы текущею рекою, глядя на которую путешественник на мгновение забывает, что находится в безводной пустыне, и кругом ищет глазами человеческого жилья и присущего ему движения; но скоро эта река прерывается опять солонцовым дном, а нависшие по берегам громадные массы песку показывают полное отсутствие здесь культурной жизни. На всем протяжении Узбоя от Дзоюрука до озера Топиатан колодцы довольно часты, местами чрез 3–4 версты. Эти места и дальнейшее протяжение Узбоя на восток служат любимыми местами летних кочевьев юмудов. На песках они находят корм для св правому, то по левому берегу русла, до пресного озера Джамала, лежащего слишком в 30 верстах от Топиатана. Озеро Джамала, в самом русле Узбоя, размерами меньше озера Топиатана и вода в нем несколько солоновата, как вообще все воды так называемых пресных колодцев, лежащих по Узбою. С северной стороны, верстах в 3–4, к левому берегу Узбоя в этом месте подходит последний южный уступ чинка Устюрта, представляющийся почти горизонтальною возвышенностью в 200 фут., оканчивающеюся весьма крутым, почти отвесным, скатом. От озера Джамала до колодцев Игды Узбой имеет довольно извилистое направление, в некоторых местах весьма крутые, иногда почти отвесные берега, как, напр., у колодцев Яныджа. По руслу, также как и прежде, встречаются почти исключительно соленые озера и отложения соли; по берегам весьма часты глубокие вымоины. К северному (правому) берегу местами близко подходит и здесь чинк Устюрта.

Передовые войска красноводского отряда — четыре казачьи сотни с ракетною батареею — прибыли в Игды 16 апреля утром. Не смотря на огромные трудности как для казаков, так и для их лошадей, во всех четырех казачьих сотнях до колодцев Игды не было вовсе ни больных казаков, ни павших лошадей. Переход в Игды от Джамала (71 верста) сделан был в одни сутки (с утра 15 до утра 16 числа) для того, чтобы захватить там кочевье туркмен и отбить у них верблюдов.

Еще не доходя шести верст до колодцев Яныджа, князь Чавчавадзе получил сведение от проводника-туркмена, что у колодцев Игды находится значительная партия туркмен. На рассвете 16 апреля получено было известие, подтверждавшее первое — о сборе при колодце Игды значительного числа туркмен. Князь Чавчавадзе сделал распоряжение, чтобы одна половина всех казаков на лучших лошадях передала все свои тяжести другой половине, и, составив из них дивизион, вполне облегченный, отправил его, под командою Левис оф-Менара, на рысях к Игды. За конницей следовал начальник отряда с двумя сборными ротами: одною, составленною в Буураджи из людей дагестанского, самурского и ширванского полков, и другою — из людей кабардинского полка, сформированною собственно на время движения к Игды, и со взводом горных орудий. Эта легкая колонна предназначена была для оказания помощи кавалерии, на случай сильного сопротивления туркмен.

Туркмены встретили Левиса выстрелами, но вскоре рассеялись по разным направлениям. В это время прибыл и князь Чавчавадзе с остальным дивизионом. Сложив тяжести и оставив для прикрытия их и ракетной батареи команду казаков, он отправил остальных казаков к Левису, который между тем узнав, что в окрестностях колодцев, верстах в 15, находятся и другие кочевки, поехал туда. С 5 часов Утра до 4 часов вечера продолжались поиски по кочевкам. Всего захвачено казаками до 1,000 верблюдов, около 5,000 баранов, 267 вооруженных туркмен и 165 семейств. Туркмены потеряли ранеными 21 и убитыми, оставленными на месте 22 человека. С нашей стороны ранен шашкою один офицер, убито 7 лошадей и ранено 11.

Вечером 16 числа князю Чавчавадзе дали знать, что одна партия текинцев двигается к колодцам Игды, с намерением напасть на лагерь, а другая направляется от колодцев Сансыз к колодцам Бала-ишем и Орта-кую, с целью поддержать первую партию, если ее нападение на кавалерию увенчается успехом. Вследствие этого, а также для разыскания верблюжьих седел и бурдюков, князь Чавчавадзе отправил от каждой сотни по 60 казаков, на рассвете 17 числа, на рекогносцировку по направлениям к колодцам Ага-яйла. Куртым, Сансыз и Кизыл-арват. Эти команды встретили небольшие шайки туркмен, которые, после нескольких выстрелов, были рассеяны.

Утром 17 апреля, вскоре после выступления из Игды казачьих команд, прибыл туда первый эшелон красноводского отряда, под начальством Козловского, а вечером того же дня подошел второй эшелон Мадчавариани.

Под первым впечатлением, вызванным удачною добычею в Игды, Маркозов отправит в Тифлис известие следующего содержания: «Начальнику окружного штаба. Найдя туркмена, обещающего доставить о нас сведения в туркестанский или оренбургский отряды, о приближении коих к Хиве он слышал, я послал сегодня из Игды в отряд, в который передача окажется удобнее, следующую депешу: красноводский отряд 17 апреля благополучно достиг колодцев Игды. Не имея никаких сведений о движений и местах нахождения отрядов туркестанского и оренбургского, имею честь просить начальников этих отрядов снабдить меня маршрутами своего движения и необходимыми приказаниями. Если ничто особенно не помешает, вверенный мне отряд будет в Змукшире не позже 3 мая. Кавалерия наша поймала в Игды атабайский аул и имела перестрелку. У нас ранен один офицер шашкою; неприятель потерял убитыми 22 человека, после чего аул сдался, хотя в ночь на 17 по нашему лагерю тоже стреляли. Мы приобрели до 1,000 свежих верблюдов и много баранты. Может быть будем в Змукшире даже первого мая. Полковник Маркозов».

В действительности же, выраженные Маркозовым надежды далеко не находили оправдания. Еще до прибытия отряда в Игды, начались такие жары, каких по времени года трудно было ожидать. Вместе с тем от Халмаджи изменился и характер местности: после песчаных бугров начались еще более высокие и с более крутыми скатами холмы известковой пыли, в облаках которой с трудом можно было дышать. Такие холмы покрывали весь видимый горизонт, подобно волнам моря. Затруднения в движении по этому пути повели между прочим к тому, что на последнем переходе к Игды обнаружился усиленный падеж верблюдов, так что отбитые у туркмен у этих колодцев верблюды, оказавшиеся весьма слабосильными, дали только возможность пополнить недостаток этих животных, образовавшейся в ротах от падежей. Вода с неимоверною быстротою испарялась от жары и сухости воздуха; при той температуре, которую она быстро принимала, она весьма мало освежала людей, а чрез 3 и 4 дня по взятии ее из колодцев сильно портилась. Уже подходя к Игды, 16 апреля, сборная рота испытала мучения жажды; несколько человек не могли идти вовсе, так что Маркозов должен был поехать вперед к колодцам и привезти оттуда воду. Движение ширванского эшелона к этим колодцам было также тяжело по недостатку воды: начальник колонны тоже должен был ехать вперед к Игды и выслать оттуда 25 казаков с бурдюками. В числе добычи под Игды бурдюков было весьма мало; хотя войска из отбитых козлов приготовили по несколько бурдюков, но, по недостатку времени, они не успели пропитаться солью, и потому взятая в них вода чрезвычайно скоро портилась; так что, собственно говоря, стычка под Игды имела только отрицательное значение, заморив до крайности казачьих лошадей, что и послужило главною причиною гибели их при дальнейшем движении к Орта-кую. Войска твердо переносили трудности похода, но на последнем переходе к Игды в некоторых частях напряжение сил людей дошло уже до такого предела, перейти который было слишком рискованно. Между тем, именно от Игды начались трудности, пред которыми бледнело все перенесенное войсками до тех пор.

От Игды до Орта-кую, по расспросным сведениям, считалось три мензиля, т. е. перехода. Величина этих переходов собственно говоря, неопределенная: мензилем считают переход в 18, 20 и даже в 25 верста, так что, на основании опыта прежних походов, рассчитывали, что между этими колодцами верст 60–70. И так как такие пространства от ряду приходилось преодолевать не только в рекогносцировках предшествовавших лет, но и в настоящем походе, то никаких особых распоряжений относительно воды со стороны начальника отряда не было сделано.

18 апреля, с рассветом, Маркозов двинулся по направлению к Орта-кую со 2-м батальоном кабардинского полка, сборною ротою, 6 горными орудиями, саперною командою и 25 казаками, отдав приказание следовать за ним и остальным частям отряда по-эшелонно, на сутки расстояния друг от друга. Таким образом, 19-го утром, должны были выступить роты дагестанского полка с 2 горными орудиями; за ними, 20-го, роты ширванского полка с 4 полевыми орудиями и, наконец, 21-го числа, роты самурского полка с 4 горными орудиями. Что же касается до кавалерии с ракетного батарею, то, во внимание к усталости ее от продолжительного преследования туркмен, при чем некоторым людям пришлось в двое суток сделать до 120 верст при страшной жаре, Маркозов приказал ей сделать дневку 18 числа в Игды и догнать первый эшелон. Предполагалось, что кавалерия, выступив вечером 18 числа и сделав несколько усиленное движение в этот вечер и на следующий день, прибудет в Орта-кую 19 апреля, вечером. Вследствие этого, запаса воды для лошадей при ней не было; для людей же было в бурдюках ведер 12 на сотню, не считая воды в бутылках и баклагах, всего от 2 до 3 бутылок на человека.

18 апреля первый эшелон, сделав в два перехода, утренний и вечерний, 26 верст, около 9 часов вечера остановился на ночлег. Отсталых людей было человек 15 в кабардинском батальоне; в сборной роте сильно утомленных людей было 3 человека и в артиллерии 2. В этот день роздано было по три котелка воды. Вечером того же дня выступили казаки с ракетною батареею и, сделав около 20 верст, около полуночи остановились на отдых. Хотя люди и лошади были весьма утомлены, вследствие страшной духоты, стоявшей в воздухе даже и ночью, но, относительно, пере ход этот был сделан еще довольно свободно.

Туркмены, сопровождавшие отряд, видя сильную усталость людей и животных, советовали Маркозову свернуть с прямой дороги на Орта-кую к колодцам Бала-ишем, на что однако он не решился, потому что эти последние колодцы могли быть засыпаны отступившими туда атабаями, а это, при значительной глубине их (5 сажен), поставило бы войска в крайне затруднительное положение; тогда как колодцы Орта кую, даже если бы и были засыпаны, легко отрыть; наконец, движение к Бала-ишему увеличивало общее расстояние до Орта-кую на 25–30 верст.

19-го с рассветом, эшелон Козловского выступил далее и на пятой версте был обогнан кавалериею, которая с места своего отдыха тронулась в 4 часа утра. С кавалериею отправился вперед и начальник отряда. Так как предполагалось, что казаки достигнут Орта-кую в тот же день, то Маркозов приказал им взять от пехоты лопаты, на случай, если бы пришлось отрывать колодцы в Орта-кую, и выслать, если бы оказалось нужным, хотя небольшое количество воды на встречу первому эшелону.

Жара в этот день была невыносимая. В воздухе было тихо; только по временам появлялся и несколько минут дул ветерок, который давал возможность вздохнуть несколько свободнее Пехота сделала утром 14 верст, а кавалерия хотя до 11 часов и сделала около 30 верст, но движение это было сопряжено уже с крайним затруднением: лошади едва двигались, многие казаки должны были вести их в поводу, сотни растянулись на несколько верст. На привале если и была у кого нибудь вода, то разве спрятанная тайно от других. Здесь, из новых расспросов проводников, начало являться сомнение, что в определении расстояния до Орта-кую вкралась положительная ошибка. Пройдено было уже верст 60, а между тем по рассказам проводников, еще очень много осталось даже до конца второго мензиля. Здесь начальник отряда, переговорив с проводниками о том, нельзя ли ожидать такой же ошибки и в определении расстояния на большом безводном переходе от Доудура к Змукширу, высказал начальнику кавалерии, в первый раз, что он с своими сотнями не продет в Змукшир, а будет оставлен в Орта-кую, та как расстояние оказывается больше, чем предполагалось, и воды на нем казачьим лошадям дать будет невозможно. В 4 1/2 часа пополудни, при нестерпимом зное, кавалерия тронулась далее, оставив ослабевших людей на месте при одном офицере. При полнейшем отсутствии хотя бы малейшего движения воздуха, тончайшая и раскаленная известковая пыль стояла в нем неподвижно, затрудняла дыхание и покрывала толстым слоем двигающихся всадников. Переход был крайне изнурительный и для людей, и для лошадей: последние падали на каждом шагу и с трудом поднимались; утомление людей достигало крайних пределов; некоторые не удерживались на седле и падали в изнеможении на землю; шедшие пешком не в состоянии были следовать далее. Около 8 часов вечера все отсталые лошади и изнемогавшие от жажды люди были оставлены на дороге при офицерах с командой, при одном из проводников.

Из четырех проводников, находившихся при кавалерии, двое, один за другим, посланы были начальником отряда с приказанием в колонну Козловского, один оставался при приставших казаках, и один, Ата-Мурат-хан, находился при Маркозове. Ата-Мурат, сначала уверявший, что знает дорогу, к 11 часам ночи начал сбиваться и наконец сказал, что не знает наверно — та ли дорога, и если та, то колодцы должны быть близко, а если не та, то он не знает, как далеко еще до Орта-кую. Так как чрез эту неуверенность проводника рождалось сомнение, что быть может дорога ведет и не к колодцам, а в сторону от них, то начальник отряда приказал колонне остановиться, а между тем тотчас же послал Ата-Мурат-хана, с фейерверкером из татар Гайнуллою и армянином маркитантом Мосесом, разведать, как далеко еще осталось до колодцев, приказав им как можно скорее возвратиться. Было уже около полуночи, когда люди, пройдя, по всей вероятности, верст около 30, не могли далее двигаться.

В мучительном ожидании возвращения посланных прошло около 2 1/2 часов. Воды не было ни капли. Приходилось подумать о спасении людей. Идти вперед, не зная в каком расстоянии и даже в каком направлении находились колодцы, было безрассудно. Идя назад, можно было наверное рассчитывать встретиться с пехотою и получить от нее хотя не много воды для казаков. Маркозов решил отступить на встречу эшелона Козловского. В то же время он отправил Левиса, с командою доброконных казаков, отвезти задним эшелонам приказание тоже повернуть к Игды, а Козловскому, кроме того, выслать воды на встречу казакам.

Казаки с трудом поднялись с места; обратный путь их был в высшей степени тяжелый. С восходом. солнца мучения жажды у всех усилились. Лошади начали валиться; люди теряли силы и постепенно стали бросать на дороге фураж, сухари, одежду, патроны и даже ружья, которые, впрочем, подбирал дежурный по полку с наиболее крепкими людьми. Часов в восемь томление дошло до того, что казаки стали снимать сапоги и всю одежду, кроме рубах; разрывали ямы в песке и ложились в них; другие вдыхали из разрытых ям воздух, несколько более освежаемый относительною прохладою нижних слоев земли; некоторые, как бы потерявшие сознание, разошлись по сторонам, предполагая найти колодцы. Люди, оставленные по пути накануне, и теперь едва двигались. Около 10 часов утра, передние из казаков, большею частью пешие, или вовсе без лошадей, или ведя их в поводу, встретили наконец туркмен с несколькими бурдюками воды из Бала-ишема, которую Маркозов принужден был раздавать сам, чтобы сохранить при этом возможный порядок. Каждому человеку пришлось по крышке, а слабым по две. Но это ничтожное количество воды, весьма дурного качества и к тому же почти горячей, помогло мало.

Между тем эшелон Козловского, пройдя 19-го утром верст 14, остановился. Отставших было в кабардинском батальоне до 30 человек, в сборной роте не более 7 и в артиллерии 4; но совершенно обессилевших и без чувств еще не было. Присталым воды не давалось, для того, как показывал в последствии начальник эшелона, «чтобы не подать повода и другим расходовать несоразмерно свою воду и отставать для получения ее вновь». На привале роздали по котелку воды каждому человеку в кабардинском батальоне и по 9 крышек людям сборной роты. Здесь Козловский получил от начальника отряда приказание идти на Бала-ишем. Колонна выступила туда в пятом часу пополудни. Но пройдя верст 8 Козловский получил новую записку от Маркозова: повернуть на Орта-кую, «так как колодцы Бала-ишем могут быть засыпаны». При этом начальник отряда предложил Козловскому выслать одну роту с посудой вперед к Орта-кую, с тем чтобы она подвезла воду на встречу его эшелона, так как подвезут ему воду еще ранее этой роты и казаки. Сделав верст 10, Козловский вынужден был остановиться ибо проводники опасались ночью сбиться с дороги. Присталых было больше, чем во время утреннего перехода. Люди были сильно утомлены, в особенности в сборной роте. На ночлег роздали в кабардинских ротах еще по котелку воды каждому человеку; командующий же сборною ротою, получив всего два бочонка воды, роздал только один, причем на человека пришлось по три крышки, а другой бочонок оставили для следующего дня.

20-го числа, с восходом солнца, кабардинский эшелон выступил вперед и шел до 7 1/2 часов утра. В это время прибыл к нему капитан Тер-Асатуров с несколькими казаками и сообщил ему, что кавалерия отступает, находясь в бедственном положении. Козловский остановился и послал на встречу ей 12 бурдюков воды, которую он взял у людей одного из проводников, нанявшего своих верблюдов отрядному маркитанту и отправлявшаяся с этими верблюдами из Игды к Орта-кую не прямо, а через колодцы Бала-ишем. Караван этот только что присоединился к колонне. Туркмены, бывшие с ним, передали, что кол. Бала-ишем не засыпаны и находятся не вдалеке от места привала. Козловский тотчас же послал приказание роте, направленной к Орта-кую, повернуть на Бала-ишем и подвезти воду к эшелону. Вслед затем прибыл и Левис с 22 казаками, посланный Маркозовым, и передал Козловскому приказание возвратиться. Так как лошади были не поены уже вторые сутки, то Левис потребовал от Козловского воды для лошадей, чтобы, напоив их, передать приказание начальника отряда и всем задним эшелонам. Но Козловский, имея воды самое ограниченное количество, не мог напоить лошадей, он дал только казакам и предложил Левису послать приказание начальника отряда с туркменом, самому же идти к колодцам Бала-ишем; на это Левис согласился. С туркменом отправил приказание в задние эшелоны, а сам с проводником, данным ему Козловским, поехал к Бала-ишему. чрез несколько времени начальник эшелона послал еще 10 бурдюков воды на встречу казакам; затем еще из каждой роты по два человека с водою и по пяти верблюдов, для подвозки отсталых казаков. Часов около 11 передовые из возвращавшихся казаков дошли до кабардинского лагеря. Здесь казакам дали опять по крышки воды, и те из них, которые были в силах, немедленно направились к Бала-ишему, отстоявшему верстах в 15 от лагеря. На пути к этим колодцам казаки подвергались таким же мучениям и приходили в такое же изнеможение, как при следовании к кабардинскому лагерю, только все это здесь проявлялось еще в более сильной степени. Передовые казаки стали подходить к Бала-ишему часа в три, а остальные следовали по одиночке по всему пути от эшелона до Бала-ишема. Начальник отряда остался в кабардинском эшелоне и был свидетелем тяжелого положения, в котором находилась сборная рота. На весь день люди ее получили только по три чары воды из запаса, данного ей накануне. В другой роте оставалось не более шести человек, способных на какую нибудь службу; остальные люди, мучимые жаждою, или разбрелись в бессознательном состоянии искать воды, или же лежали в изнеможении и просили дать им воды; семь человек были совершенно без чувств, и только благодаря священнику Бекаревичу, давшему им воды, они были спасены. Часов в 7 прислали в эшелон воду в нескольких бурдюках, отбитых передовыми казаками подполковника Левиса у встреченных при колодцах Бала-ишем туркмен, которые побросали верблюдов и разбежались, кроме двух человек, там же захваченных. В 10 часов вечера пришла стрелковая рота из Бала-ишема с водою, сделав в этот день более 40 верст. Люди сборной роты, за исключением семи пораженных солнечными ударами, оправились и на другой день могли идти в Бала-ишем.

21 апреля начальник отряда прибыл с сборною ротою в Бала-ишем, куда вскоре затем подошел и кабардинский батальон. Переход этот сделан был благополучно как кабардинцами, так и сборною ротою. Люди, имея воду в достатке, ни обморокам, ни особому утомлению не подвергались и только в сборной роте, из наиболее ослабевших накануне, 20 человек ехали на верблюдах.

В Бала-ишеме произвели перекличку казаков, не оказалось четырех человек; из них трое первыми заболели при отступление 20 апреля и остались на дороге от бывшего кабардинского лагеря к Орта-кую. За ними послали верблюдов с туркменами-проводниками и с водою. Часам к пяти пополудни вернулись к отряду: туркмен Ата-Мурат, фейерверкер Гайнулла и армянин Мосес, отправленные в ночь с 19 на 20 число к Орта-кую, для отыскания этих колодцев. С ними происходило следующее. До колодцев Орта-кую они доехали до рассвета. Колодцы оказались приблизительно верстах в десяти от места последней остановки казачьих сотен; их оказалось четыре; воды в них достаточно и довольно хорошего качества. Наполнив шесть бутылок водою, фейерверкер Гайнулла поехал к месту последней остановки сотен; Ата-Мурат же и Мосес остались у колодцев ждать прибытия Маркозова. Наступил уже полдень, но ни отряда, ни Гайнуллы не было видно. В это время к Орта-кую пришел пешком один казак. Когда кавалерия поворотила назад, он спал так крепко, что не слыхал движения своих товарищей, которые в темноте его не заметили. Проснувшись на рассвете и не видя кругом себя ни души, он пошел по конским следам и добрел до Орта-кую. Здесь он подкрепился шашлыком из барана, которого зарезал Ата-Мурат из числа многих, оставленных кочевавшими там туркменами, незадолго до прихода посланных Маркозова удалившимися от колодцев. Чрез некоторое время показались еще два человека: туркмен и армянин-духанщик Люди эти сообщили, что начальник отряда послал искать Ата-Мурата и его спутников и что отряд собирается у Бала-ишема. К вечеру вернулся к Орта-кую фейерверкер Гайнулла, пешком без лошади, которая у него пала. Таким образом у Орта-кую 20 вечером собралось шесть человек. Набрав воды в ведро и в бутылки, они тронулись в путь, ведя своих заморенных лошадей в поводу. Вечером того же дня они нашли лежавших в стороне от дороги трех казаков, которым дали воды и сухарей, но не могли взять с собою, так как не имели сил ни нести их на себе, ни посадить на измученных своих лошадей. При этих людях остался казак. Все они доставлены в лагерь уже утром 22 числа, в совершенно бесчувственном состоянии, пораженные солнечными ударами и истомленные жаждою.

Найденная в Бала-ишеме в изобилии вода (18 колодцев) освежила людей и животных. Весь день 21 числа был занят поданием помощи людям, пораженным солнечными ударами и изнемогавшим от усталости и потери сил. К общему упадку и истощению сил нижних чинов не мало способствовало еще и то обстоятельство, что жара последних четырех дней отнимала всякую охоту и возможность к принятию какой бы то ни было пищи.

Между тем задние эшелоны: дагестанский, ширванский и самурский 19 и 20 чисел находились в следующем положении. В двух ширванских ротах отставших было не более 10–15 человек, а случаев обморока не было вовсе. В полевом артиллерийском дивизионе, следовавшем при этих ротах, был пример истощения сил нескольких человек на пастьбе 20 числа во время дневного привала. В самурских ротах, выступивших только 20 числа после обеда из Игды, в этот день утомленных людей не было. На другой день, уже после поворота назад, вследствие очень длинного перехода, так как эшелону приказано было дойти непременно до Игды, пристало человек около десяти, но людей, падавших обморок, не было вовсе. На дневном привале был только случай солнечного удара с солдатом, лежавшим на солнце, не прикрывшись ничем. В дагестанских ротах изнурение людей обнаруживалось еще в меньшей степени.

18, 19, 20 и 21-го, также как и до 3 1/2 часов пополудни 22-го числа, большую часть дня термометр Реомюра показывал свыше 40°, а 19 апреля к часу пополудни ртуть поднялась свыше 45°. Падающие от изнурения и зноя верблюды, лошади и бараны до того усеяли своими трупами окрестности лагерных мест, что отряду, в случае продолжительной стоянки на одном месте, грозила зараза. Во время привалов верблюдов приходилось посылать на пастьбу за 6 и даже более верст от колодцев, так как ближе корма были вытравлены до прихода отряда. Верблюды и при хорошем корму занимают чрезвычайно большое пространство. Можно представить, сколько места должны были занимать сотни верблюдов каждого эшелона на пастьбе с плохим кормом. Пространство в несколько квадратных верст, при пересеченной песчаными буграми местности и при той особенной важности, которую для отряда представляли верблюды, требовало большого числа людей для прикрытия их и весьма больших трудов. Людям, после 15–20 верстного утреннего, перехода и в ожидании дальнейшего марша ночью, поминутно приходилось бегать по высоким буграм за животными и загонять их при страшной жаре, что без сомнения увеличивало спрос на воду. Выставлять на каждое звено по бочонку воды как это было сделано в Бала-ишеме, на безводных переходах не было никакой возможности. Самая вода не была в состоянии утолить жажды. Дня через три она обращалась в какой то подогретый кисель из жидкости, которая еще в колодце имела отвратительные качества. Глубокие пески, не редко перемежающиеся с известковою пылью, сушат грудь горло и язык; солнечные лучи при недостатки воды приводят людей в совершенное изнеможение, парализуют даже лошадей, чему образчиками служат лошади Маркозова и князя Чавчавадзе, пользовавшиеся лучшим сравнительно с другими уходом и, тем не менее, в числе других павшие от солнечных ударов.

«Будучи от природы здоров, доносил Маркозов в кавказский штаб, несомненно крепче многих солдат, между которыми нередки юноши в 22–23 года, я ставил себя в их положение и сознавал, что требуемое от них, по необходимости, даже для меня было бы невыполнимо. Выпотение так велико, что нет меры количеству воды, которое нужно влить в желудок, чтобы утолить жажду. Даже самые воздержанные офицеры, конечно, значительно менее, сравнительно с солдатом, несущие физический труд, нуждаются в жаркие дни по крайней мере в 4–5 бутылках жидкости. Значительное количество инфузорий, заключающихся в воде, делали последнюю весьма вредною для желудков, и, наконец, необыкновенное высыхание воды в бочках заставляло расходовать ее весьма бережно».

Обстоятельства эти, сопровождавшие движение отряда в течение четырех дней, выяснили вполне, что хотя и с большим трудом, но отряд все-таки может пройти до крайнего пред хивинским оазисом колодца Доудур, но от этого колодца до Змукшира оставалось не менее 220 верст. Приходилось подумать, на что отряд может рассчитывать, идя все вперед и вперед. Размышления по этому вопросу привели Маркозова к заключению, что идти вперед безрассудно. Еще в 6 часов вечера 20 апреля, из лагеря при кабардинском эшелоне, он отправил начальникам задних эшелонов следующую записку: «кавалерия наша почти вся легла: безводие здесь поразительное; далее идти нельзя. Прошу отступить к колодцам Игды, откуда выслать воду на встречу колонне к 22 апреля. Отступая, старайтесь помогать друг другу». Хотя на другой день по прибытии Бала-ишем, под влиянием представления некоторых начальников, что вверенные им войска могут идти вперед, если им дать отдыху несколько дней, решимость начальника отряда отступать к Красноводску и начала было колебаться и Маркозов хотел с некоторою частью отряда идти вперед, для чего уже отданы были им приказания Левису выбрать доброконных казаков и ехать в Игды вновь повернуть эшелоны к Бала-ишему, но благоразумие и сознание долга спасти жизнь людей там, где жертвовать ею было бы совершенно бесполезно, к счастью, одержали верх. Полковнику Маркозову сделаны были представления о том, что неудобно решиться на дело, не обсудив его всесторонне, и что было бы полезно вызвать начальников задних эшелонов для этого обсуждения. Последних вызвать можно было или вместе с их эшелонами, или послать за ними конвой из казаков. Как то, так и другое было равно не удобно: потерялось бы много времени, в войсках от продолжительной стоянки на одном месте появились бы болезни от гниющих трупов животных, а фактическая невозможность дальнейшего движения вперед для них все-таки не была бы ясна. Пришлось ограничиться лишь теми начальниками, которые находились в Бала-ишем Таким образом были приглашены: командир кизляро-гребенского полка подполковник князь Чавчавадзе, командующий сводным казачьим дивизионом подполковник Левис-оф-Менар, начальник эшелона и командир 2-го батальона кабардинского полка майор Козловский, командующий горною артиллериею в эшелоне майора Козловского капитан Мерковский, врач Биейко, флигель-адъютант Милютин, адъютанты главнокомандующего капитан Ореус и штабс-ротмистр Корсаков и личный адъютант начальника кавказского штаба капитан Семенов.

Полковник Маркозов высказал собравшимся, что идти вперед всем невозможно, так как жара усилилась, а вместе с нею усилилась и потребность в воде; между тем находившейся при отряде посуды недостаточно, тем более, что и самое безводное пространство от Доудура до Змукшира гораздо более, чем предполагалось, не менее 220 верст, и что поэтому он, Маркозов, предполагает взять вперед только 5 рот и дивизион горной артиллерии, с ними забрать всю водяную посуду, а остальную часть отряда, в том числе всю кавалерию, оставить у Орта-кую или у Бала-ишема, впредь пока он найдет возможность возвратить ей всю водяную посуду или вообще дать помощь. Вы сказав это, Маркозов добавил, что не считает удобным допускать подробного обсуждения мер, которые могли бы быть приняты, так как это повело бы к продолжительным прениям, а просит присутствующих выразить свое мнение только категорическим произношением: да или нет. Все объявили — нет, кроме капитана Мерковского, который отвечал утвердительно, прибавив, что меняет свой ответ, если не будет с своим дивизионом включен в колонну, назначенную продолжать путь. Но начальнику отряда одинаково была дорога судьба и тех, которые должны были оставаться у Бала-ишема или Орта-кую, а положение этих войск, в действительности, могло обратиться еще более в худшее, чем тех, которых он повел бы вперед. Без посуды, без верблюдов, без провианта, недели чрез три люди находились бы в безвыходном положении; кавалерийские же лошади погибли бы тотчас, так как весь фураж предполагалось забрать для артиллерийских лошадей. Этого же больше всего опасались и начальники частей войск, высказавшихся отрицательно. Полковник Маркозов решил возвратиться в Красноводск.

В высшей степени тяжело было всем чинам отряда, из коих большинство с неимоверными лишениями исходило в предшествовавших рекогносцировках не одну тысячу верст по безотрадной пустыни, отказаться от достижения преподанной им конечной цели, в то время, когда цель эта казалась уже столь близкою к осуществлению. Приказание об отступлении в задних эшелонах произвело потрясающее действие. Так, Араблинский в путевом журнале своего эшелона записал: «Собрав всех офицеров, я прочитал роковую записку, которая поразила нас всех. Не вдаваясь в подробности заявлений офицеров, я дал сигнал „кругом“: никто не понимает, люди продолжают идти вперед. Тогда дал сигнал „стой“: остановились все; но по сигналу „кругом“, который был повторен пять раз, люди все таки стоят, как будто на них нашел столбняк. Наконец, голос и команда ротных командиров заставили людей повернуться». В другом месте того же журнала говорится: «вперед шли ровным маршем; назад же и в особенности в первый момент надо было командирский голос возвысить».

Приняв решение отступить в Красноводск, Маркозов привел его в исполнение не теряя времени, так как промедление привело бы к тому, что продовольствия не достало бы для людей, не говоря уже про фураж для лошадей, которого оставалось всего до 1,050 пудов и дача которого могла лишь отпускаться по 5 фунтов в сутки. Недостаток ячменя заставил начальника отряда, пред выступлением назад, отдать приказание забраковать по 15 лошадей в каждой сотни, которым зернового фуража и не отпускать. Это же обстоятельство заставило его, из Игды, 25 апреля, написать Клугену в Красноводск: «…. Мы идем назад. Теперь то начинается ваша роль. Вы, конечно, поймете, что фураж у нас не в изобилии и потому необходимо как можно ближе к Белеку подвезти нам ячмень… Если окажется возможным, то не мешает также держать около Белека на лодках, или пароходе, или барже и сухари или хлеб. Вы знаете, что идти назад всегда труднее и что тут-то именно и необходима энергическая помощь и предупредительность. Вы поймете, как мне важно знать, что это письмо вами получено и потому ради Бога, давайте скорее ответ. Нельзя ли будет выслать нам на встречу маленький караван с туркменами, так вьюков 15–20 ячменя и сухарей. Это было бы недурно очень.»

Выступление от Бала-ишема к Игды назначено было в тот же день, когда решено отступить (22 апреля), в 4 часа пополудни. Оказалось, что около 100 человек казаков, и более ста пехотинцев, потерявших совершенно силы и пораженных солнечными ударами, нужно было везти на верблюдах, в имевшихся при отряди в небольшом количестве носилках или же просто привязанными на этих животных. Движение отряда до Игды было весьма трудное. Верблюды и лошади падали в значительном числе; последних брошено около 40 штук. По дороге валялось много верблюдов и баранов, павших в эшелонах ширванском, дагестанском и самурском. Усиленному падежу этих животных содействовало и то обстоятельство, что бывший в пустыне подножный корм, при наступивших жарах, весь выгорел. Падеж этот продолжался, хотя и в меньшей степени, при возвращении отряда, на безводном пространстве от Игды до Джамала. Войска шли безостановочно. Так, самурский эшелон от колодцев Игды до самого Красноводска шел без дневок в течении 19 дней: ширванский эшелон сделал дневку у Игды и потом до Красноводска две дневки, а кабардинский имел сначала одну дневку 29 апреля, а потом сряду две дневки, 10 и 11 мая.

Согласно приказания начальника отряда, Клуген выставил 15 верблюдов с ячменем к колодцам Кара-чаглы, верстах в 40 от колодцев Белек, а к этому последнему выслал на 17 туркменских лодках хлеб, воду, уксус, спирт, сало и ячмень. Передовой кавалерийский эшелон прибыл в Красноводск 7 мая, а последний эшелон отряда (Майора Козловского) 14 числа. Кабардинцы все время сопровождаемы были небольшою партиею туркмен. 13 мая, на переходе от колодцев Белек колодцам Курт-куюсы, партия эта до того наседала на арьергард, что пришлось по ней стрелять даже из орудий во всех эшелонах, не смотря на чрезвычайные труды и лишения похода, упадка духа между войсками не обнаружилось. Дисциплина соблюдалась самая строгая. Все чины, от начальника отряда до последнего солдата, переносили тягости похода с полным самоотвержением, добросовестностью и мужеством. Если и замечены были одиночные случаи крайнего изнеможения в отдельных личностях, доведенных, так сказать, до горячки и бреда, вследствие совершенно понятных мучений от зноя и жажды, то на таких людей надо смотреть как на страдавших обыкновенными болезнями и вызывавших поэтому только сожаление и участие. Напряжение физических сил человека имеет предел, далее которого борьба с природою становится противоестественна и невозможна, а физическое изнеможение известного рода всецело отражается на нравственном состоянии и лишает человека воли и рассудка. Таково именно было положение немногих, впрочем, чинов красноводского отряда, доведенных до потери сознания.

Войска красноводского отряда во всех отношениях достойны своих более счастливых товарищей, труды которых увенчались успехом. Главнокомандующий кавказскою армиею так отозвался о красноводском отряде «Сожалея вместе с вверенною мне армиею о неблагоприятно сложившихся обстоятельствах, лишивших красноводский отряд возможности воспользоваться плодами трехлетней отличной службы кавказских войск в Закаспийском крае, я не могу не отдать должной дани уважения заслугам сего отряда, в особенности замечательной твердости и самоотвержению, с какими переносились им неимоверные труды и лишения, неистощимой энергии и рвению его в борьбе с препятствиями. Он отступил лишь пред невозможностью. За все это объявляю мое сердечное спасибо нижним чинам и мою искреннюю благодарность всем начальствующим лицам и офицерам, своим примером и участием поддерживавшим нравственные силы подчиненных и облегчавшим их страдания».

Во время похода, из целого отряда умерло только два человека, а случаев заболевания с 26 марта по 14 мая было 3,077, что составляет около 60 заболеваний в день на общую числительность отряда в 2,205 человек. Эта цифра болезненности показывает как тех больных, которые должны были подлежать поступлению в лазарет, так и околодочных. Болезни в походе проявлялись большею частью в формах не серьезных. Наиболее распространенными были поносы слизистые и кровавые, перемежающаяся лихорадка, ревматизм и нарывы. Хотя цифра кровавых поносов и значительна (344 случая), но поносы эти были почти исключительно легкие, так что больные могли все время делать поход пешком; серьезных расстройств было около 10 случаев.

По донесению генерала Старосельского, командированного главнокомандующим для осмотра возвратившихся из похода войск, оказывается, что болезненность в отряде, по возвращении в Красноводск, была не особенно велика, если принять во внимание те труды и лишения, которые пришлось перенести им. На списочное состояние отряда почти в 3,000 человек, цифра больных, считая тут околодочных, вращалась, около 250–270 человек. Болезни преобладали те же, что и во время похода. По относительному числу больных, в госпитальном отделении первое место занимали роты кабардинского полка и затем ширванского. Из возвратившихся из похода людей, в первый месяц по возвращении в Красноводск, умерло 6 человек. В следующий затем два месяца смертность усилилась: не смотря на то, что значительная часть отряда была спущена в западный берег Каспия, в свои штаб-квартиры, в Красноводске за это время умерло 23 человека.

По свидетельству Старосельского, самый здоровый вид в отряде имели люди самурского полка, затем все артиллерийские нижние чины и дагестанские роты. Вид кабардинцев, хотя и нельзя назвать неудовлетворительным и свидетельствующим о большом изнурении людей, был однако хуже чем в других частях, за исключением рот ширванского полка.

В одежде нижних чинов недостатка или особых неисправностей не было; обувь, за весьма малым исключением, совершенно годная; мундиры, хотя не очень свежие, но достаточно опрятные; шинелей довольно много потертых, но вообще оне изрядны; гимнастические рубахи большею частью в исправном состоянии.

Из числа 457 казачьих лошадей, считая в том числе и офицерских выступивших в поход, пало 143 и, по возвращении в Красноводск, до начала июня, еще 34. Остававшиеся лошади были крайне бессильны, болезненны и сильно побиты в походе. По донесению Старосельского, всех без исключения лошадей, по крайней мере во время его пребывания в Красноводске, нужно было считать негодными к службе. Таких лошадей, которых можно было седлать без вреда для них, было не более 10, много 15 лошадей в сотне. Доказательством крайнего изнурения, до которого были доведены казачьи лошади, приводится следующий факт. 3 или 4 июня Маркозов послал роту пехоты и 40 казаков для наказания жителей одного из ближайших туркменских кочевьев за подозреваемое участие их в уводе в плен русского рыбака Пехота была отправлена на пароходе прямо, а казакам приходилось сделать в обход верст 80. Для этой командировки были выбраны 40 лошадей самых лучших из всех сотен. Но оказалось, что и эти лошади, сделав в два дня до 70 верст, пришли в такое положение, что офицер, начальствовавший командой, должен был повернуть ее обратно, не дойдя до цели командировки. Между лошадьми открылся сильнейший понос и из сорока 21 лошадь, еще до поворота назад, выбились из сил до такой степени, что казаки, дав им ночью отдохнуть, едва потом могли довести их в поводу до Красноводска.

Из числа артиллерийских лошадей пало в походе всего одна, и вообще эти лошади не были доведены до такого положения, которое делало бы их негодными к службе. Верблюдов всего приведено в Красноводск 1,414.

Лишь только в Тифлисе получено было известие о возвращении красноводского отряда, как главнокомандующий, желая поскорее дать войскам отдых и возможность оправиться после столь утомительного похода, сделал распоряжение о роспуске частей красноводского отряда, за исключением небольшого гарнизона в самом Красноводске. Вместе с тем, озабочиваясь обеспечением, на случай надобности, довольствием войск мангишлакского отряда в пределах Хивинского ханства и на обратном оттуда пути, главнокомандующий командировал на восточный берег Каспия полковника Кишмишева для распоряжений по безотлагательной перевозке из Красноводска в Киндерли, на судах общества «Кавказ и Меркурий» и других, всего оставшегося в Красноводске от прежней заготовки довольствия. В виду же того, что по незначительному количеству перевозочных средств, оставленных на опорных пунктах мангишлакского отряда и затруднительности добывать их на Мангишлаке, доставка от берега моря довольствия не только в хивинские пределы, но даже в Биш-акты, встречала трудноодолимые препятствия, на Кишмишева возложена была также перевозка в Киндерли из Красноводска, одновременно с запасами продовольствия, и всех годных верблюдов отряда Маркозова.

Для производства этой операции были назначены четыре паровые шкуны и один парусный транспорт общества «Кавказ и Меркурий», для буксировки которого должна была поступить одна казенная шкуна. Суда эти могли сосредоточиться в Красноводске в первых числах июня месяца. Транспортировка грузов довольствия и верблюдов в Киндерли производилась с 3 июня по 9, когда Кишмишев получил в Красноводске приказание прекратить перевозку, так как из Хивинского ханства, от Ломакина, получено было известие, что его отряд не нуждается в подвозе продовольствия к месту военных действий, а только на обратный путь от Ильтедже до Киндерли. За шесть дней было перевезено 311 верблюдов и 25,000 пудов разного рода довольствия. Верблюды отлично выдержали морской переезд но нагрузка их в Красноводске встретила большие затруднения.

По прекращении перевозки верблюдов и довольствия в Киндерли, приступили к отправлению войск на западный берег Каспия, в числе 10 рот пехоты, 4 сотен кавалерии и 22 орудий. Перевозка этих войск, начавшаяся 11 июня, окончилась 22 числа того же месяца. В Красноводске оставлены гарнизоном: три роты ширванского полка, 30 казаков и четыре полевые пушки без лошадей.

По общему плану кампании, против Хивы направлялось несколько колонн, причем каждая из них была столь сильного состава, что одна могла выполнить цель экспедиции. Следовательно, план этот в самом себе заключал предположение о возможности неудачи для той или другой из двинутых к Хиве колонн. Из всех отрядов, посланных на Хиву, не дошел один только красноводский, полковника Маркозова.

Припоминая все рассказанное об этом отряде, дело его представляется в следующем виде. Ломакин обещает собрать для него 3,000 верблюдов. Приказание о сборе этих верблюдов идет до Мангишлака целых две недели и получается там 19 января. Верблюды должны быть у Карабугаза 15 февраля и не позже 1 марта. Но получив приказание о сборе их 19 января, Ломакин имел в своем распоряжении целый месяц и 12 дней, а чтобы собрать верблюдов и доставить их к Карабугазу надо два месяца. Следовательно, распоряжение запоздало. В то же время Маркозов ведет переговоры с туркменами о доставки ему верблюдов за деньги, но не теряет надежды и на Мангишлак; в Красноводске деятельно приготовляют вьюки для отряда на тот случай, если с Мангишлака верблюды будут доставлены, то чтобы тогда весь отряд из Чекишляра перевезти в Красноводск и, приняв там готовые тюки, выступить. Переговоры с туркменами не приводят ни к каким результатам. На Мангишлаке население взволновалось и верблюдов оттуда ждать нечего. С известием об этом Ломакин посылает четыре донесения: два из них, везшиеся на косовых лодках, не дошли; из нарочных, посланных сухим путем, один ждет в Киндерли шкуны 8 дней и уходит как раз в тот день, когда шкуна прибывает в этот залив; а другой приходит в Красноводск, но только 14 февраля. Здесь его держат два дня; парового судна не имеется; его отправляют на туркменской рыбачьей лодке, которая приходит в Чекишляр 24 февраля. В Чекишляре Маркозова нет — он на Ашур-аде. 25 февраля он приезжает к отряду и получает донесение Ломакина. Уже пора выступать: начало марта. Но с чем выступить? Верблюдов нет. Остается одно: поскорее перейти чрез Атрек и там добыть силою верблюдов. Но уже множество кочевников перешло на правый берег Атрека и удалилось в пустыню, да и дома надо многое готовить к походу: починиться, сделать бочонки, выгружать суда, принимать походное довольствие и вязать вьюки. Отряд выступает за Атрек и возвращается в Чекишляр чрез две недели. Верблюды добыты, но весьма плохого качества. Теперь скорее надо уходить, потому что верст на 20 вокруг Чекишляра не осталось ни одной былинки; верблюдам есть нечего; они начинают падать. Новое затруднение: на добытых верблюдах нет седел. Надо их делать. Проходит еще несколько дней, и первый эшелон наконец выступает. Приезжает полковник Золотарев; отдает приказание 8-ми ширванским ротам с четырехмесячным довольствием, готовиться к выступлению в мангишлакский отряд. Новая работа: до сих пор только выгружали суда, а теперь стали их и нагружать, и выгружать; до судов несколько верст, а восточный ветер, как нарочно непрерывно дует.

Как видно из изложенного, с самого начала 1873 года обстоятельства не благоприятствовали Маркозову; с своей стороны он сделал все, что только возможно было сделать. — «Я чувствую, как вам должно быть прискорбно видеть, что все ваши расчеты и надежды относительно приобретения верблюдов не оправдались, писал Маркозову князь Святополк-Мирский, по получении известия от бакинского вице-губернатора о том, что Красноводский отряд не добыл верблюдов: но вы не должны слишком поддаваться огорчению, утешая себя тем, что все возможное было вами сделано. В деле войны неудачи неизбежны и успех не всегда способствует способностям знаниям и трудам, употребленным для его достижения. Что же до меня касается, то опыт жизни давно меня научил судить о людях и их поступках по их побуждениям и сопровождавшим их обстоятельствам, а не по их последствиям».

Маркозов в 1873 году, как и в предшествовавшие годы, выказал необыкновенную энергию. Другой на его месте, получив известие о том, что Ломакин обещал непременно доставить в Красноводск 3,000 верблюдов, что кавказское начальство придает важное и первостепенное значение обеспечению отряда верблюдами с Мангишлака и что для того, чтобы вполне гарантировать успех этой операции, командируется на полуостров с особыми инструкциями полковник Филипов, ждал бы обещанных верблюдов. Но известие о неудаче, постигшей Ломакина, вызывает в нем новую энергию: он решается прибегнуть к самому крайнему средству, чтобы добыть верблюдов — переходит не только Атрек, но и Гюрген, и добывает себе перевозочные средства. Но уже было поздно, конец марта. Не смотря однако на это обстоятельство, Маркозов, постоянно заявлявший еще с конца 1872 года о том, что выступив позже начала марта, он рискует не дойти до Хивы, все-таки выступает в поход — и терпит неудачу.

Выступая из Чекишляра в конце марта, отряд мог прибыть к Орта-кую, т. е. к началу большого безводного пространства, только в двадцатых числах апреля, когда уже надо было ожидать весьма сильной жары. Что в пустыне в апреле месяце должны были наступить жары, можно было предполагать из того, что туркмены поднимаются с зимовок между Атреком и Гюргеном в конце февраля, а в апреле уже располагаются на летних местах. Даже выступив в начале марта, как предполагал Маркозов, отряд мог достигнуть Орта-кую в начале апреля, что также было бы уже поздно для прохождения большого безводного пространства. Полковник Столетов, по тем сведениям, которые он собрал, полагал возможным допустить движение по этому пространству около начала марта; следовательно, из Чекишляра надо было выступить в начале февраля. Приведенные соображения должны были вынудить Маркозова призадуматься над возможностью двигаться с значительным отрядом чрез пустыню в апреле месяце.

Когда самое удобное время для движения отряда было упущено, Маркозов выступает в поход весьма поспешно, стараясь до наступления жары придти к пределам Хивинского ханства. Самый путь на Орта-кую, кратчайший к пределам Хивы из Чекишляра, выбран был им для того, чтобы как можно скорее пройти пустыню. В этом смысле путь на Орта-кую предпочтительнее пути на Сарыкамыш, так как короче его и изобилует подножным кормом. что особенно было важно для красноводского отряда, который поднял с собою недостаточное количество зернового фуража.

Выбор ортакуинского пути Маркозов оправдывает между прочим и тем, что он по преимуществу посещается караванами. Но движение каравана нельзя приравнивать к движению военного отряда. Путь, который предстоял отряду, караваны проходят в четыре-пять дней, т. е. в тот срок, в который верблюды могут обходиться без воды. Между тем отряд, не рассчитывая найти воду в достаточному количестве в колодце Доудур, мог пройти пространство от Орта-кую до Змукшира в десять дней. Таким образом Маркозов, не добыв необходимых сведений о свойствах этого пространства и не имея пред глазами опыта движения чрез него военного отряда, допустил возможность следования чрез него войск на основание имевшихся сведений о прохождении этого пути торговыми караванами.

Маркозов полагал одолеть большое безводное пространство на ортакуинской дороге при умеренной температуре ранней весны и в виду опыта осеннего похода 1872 года, когда войска, располагая значительно меньшим запасом воды и меньшими перевозочными средствами, чем те, которые имелись в походе 1873 года, без особого утомления сделали стоверстный безводный переход по весьма трудной песчаной местности. Не говоря уже про то, что осенний поход никак не мог служить примером в данном случае, когда можно было ожидать жаров, заметим только, что на переходе от Игды до Динара, по свидетельству Стебницкого, недостаток в воде ощущался в некоторой степени и людьми, но особенно был виден на изнуренных жаждою животных. Но этот переход был лишь 93 1/4 верст. Спрашивается: до какого состояния дошел бы отряд, даже имеющий вдвое большее количество воды против осеннего похода 1872 года. когда в этом году в походе участвовало 1,700 человек, а в 1873 г. 2,200 человек, т. е. только на 500 человек больше Воды в отряде возилось 3,150 ведер, что на каждого человека дает по 1,4 ведра в день. Так как безводный переход предстоял в 10 дней, то на человека приходилось 1/10 ведра в сутки, не принимая в расчет лошадей. Такого количества воды было недостаточно для одновременного прохождения этого пространства целым отрядом, и потому Маркозов полагал вести свой отряд эшелонами, отказавшись на все это время от горячей пищи. Но как человеческий организм требует непременно известного количества влаги, будет ли то суп, чай или простая вода, и как войскам предстоял огромный труд марша по сыпучему песку, при совершенной сухости воздуха, то во время этого движения надо полагать на человека по меньшей мере 1/4 ведра в сутки. Полагая затем на усушку и утечку (315 ведер), получим, что пехота и артиллерия могли проследовать безводное пространство в двух эшелонах, на что потребовалось бы 35 дней. Но здесь еще не взята в расчет кавалерия, у которой с 22 апреля оставалось фуража лишь на 17 дней (по 9 мая) и которая, по предположению Маркозова, должна была напоить лошадей только один раз на всем пространстве, хотя трудно представить, как кавалерия могла пройти 250 верст, напоив лошадей только один раз. Отсюда ясно, что при тех жарах, которые наступили и которых Маркозов совершенно не ожидал, отряд не мог пройти от Орта-кую до Змукшира.

В красноводском отряде не было правильно организованного штаба. Вследствие этого забота по снаряжению отряда всецело лежала на самом начальнике отряда. И так как Маркозов на продолжительное время отвлечен был на острове Ашур-аде, для переговоров с туркменами по найму у них верблюдов, то в снаряжении отряда и должны были оказаться некоторые неисправности.

Наконец, приведем еще одну причину неудачи красноводского отряда, причину, которой надо придать значение условное: это — враждебные отношения к нам туркмен и недостаточное вознаграждение служивших нам прежде проводников и верблюдовожатых. Мы не хотим сказать, что не будь враждебного настроения туземцев, отряд получил бы верблюдов за плату для похода на Хиву. Но все-таки полагаем, что при таких отношениях отряд весьма естественно не мог рассчитывать ни при каком случае на добровольную помощь со стороны населения. Будь при отряде хотя несколько десятков верблюдовожатых, они оказали бы незаменимую услугу отряду. Пастьба верблюдов, а также вообще уход за ними составляли самую тягостную сторону и без того чрезмерных трудов солдата, а с другой стороны огромную убыль верблюдов, которая была в отряде, без сомнения в большой степени следует приписать неуменью и непривычке солдат обращаться с ними.

Коль скоро Маркозов, двигаясь с кавалериею от Игды к Орта-кую, убедился, что все расчеты его относительно величины безводного пространства к пределам хивинского оазиса неверны, когда оказалось невозможными при средствах имевшихся в отряде, поднять запас воды в размере крайней необходимости, то он и решился идти назад в Красноводск Это решение в его положении было единственно возможное, наиболее разумное и необходимое, и потому должна быть поставлена в заслугу ему. Другой на его месте быть может, предположил бы наглядно доказать невозможность дальнейшего наступления и для этого пожертвовал бы жизнь многих людей; полковник же Маркозов, принимая столь тяжкое для него решение, действовал вне всякого личного расчета и руководствовался только убеждением, основанным на внушениях долга, совести и чести.

Как оказалось в последствии, по рекогносцировке генерального штаба подполковника Скобелева, расстояние от Змукшира до колодцев Нефес-кули около 290 верст. На всем этом протяжении встречаются колодцы Чагыл, Кизыл-чакыр, Нефес-кули и Якедже, и то необильные водою, и два безводных перехода в 78 и 151 верст. Если положить, что отряд мог бы на этих переходах двигаться без дневок по 30 верст в сутки, то на переход от Кизыл-чакыра до Нефес-кули пришлось бы употребить 5 дней. Но так как вода в жаркое время весьма скоро испаряется, то даже при значительном ее запасе, отряд мог бы на этих переходах быть поставлен в безвыходное положение. Таким образом очевидно, что дорога от колодцев Игды к Змукширу, в жаркое время и при данном положении колодцев, не может считаться проходимою для значительного отряда, как бы обильно и соответственно потребностям ни было его снаряжение и в какой бы степени ни были до того сбережены силы людей.

Когда в Тифлисе были получены результаты рекогносцировки Скобелева, то главнокомандующий в приказе своем благодарил начальника отряда за принятое им разумное решение отступить к Красноводску. «Вполне убеждаясь таким образом, говорилось в том приказе, что отступление означенного отряда с половины пути обратно в Красноводск ни в каком случае не может быть поставлено в вину полковнику Маркозову; напротив, обращая внимание на то, что принятием решения повернуть отряд назад в такое время, когда неизбежность возвращения не успела еще фактически выявиться ни для войск, ни вообще для лиц, издали следивших за успехом движения, — названный штаб-офицер обнаружил похвальную предусмотрительность и готовность, с полным самопожертвованием, принять на себя тяжелую ответственность, в видах исполнения долга и государственной пользы, — я считаю справедливым объявить в особенности полковнику Маркозову мою искреннюю благодарность за объясненное выше решение, чрез которое избавлен был красноводский отряд от тяжких и бесполезных потерь, неизбежно предстоявших ему в случае продолжения наступления еще хотя на несколько переходов, и сохранены были доблестные войска, отряд составлявшие, для дальнейшей службы государю и отечеству».

Подводя итоги сказанному, мы должны придти к заключению, что из поименованных причин, которые в большей или меньшей степени влияли на исход неудачи красноводского отряда, нижеследующие были главными:

1) Неполнота и необстоятельность сведений о свойствах страны, о климатических ее условиях и о пути, по которому предстояло движение отряда. Неимение достаточно верных сведений о предстоявших препятствиях обусловливало в свою очередь и неверность расчета средств для их преодоления (водоподъемные средства).

2) Ошибка в оценке возможности движения отряда по безводному пространству на основании сведений о прохождении его караванами.

и 3) Враждебные отношения к нам туземцев, как причина условная, повлиявшая быть может на то, что отряд при выступлении не был снаряжен и снабжен, как было бы желательно для такого сложного движения, как поход на Хиву.

Было уже сказано, что принятое Маркозовым под Бала-ишемом решение отступить к Красноводску представлялось единственно возможным. Когда о возвращении красноводского отряда сделалось всем известным, то некоторые выражали мнение, что Маркозову с Узбоя следовало повернуть на сарыкамышскую дорогу, для дальнейшего по ней движения к Хиве; другие же говорили, что ему следовало от Игды повернуть на Динар и следовать в ахал-текинский оазис, дабы тем замаскировать свою неудачу пред кочевниками. Ни на Сарыкамыш, ни в Ахал-теке Маркозов повернуть не мог.

Между ортакуинским и сарыкамышским путями существует связь посредством следующих колодцев: от Джамала на Узбое:

1) Колодцы Коимат, около 40 верст. Хотя воды в колодцах немного, но ее легко добывать, так как рыть приходится не глубоко.

2) Колодцы Караиман, 30 часов пути. Воды достаточно, и

3) Колодцы Дахли (на сарыкамышском пути), 30 часов ходу.

От Дахли можно идти чрез Казахли к Узун-кую (75 верст) и далее к кол. Декча (116 в.). Но Маркозов, как сказано, имел сведение, что Узун-кую засыпан. Таким образом здесь безводный переход простирался до 195 верст.

Относительно поворота в Ахал-теке можно сказать следующее. Красноводский отряд, при выступлении из Чекишляра, имел продовольствия для людей на 2 месяца и 12 дней а фуража для лошадей только по 9 мая. Так как передовые эшелоны выступили 19 и 20 марта, то 22 апреля, когда решено было повернуть назад, в отряде оставалось продовольствия для людей на 42 дня, по 1 1/2 фунта сухарей в сутки на человека, а фуража для лошадей на 17 дней, в размере по 5 фунтов ячменя на лошадь в сутки. Следовательно, фуража доставало только чтобы возвратиться в Красноводск не говоря уже про то, что по состоянию конницы, она не могла совершить что либо кроме возвращения к берегу моря. Если бы Маркозов пошел в текинский оазис с одною пехотою и артиллериею, то от Игды до Динара он должен бы был преодолеть безводный переход в 93 версты по глубоким пескам, когда люди и артиллерийские лошади уже были сильно утомлены. Быть может, на этом переходе пришлось бы потерять большую часть верблюдов, всех лошадей и даже самые орудия закопать. Как бы тогда отряд возвратился в Красноводск? В Ахал-теке невозможно было оставаться долее двух недель, и отряд точно также должен бы был возвратиться в Красноводск. Подвезти же довольствие из этого последнего пункта к отряду не было возможности, по неимению перевозочных средств. Наконец, Маркозов не признавал надобности и цели в подобном маневрировании. Отвлечение юмудов и текинцев от содействия Хиве казалось ему достигнутым чрез исполненное до Игды движение; не видя же возможности дойти до предположенной цели, т. е. до пределов Хивы, он счел главною своею обязанностью сберечь вверенные ему войска и не подвергать их напрасным мукам. В этом отношении нельзя не высказать полного одобрения сделанных им распоряжений.

* * *

Если сопоставить положения, в которых находились оба кавказские отряда пред отправлением их на Хиву, то можно придти к следующему выводу.

Девять десятых чинов мангишлакского отряда не имели понятия о той стране, по которой им пришлось двигаться; большая часть людей не видела никогда верблюдов, а между тем, с первых же шагов в пустыню, солдаты становились полными хозяевами этих животных, должны были вести их, поить, пасти, вьючить. Отряд был собран пред самым выступлением в поход; следовательно, ни начальник не знал подчиненных, ни подчиненные — начальника; затем, число верблюдов, имевшихся в мангишлакском отряде, было ничтожно по сравнению с количеством перевозочных средств в отряде красноводском, хотя численность обоих отрядов почти одинакова; наконец, отряд выступил, подняв довольствие на два месяца, в размере 1 1/2 ф. ежедневного отпуска сухарей. Совсем в другом виде представляется дело в красноводском отряде: состав его большею частью старый; люди знают своего начальника, равно как и он их; они исходили пустыню вдоль и поперек; отряд поднял довольствия почти на 2 1/2 месяца, в размере 2 1/4 ф. ежедневного отпуска одних сухарей, не считая других продуктов.

Маркозов, признавая рискованным выступление на Хиву в конце марта, все-таки двинул отряд значительной силы, предвидя, что ему придется проходить восьмидневный безводный переход уже во второй половине апреля. Придерживаясь прежнего своего мнения в этом вопросе, он, даже получив верблюдов, едва ли не должен был отказаться от успеха относительно достижения Хивы, по позднему времени года, а следовательно и от возможности самого движения отряда к Змукширу. Ему бы следовало остановиться тогда же на одном из двух: или сделать только диверсию к Хиве или же выдвинуться в Ахал-теке с отрядом менее значительным и потому имевшим возможность быть лучше снаряженным, с целью удержать текинцев от участия в по мощи Хиве. Он не должен был обязываться пред высшим начальством в возможности непременного достижения пределов Хивы. Было бы основательнее, если бы он придал движению его отряда характер простой рекогносцировки, которая могла обратиться в действительное наступление к Хиве, если бы обстоятельства тому поблагоприятствовали. При таких условиях, по всей вероятности, отступление отряда Маркозова не вызвало бы ни малейшего упрека.

Проведя параллель между красноводским и мангишлакским отрядами, спрашивается: были ли основания у высшего начальства с достоверностью заключать, что красноводский отряд, с теми перевозочными средствами и снабжениями, с какими он выступил, не достигнет Хивы? Можно было только сомневаться в успехе движения его, но сомнение это отнюдь не могло служить уважительною причиною к отмене его выступления. Если были данные для отмены движения красноводского отряда, но такие же были данные для отмены движения отряда мангишлакского. Когда получено было в Тифлисе донесение Ломакина о выступлении его отряда к Хиве, то полковник Золотарев, видевший оба отряда пред походом, выразил князю Святополк-Мирскому: «теперь дальнейшие сведения о движении мангишлакского отряда могут подать более поводов к беспокойству, нежели об отряде красноводском». Таким образом, при невозможности отправления в Хиву какого бы ни было отряда с полною уверенностью в достижении им цели, оставался один лишь сообразный с пользою дела исход: отправить их два, каждый с известною степенью вероятности на успех. Надо было сделать все возможное но никто не мог вперед решить, что именно окажется возможным, т. е. относительно красноводского отряда — придти ли к Хиве, сделать ли диверсию по направлению к пределам ханства, или же двинуться в Ахал-теке. Одним словом на Кавказе никто не имел ни основания, ни права, ни возможности вовсе отменить движение красноводского отряда из Чекишляра, за исключением только одного случая: если Маркозов не достал бы перевозочных средств.

На войне каждому начальнику приходится многое предоставлять случайности и несколько рисковать; но в безвыходное положение ставить себя не следует; т. е. можно допустить сознательный риск, когда начальник знает, чем он рискует и, в случае неудачи, что он предпримет. Но на авось идти никогда не следует. Если начальник красноводского отряда знал, что ему предстоял по ортакуинскому на правлению 8-ми дневный безводный переход, и знал это заранее, он не должен был идти по этому пути, не имея воды на 8 дней. С уверенностью можно сказать, что военный отряд не может пройти в жаркое время 8-ми дневное безводное пространство.

Маркозов ошибся в выборе направления движения. Кроме того в его отряде не была рассчитана вода и ее было не достаточно. Когда, опытом перехода от Игды к Орта-кую, он убедился, что расчеты его неверны, то решился идти назад. Это решение в его положении было единственно возможное и потому должно быть поставлено в заслугу Маркозову.