Появление и бурное развитие глобальной информационно-коммуникационной сети (Интернета) "обнажило" большое количество не решенных на теоретическом уровне проблем правового регулирования "нетрадиционных" объектов общественных отношений. Вполне "осязаемые" и все обостряющие вопросы сетевого регулирования наиболее наглядно, наиболее "выпукло" демонстрируют, насколько далеко может зайти пересмотр кажущихся ныне незыблемыми "постулатов" правовой теории и практики и насколько непривычными могут оказаться в будущем ответы на вопросы, которые перед нами ставит реальная жизнь в реальном обществе, все более приобретающем характеристики информационного общества. В то же время, как мы показали на примере права собственности, пересмотр механизмов правового регулирования не обязательно должен носить "революционный" характер — новеллы вовсе не всегда означают наиболее эффективный способ решения проблемы, — и стратегия адаптации традиционных институтов к новым условиям обладает высоким "запасом прочности", т.е. продолжает оставаться актуальной.

Тема Интернет и право широко дискутируется сегодня в российском (да и в зарубежном) юридическом сообществе. Об этом свидетельствуют десятки публикаций, в том числе книжного формата, и конференций с аналогичным названием. Помимо прикладных аспектов "интернет-права", которые в большинстве случаев составляют основной предмет анализа, в ходе обсуждения нередко затрагиваются проблемы более общего характера. Образуют ли правовые нормы, связанные с регулированием Интернета, самостоятельную область права? Насколько существенными, принципиальными являются изменения, которые требуется внести в правовую теорию в связи с особенностями Интернета как новой сферы регулирования? Наконец, что, собственно, следует понимать под "Интернетом" для целей правового регулирования? Суть этих и других вопросов можно свести к одному, и притом фундаментальному, — каким должно быть право в век высоких технологий, т.е. право информационного общества?

В "дальнем зарубежье", в странах с высоким уровнем компьютеризации при рассмотрении теоретических вопросов, касающихся функционирования Интернета, чаще всего используются различные слова и словосочетания с приставкой "кибер-" (cyberlaw, cybernorm, law of cyberspace), а юристы, которые занимаются данной тематикой, являются, как правило, не только опытными практиками, но и специалистами в области философии права (legal philosophy).

В истории человечества за возникновением и переходом на определенный уровень развития какой-либо новой сферы деятельности всегда следовал и процесс выработки (согласования, принятия) правил поведения, характерных именно для такой сферы деятельности. Такие правила не обязательно носили юридический характер (то есть обеспечивались государственным принуждением) или, по крайней мере, не приобретали его с самого начала. Правовому регулированию зачастую предшествовали обычаи, традиции делового оборота, нормы морального характера, корпоративные правила.

Технологии, обеспечивающие движение к информационному обществу, подтвердили, что такими регулирующими нормами могут быть в том числе правила организационно-технического характера (технические протоколы передачи данных и всякого рода процедуры, согласованные и применяемые организациями, работающими в соответствующей отрасли). Такие правила технического характера применяются не только вместе с соответствующими им юридическими нормами, но и очень часто (в отсутствие разработанной нормативной базы) — и вместо них. Причем в рассматриваемой здесь сети Интернет применение организационно-технических норм характеризуется исключительно высоким, почти абсолютным уровнем эффективности.

В самом деле, исполнение юридической нормы обусловлено многочисленными факторами, в том числе субъективного характера. Например, соблюдение юридического запрета обеспечивается, среди прочих средств, возможностью уголовного (или иного) преследования и наказания. Легко видеть, как часто такие запреты или обходятся, или прямо нарушаются, невзирая на возможные санкции. В случае же ненадлежащего соблюдения организационно-технических норм (протоколов, алгоритмов и т.п.) становится невозможным достижение той цели, ради которой такие нормы были разработаны. Оказание услуг связи без соответствующей лицензии (в нарушение закона) само по себе может и не повлечь неблагоприятных последствий (до первого визита представителя надзорного органа), но использование ненадлежащего оборудования или программного обеспечения при попытке связаться с узлом интернет-провайдера делает желаемое соединение невозможным независимо от наличия или отсутствия на этот счет каких-нибудь законодательных актов.

Приведенный пример подтверждает, что юридические методы регулирования не всегда являются не только единственно возможными, но даже более эффективными, оптимальными для применения. Однако в значительном числе случаев отсутствие разработанных эффективных норм юридического характера может иметь негативный, тормозящий эффект, в том числе и при рассмотрении тех или иных аспектов технологического прогресса.

Интернет является сравнительно новым явлением общественной жизни, к тому же динамично развивающимся. В то же время право (в широком смысле слова) — "статический" социальный регулятор. Число правовых актов в любой момент времени все же конечно, и в принципе их набор так или иначе известен достаточно широкому кругу лиц. Право всегда "отстает" от развития общественных отношений, которое оно призвано регулировать, — достаточно вспомнить, что национальные законы и международные соглашения об авторском праве появились лишь через несколько столетий после изобретения книгопечатания. Открытия и изобретения как практические достижения научно-технического прогресса происходят "без оглядки" на то, существуют ли уже применимые к ним какие-либо правовые нормы. Таким образом, принятый впоследствии правовой акт может в лучшем случае соответствовать лишь какому-то определенному (в данный момент времени) "срезу" общественных отношений. Не случайно, что практически сразу после принятия любых законов и иных правовых актов возникает необходимость внесения в них уточнений, дополнений или изменений... "Качество" правовой нормы определяется не только тем, насколько точно она учитывает специфику регулируемого ею вопроса и насколько эффективно она может исполняться на практике, но и тем, в течение какого времени она не потребует "модернизации".

Без преувеличения можно утверждать, что Интернет является одним из главных достижений "холодной войны" и, как оказалось впоследствии, самым аполитичным. Непосредственным предшественником Интернета была компьютерная сеть Министерства обороны США, объединившая в 1969 г. несколько американских университетов и компаний, выполнявших военные заказы. Первая сеть получила официальное название "APRAnet" (от названия головной организации APRA). Целью создания такой Сети было определение надежности ее функционирования, например, в случае военных конфликтов. Отсутствие единого (центрального) управления обеспечивало бесперебойную передачу информации даже в том случае, когда отдельный сегмент Сети был приведен в негодность (например, в результате ракетно-ядерного нападения). Поскольку Сеть оказалась особенно удобной для оперативного обмена результатами научных исследований (для чего, собственно, они и использовалась своими непосредственными создателями), к ней стали подключаться другие компьютеры, в первую очередь различных университетов США. Объем чисто гражданских вопросов, решавшихся через эту Сеть, постоянно рос, и Министерство обороны США разделило Сеть на две части (одну для военных целей и одну гражданского назначения), соединенные между собой набором технических и программных средств, названным "Internet Protocol" ("межсетевой протокол").

Постепенно к Сети стали подключаться частные компании, некоторые из них продавали возможность входа в Сеть всем желающим. Интернет был приватизирован. Правительство США перестало его субсидировать и контролировать. С начала 90-х гг. Интернет стал лавинообразно распространяться по странам и континентам, включая все новые сети и базы данных. Такие сети приобретают возможность подключения к более крупным сетям, а крупные сети имеют так называемые точки встречи (meeting point), где они соединяются друг с другом.

Прежде чем непосредственно перейти к анализу юридических проблем Интернета, целесообразно обрисовать в общих чертах фактическую сторону предмета обсуждения.

Если какое-либо предприятие или частное лицо желает, чтобы оно стало клиентом (пользователем, подписчиком) Интернета, оно обращается с просьбой о подключении к Интернету к так называемым провайдерам (provider), операторам услуг доступа к Сети. Именно провайдер — то лицо, с которым пользователь Интернета непосредственно вступает в отношения по поводу применения Сети. Необходимо также помнить, что сама по себе компьютерная сеть никаких услуг, помимо подключения друг к другу различных компьютеров, оказывать не может. Все услуги в Интернете оказываются различными организациями, нередко вообще не имеющими отношения к компьютерным технологиям. Некоторые из таких организаций полностью специализируются на сетевых услугах, например, создавая и размещая в Интернете рекламу других фирм или публикуя электронные версии средств массовой информации. Другие фирмы, ведущие активную коммерческую работу в Интернете, хорошо известны и в "некомпьютерном" мире. Например, авиакомпании не только предлагают потенциальным пассажирам при посещении их сайта в Интернете разработать маршрут их авиапутешествия, но и сразу же купить билет, по которому можно отправиться в полет. Наконец, множество организаций и тем более частных лиц предоставляют те или иные услуги совершенно бесплатно, например, в рекламных целях. В целом можно сказать, что в Интернете уже доступна (в более или менее широком диапазоне) практически любая услуга, которую можно получить дистанционно, без непосредственного контакта с производителем, — справочная информация, прогноз погоды, консультация юриста, заказ и покупка мебели по каталогу, просмотр видеофильмов и т.д. При этом уместно напомнить, что все соединения между компьютерами происходят практически мгновенно и только плохое качество каналов связи или недостаточная мощность компьютера могут задержать прохождение ответа до нескольких секунд.

И конечно, главное предназначение Интернета — связь между людьми, а не между соединяющими их компьютерами. Сегодня еще можно встретить рассуждения об опасности, которую таит в себе дальнейшее развитие электронной сети, опасности вовлечения в мир, где нет места индивидуальному и неповторимому человеческому Я. Не менее угрожающе звучат мнения об асоциальном характере сетевого общения, поскольку вместе с субъектом неизбежно разрушается и то единственное, что его создает, а именно социальные связи, общественные отношения. Социальность, однако, допускает разные прочтения. Если ее не привязывать исключительно к легальным институтам, санкционированным традицией, церковью или государством, а рассматривать на более абстрактном уровне, как пространство возможных форм интерсубъективности, то значение Интернета оказывается не просто важным, но первостепенным: сам Интернет в этом случае можно было бы определить как виртуальное множество саморегулирующихся социальных систем.

Можно с уверенностью сказать, что "романтический период" развития законодательства, связанного с использованием Интернета, закончился. Длительные споры юристов-теоретиков и специалистов-практиков на тему нужно ли нам регулировать Интернет завершились общим пониманием того очевидного факта, что сам по себе Интернет не может ни порождать каких-либо правовых проблем, ни как-то содействовать их решению. В то же время развитие Сети вносит много нового, специфического в отношения между людьми, пользующимися ею. В свою очередь, необходимость упорядочения таких отношений, приобретающих все более важный общественный характер, не может остаться без внимания законодателя.

Интернет, несомненно, является технологией, техническим достижением, облегчающим сообщение между людьми. Но можно ли его поставить в один ряд с радио или телевидением? Если бы это было так, то дальнейшие рассуждения о специфике правового регулирования Интернета стали бы либо бессмысленными, либо заранее предрешенными, поскольку необходимые нормы можно было бы создавать и применять по аналогии. Для начала отметим два существенных отличия. Первое отличие заключается в том, что ставшим привычными информационным технологиям (уже упомянутым радио или телевидению), чтобы выйти за пределы национальных границ, требуется приложить необходимые усилия, дополнительные действия технического и правового характера (например, использовать околоземный спутник непосредственного вещания). Для Интернета, с другой стороны, глобальность является внутренним и неотъемлемым свойством. В ситуации с Интернетом, напротив, пользователю или провайдеру дополнительные усилия необходимы для того, чтобы локализовать, ограничить передачу информации. Второе отличие относится уже к экономической сфере. Речь идет о ценовой доступности Интернета: стать провайдером обойдется любому желающему гораздо дешевле (несколько сотен долларов США), чем, к примеру, завести собственное издательство либо радио- или телевещательную компанию.

Возникает, однако, иной соблазн — применить к Интернету модели международного регулирования, применяемые в морском и космическом праве. И в морском, и в космическом праве мы сталкиваемся с ситуацией, когда локализовать деятельность в пределах какого-либо государства оказывается либо труднодостижимым, либо практически невозможным. Однако попытка использовать наработанное в других отраслях права наталкивается на серьезные препятствия, связанные с особенностями, которые делают Интернет несопоставимым с уже известными технологиями. Как уже было отмечено, Интернет отличает доступность (оказывать сетевые услуги и тем более использовать их может практически каждый), чего нельзя сказать о морском и космическом праве, где субъектный состав изначально и достаточно строго ограничен. К тому же Интернет никак не характеризуется "организационным единством" (в правовом понимании), ни в одной стране мира не существует организационной структуры, выступающей в качестве единоличного собственника или владельца компьютерной сети с таким названием. Для обычного пользователя "представителем" того, что он называет "Интернет", выступает провайдер, предоставляющий ему канал доступа. В тех случаях, когда совершается возмездная сделка с использованием сетевых технологий (например, подписка на электронное СМИ), контрагентом пользователя выступает не провайдер, а организация, предоставляющая указанную услугу (издательская фирма или редакция), поскольку к соответствующим сделкам вполне применимы аналогии из процесса "некомпьютерной" подписки на печатные издания. Для фирмы — производителя сетевых услуг "представителем" Интернета являются специализированные компании, способные разместить предлагаемую производителем информацию на своих серверах. Такая специализированная компания (хостинг-провайдер) часто совпадает в одном лице с оператором доступа, но так бывает не всегда, и в этом случае владелец сервера получает доступ к Сети "на общих основаниях". Для провайдера "представителем Интернета" выступают операторы более крупных ("первичных") сетей, предоставляющие ему возможность соединения с ними. У каждой из таких сетей есть собственный владелец, но, конечно, по отдельности ни один из них все сети, "объединяемые Интернетом", ни технически, ни юридически контролировать не может. Существуют, впрочем, коммерческие и некоммерческие организации, именуемые в совокупности "сообщество Интернет". Однако организации "сообщества Интернет" по очевидным причинам не могут называться органом управления Сетью (более подробно о них будет сказано ниже). Они занимаются в первую очередь согласованием технических стандартов (обмена данными, соединения сетей и т.д.), а также распределением адресного пространства. Само по себе это очень важно для технического функционирования Сети, но не несет функций, обычно характерных для органов управления организацией. К тому же деятельность организаций, обеспечивающих технические аспекты работы Сети, носит явно трансграничный характер, практически не пересекаясь с функциями национальных регулирующих органов. Все вышесказанное подводит к выводу, что к Интернету невозможно применить признаки, обычно характеризующие юридическое лицо. Интернет не обладает организационным единством, не инкорпорирован ни в одной из стран мира и не создан как международная организация. Интернет не имеет собственного обособленного имущества, так как используемые в нем материальные и информационные ресурсы принадлежат на праве собственности самым разным субъектам (каналы связи — телекоммуникационным компаниям; компьютеры, производящие соединение в Сеть, — провайдерам; компьютеры пользователей — самим пользователям; аппаратное и программное обеспечение работы магистральных сетей — владельцам таких сетей). Не "способен" Интернет и нести какие-либо самостоятельные права и обязанности, так как за каждым возникающим при работе в Интернете правоотношением стоит конкретный правоспособный субъект. Скажем, при подключении пользователя к Сети его контрагентом выступает провайдер, при покупке через Сеть какого-либо товара (например, видеокассеты) — соответствующая организация-продавец, а при производстве платежа по сделке через Сеть — специализированная платежная система. Легко заметить, что во всех возникающих правоотношениях их объекты, а следовательно, объем и характер ответственности взаимодействующих субъектов совершенно различны, практически "не пересекаются".

Не является Интернет и объектом права (что, к сожалению, не учитывалось в многочисленных российских законопроектах с общей тематикой "как нам отрегулировать Интернет"). Разберем уже приводившиеся примеры правоотношений по поводу работы в Интернете с целью выявления их предметного основания. Подключение компьютера пользователя к локальной сети провайдера осуществляется путем совершения нескольких юридически значимых действий, природа которых хорошо известна и не является чем-то исключительным, — продажа программного (программы выхода в Интернет) и аппаратного обеспечения (модем); аренда канала связи (можно провести аналогию с продажей машинного времени на ЭВМ или с использованием телефонной линии при междугороднем разговоре). Иначе говоря, используются договор купли-продажи, договор аренды, а также в определенной степени нормы об охране исключительных прав на предоставленное программное обеспечение (его, по общему правилу, нельзя переустановить еще на один компьютер без регистрации нового пользователя). В случае покупки какого-либо товара через Сеть опять-таки применяются достаточно теоретически проработанные понятия — договор купли-продажи, право собственности на продаваемый товар и его переход новому собственнику и т.д. Даже в случае не только сетевой купли-продажи, но и сетевой оплаты (в том числе с применением так называемых условных "электронных денег", постепенно уходящих в прошлое) предмет и специфика расчетных отношений хорошо знакомы хотя бы специалисту в области безналичных расчетов кредитными карточками. Получается, что Интернет, представляющий собой совокупность компьютерных систем, соединенных каналами связи, не может быть и предметом регулирования. А право, как известно, воздействует лишь на общественные отношения (правоотношения), так или иначе связанные с определенной предметной областью. Правовые отношения возникают здесь не столько по поводу самого Интернета как компьютерной сети, сколько по поводу тех объектов, которые тем или иным образом связаны с такой сетью. Сами эти объекты либо уже хорошо известны (товары, выставленные на продажу по каталогу), либо менее исследованы с точки зрения юридической науки, но не представляют собой чего-то принципиально необычного (например, услуги по размещению рекламы на сайтах). Это легко объяснимо — Интернет как компьютерная сеть не создает каких-либо новых материальных или нематериальных объектов и товаров, а лишь предоставляет возможности для их создания, размещения и реализации между пользователями (и операторами соответствующих услуг). Что же касается отношений, которые появляются по поводу Интернета именно как компьютерной сети (т.е. технических — аппаратных и программных — средств соединения различных компьютеров), то, во-первых, они практически не носят правового характера, а относятся к сфере технических стандартов и спецификаций. Во-вторых, в тех немногих случаях, когда то или иное правовое регулирование все же применяется, его предметом становятся опять-таки услуги, субъективные права и материальные объекты, ничем принципиально не отличающиеся от аналогичных предметов регулирования, существовавших и до появления сети Интернет (например, организация спутниковых и волоконно-оптических каналов связи; право собственности на используемую компьютерную технику; деятельность платежных систем и т.д.). Все эти вопросы либо уже детально регламентированы соответствующими (и достаточно многочисленными) правовыми актами, либо для их урегулирования в будущем достаточно применить методы, аналогичные уже опробованным.

Напрашивается единственно возможный вывод: сам по себе Интернет не является каким-либо новым объектом права, который можно было бы поставить в один ряд, например, с институтами исключительных прав, права собственности или деликтной ответственности. Не может быть Интернет в строгом смысле и объектом гражданского права, подобным имуществу, информации или правам на результаты интеллектуальной деятельности (хотя многие предметные компоненты гражданско-правового регулирования играют огромную роль в разных аспектах функционирования Сети). Впрочем, это не исключает возможности, что в будущем, тем не менее, оформятся какие-то, прежде неизвестные, факторы социальной жизни, которые благодаря развитию Интернета потребуют специфической регламентации в рамках отдельного отраслевого (или более частного) регулирования (подобно тому, как сто — двести лет назад выявилась социально значимая проблема, связанная с охраной прав авторов литературных произведений, что к настоящему времени привело к огромному нормативному массиву, относящемуся к интеллектуальной собственности в "классическом" понимании). Означает ли это, что разговор о какой-либо юридической специфике функционирования Интернета является вообще беспредметным? Конечно же, это не так. Специфика отношений, связанных с использованием Интернета, безусловно, имеется. Появление и развитие Интернета вносит много принципиально нового в характер взаимоотношений между людьми и организациями, связывающимися между собой по Сети, а также влечет за собой возникновение новых деятельных субъектов — производителей (операторов) сетевых услуг. Юридическая особенность отношений между пользователями Интернета и отношений по поводу производимых в Сети действий заключается, по нашему мнению, в специфическом способе реализации прав и обязанностей лиц — пользователей Сети. Чтобы пояснить указанную мысль, для примера рассмотрим с точки зрения применимого регулирования обычный телефонный разговор, в общих (технических) чертах сходный с сеансом работы в Интернете. Для собеседников, связанных телефонным каналом, не так важны вопросы о том, кто является владельцем используемой ими телефонной сети или кому принадлежат телефонные аппараты. В конце концов, если это потребуется, каждый из собеседников может (по окончании разговора) обратиться (по телефону, лично или по переписке) в телефонную организацию, которой он вносит ежемесячную плату. Однако создает ли сам факт телефонного разговора какие-либо права и обязанности для собеседников? Разумеется, нет. Не имеется никаких нормативных правил, которые бы регулировали порядок ведения телефонных разговоров, — т.е. телефонный разговор объектом правового регулирования быть не может! Можно сделать лишь две оговорки. Во-первых, имеется ряд правил рекомендательного характера (не занимать долго линию, не оставлять трубку неповешенной и т.д.). Но здесь эти правила чаще всего связаны с технической проблемой загруженности линий (и вопрос о лаконичности телефонных разговоров чаще всего снимается введением повременной оплаты) и лишь в случае так называемого телефонного хулиганства влекут за собой применение административной и иной ответственности (которая в целом мало отличается от ответственности за хулиганские поступки "не по телефону"). Во-вторых, в ряде организаций могут быть ограничения по содержанию информации, передаваемой со служебных телефонов. Такие ограничения (а также ответственность за нарушение их соблюдения) носят узко ограниченный, локальный (внутрикорпоративный) характер. Единственный случай, когда можно говорить о совершении собеседниками действий, направленных на возникновение у них прав и обязанностей, происходит при обсуждении ими условий сделки с их участием, например договора купли-продажи. Если по закону не требуется письменной формы для признания действительности такой сделки, можно считать, что в результате телефонного разговора возникло правоотношение, зафиксированное как заключенная в устной форме сделка. В то же время данное правоотношение возникает не из-за факта разговора, а из-за характера передаваемой собеседниками друг другу информации. Примерно таким же образом строятся взаимоотношения пользователей Интернета с провайдерами, а также между собой. Однако в случае компьютерной, а не телефонной сети заключение договора между пользователями Интернета имеет некоторую специфику. Последняя заключается в существенно больших технических возможностях совершать юридические значимые действия по сравнению с теми возможностями, которые предоставляют телефон или факс; в способе направления оферты и акцепта; в числе возможных адресатов оферты; в возможностях обсуждения и изменения условий договора; в способе фиксации условий договора в какой-либо материальной форме; в способе исполнения договора лицом, получающим услугу (например, оплачивающим ее производителю).

Итак, уже сейчас можно говорить о специфическом способе (но не основании!) возникновения правоотношений между физическими и юридическими лицами, связывающимися между собой посредством Интернета. Этот специфический способ: а) невозможно свести к какой-либо одной из известных форм заключения договоров или возникновения ответственности; б) связан с использованием исключительно сложного технического оборудования, позволяющего, тем не менее, обходиться без привлечения специальных познаний для его применения; в) привлекателен своей оперативностью и удобством применения (в частности, позволяет согласовывать условия сделок и исполнять их в течение нескольких секунд); г) характеризуется высокой степенью алгоритмизации отношений между субъектами; д) дает возможность совершать юридически значимые действия, направленные на адресатов и объекты, которые находятся за пределами не только непосредственного контроля действующего субъекта, но и сферы распространения национального законодательства по месту нахождения, причем существенно более простым способом по сравнению с ранее известными.

Каждая из упомянутых особенностей, в свою очередь, должна быть отражена в формулировках конкретных правовых норм (текстах законодательных и иных нормативных актов), а также в применяемой юридической технике регулирования. Например, оперативность информационного обмена в Интернете заставляет по-новому взглянуть на такой принцип теории права, как действие нормы во времени. А "внегосударственность" Сети вызывает достаточно сложные проблемы государственной юрисдикции. Кроме того, и субъекты деятельности в Интернете по своему составу значительно отличаются от субъектов отношений, обычно описываемых в терминах правовых норм. Для эффективного функционирования Сети не имеют никакого значения социальное положение пользователя, его профессия, пол или возраст, ни даже выступает ли он в личном качестве или как представитель юридического лица. В Интернете важно лишь одно: есть ли у пользователя сетевой адрес и обеспечивает ли конфигурация его компьютера связь с провайдером доступа. Между тем серьезной проблемой является то, что пользователь Интернета может не указывать свое физическое или юридическое имя, а пользоваться псевдонимом (nickname) или вообще действовать анонимно. Отметим, что анонимность является одним из наиболее существенных факторов, определяющих развитие саморегулирования в Сети. Устраняя отдельные препятствия (связанные, к примеру, с неравным социальным статусом), которые возникают при личном общении, анонимность имеет как положительные, так и отрицательные стороны. Пользователь получает уникальный шанс высказывать свою точку зрения без оглядки на мнение коллектива, сообщества или начальства. Тот же пользователь, однако, нарушая общепринятые нормы морали, может употребить указанное свойство виртуального общения во вред другим пользователям. Довольно часто остается незамеченной обратная сторона медали — осознание того, что нарушать правила способен любой, а значит, одно и то же лицо может оказаться как в роли "преступника", так и в роли "жертвы". Собственно, именно это выверенное опытом наблюдение лежит в основе особенно строгих (в сравнении с "офлайновым" материальным миром) требований к нормам общения, предъявляемым опять-таки к любому пользователю Сети. Тенденция снижения анонимности, которая наметилась в последнее время, имеет своей причиной рост сетевой коммерческой активности, а также борьбу с незапрошенными сообщениями (спамом). Делая ставку на распространение своей продукции через Интернет, производители (товаров, услуг) подвергали бы себя неоправданно большому риску, если бы покупатель (потребитель) оставался анонимен. Успешность сетевого (как, впрочем, и традиционного) бизнеса в первую очередь зависит от наличия достоверной информации о потенциальных и реальных покупателях (потребителях), которая позволяет проводить маркетинговые исследования и делать обоснованные прогнозы относительно состояния виртуального рынка. Самыми распространенными способами сбора информации на сегодняшний день являются так называемые cookies, а также многочисленные формы, которые необходимо заполнить при приобретении какого-либо товара или при заказе услуг.

При анализе юридической специфики общественных отношений, связанных с использованием Интернета, нельзя забывать и о том, что право как санкционированная государством система нормативных правил не единственный социальный регулятор. Карл-Хайнц Ладер, специалист в области "правовой науки" (Rechtswissenschaft), профессор и декан Гамбургского университета в Германии, отстаивает позицию, согласно которой "социальные конвенции представляют собой не простые формы координации, не обладающие правовым характером, они должны рассматриваться как формы специального межорганизационного порождения связывающих отношений и, таким образом, признаваться в качестве нормативных феноменов". Иначе говоря, сегодня можно однозначно констатировать расширение понятия "нормы" как в смысле отказа от концепции жестко (на уровне основного закона, т.е. конституции) установленных и не менее жестко иерархизированных (президент, правительство, парламент и т.п.) субъектов, в компетенции которых находится нормотворчество, так и в смысле процесса легитимации норм и связанных с ним гарантий их соблюдения. Диспозитивность, как презюмируемое свойство "негосударственных" или "смешанных" норм, оборачивается в действительности их "скрытой императивностью" — квалифицированные "рекомендации" оказываются чаще всего не только лучшим (наиболее эффективным), но и единственно приемлемым способом поведения в той или иной сфере рыночных отношений. Однако и в этом видится, возможно, главное преимущество "негосударственного сектора нормотворчества": подобные нормы не нуждаются в процедуре признания их недействительными, поскольку их соблюдение осуществляется добровольно, а время их "жизни" совпадает с коэффициентом их жизнеспособности. Норме следуют до тех пор, пока она успешно регулирует те или иные отношения, и перестают ей следовать, если экономическая ситуация делает норму непригодной.

Современное состояние частного права (включая торговое право) с убедительностью доказывает несостоятельность или, по крайней мере, недостаточность теории источников права, пока еще квалифицируемой как "общепринятая". Реалистическое понимание данного вопроса исходит из множественности и принципиальной открытости источников права. Новое частное право не может строиться по чрезвычайно узкой схеме, когда публичное признание того или иного нормативного акта достигается исключительно посредством государственного признания или в результате его проведения через судебные органы (т.е. присвоением официальной правовой системой того, что прекрасно существует и функционирует и без одобрения "свыше").

В качестве новой разновидности источников права следует особо выделить так называемые смешанные источники, которые являются одним из наиболее гибких инструментов, позволяющим найти компромисс между государством, с одной стороны, и рынком — с другой. Наиболее яркий пример такого источника мы можем найти во французском праве. Имеются в виду независимые административные авторитеты (autoritй administrative independante, или A.A.I.), представляющие собой новый юридический институт, аналогичного которому французское право не имело.

Период, когда участие негосударственных структур в процессе нормотворчества рассматривалось как исключение из правил, подходит к концу. Государственная власть сама готова уступить часть своих полномочий частному сектору, поскольку иного пути, учитывая современные технологии и соответствующее им гражданское и политическое мышление, просто не существует. Согласно Франсуа Риго, "транснациональное гражданское общество" включает три вида субъектов: (1) государство, действующее на основании национального права; (2) сообщество государств, которое подчиняется международному порядку; (3) индивидов, действующих путем частных инициатив, включая "негосударственные организации". О возможностях, которыми обладают и которыми активно пользуются субъекты частного права как участники современного международного сообщества, Генри Г. Перритт, декан Юридического колледжа "Чикаго-Кент", высказывается следующим образом: "Взаимодействуя друг с другом, частные субъекты устанавливают частные правоотношения, они устанавливают смешанные правоотношения, когда взаимодействуют с государством, и, наконец, невзирая на национальные границы, они координируют свои личные частные интересы и оказывают вертикальное давление через группы своих представителей (national interest groups), определяя таким образом политику государств". В качестве заслуживающего внимания примера упомянем негосударственные организации (NGO). Сам термин "негосударственная организация" вошел в употребление в 1945 г., когда при образовании ООН так называемые негосударственные организации получили консультационный статус при Экономическом и Социальном Совете (ECOSOC), одном из основных органов ООН. Требования, предъявляемые НГО в то время, были минимальны — независимость от государства, некоммерческий и некриминальный характер деятельности. Слишком широкое толкование и отсутствие законодательно закрепленного правового статуса определили на десятилетия общую точку зрения на НГО как на "технический термин ООН". Свое новое рождение НГО пережили в начале 90-х гг., и не в последнюю очередь благодаря сети Интернет, транснациональный характер которой принес с собой новый взгляд не только на мировую экономику, но и на мировую политику. 1 января 1991 г. вступила в силу Европейская конвенция "О признании правосубъектности международных негосударственных организаций", принятая по инициативе Совета Европы. На сегодняшний день практически вся деятельность НГО, связанная с межнациональными дискуссиями и согласительными операциями, осуществляется в рамках глобальной Сети. Применительно к российской правовой практике утвердилось понятие "саморегулируемая организация", принципиальным отличием которой как раз и является ее "негосударственность". Но и вне законодательной системы норм о саморегулируемых организациях (соответствующий проект Федерального закона уже рассматривается в Государственной Думе) существуют неформальные (т.е. не инкорпорированные) объединения, подобные ОФИСПу (Открытому форуму интернет-сервис-провайдеров), принятые которым "Правила пользования сетью" фактически утвердились по крайней мере в качестве обычая делового оборота.

Интернет, в свою очередь, представляет собой интереснейший пример того, насколько удачно и эффективно может развиваться столь сложная техническая система практически в отсутствие формального правового регулирования.

"Где есть общество, — писал Г.Ф. Шершеневич, — там должны быть и правила общежития, или социальные нормы". Здесь можно было бы также вспомнить Л.И. Петражицкого, который вместо различения социальных и правовых норм расширил понятие права, включив в него "все императивно-атрибутивные переживания и все соответствующие проекции без всяких изъятий и ограничений". Важно, что понятие социальной нормативности включает правовые нормы, т.е. само по себе является шире. Социальные нормы представляют собой предписания, требования, пожелания, с которыми связаны определенные ожидания, а именно, ожидания соответствующего (общественно одобряемого) поведения. К социальным нормам обычно относят нормы права, морали, религиозные, корпоративные нормы, обычаи (в том числе деловые обыкновения), этикет и проч. В то же время проблема того, каким образом соотносятся социальные нормы и неофициальные нормы поведения, принятые в Сети, до настоящего время не получила однозначного решения.

Если в отношении иных проблем, связанных с правовым регулированием Интернета, нам требовалось ответить на вопрос о наличии либо отсутствии специфики соответствующих отношений и объектов, то в отношении кибернорм вопрос об их специфике потребует от нас рассмотрения не только предмета регулирования, но также природы (происхождения) и развития указанных норм.

Вслед за Эйприл М. Мэйджор под "кибернормами" мы будем понимать "обязательные к исполнению неформальные социальные стандарты в киберпространстве". Уже было сказано, что так называемое виртуальное сообщество не представляет собой какого-то особого субъекта и состоит из пользователей, т.е. образовано в конечном счете людьми, теми же, которые входят в сообщества или группы (скажем, профессиональные или по интересам) в привычном для нас "социальном пространстве". В то же время утверждать, что отношения, складывающиеся внутри такого сообщества и образующие его каркас, полностью идентичны традиционным, было бы преждевременным. Вполне очевидно, что пользователи в той или иной мере переносят общепринятые социальные нормы на коммуникации внутри Сети. Однако, — и в этом заключается один из центральных тезисов научного исследования Э.М. Мэйджор "Происхождение и развитие норм в киберпространстве: модели эволюции кибернормы", — развитие киберпространства шло по пути от гомогенной социальной группы, сформировавшейся за его пределами, к квазинезависимому гетерогенному сообществу, которое сложилось уже непосредственно в виртуальной среде.

Если мы обратимся к истокам "сетевого" сообщества, то обнаружим, что его первыми членами и одновременно создателями были ученые (инженеры, физики, математики, программисты), т.е. люди, принадлежащие к замкнутой и в определенном отношении элитарной субкультуре реального (традиционного) сообщества. На этом первоначальном этапе зависимость от социальных норм (норм общения, принятых в среде ученых) была максимальной. Ситуация изменилась, когда Интернет превратился в средство коммуникации глобального характера. Система "кибернорм" расширилась и стала включать в себя подсистемы (или групповые нормы), воспроизводя таким образом структуру социальных норм традиционного общества. При ближайшем рассмотрении структурное подобие не означает тождества на уровне семантики. Поскольку Интернет выступает в качестве посредника (наряду с телефоном или факсом) в человеческой коммуникации, постольку кажется вполне естественным, что ряд кибернорм представляют собой прямое заимствование из живой коммуникации (к примеру, требование о сохранении конфиденциальности). С другой стороны, Сеть предоставляет такие средства информационного обмена, эквиваленты которых отсутствуют в нецифровой среде. В связи с указанной спецификой интернет-коммуникаций значительная часть социальных норм либо лишается своей функциональной значимости, либо нуждается в модификации, чтобы соответствовать требованиям Сети. Приведем рисунок, который наглядно представляет результаты исследований Э.М. Мэйджор:

На рисунке обозначены одновременно две функциональные зависимости — зависимость кибернорм от социальных норм (C(S)) и зависимость социальных норм от кибернорм (S(C)). На графике видно, что в то время как зависимость (ось координат Y) кибернорм с течением времени (ось координат X) постепенно снижается, зависимость социальных норм с той же скоростью возрастает. В момент времени t', точки равновесия, различие между двумя системами стирается. Автор предполагает, таким образом, что развитие Интернета имеет свой естественный предел, а именно интеграцию в общественную жизнь, понимаемую как целостность всех возможных видов деятельности и отношений, включая "виртуальные". Не будем, однако, пускаться в споры относительно будущего Интернета. На наш взгляд, более перспективным является тезис автора, касающийся современного статуса сети. Принимая идею автора об обратном влиянии кибернорм на социальные установления внутри традиционного общества, мы вынуждены по-новому взглянуть на правовые проблемы Интернета: их решение является локальным (т.е. замкнутым на "виртуальную" среду) только на первый взгляд, тогда как в действительности функционально успешные модели оказывают влияние на правосознание в целом, привносят в него новые понятия и изменяют его константы.

Обратимся теперь к вопросу о легализации кибернорм. Принятие решения по ключевым вопросам (в том числе техническим), связанным с управлением Интернета, осуществляется на сегодняшний день главным образом согласительным путем. Профессор права Университета Майями А. Майкл Фрумкин выделяет четыре формы "консенсуса", который обеспечивает легитимность сетевых норм (правил поведения):

1) переговорный консенсус (negotiated consensus), или согласование позиций, которое достигается в результате переговоров всех заинтересованных сторон. Данный вид консенсуса развивается, к примеру, в рамках IETF (Internet Engineering Task Force), международного объединения исследователей, разработчиков и производителей сетевых протоколов, ответственных за "архитектуру" Интернета. Получившая официальное признание в 1986 г. данная группа существует в форме свободной ассоциации и открыта для всех "заинтересованных лиц";

2) рыночный консенсус (market consensus), или стандартизация, достигаемая посредством "естественного (рыночного) отбора". К примеру, технические стандарты становятся таковыми не потому, что кто-то провозгласил их таковыми, а по причине их массового использования. Поскольку одни участники процесса по установлению стандартов получают известные преимущества, а другие, напротив, терпят убытки (когда, к примеру, продаваемая ими технология не соответствует новым стандартам), компромисса как такового недостаточно. Заинтересованные стороны будут участвовать в переговорах и соглашаться с их исходом только в том случае, если выгода, которую принесет с собой стандартизация, перевесит возможную выгоду от альтернативных способов решения спорного вопроса;

3) делегирование (delegation), или достижение консенсуса путем передачи полномочий на принятие решений доверенному лицу (группе лиц). Речь идет об авторитетном источнике норм, решениям которого интернет-сообщество готово подчиняться без дополнительного обсуждения и критической оценки. Принципиальной особенностью "делегирования" в виртуальном пространстве является отсутствие инстанции "выборов" — поскольку авторитет, позволяющий принимать ответственные решения, никем не присваивается, доверенное лицо действует, как правило, по собственной инициативе;

4) массовая месть (mass revenge), или спонтанная реакция участников интернет-общения на явную угрозу, исходящую от нарушителей фундаментальных норм поведения в Сети. Наиболее типичными проявлениями "массовой мести" являются остракизм (т.е. "изгнание" нарушителей из виртуального сообщества) и "электронные атаки" (к примеру, "email bombings"). Более мягкая форма санкций применяется для принуждения к соблюдению "сетевого этикета" ("netiquette").

По сути понятие "саморегулирования" является оксюмороном: если все задействованные лица соглашаются с набором правил, то ненадлежащее поведение, которому бы следовало противостоять, отсутствует. Данное понятие становится осмысленным, когда предполагается, что какая-то часть субъектов подчиняется давлению группы. Что касается Интернета, то он "особенно восприимчив к саморегулированию, поскольку регулирующий орган чаще всего может опереться на технические механизмы принуждения". Развитая система саморегулирования в Сети ставит важный теоретический вопрос о том, как срочно уровень развития социальных отношений, связанный с существованием подобной системы, потребует разработки и применения соответствующего правового регулирования. (Следующим вопросом, очевидно, будет, насколько эффективным окажется такое регулирование для развития самой технической системы.) Еще раз повторимся, что до сих пор нормативное регулирование отношений между пользователями, операторами и иными участниками интернет-отношений не носит исключительно или даже преимущественно специфически правового характера. Это означает, что, помимо многочисленных организационно-технических протоколов, регламентов и стандартов, в Интернете применяются нормы, относящиеся к обычаям ("сетевым традициям"), корпоративным правилам, принципам общественного самоуправления и даже к этике ("сетевому этикету", netiquette). Указанному обстоятельству можно дать объяснение, связанное с историей возникновения и развития Интернета.

Как уже отмечалось в связи с обсуждением концепции Э.М. Мэйджор, на протяжении многих лет Интернет объединял сравнительно ограниченный круг пользователей из университетских исследовательских центров США. Между ними традиционно складывались отношения (разумеется, не только при пользовании Сетью), свойственные участникам научных дискуссий. Такие отношения характеризовались высокой степенью доверительности, уважением к мнению собеседника, определенными "правилами вежливости", а также использованием терминологии ("научного сленга"), хорошо известной участникам общения, но мало понятной "людям со стороны". По мере развития Интернета стихийно выработанные, часто нигде не зафиксированные правила "сетевого этикета" (netiquette) стали общепринятым стандартом поведения и для новых пользователей Сети. К настоящему времени, конечно, правила "сетевого этикета" можно найти в подробном изложении и с поясняющими комментариями. Но до сих пор невозможен даже разговор о методах их принудительного применения по отношению к нарушающим их пользователям Интернета. В лучшем случае на их нарушения другие пользователи не обратят внимания (или, наоборот, пошлют гневное замечание), в худшем (крайне редком) случае нарушитель будет частично лишен возможности продолжать общение с другими клиентами. Чтобы было более понятно, о чем идет речь, приведем следующий пример. Одной из сетевых услуг является так называемый список рассылки, позволяющий получать сообщения по электронной почте на определенные темы от любого пользователя Интернета, "подписавшегося" на соответствующий список. Существуют правила пользования списками, чаще всего представляющие собой наборы программных команд и алгоритмов, обеспечивающих доступ к информации. Так как эти правила носят чисто технический характер, то их несоблюдение ведет к тому, что неправильно набранная команда не будет исполнена и требуемая информация просто не будет получена. Наряду с техническими правилами пользования списками рассылки имеются и правила "этикета", сходные для всех списков. Правила "сетевого этикета" не во всем совпадают с нормами "обычного" этикета, которым пользуются, скажем, при обычной почтовой переписке. Например, нарушением "сетевого этикета" является составление сообщения с использованием только прописных букв. Это принято считать "плохими манерами", аналогом выражения грубости, оскорбительности. Есть и менее "экзотические" правила, например, запрет на рассылку сообщений, не имеющих отношения к установленной теме обсуждения, или отправку "писем по цепочке" (типа "перешлите этот текст десяти своим знакомым"). Нарушение правил "этикета" не влечет за собой отказа в доступе к передаваемой информации, но может привести к тому, что нарушителю будет сделано замечание в виде посылки сообщения, осуждающего его действия. Причем подобное сообщение может быть послано любым пользователем, считающим себя "оскорбленным", а их число может достигнуть сотен и даже тысяч! Наконец, нарушитель может быть исключен из списка рассылки, если решение об этом примет администратор списка. Однако исключение из списка рассылки не означает, что нарушитель не сможет вновь стать участником этого же списка (например, под иным именем и адресом), стать участником любого иного списка либо продолжать "хулиганские" действия, используя не список рассылки, а просто электронную почту. Если в действиях нарушителя "этикета" нет оснований признать их компьютерным преступлением (к примеру, попыткой взлома системы защиты сервера, с которого происходит рассылка сообщений по списку), то никаких иных, кроме вышеперечисленных, мер принуждения или наказания к нему применить нельзя. Тем не менее случаи "сетевого хулиганства" (к сожалению, исключая спам) сравнительно редки. Они широко обсуждались (и осуждались) в самой Сети. В целом же систему правил "сетевого этикета" правомерно охарактеризовать не только как несложную для понимания, запоминания и соблюдения, но и как достаточно эффективную для установления порядка обмена информацией в Интернете на некоммерческой основе.

Очевидно, именно тот факт, что большинство отношений, возникающих между пользователями Интернета, по-прежнему не носят коммерческого, возмездного характера, способствует поддержанию относительно высокой эффективности упомянутых норм и правил неюридического характера. При этом можно заметить, что осуществление пользователями в Сети определенных действий, часто предельно формализованных, алгоритмизированных, преимущественно все же направлено на возникновение тех или иных прав и обязанностей у них самих или у своих "собеседников". Чаще всего речь идет о способах получения информации, установлении порядка доступа к ней. Уже одно это подчеркивает существенные отличия действий пользователей Интернета, например, от обмена информацией по телефону. Развитие коммерческих отношений в Интернете, безусловно, потребует более детальной проработки правил, регулирующих отношения между пользователями Сети, сейчас носящих скорее (sui generis) квазиюридический характер. Именно таким образом можно "в качестве рабочей гипотезы" именовать совокупность нынешних правил поведения в Интернете. С одной стороны, они применяются в отсутствие какого-либо общесетевого органа централизованного контроля и принуждения. С другой стороны, они регулируют порядок совершения действий, которые при наличии характеристики возмездности однозначно принято считать имеющими юридическое значение. О нормативных правилах технического характера, которые регламентируют порядок объединения различных сетей, необходимые стандарты оборудования и программного обеспечения ("протоколы"), уже вкратце говорилось выше. Из прочих правил неюридического характера, имеющих отношение к Интернету, осталось остановиться на корпоративных и формулярных нормах.

Внутрикорпоративные нормы и правила приобретают важное значение в случае присоединения к Интернету через серверы, установленные в крупных научных центрах и промышленных компаниях. Университеты и корпорации, предоставляющие своим сотрудникам (учащимся) возможность доступа к Сети, вправе устанавливать любые правила и ограничения на вход в нее. Подобные ограничения могут носить как чисто количественный (например, временные лимиты на сеансы связи), так и качественный характер (например, порядок использования адресов электронной почты, содержащих доменное имя владельца сервера, или ограничения по передаче конфиденциальных сведений). Корпоративные политики (в установлении таких правил) достаточно разнообразны и еще ждут своего обобщения. Исключительно быстро распространяется в Интернете практика применения формулярных норм. Благодаря техническим возможностям так называемых средств гиперсвязи (гипертекста) любой пользователь Сети может в режиме реального времени сообщить требуемые сведения о себе и желательных для него условиях заключаемой в Сети сделки с применением форм (формуляров), заранее разработанных и размещенных в Сети его потенциальным контрагентом. Завершение ввода указанных сведений, сопровождаемое набором определенной команды или номера кредитной карточки, означает, что сделка заключена. Наиболее близкая аналогия может быть проведена в отношении заказов товаров по телефону или по факсу, когда покупатель фактом устного или письменного сообщения-заказа акцептует оферту продавца на содержащихся в ней и не подлежащих изменению условиях. Однако в Интернете круг возможных сделок несоизмеримо более широк. В последнее время применяются даже не просто формулярные контракты "присоединения", в которых одна сторона, по сути, соглашается с условиями, заранее сообщенными ей второй стороной, но и "формуляры для третьих лиц" (что носит несколько экзотичное название "продажа сетевых магазинов"). Разработано большое количество контрактов со стандартными условиями, которые предлагаются для применения в сетевом режиме. Их заполнение производится либо обеими сторонами одновременно, либо одной из сторон за себя и по поручению другой стороны — за нее. По окончании сеанса интерактивного обмена договор считается согласованным (заключенным), а фирма — разработчик формулярного контракта получает плату за консультационные услуги (это является одним из стандартных условий). Опять-таки применение формулярных договоров и стандартных условий до сих пор не вызывало больших споров из-за нарушения их условий или ненадлежащего выполнения (неисполнения) одной из сторон. Как правило, такие договоры имеют срочный характер с небольшими сроками исполнения, не связаны с движением значительных денежных сумм и, несмотря на кажущуюся сложность их содержания (это вопрос уже юридической техники), относятся к сравнительно простым правоотношениям. Вряд ли такие формулярные контракты когда-нибудь смогут считаться "полноправным" источником правовых норм, но в настоящее время их применение к соответствующим отношениям достаточно эффективно. Фактически речь идет уже об интеграции интернет-технологий в бизнес-процессы, включая процедуры электронных закупок (торгов, конкурсов).

Итак, отношения между участниками сетевого общения в Интернете, в том числе и по поводу действий, имеющих юридическое значение, регулируются неструктурированным массивом нормативных и иных правил, которые не были установлены в порядке, характерном для принятия правовых актов, и которые не могут быть принудительно исполнены с использованием возможностей публичной власти. Тем не менее недостаток собственно правовых методов регулирования не повлиял отрицательно на стремительное развитие Сети в последние годы. Этот феномен еще будет предметом самого внимательного изучения. В ближайшем же будущем развитие в Сети отношений, связанных с куплей-продажей товаров и услуг, и им подобных, безусловно, потребует разработки и применения чисто юридических способов регулирования отношений, защиты интересов пользователей Сети (потребителей), пресечения возможности злоупотреблений и правонарушений. Что касается уже имеющихся нормативных правовых актов, так или иначе затрагивающих отношения по поводу Интернета, то их можно охарактеризовать следующим образом.

Во-первых, ни в одной из стран мира нет всеобъемлющего (кодифицированного) законодательства по Интернету. Существующие нормативные (подзаконные) акты регулируют какие-либо частные аспекты функционирования Сети (деятельность операторов доступа, распределение адресного пространства, борьба со спамом и т.п.).

Во-вторых, нормы, которые можно было бы применить к отношениям по поводу Интернета, "разбросаны" по законодательным актам иных отраслей права, включая законы об интеллектуальной и промышленной собственности, а также нормативный массив, условно именуемый "телекоммуникационным правом".

В-третьих, имеет место множественность источников правовых норм, содержащихся в международно-правовых договорах, национальных законах, актах органов исполнительной власти, судебных решениях (прецедентах).

Заведомое несовершенство нормативных актов обусловливает неэффективность их применения. В качестве примера можно привести Закон США о соблюдении пристойности в средствах связи (Communications Decency Act) от 1 февраля 1996 г. Закон защищает (точнее, делает попытку защитить) подростков в возрасте до 18 лет от сетевой информации, содержащей "прямые угрозы", а также от информации, "нарушающей приличия". В качестве санкций Закон предусматривает различные уголовные наказания за размещение в компьютерных сетях и иных средствах связи такого рода информации и изображений, если к ним обеспечивается неограниченный доступ. Сразу после принятия Закона Конгрессом появились истцы, отстаивающие его несоответствие Конституции. Их заинтересованность была обусловлена коммерческим спросом, которым пользовалась "непристойная" информация. Любопытно, однако, что и в правовых кругах сложилась оппозиция официальной доктрине. Юристы прямо заявляли, что поскольку сила Интернета заключается в хаосе, постольку сила свободы зависит от хаоса и какофонии, которые защищает Первая поправка. В результате Закон просуществовал менее полутора лет и 26 июня 1997 г. решением Верховного Суда США был признан неконституционным. Примерно такой же невысокий эффект правоприменения имел закон с амбициозным названием "Об авторском праве в эпоху цифрового тысячелетия (Digital Millenium Copyright Act)".

Помимо нарушения права на свободу слова и печати, защищаемого Первой поправкой, существуют, несомненно, и другие причины, по которым применение в отношении Интернета запрещающих норм наталкивается на жесткое сопротивление. Действительно, тогда, когда существуют средства эффективного контроля (фильтрации) информации непосредственно с компьютера, подключенного к Сети, т.е. со стороны пользователя, желание установить подобный контроль со стороны властей вызывает определенные подозрения. И когда власти все чаще начинают говорить о так называемой проблеме какофонии (cacophony problem) и о необходимости защитить пользователя от избытка информации (в первую очередь спама), у стороннего наблюдателя все более возникает вопрос об истинной подоплеке подобных заявлений. Без сомнения, переход средств контроля от государства к его отдельным гражданам ослабляет позиции государства, а именно этого больше всего боятся и не хотят допустить официальные власти в некоторых странах. Вывод напрашивается сам собой: Интернет защищает индивида от воздействия однонаправленной идеологии. Не государство регулирует, что именно может (и должен) узнать индивид, а индивид сам выбирает то, что, по его мнению, достойно внимания.

Следует напомнить также, что на сегодняшний день хорошо известны способы обхода установленных запретов — достаточно разместить "нежелательную" информацию на сервере не в США, а, к примеру, на Багамских островах или иной территории вне сферы уголовной юрисдикции США. В связи с вышесказанным упомянем и еще одну проблему: до сих пор практически отсутствует регулирование отношений по поводу Интернета на международном (межгосударственном) уровне.

Вопрос о регулировании Интернета в национальном масштабе оказался особенно болезненным для Германии, страны, власти и общественность которой буквально одержимы идеей установления в Сети жесткого государственного контроля. Примером в данном случае может служить скандальное дело "Бавария против CompuServe-Germany". В ноябре — декабре 1995 г. Феликсу Зомму, главе филиала американской корпорации CompuServe в Германии, было предъявлено обвинение — следствием были обнаружены около 300 "новостных групп", в которых размещалась информация порнографического характера. Управление CompuServe приняло соответствующие меры. Новостные группы с детской порнографией были полностью заблокированы. С тех групп, которые содержали "мягкую" порнографию, блокировка была снята, после того как их членов снабдили программным обеспечением для защиты детей, что позволило родителям самим блокировать нежелательную информацию. Не прошло, однако, и нескольких месяцев, как органы расследования обнаружили на новостных серверах CompuServe индивидуальные публикации с жестким порнографическим содержанием. В мае 1998 г. Муниципальный суд г. Мюнхена приговорил Феликса Зомма к пробации (виду условного заключения) на два года и присудил ему штраф в размере 100 000 марок за распространение порнографических материалов. Но уже в ноябре 1999 г. решением апелляционной инстанции — Земельного суда — был вынесен оправдательный приговор. Меры, которые предпринял бывший управляющий директор CompuServe ГмбХ, были признаны достаточными (т.е. он сделал все от него зависящее) и, следовательно, исключающими какую-либо ответственность.

Дело "Бавария против CompuServe" получило широкий резонанс, поскольку принятый оправдательный приговор поневоле сыграл роль ключевого прецедента для будущих решений, касающихся сетевой экономики. Задача, которая была поставлена перед судьями, выглядела крайне простой — до какой степени компания, предоставляющая доступ к Сети, должна нести ответственность за материал, который не только ей не принадлежит, но который она даже не в силах контролировать? Ходили упорные слухи, что на мнение судей повлияла предвыборная кампания, которая велась в то время в Баварии, но в действительности на карту была поставлена определенная идеология — настоятельная потребность упрочить позиции любого национального государства в рамках глобальной Сети. Невольным заложником происходивших дебатов оказался Феликс Зомм, когда ему вменили в обязанность тщательно отфильтровывать материалы незаконного содержания, поступающие из США и достигающие пользователей в ФРГ.

Необходимость ограничения ответственности провайдеров — точка зрения, которую разделяют сегодня большинство юристов и которая постепенно находит свое закрепление в национальном и международном праве. На международном уровне данный вопрос регулируется двумя директивами Европейского союза — Директивой о некоторых правовых аспектах оказания услуг в информационном обществе, в частности электронной торговли на внутреннем рынке (Директива об электронной торговле), принятой 8 июня 2000 г., и Директивой о гармонизации некоторых аспектов авторского права и смежных прав в информационном обществе, принятой 22 мая 2001 г. (Директива об информационном обществе).

В п.27 вводных замечаний Директива об информационном обществе разъясняет, что предоставление технических возможностей для публичного распространения не считается распространением, осуществляемым собственно провайдером, так что провайдер не несет ответственности за нарушения права на публичное исполнение, если он просто предоставляет технические средства. Характеризуя общую "идеологию" данной Директивы, немецкий юрист М. Стефанбломе выделяет следующую позицию: "В мире хранения электронных данных работа с ними всегда означает их копирование как техническую необходимость, даже при простом выводе произведения на экран. Вот почему Директива исключает временные копии, создаваемые в ходе технического процесса и не имеющие самостоятельного экономического значения, поскольку конечной целью этого процесса является передача или правомерное использование". Что касается Директивы об электронной торговле, то мы назовем лишь определяемые данным документом условия освобождения от ответственности. Согласно ст.12, простой канал связи не подлежит юридической ответственности, если он "(а) не инициирует передачу, (b) не выбирает получателя передачи и (с) не выбирает или не видоизменяет информацию, содержащуюся в передаче". Смысл приведенных условий заключается в гарантии того, что провайдер исполняет чисто техническую функцию и не имеет ничего общего с доставляемым содержанием, контентом.

Противникам правового регулирования Интернета, однако, еще рано праздновать победу. Собственно, чем больше опыт неудач, накопленный в связи с попыткой подчинить виртуальное пространство правовым нормам, тем более очевидными становятся специфические свойства среды и объектов, которым нам так хочется навязать собственный порядок.

Во-первых, необходима международная кооперация (в том числе и в вопросе гармонизации действующих норм). Если учитывать дело с Феликсом Зоммом, то это в первую очередь касается уголовного судопроизводства. Никакой альтернативы международному сотрудничеству в этой сфере до сих пор не найдено.

Во-вторых, необходимо установить сотрудничество между исполнительной властью и технологическим руководством Интернета (сообществом провайдеров) вплоть до предоставления последним полномочий, выходящих за пределы охраны конфиденциальности передаваемых данных.

В-третьих, ответственность должна измеряться с учетом превентивных мер, ответственности второго порядка, которая возлагается уже непосредственно на пользователей. В их руках находится как элементарное "просвещение" молодежи, так и использование целевых программ-блокировок, предоставляемых провайдерами.

Приведенные примеры подтверждают, что очень скоро силовое воздействие, исходящее "извне", со стороны национальных властей, окажется, мягко говоря, недостаточным, неэффективным и возникнет настоятельная потребность во взаимодействии на многосторонней основе, включая негосударственные секторы экономики и науки.

В отношении Интернета наиболее перспективным зарубежным юристам видятся такие модели регулирования, при которых межправительственная (публично-правовая) структура составляет лишь общий каркас, в то время как основную часть "работы" в области нормотворчества, судопроизводства, принуждения, а также, разумеется, в области принятия технических решений берет на себя частный сектор. Генри Г. Перритт вводит понятие матрицы для гибридного регулирования (matrix for hybrid regulation), суть которого заключается в том, что публичное право устанавливает только пределы для частного правопорядка.

В качестве примера подобной "гибридной" схемы автор приводит "Принципы тихой гавани для неприкосновенности частной жизни" (Safe Harbor Privacy Principles) — соглашение, заключенное между США и ЕС в 1999 г. Статус "тихой гавани" получали компании, отвечающие следующим требованиям: (1) присоединение к какой-либо программе по защите неприкосновенности частной жизни, проводимой в частном секторе, либо (2) подчинение деятельности компании статутному, регулятивному или административному законодательству США, предоставляющему эффективную защиту персональных данных, либо, наконец, (3) прямое включение принципов "тихой гавани" в условия заключаемых контрактов. В рассмотренном случае публичные власти определяют только базовые параметры регулятивных требований и обеспечивают применение принудительных санкций. В то же время степень свободы, предоставляемая компаниям в соответствии с Соглашением, намного шире по сравнению с традиционными нормами, единственным источником которых служит государство. Другим примером может служить интернет-корпорация по распределению доменных имен и адресов (ICANN), которая является некоммерческой негосударственной организацией и в то же время осуществляет квазирегулятивные полномочия.

А теперь обратимся к некоторым из проблем практики существования Интернета, требующих "вмешательства" со стороны юристов, т.е. тех проблем, оптимальным решением для которых является именно правовое регулирование. Начнем с терминологии, единообразие и адекватность которой составляет то минимальное требование, от которого зависит эффективность любого правового механизма.

Как всегда, чтобы избежать перевода содержательной дискуссии в область схоластических споров о словах, а не о понятиях, которые они выражают, следовало бы договориться о единообразной терминологии. Появление и развитие Интернета вызвало к жизни многочисленные понятия и термины, прежде неизвестные или употреблявшиеся в иных значениях. Пока что основным языком общения в Сети является английский, но "лингвистическая карта" Интернета постоянно расцвечивается новыми красками. Конечно, пользователям Сети намного удобнее общаться на родном языке, прибегая к помощи английского лишь тогда, когда необходимо объясниться с собеседниками-иностранцами. Однако практически вся документация по Интернету, включая и технические, и "этикетные" правила, составлена на английском и требует адекватного понимания и единообразного толкования всеми пользователями Сети. Некоторые понятия оказались совершенно новыми и для английской терминологии (доменное имя, "цифровая наличность", "начальная страница", гипертекст и т.д.). Их нелегко корректно переводить на другие языки, особенно если говорить о самом популярном приложении Интернета — информационной Сети, чье название дословно переводится с английского как "Всемирная паутина" (World Wide Web).

Теперь взглянем на проблему терминологии уже на примере "русскоязычного" Интернета. Вносившиеся на рассмотрение Государственной Думы законопроекты относились к различным аспектам сетевой деятельности, однако можно выделить несколько характерных для каждого из них особенностей. Как это ни покажется невероятным, проекты законов избегали употребления самого понятия "Интернет"! Это можно объяснить как общим "недоверием", проявлявшимся представителями государственных органов к такому малопонятному для них явлению, как глобальная информационная сеть, так и затруднениями, с которыми авторы проектов столкнулись при попытке дать юридическое определение этому понятию. В самом деле, если "игнорировать" само понятие "сеть Интернет", то предмет регулирования, например, законопроектов об электронной торговле просто "повисает в воздухе". Из текста проекта совершенно неясно, каким же образом производится обмен электронными документами (к которому фактически и сводится, по мнению авторов одного из законопроектов, вся электронная торговля) — путем обмена дискетками с информацией, рассылкой сообщений по факсу или каким-либо иным образом. Ссылки на некие "информационные системы" только запутывают ситуацию, поскольку внятного определения таких систем опять-таки не дается (а то, что есть, прямо противоречит действующему Закону об информации). При этом электронная торговля определяется как заключение сделок путем обмена электронными документами, а электронный документ — как информация, формируемая в связи с совершением сделок в сфере электронной торговли. Замкнутый круг.

С определениями понятий, применяющихся в законопроектах, вообще получалась странная ситуация. С одной стороны, очевидно, что для такого нового явления, как "сетевые правоотношения", должна быть разработана система применимых понятий и их определений, адекватная специфике объекта регулирования. Но поскольку из-за различных соображений сам объект регулирования практически нигде прямо не назывался и не определялся (в лучшем случае говорилось о глобальных компьютерных сетях вообще, без необходимой в таких случаях юридической детализации), то и вводимые законопроектами определения терминов характеризовались неоднозначностью и "размытостью". А ведь это далеко не праздный вопрос — от того, насколько точно определен объем и содержание понятия, насколько удачно выбрана соответствующая содержанию понятия его "юридическая форма" (легальное определение), в значительной степени зависит эффективность применения законодательного акта. Нельзя забывать и о том, что в развитие норм закона, как правило, принимаются многочисленные разъясняющие, дополняющие и уточняющие их подзаконные акты (постановления, инструкции, приказы). Разнобой же в применяемых ими базовых понятиях просто недопустим.

В результате очень многие из вводимых терминов или (в лучшем случае) просто тавтологичны (например, "участник электронной торговли" = лицо, осуществляющее электронную торговлю), или прямо противоречат терминологии уже сложившихся отраслей российского права (например, законодательству о защите прав потребителей). Совершенно по-разному, в противоречии как между собой, так и с действующими федеральными законами, в законопроектах определяются понятия информационная система, информационный посредник, клиент, электронный документ и др. Появляются все новые поправки и к уже действующим законам и кодексам: Например, вместо явного упоминания Интернета Налоговый кодекс (и законодательные акты о бухгалтерском учете) упоминает о пересылке документов в электронной форме "по телекоммуникационным сетям связи" (!): Итак, корпуса легальных определений понятий, применяемых в Интернете (тезауруса), пока что нет. Безусловно, их выработка необходима с целью избежания неоднозначности толкования нормативных актов, в которых они будут применены. Обойтись же без специфических для Интернета терминов в текстах таких актов, очевидно, не удастся.

Особое место в правовом регулировании "сетевых" отношений занимают коллизионные вопросы. Глобальный характер Интернета создает значительные проблемы в определении того, какие правоприменительные органы должны рассматривать споры по связанным с Сетью правоотношениям и какое право подлежит применению. Приведем несколько несложных (и достаточно типичных) примеров. Применительно к гражданско-правовым отношениям — вполне реальна покупка по Сети определенного товара, скажем, электронной версии каталога деталей самолета. Такого рода информация требуется французской авиакомпании. Продавцом выступает фирма, инкорпорированная в американском штате Невада и использующая сервер, физически находящийся в Англии и принадлежащий британскому провайдеру. Расчеты производятся через Сеть в эквивалентной американским долларам безналичной форме "электронных наличных", процессинговый центр которых (виртуальный банк) расположен в Австралии и обслуживает, в частности, указанный английский сервер. Сделка заключается в формулярной форме, предложенной фирмой-продавцом. Ссылки на применимое право по какой-либо причине в формулярном контракте нет. Срок исполнения контракта — немедленно по окончании зачисления денежных средств на счет продавца (обычно максимум несколько часов). Способ исполнения — предоставление покупателю пароля доступа к базе данных, содержащей искомую информацию. Даже небольшое нарушение обязательств любой из сторон в данном случае способно привести к возникновению достаточно непростых вопросов о подведомственности и подсудности спора, о применении коллизионных норм и собственно материального права. Что при этом считать местом совершением акта (или местом осуществления деятельности)? С каким законом может быть наиболее тесно связано правоотношение? Кто должен выступать в качестве надлежащего ответчика? Правоохранительные органы какого государства должны содействовать принудительному исполнению судебного решения, если оно все-таки вынесено?

Применительно к уголовному (и административному) праву, обсуждалась ситуация с законом канадской провинции Британская Колумбия, запрещающим жителям провинции размещать в средствах связи и массовой информации объявления любого рода о желании взять приемного ребенка. Распространяется ли юрисдикция указанной провинции на размещение таких объявлений в Интернете через серверы, расположенные в других провинциях Канады или других странах мира? При этом статутное и прецедентное право других провинций подобных запретов не содержит, а объявления об усыновлении все же далеки от явной "непристойности", которую был призван пресекать, скажем, вышеупомянутый Закон США "О соблюдении пристойности в средствах связи". Основная проблема заключается в том, что Интернет, не имея территориальных границ своего распространения, позволяет любому жителю провинции получить доступ к информации, распространение которой каким-либо иным способом прямо запрещается.

В августе 1999 г. в США был принят законопроект, позволяющий главе юридического ведомства любого штата (attorney generals) преследовать нарушителей установленных ограничений на продажу алкоголя независимо от территории. Интернет в законопроекте даже не упомянут, однако предметом регулирования является межгосударственная торговля алкоголем, поэтому иски стали появляться также и в отношении сетевой торговли. Представим теперь, что дистрибьютор алкогольной продукции в Японии подвергается преследованиям за незаконную торговлю в США. Правомерно ли со стороны американских властей возбудить дело против оптового продавца алкоголя только на том основании, что он разместил в Интернете домашнюю страничку, которая для того и была создана, чтобы быть доступной людям (потенциальным покупателям) со всего мира?

Пока что ясных ответов на все эти вопросы нет, хотя определенные подходы к их решению просматриваются. В реальности тематизируемые коллизионным правом проблемные ситуации весьма разнообразны и не сводятся лишь к разработке правил применения иностранного законодательства. Коллизии возникают между нормами как национальных правовых систем, так и субъектов федеративных государств; между актами разного уровня (законы, министерские инструкции); между органами различных ветвей власти; между нормами, принятыми по одному и тому же вопросу в разное время, и т.д.

Хотя коллизионное право (conflict of laws) является всего лишь другим наименованием для международного частного права (МЧП), его нормы отражают публично-правовые ограничения, налагаемые на государственный суверенитет. Основанием подобных ограничений служит осознание того, что когда суверенитет переступает собственные национальные границы, он тем самым посягает на прерогативы другого суверенитета. Коллизионные нормы в связи с этим должны рассматриваться как взаимное признание прав и обычаев различных суверенных государств, как направленные на защиту основных атрибутов суверенной власти каждого. Джойл П. Трэчтман отстаивает точку зрения, согласно которой лучшим решением коллизионной ситуации (коллизии правовых норм) является переговорный процесс и заключительное соглашение на межправительственном уровне. Иными словами, механизмы международного права являются в данном случае оптимальным средством для изменения нормативного содержания международного частного права.

Напомним, что традиционные принципы и правила, касающиеся юрисдикции, непосредственно зависят от географической локализации юридически значимых событий (юридических фактов). И уже в силу одного этого факта установление юрисдикции в Интернете наталкивается на неразрешимые, по крайней мере при первом подходе, проблемы. "Киберпространство коренным образом подрывает отношения, существующие между значимыми с правовой точки зрения (онлайновыми) феноменами и их физическим местоположением. Развитие глобальной компьютерной сети разрушает связь между географическим положением и: (1) властью локального правительства по установлению контроля над он-лайн поведением; (2) влиянием онлайнового поведения на индивидов или вещи; (3) законностью усилий суверенной власти по регулированию глобальных феноменов; а также (4) способностью физического местоположения определять, какие именно нормы следует применять. Сеть, таким образом, полностью ниспровергает систему нормотворчества, основанную на границах между физическими пространствами, по крайней мере в отношении требования, касающегося управления киберпространством посредством территориально сконструированных норм".

Интернет бросает вызов всем трем известным формам юрисдикции, поскольку встает трудноразрешимая проблема с локализацией юридически значимого поведения. Решает проблему или по крайней мере снимает ее остроту все то же саморегулирование, поскольку его использование в большинстве случаев не требует локализации (т.е. установления географического местонахождения). К примеру, если частная группа принимает кодекс правильного поведения, то такое соглашение следует рассматривать как правоустанавливающий (предписывающий) акт. При условии, что членство в такой группе является транснациональным, облеченный в форму предписания, такой акт также носит международный характер. Что касается судебной юрисдикции, то процедура частного разрешения споров также обыкновенно выходит за границы какого-либо одного государства. Показательным примером решения проблем, связанных с судебной юрисдикцией, является система Международного коммерческого арбитража (ICA). Более того, частное разрешение споров не ограничивается арбитражем. Появились новые модели разрешения споров — такие как механизмы возврата платежа по кредитным карточкам (credit card chargeback) или условные платежи и "черный список" сомнительных продавцов, которые предлагает, к примеру, американская сеть интернет-магазинов EBay. Широкую известность получила и "Единая политика рассмотрения споров по доменным именам" (UDRP), достаточно широко применяющаяся на практике.

Однако если мы обратимся к юрисдикции правоприменения, то ситуация осложняется. Как справедливо замечает Генри Г. Перритт, "саморегулирование действует в той степени, в которой ему позволяет действовать государство". Иными словами, схемы саморегулирования должны быть связаны с публичным правом: только тогда, когда такая связь существует, существует возможность обеспечить реальную защиту участников частных споров, которые в случае необходимости вправе рассчитывать на государственный аппарат принуждения.

Подведем итоги. Решение коллизионных вопросов юрисдикции в Интернете видится, во-первых, в последовательной унификации правовых норм (универсальные международные соглашения, модельные и единообразные законы в межгосударственных объединениях типа Европейского союза и т.д.). В настоящее время процесс этот развивается достаточно активно как в рамках специализированных учреждений ООН и ЕС, так и в неправительственных организациях международного "сетевого сообщества". Во-вторых, требуется разработка новых видов коллизионных привязок, указывающих на право страны, подлежащее применению к данному отношению. В частности, существуют привязки к "месту совершения" правонарушения или к "закону суда", разрешающего спор. Обычным условием внешнеторговых контрактов является применение законодательства страны продавца. В Интернете коллизионные привязки могут, например, основываться на том, где физически находится (или зарегистрирован) сервер лица, оказывающего услугу, или зарегистрирован (платит налоги) оператор услуг доступа к Сети. Не следует также пренебрегать фактором более общего характера — развитие "сетевых" коммуникаций дает дополнительный импульс процессу гармонизации, сближения национальных правовых систем, хотя бы в части, призванной регулировать отношения в самой Сети.

Ю.А. Тихомиров, российский специалист в области коллизионного права, полагает, что "можно вести речь о новой роли международного права, которое ныне выступает как своего рода общий знаменатель для сравнения и оценки национальных законодательств". Иными словами, если до настоящего времени рутинная работа компаративиста заключалась в поиске и подборке национальных норм, пригодных для разрешения спорных вопросов, то включение общепризнанных принципов и норм международного права (а также ратифицированных договоров) в структуру внутреннего права существенно облегчает решение конкретных коллизий.

Есть сложности и в вопросе идентификации "сетевых субъектов", в отношении которой необходим дифференцированный подход. Возможность анонимности сетевой деятельности рассматривается многими как нечто положительное, прогрессивное. Однако во избежание совершения противоправных действий необходимо четко разграничивать случаи, когда работа в Интернете под псевдонимом (или анонимно) допускается без ограничений, а когда должна быть прямо запрещена. Скажем, при использовании сетевых сервисов ICQ или иных аналогичных программ сетевого пейджинга номера (идентификаторы) абонентов не имеют каких-либо признаков, позволяющих определить, из какой страны и кем отправлено сообщение. (Ведь и в "обычном", несетевом пейджинге отправитель сообщения мог назвать себя как угодно, а его адресат определялся лишь по абонентскому номеру и, разумеется, по телефону или адресу электронной почты пейджинговой компании.) Здесь нет никаких причин требовать однозначной идентификации участников информационного обмена. В других же случаях, например, подпадающих под действие законов о защите прав потребителей или при расследовании правонарушений, выявление истинного автора (отправителя, источника) информации является необходимым. Вряд ли будет разумно вводить ограничения на свободу присвоения или выбора сетевых адресов. Однако закрепить порядок, при котором достоверная информация об операторе сетевых услуг или продавце электронного магазина должна быть заранее опубликована или предоставлена по мотивированному требованию судебных органов, целесообразно.

Весьма близко к проблеме выявления надлежащей стороны в обязательстве примыкает вопрос об идентификации контрагента (сетевого продавца) при заключении сетевых сделок. Дело в том, что при выходе на потенциального контрагента в Интернете чаще всего используются сетевые начальные страницы (homepage), соединенные между собой так называемыми гипертекстовыми ссылками, облегчающими поиск нужной информации, товара или услуги. Однако владелец "начальной страницы", или, точнее, сайта (site), на котором она размещена, не обязательно совпадает в одном лице с ее администратором (тем, кто реально занимается обработкой данных на сайте и обеспечением его размещения в Сети). Подчас с помощью "начальной страницы" производится только выход на совершенно иной сервер, где запрошенная услуга может быть реально оказана. Наконец, чаще всего владельцы сайтов не являются владельцами или администраторами серверов, на которых размещаются их сайты и доменные имена которых являются частью сетевых адресов таких сайтов. В результате бывают случаи, когда пользователь Сети, обратившийся за оказанием какой-либо услуги на определенный сервер (сайт), достоверно не информируется о полномочиях лица, который осуществляет с ним обмен информацией в режиме реального времени. Кстати говоря, такой обмен может производиться и не человеком, а компьютерной программой (роботом). Вследствие этого заключенную сделку в принципе можно оспаривать по основаниям ultra vires. Для предотвращения таких ситуаций целесообразно было бы создать механизм достоверной идентификации субъекта предлагаемого правоотношения (надлежащей стороны обязательства), при котором ответственность за достоверность возлагалась бы на лицо, предлагающее сетевую услугу. Это затрагивает исключительно важную тему технологических средств такой идентификации, в России сводимой обычно лишь к проблеме использования электронной цифровой подписи. За рубежом, однако, электронная цифровая подпись (digital signature) является лишь одним из возможных способов идентификации (применяются и различные аппаратные средства, и биометрические методы, и многое другое). Схожие проблемы возникают при определении полномочий собеседника, с которым производится обмен сообщениями по электронной почте. Как уже отмечалось выше, корпоративные правила доступа сотрудников к электронной почте могут значительно различаться, и по крайней мере в будущем была бы желательна унификация (правовая регламентация) их наиболее существенных положений. В частности, высказывались предложения регламентировать порядок присвоения электронных адресов гражданам, с тем чтобы из самого сетевого адреса (совокупности имени пользователя и названия его провайдера) можно было практически однозначно идентифицировать каждого пользователя.

Заслуживает упоминания еще один немаловажный аспект специфики правоотношений, возникающих по поводу Интернета, — вопрос доказывания фактов, имеющих юридическое значение. Производимые пользователями Сети операции по вводу данных, их перезаписи, копированию и обработке, в принципе подобны составлению письменных документов и их рассылке. Однако в отличие от письменных документов на бумажном носителе, информация, циркулирующая в Сети, не может быть так же легко предъявлена для считывания и изучения. По крайней мере, требуется специальное оборудование (компьютер), чтобы указанную информацию получить из Сети для непосредственного восприятия и осмысления. Вопрос о признании доказательной силы (в качестве письменных доказательств) документов на магнитных и аналогичных носителях неоднозначно решается в разных правовых системах. Развитие Интернета пока только усложняет решение о допущении циркулирующей в Сети информации в качестве доказательств, хотя и делает этот вопрос чрезвычайно актуальным.

Так, вопрос о применении правовой нормы к факту размещения в Интернете определенной информации тесно связан с проблемой фиксации юридических событий (фактов) с целью придания доказательственной силы соответствующей информации (например, компромату на политических и иных известных деятелей, случаям плагиата, воровства объектов авторского права; хакерским и спамерским атакам; условиям так называемых публичных оферт, появляющимся на сайтах электронных магазинов). Как доказать, что в указанном промежутке времени (обычно между моментом появления на сайте и моментом исчезновения) по определенному адресу была размещена определенная информация? На что должен ссылаться пользователь Интернета, потерпевший убытки вследствие ненадлежащего исполнения обязательств фирмой — производителем сетевых услуг, если договор с ней был заключен в виде обмена информацией через сайт этой фирмы? Как доказываются условия заключенной сделки (хотя бы намерения сторон), если фирма может в любой момент изменить условия формулярного контракта? (Ведь текст формулярного контракта — как и любого иного документа! — на момент подачи иска может отличаться от текста, предлагавшегося на момент заключения договора, а устаревшая информация, как правило, из Сети устраняется.)

Решение можно найти как традиционными способами, соответствующими "несетевым" методам регулирования, так и нетрадиционными, не используемыми пока в действующем законодательстве. Что касается традиционных способов, то наиболее очевидными из них являются проведение следственных экспериментов в рамках уголовного расследования, с привлечением свидетельских показаний или заключений экспертов и т.п. С другой стороны, можно, скажем, принять требование фиксировать производимые в Сети действия в какой-либо материальной форме, чтобы потом предъявить зафиксированную таким образом последовательность действий для изучения (неважно, в виде распечатки на бумаге или файла на магнитном диске). Однако это с неизбежностью наталкивается на сложность, заключающуюся в сравнительно более легкой возможности совершить подделку электронного документа, внести изменения в него "задним числом", что не составит труда для квалифицированного программиста. Как раз в этих целях было бы уместно применение электронных цифровых подписей. "Доказательственное значение электронной подписи состоит в установлении тождества автора документа с лицом, которое является субъектом соответствующих правовых отношений. При этом доказательственное значение электронной подписи является также предпосылкой отнесения электронного документа к письменному, т.е. отвечающему требованиям письменной формы". Что касается сопоставления электронного документа с документом на бумажном носителе, то для России оно остается до сих пор актуальным, поскольку, как показывает российская судебная практика, электронные документы не имеют такой доказательственной силы, которая придается письменным документам (которые признаются фактически "бесспорными", а их содержание предполагается достоверным). Что же касается принятого еще в 2001 г. Федерального закона об электронной цифровой подписи, то его практическое применение затягивается по причинам, которые более подробно будут изложены ниже.

К числу нетрадиционных методов можно отнести, в частности, введение так называемой метки времени в файлы, скачиваемые с интернет-сайтов; различные формы удостоверения событий и фактов "сетевыми" нотариусами (соответствующие услуги предлагаются уже и в российском Интернете); наконец, перенос рассмотрения спорных вопросов в специализированные несудебные учреждения (третейские суды, примирительные комиссии), самостоятельно обеспечивающие доказательства по делу. К технологическим мерам, в частности, можно отнести и программные средства, встраиваемые в пользовательские продукты, — так, корпорация Microsoft с 2003 г. использует технологию "цифрового управления правами" (digital rights management), позволяющую любому пользователю заранее определять статус и порядок доступа к создаваемому им документу (точнее говоря, компьютерному файлу).

Помимо чисто текстовой информации в Сети циркулирует информация в графической, аудио- и визуальной форме. Такая информация (например, в виде "непристойных" изображений) также может стать предметом изучения при решении спорных юридических вопросов, уже в качестве не только письменных, но и вещественных доказательств. Даже свидетельские показания по поводу действий, совершаемых пользователями Интернета, могут основываться не на том, что свидетель лично видел или слышал, а на том, что он получал или рассылал в виде сообщений электронной почты, получал доступ к такой информации на различных сайтах и т.д. Очевидно, подобные вопросы будут иметь тесную связь с уголовно-правовым преследованием нарушений в сфере компьютерной деятельности и способны радикально дополнить и расширить подходы к принятию и изучению доказательств как в уголовном, так и в гражданском процессе.

Процедуры получения и обеспечения сохранности доказательств стали одним главных вопросов, затронутых в "Конвенции по киберпреступности", одобренной Европейским советом 19 сентября 1999 г. и вступившей в силу (после ее ратификации необходимым числом государств, включая государства — члены ЕС) в 2001 г. Приведем в качестве примера несколько, по нашему мнению, действенных норм, введенных Конвенцией. Статья 16 Конвенции предусматривает, в частности, обязанность сохранять компьютерные данные, включая потоки данных (traffic data), в особенности если существуют основания предполагать, что такие данные могут быть потеряны или изменены. Далее, в ст.17, следует уточнение относительно объема "трафика", который должен быть достаточным для идентификации провайдера услуг и пути передачи данных. В ст.18 содержится требование к государствам, подписавшим Конвенцию, создать соответствующие правовые механизмы для истребования не только информации, находящейся в собственности лица или под его контролем, но также информации о пользователях ("подписчиках", subscribers), т.е. о третьих лицах, которым предоставляется только доступ для использования сетевого пространства. При этом информация о пользователе относится вовсе не к содержанию предоставленных такому пользователю данных, а включает любую информацию, с помощью которой возможно определить почтовый (физический) адрес, телефон, код доступа и прочие сведения, ставшие доступными провайдеру при заключении договора на оказание услуг.