В то время, когда Жуков отдыхал после семи месяцев непрерывного стресса, по обе стороны линии фронта в штабах кипела работа: составлялись планы на 1942 года. Положение Гитлера было напряженным. Он преувеличивал угрозу высадки англо-американских войск в Западной Европе, не исключая ее возможность к концу года. Значит, необходимо как можно скорее вывести из войны Россию. Он решил, что открыл волшебное средство, обладание которым позволит ему выдержать затяжную войну против Запада, лишившись которого Красная армия окажется парализованной и для удержания которого Сталин, наконец, бросит в бой все силы, тем самым дав немцу шанс повторить серию гигантских окружений 1941 года. Этим средством была кавказская нефть. 5 апреля Гитлер подписал директиву с планом весенне-летней кампании, получившим кодовое название «Блау» (синий (нем.).  – Пер.). План имел двойную цель: нефть Майкопа, Грозного и Баку, а также уничтожение последних соединений Красной армии, чего предполагалось достичь наступлением на фронте в 700 км группы армий «Юг» под командованием вновь вернувшего милость фюрера фон Бока. Выйдя на Дон, заняв Воронеж, Ростов-на-Дону, а затем Сталинград, танковые клинья повернут на Кавказ. Для наступления с трудом удалось собрать 1,6 миллиона человек, из которых 600 000 составляли румыны, итальянцы и венгры. Количество задействованных танков и самолетов было в два раза меньше, чем при нападении на СССР 22 июня прошлого года.

Перед Сталиным тоже встал вопрос: что предпринять с возвращением теплых дней? Хотя Жуков был в курсе размышлений Ставки, он в период с середины марта по начало мая редко видел Сталина (пять совещаний в Кремле). Его полностью занимало управление двумя фронтами, за которые он отвечал. Но, по его словам, споры относительно выбора стратегии на 1942 год были бурными. «Верховный предполагал, что немцы летом 1942 года будут в состоянии вести крупные наступательные операции одновременно на двух стратегических направлениях, вероятнее всего – на московском и на юге страны. […] Из тех двух направлений, на которых противник, по мнению Верховного, мог развернуть свои стратегические наступательные операции, И.В. Сталин больше всего опасался за московское, где у противника, находилось более 70 дивизий». Пытаясь спрогнозировать варианты возможных действий противника, советское руководство совершило двойную ошибку: немцы больше не могли вести две наступательные операции стратегического масштаба, а только одну; и они нацеливались не на Москву, а на Баку. Жуков пишет так, чтобы единственным ответственным за эти ошибки выставить Сталина. Но все дошедшие до нас документы, все мемуары показывают, что Жуков разделяет с Верховным главнокомандующим вину за обе эти ошибки.

Для Жукова двумя главными аргументами в пользу предположения о возможности нового наступления немцев на Москву стали, во-первых, их близость к городу (200 км) и, во-вторых, практически полное равенство в численности группы армий «Центр» (66 дивизий, в том числе 12 танковых и моторизованных) и группы армий «Юг» (71 дивизия, в том числе 14 танковых и моторизованных). Возможно, Сталин, а через него Жуков стали жертвами операции «Кремль» – крупномасштабной дезинформационной акции германского командования, призванной убедить советское руководство в том, что удар будет нанесен именно на московском направлении. Даже после войны Сталин оставался убежден в том, что в 42-м немцы хотели захватить его столицу. Эта ошибка объясняет многие военные решения, принятые Ставкой летом относительно Воронежа и Ржева; решения, проводить которые в жизнь пришлось Жукову. В результате лучшие силы Красной армии стояли перед Москвой, сосредоточенные в составе Калининского (Конев), Западного (Жуков) и Брянского (Голиков) фронтов. Как и в 1941 году, немцы воспользуются эффектом внезапности.

Основываясь на этих предположениях и по просьбе Сталина, Василевский и Шапошников разработали к середине марта план операций на весну и начало лета 1942 года. «Главная идея плана,  – пишет в своих воспоминаниях Василевский,  – активная стратегическая оборона, накопление резервов, а затем переход в решительное наступление. В моем присутствии Б.М. Шапошников доложил план Верховному Главнокомандующему, затем работа над планом продолжалась. Ставка вновь обстоятельно занималась им в связи с предложением командования Юго-Западного направления провести в мае большую наступательную операцию силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов. В результате И.В. Сталин согласился с предложением и выводами начальника Генерального штаба. В то же время было принято решение: одновременно с переходом к стратегической обороне предусмотреть проведение на ряде направлений частных наступательных операций, что, по мнению Верховного Главнокомандующего, должно было закрепить успехи зимней кампании, улучшить оперативное положение наших войск, удержать стратегическую инициативу и сорвать мероприятия гитлеровцев по подготовке нового наступления летом 1942 года. Предполагалось, что все это в целом создаст благоприятные условия для развертывания летом еще более значительных наступательных операций Красной Армии на всем фронте от Балтики до Черного моря. […] Критически оценивая теперь принятый тогда план действий на лето 1942 года, вынужден сказать, что самым уязвимым оказалось в нем решение одновременно обороняться и наступать».

Сбивающее с толку признание относительно сбивающего с толку плана. По всей видимости, Красная армия еще не излечилась от болезни под названием «наступательная лихорадка». «Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать, пока немцы нанесут удар первыми!  – сказал Жукову Сталин». В его словах можно увидеть и действие «синдрома 22 июня 1941 года», и страх, что с наступлением сухой теплой погоды немецкие танковые соединения снова начнут прорывать советский фронт там, где пожелают. Удивительнее всего то, что в мае 1942-го, как и в январе того же года, Сталин верил в возможность изгнания немцев с советской территории до наступления нового года. 14 марта он написал об этом Черчиллю. Он говорил это в своих публичных выступлениях, заявлял в приказе по случаю 1 Мая, определяя нынешний этап войны – год 1942-й – «период освобождения советских земель от гитлеровской нечисти». Разделял ли Жуков его оптимизм? Нам это неизвестно. Но известно, что он согласился с планом действий, разработанным Генштабом во главе с тандемом Василевский – Шапошников. По его утверждениям, он громко и открыто протестовал против распыления предназначенных для наступления сил. Он требовал провести одну мощную наступательную операцию – против Ржевского выступа, а на всех остальных участках фронта держать оборону. Тимошенко, со своей стороны, настаивал на проведении наступления на Харьков с Барвенковского выступа на среднем Донце, завоеванного зимой. Сталин поддержал не только проект двух этих наступлений, но добавил в список еще пять: «В Крыму… на льговско-курском и смоленском направлениях, а также в районах Ленинграда и Демянска».

В течение апреля наступление на Харьков станет главным. Тимошенко увидел в этом шанс восстановить свою полководческую репутацию. Как он мог требовать начать наступление в то время, когда разведка докладывала о скоплении крупных танковых сил противника между Гомелем и Днепропетровском, то есть напротив него, на южной половине фронта? Представляется весьма вероятным, что он сам, как и его начальник штаба Баграмян, ввели себя в заблуждение. Оба они не верили данным разведки, потому что были убеждены: эти силы сосредоточены там для наступления на Москву с юга, как говорил Сталин. Вновь синдром июня 1941 года: если вождь сказал… Однако Сталин, будучи человеком недоверчивым, сильно умерил амбиции Тимошенко – Баграмяна и сохранил под прямым управлением Ставки Брянский фронт, которому передавалась основная часть резервов. Действительно, этот фронт прикрывал два считавшихся угрожающими направления на Москву – через Орел – Тулу и Курск – Воронеж. Тем не менее для наступления на Харьков выделили 1200 танков – еще редкого в Красной армии оружия,  – половина которых была сгруппирована в три новосформированных корпуса.

4 мая Жукову сообщили, что Западное направление упразднено, и отныне он теряет власть над Калининским фронтом. Под его руководством остался только Западный фронт. Он, командовавший в феврале третью Красной армии, спустя три месяца остался командующим лишь одной шестой ее частью. Это его обидело, о чем ясно говорит фрагмент его «Воспоминаний», вырезанный цензурой: «Мне, конечно, было понятно – это за то, что не согласился с решением Верховного относительно ряда упреждающих наступательных операций наших войск. Половинчатость решения заключалась, с одной стороны, в том, что Верховный согласился с Генеральным штабом, который решительно возражал против проведения крупной наступательной операции группы советских фронтов под Харьковом. С другой – он дал разрешение С.К. Тимошенко на проведение силами юго-западного направления частной наступательной операции». Могло ли быть так, что Жукова сняли за возражения против наступления на Харьковском направлении? Более вероятно, что это было наказанием за неудачу в февральско-апрельском наступлении 1942 года. Тем не менее нельзя говорить о немилости, скорее это колебания маятника. Вплоть до 1945 года Сталин будет натравливать своих военачальников друг на друга. В мае 1942 года он понизил Жукова, сузив сферу его полномочий; в это же время он возвысил Василевского, назначенного 26 июня начальником Генштаба вместо Шапошникова, и поднял Тимошенко, которому поручил командовать наступлением на главном направлении.