Глава 9 «ТЕБЯ КАК ЗВАТЬ!» — «НИКАК»
На улице смерклось окончательно. Тучи снова сгустились над городом, бульвар потемнел (фонари еще не зажглись), поднялся ветер и зашелестел листвой. Я взял Быстрицкую под руку.
— Вам не холодно?
Она сказала, что не очень. Я стал снимать свою куртку — старенькую, «студенческую».
— Нет, неудобно.
— Бросьте! Если холодно, надо утепляться: это естественно.
— Про меня и так сплетни разводят. Увидят, что я в вашей куртке, совсем заедят.
— Никого ж нет.
— Это только кажется: здесь все всех знают.
Она была в клетчатом платье, через плечо висела сумка. Ветер путал ее волосы, и время от времени она гордо откидывала голову.
— Куда мы идем?
— Я домой, а вы — не знаю. Наверное, провожаете меня.
— Слушайте, это нечестно! Давайте посидим в тепле, в кафе каком-нибудь.
— Не хочу.
Я заступил ей дорогу.
— Раечка, вы только представьте себе: я сейчас приду в номер, я совсем один, и мне будет так грустно. Я не зажгу свет, сяду на кровати и буду плакать горючими слезами.
Она засмеялась.
— А вы свет зажгите!
— Вот видите, какая вы жестокая! — сказал я. — Вы, между прочим, похожи на какую-то актрису: не могу вспомнить, как ее зовут.
— Мне уже говорили, что я напоминаю Барбару Брыльску. Вы не новы. У меня только цвет волос другой. А правда, похожа? Вы тоже это находите?
— Вылитая Барбара, — сказал я торжественно. — Барбара, в кафе пойдем?
— Нет. Вы женаты?
— Женат.
— Странно, обычно говорят, что нет. А почему вы кольца не носите?
— Не люблю.
— Ваша жена тоже не носит?
— Конечно.
— Так изменять удобнее. Вы своей жене изменяете? «Вот черт! — подумал я. — Но другого-то выхода у меня не было: как еще я мог с ней познакомиться? Мы расстанемся добрыми товарищами, но часа два мне придется корчить из себя бог знает что».
— Я люблю ее, — сказал я.
— А она красивая?
— По-моему, да.
— Наверное, красивая. У вас должна быть красивая жена.
— Послушайте, мне совсем не хочется говорить с вами о ней. Давайте говорить о вас. Вот вы такая хорошенькая — наверное, отбоя нет от женихов. «Как я старомодно сказал! — подумал я. — Наверное, так говорил с ней Тарас Михайлович Ищенко». Она скорчила гримаску.
— Поберегите комплименты для жены. А потом… мне никто не нравится.
— Так уж никто?
— Не знаю. Я, наверное, легкомысленная. Здесь есть один парень, он влюблен в меня по уши, ну а мне интересно с людьми, которые рассказывают всякие истории… ну, словом, от которых я что-то узнаю. Здесь же страшная провинция, вы себе представить не можете! А он ревнует.
— Разве что-то узнать можно только от приезжих? Вы читать любите?
— Когда есть свободное время, читаю.
— Толстого читали?
— Какого? Льва? Мы его в школе проходили.
— «Проходи-или»! — передразнил я. — Вы «Анну Каренину» читали?
— К нам приезжал театр, я инсценировку смотрела. Скучища!
— Господи! А «Холстомер»? Когда старый мерин ночью рассказывает лошадям историю своей жизни…
— Нет! — заявила она. — Все Толстые там, Чеховы — они устарели. Они писали не про нас, мы совсем другие.
— Ну, знаете!
— А на вкус и цвет товарищей нет, известна вам такая пословица?
— Известна, — сказал я.
Она спросила меня, не в отпуск ли я приехал. Я изложил свою историю. Она сказала, что завидует мужчинам и что женская доля гораздо скучнее и непригляднее: женщин матросами не берут.
— Давайте посидим на скамейке, если не совсем замерзли, — предложил я.
— Да нет, ничего. Мы сели.
— Правда, возьмите куртку.
— Ну, давайте. А вы?
— Я закаленный.
— Вы имейте в виду: ночью в гостинице бывает холодно. Вы попросите теплое одеяло у Хильды — ну, она меня сменила, — она добрая, даст вам.
— Спасибо. Трудно работать целые сутки?
— Потом отсыпаемся. И на дежурстве можно поспать: у нас только сорок восемь номеров, даром что вестибюль громадина, а трехзначные номера комнат — липа, первая цифра обозначает этаж. Горсовет хочет новую гостиницу строить, та будет многоместная.
— Перейдете туда?
— Не знаю. А вообще-то уехать бы за тридевять земель!
— А мне нравится ваш город: море под боком, и вообще…
— Разве это море! В прошлом году я была на юге — там о'кэй!.. А здесь дождь зарядит и идет месяц. Знаете, как действует на нервы, ужас!
— Тогда уезжайте.
— Никто не берет. Вот вы бы не были женаты, увезли бы меня? — Тоном она дала понять, что это шутка.
— Обязательно, — сказал я.
— Знаете, за что мужчина нравится женщине? За любезность, за то, что он джентльмен и уступает ей. Но он не должен принимать женщину всерьез, тогда с ним легко и приятно. Я вам выдаю наши секреты, да? А тот парень, про которого я говорила, он сухарь, он все понимает только всерьез: давай женимся, давай будем любить друг друга до конца жизни!
— Бывает, — сказал я.
Мы сидели возле детской площадки. Совсем стемнело. Зажглись газовые фонари, дававшие какой-то ядовитый свет. От деревьев упали тени. Мальчуган лет шести возился в песочной куче. Напротив нас — в тени на скамейке белели только лица — устроилась парочка. Он обнимал ее, а она визгливо хохотала.
— Противная она, верно? — кивнула Быстрицкая.
— Зачем так зло? Вы же ее не знаете.
— А вы до-обренький! — протянула она. — Между прочим, вы на несчастливом месте поселились.
— В каком смысле?
«Интересная ассоциативная связь, — подумал я, — «добренький» и — Ищенко».
— Неужели соседи не рассказали?
— Нет.
— Человек, который жил на вашей койке, убит.
— То есть? — переспросил я с глупым выражением.
— Очень просто: у-бит, — повторила она. И мне показалось: с удовольствием.
— За что?
— Откуда я знаю! Только он подлый-подлый был, не зря его стукнули.
«Так», — отметил я. Об Ищенко отзывались по-разному, но такой крайней характеристики еще не давал никто, интересно, что это сделала именно Быстрицкая.
— Вы его хорошо знали?
— Нет.
— Я смотрю, вы любите красить людей в черный цвет. Женщину напротив обхаяли, того человека… Может, зря?
— Не зря, — упрямо сказала она.
— За что вы его так?
— Было за что.
— Он что, приставал к вам?
— Не хочу о нем!
— Ну и не надо. А убийцу-то поймали?
Она зябко повела плечами и, оглянувшись, ответила почему-то шепотом:
— Не поймали.
Я не предполагал узнать сегодня все. Пока надо было просто сориентироваться: я как бы находился в незнакомом лесу и искал тропинку, которая выведет меня к цели. Я кое-что знал об этой тропинке, но пока не мог увидеть ее. А еще я был похож на пеленгационную машину с вращающейся чуткой антенной — она ползет из улицы в улицу, крутится по городу, чтобы выделить среди множества других волну врага, засечь ее, поймать в перекрестие радиусов. Но скорей всего я просто был человеком, который должен знать истину, но не знает ее. И мне было беспокойно.
— Тебя как звать? — донеслось с противоположной скамейки. Даме, сидевшей там, наскучило хохотать, теперь она допрашивала мальчика, который по-прежнему копался в песке.
— Никак! — сердито ответил тот.
— Ха-ха, мальчик Никак!
«Вот и его пока зовут Никак», — подумал я про того, кто убил Ищенко.
— А по фамилии? — продолжала забавляться она.
— Дурак! — сказал в рифму упрямый мальчик.
Дама зашлась от смеха.
«А тот вовсе не дурак», — опять подумал я.
— Ты что в темноте сидишь? Иди домой! — сказала дама.
— Еще чего! — ответил мальчик.
— Его же домой отвести надо, а мы тут сидим, — вскочила Быстрицкая. Она шагнула через барьерчик в песок, присела перед мальчиком, очистила ему ладони от песка. — Пойдешь со мной?
Странное дело: мальчуган не выдернул руки и послушно шагнул на дорожку.
— Держите свою куртку, она сползает у меня с плеч! Сумочку возьмите! Эх вы, кавалер! — деловито командовала они: Потом наклонилась к мальчику: — Где ты живешь?
— Вона! — Он небрежно махнул рукой в сторону высокого дома.
— А зачем по ночам гуляешь?
Мальчик молчал.
— Мамка где?
— На работе.
— Она во вторую смену работает?
— В продмаге, — четко ответил мальчик.
— Есть хочешь?
Он снова не ответил.
Мы вышли с бульвара на улицу. Здесь было много народу, по мостовой катили машины. Быстрицкая велела нам постоять, взяла сумочку и нырнула в открытую дверь булочной. Она вышла, держа в руке плюшку. Мальчик вонзился в булку зубами и благодарно поглядел на Быстрицкую. Мы прошли в темный — колодцем — двор, поднялись на второй этаж. Я позвонил. Нам открыла женщина, повязанная платком. На лестнице было темно, и на нас падала полоса света из двери.
— Я-то собралась бежать искать его! Вот спасибо! Шляется где-то, чертенок, угомону на него нет! Пришла с работы: пустая комната. Может, зайдете, а?
— Нет, нет! — сказала Быстрицкая. — Мы пойдем.
Она стала спускаться вниз. Я шел чуть позади.
«Когда ты приглядываешься к человеку, — учил меня начальник отдела Шимкус, — то предпосылкой должно быть: он невиновен. Старайся сначала доказать это. Так тебе будет легче работать, и так будет лучше для дела. Для людей. Не забывай, что ты работаешь для людей». Самое главное — установить, что за человек перед тобой: никакие анкеты в мире не могут помочь сделать это. Как хорошо, если б в характеристике Быстрицкой было написано: «Может накормить голодного мальчика сдобой и отвести домой». Конечно, это ничего не решало, но все-таки это было кое-что… Я довольно хмыкнул.
— Что вы там мычите? — спросила Быстрицкая.
— Просто так.
— У меня что-нибудь с платьем не в порядке? — Она изогнулась и попыталась заглянуть себе за спину.
— Нет, нет! Это я сам с собой.
Сначала понять, что за человек перед тобой. Потом решать, он или не он!
