Глава 23 ГДЕ БЫЛ ВОЙТИН?

Я действительно решил заскочить на минуту в «Пордус»: может, Войтин объявился? Меня серьезно беспокоило его отсутствие. Но ключ от номера висел на щитке, а когда я отпер дверь, то увидел, что в номер никто не заходил.

Я сел на койку и тупо уперся взглядом в стену. Комната была залита солнцем. Стояла тишина. Только где-то в конце коридора гудел пылесос.

В этом деле было слишком много совпадений. Убитый Ищенко был в пиджаке Пухальского. Потолок в квартире Буша протек в момент убийства. В это же время Войтин спускался за сигаретами. У Суркина был кастет, как две капли воды похожий на тот, которым проломили голову Ищенко. Быстрицкая следила за Ищенко за несколько минут до убийства. Суркин тоже шел за ним. Водитель радзутского автобуса? Здесь целых два совпадения: расписание и пятого — ездка вне очереди. Даже три: Черкиз скрывает знание немецкого языка. Но у него алиби: Ленька. Твердое алиби. А главное, случайное, оно не могло быть подстроено. Н-да… «Пойду на площадь, — решил я. — Посмотрю еще раз на месте». Площадь притягивала меня, как магнит. Кстати, я хотел взглянуть на Черкиза. Я посмотрел на часы: автобус уже пришел. Я выскочил из номера. Быстро спустился по лестнице. Вышел на улицу. «Направо», — сориентировался я. И, завернув за угол, лицом к лицу столкнулся с Войтиным.

Он что-то бормотал себе под нос и глядел мимо меня.

Я окликнул его:

— Алле!

— А, студент, — вяло ответил он.

— Привет! — сказал я и сразу напал на него: — Куда вы пропали? Я уж начал беспокоиться: что-то случилось!

— Что со мной может случиться?

— Хоть бы предупредили, что не будете ночевать.

— Я уже сто лет никого не предупреждаю. Вышел из этого возраста.

— Уезжали куда-нибудь?

— Уезжал.

— Надоело здесь сидеть?

— Ага.

— Ну и как?

— Никак.

Я зашел в тупик. И решил начать с другого конца.

— Хотел выпить, а сосед наш трезвенник. Его святейшеству врачи запретили. Вот я и ждал вас. Может, составите компанию?

— У тебя же был принцип: не пить с утра, — проворчал моряк.

— Какое удовольствие от принципов, если их не нарушать! Это не я, а кто-то из классиков. Но я целиком присоединяюсь. Так что, опрокинем?

— За углом есть автомат. Портвейн «Три семерки» в разлив.

— Идет. А заесть чем?

— Конфетку купишь, если без закуски не научился. Там дают.

Было четверть двенадцатого, и на стоянку автобусов я мог пойти позже. Сейчас важнее был Войтин. Поэтому я побренчал мелочью в кармане, и мы отправились в «автомат».

— Угощаю я! — заявил я категорично.

— Не прыгай. Тебе денежки пригодятся.

— Всем пригодятся.

— Вот не люблю я этих счетов! — сказал Войтин. — Просто терпеть не могу! И молод ты еще со мной спорить и меня угощать. Или у тебя опять принцип?

— Тогда пополам, — сдался я.

Мы зашли в «Пиво-воды», где стояли автоматы. В окошечки были засунуты этикетки от бутылок; они соответствовали содержимому, которым заправляли автоматы. «Портвейн», «Виньяк», «Вермут»… Войтин взял в кассе жетоны. Один сунул мне.

— Потом. — Он отвел мою руку с деньгами. — Потом посчитаемся. Э, стаканы опять грязные?

— Вот привереда! — воскликнула кассирша за стойкой. — Вот Мишка-аристократ! — В ее голосе слышалась явная симпатия к Войтину. — Бывает, почитай, два раза на дню, и кажный раз ему грязные! Вчера только пропустил. А то ведь как на работу ходит!

Он, казалось, не обратил внимания на последние фразы.

— Да? Вообще верно. Алкоголь уничтожает бациллы. — Он нажал кнопку. Внутри автомата что-то заурчало. Из крана пролилась жидкая струйка вина. Войтин поглядел через стакан на свет и чокнулся со мной.

— На пляж не собираетесь? — спросил я и поставил стакан на стойку.

— Чего я там не видел.

— Солнышко, песок горячий. Природа сейчас на высоте.

— Настроения нет. Давай пей!

— Не идет что-то… А настроение появится! Поехали?

— Нет.

— Завтра дождь пойдет! — пообещал я. — Захотите позагорать, будет поздно.

«Да. Завтра… — подумал я. — Завтра будет десять дней как убит Ищенко».

— Я загадывать разучился. Что будет завтра, одному Богу известно. Впрочем, мне тоже, — мрачно сказал Войтин, уставясь себе под ноги в грязный кафельный пол.

— Может, поделитесь? Тогда мы будем знать втроем: Бог, вы и я.

— Что?

— Что будет завтра, спрашиваю?

Он вскинул голову и, прищурясь, посмотрел на меня.

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— Стариться не хочу.

— Тогда не спрашивай. И вообще, был бы ты матросом на моем траулере, я б тебя живо вышколил.

— «…ходит рыба-кит, а за ней на сейнере ходят рыбаки», — пропел я.

— Это верно, — грустно сказал Войтин. — Еще будешь?

— Пропускаю. Куда вы торопитесь?

— На кудыкину гору. К лучшим людям. На тот свет. Удовлетворяет?

— Вроде рано собрались.

— В самый раз.

— Если так запивать будете, долго не проживете, — не выдержала кассирша и сочувственно потрясла пышной прической. — Враз ножки протянете!

— Не каркай, — отрезал он. И вдруг обратился ко мне: — Понимаешь, студент, надо терпение иметь. Это великая вещь. Я был юнгой на «торгаше», мы в Порт-Саид зашли. У трапа стоял полицейский. Босой, на плече ружье. Ружью — лет двести, стреляет на пятьдесят шагов круглыми пулями. Я прошу: «Дай посмотреть». А он щеки надул, сделал страшное лицо и головой качает: «Нет. Нельзя». Я опять прошу, а он гонит меня. Но в полдень он постелил коврик, положил ружье и встал на молитву. Он говорил с Богом. Я спер ружье и разобрал его. Интере-есное ружье… Соль в чем? Я терпенье проявил… Понимаешь, к чему я клоню? А?

Я не понимал, но промолчал.

Кассирша слушала, навалившись грудью на стойку и подперев руками толстые щеки.

— Поставлю точку. Терпенье — великая вещь. Давно пора поставить, — невнятно пробормотал Войтин и посмотрел на свою руку. Сжал в пальцах стакан. Стакан выскользнул на пол. Брызнули осколки. — Эх!

— Я подберу! — закричала кассирша. — Я подберу, не беспокойтесь!

— Впрочем, тебе этого не понять, — сказал Войтин. — Лежи на солнышке. Загорай.

— С этим связано ваше ночное исчезновение? — серьезным тоном спросил я.

Он опять взглянул на меня с прищуром. Оглядел с ног до головы. Я явно пришелся ему не по вкусу.

— Извините, — сказал я, — если что не так.

— Опять за свое? Ты все время извиняешься. Ты пить еще будешь? Нет? Тогда пошли. Я в гостиницу, а ты отправляйся на свой пляж. И не обижайся, не люблю. Привет, толстуха! — крикнул он продавщице.

Мы вышли.

— Вы не слишком оптимистично смотрите на жизнь, — заметил я.

— Ерунда! — он махнул рукой и пошел прочь.

«Слава богу, — размышлял я, направляясь туда, куда шел до встречи с Войтиным. — С ним ничего не случилось. А что могло случиться? Не знаю. Я ничего не знаю. Я ничего, ничего не знаю…» У меня начинали сдавать нервы. Плохо.

Спустя несколько минут я выбрался на площадь. Автобусы стояли впритык друг к другу — огромные, гладкие. Они напоминали стадо доисторических животных.

Возле красного автобуса, стоявшего на отшибе, топтался перед боковым зеркальцем шофер в синей холстинной куртке — плотный лысый человек. Пальцем он раздирал рот, пытаясь заглянуть поглубже. Потом что-то недовольно промычал и сплюнул.

У меня кончились спички, и я подошел прикурить.

— Болит?

— Всю ночь дергал, сволочь!

— К врачу надо.

— А вкалывать за меня кто будет? Дядя? — Он опять сплюнул. Ему было лет пятьдесят.

— Огоньку не найдется?

Он похлопал по карманам куртки и вынул коробок. Я прикурил.

— Благодарствую.

Под подошвой у меня что-то лежало, напоминающее камешек. Я отодвинул ногу. Ключ. Я поднял его.

— Не вы потеряли?

— У меня, парень, ключи на брелочке. Вот. Не такой я человек, чтобы ключи терять.

Я хотел бросить ключ, но что-то заставило меня приглядеться повнимательней: он был необычной формы. Господи, Войтина ключ! Значит, он был сегодня здесь.

Я опустил ключ в карман и подмигнул шоферу:

— Зачем добру пропадать! Может, сгодится в хозяйстве.

Мы стояли возле передних дверей автобуса. Я перевел взгляд на табличку. Автобус был из Радзуте. У окон уже сидели пассажиры.

— Прямо здесь пассажиров выпускаете, когда приезжаете из Радзуте? Не разворачиватесь? — спросил я тоном, показывающим уважение к шоферской профессии. Видимо, это и был Черкиз. У него было крупное открытое лицо, которое портила гримаса: щека дергалась от зубной боли.

— На кой ляд еще разворачиваться!

— Очередь сомнет выходящих.

— Не сомне-ет. Ох!

— Скоро едете?

— Через пять минут. Влезай, ждать не буду.

Та-ак. Ключ Войтина. Это значило… А черт его знает, что это значило! Ясно было одно: Войтину что-то понадобилось в Радзуте. Но что? Что? Еще одно совпадение!

В то утро Черкиз дважды копался в моторе. Мотор расположен в кабине: если поднять капот, с улицы тебя не видно. Он сделал это как бы нарочно, — шоферы не могут сказать, что он был вне поля их зрения один раз. Нет, несколько. Уходил, приходил. Хоть всех опроси. Ну, вертелся тут. Ну, видели: одни — здесь, другие — в диспетчерской. Иллюзия постоянного присутствия. Но мальчик-то в самом деле видел его все время. И когда Черкиз проверял мотор — тоже: пол в салоне выше, чем в кабине. «Я начинаю запутываться в деталях, — подумал я, — и теряю способность отделять главное от второстепенного. Это оттого, что я слишком боюсь упустить его. Так тоже нельзя. Так я и в самом деле его упущу…»

Черкиз снова охнул и повернулся к проходившему мимо шоферу — тот был в такой же синей куртке.

— Здорово, Петр Карпыч! Зуб вот у меня разболелся, паразит, прямо криком кричи. Ночь не спал понимаешь!..

Я отошел от автобуса. Заглянул в диспетчерскую будку: выход один, прямо против стоянки. Тут никуда не скроешься. Все шоферы в синих куртках. «Ну и что? — уныло подумал я. — Это ж не шапки-невидимки». Мальчик видел его все время. Мороженое ждал, а не мяч гонял. Кстати, гонять он не умеет. То есть водит, а по воротам мажет. Мажет? Стоп. Читает запоем, очень много читает. Родители на него не обращают внимания. По воротам мажет. А? Да ну, ерунда. А все же… Это могло быть единственной «прорехой» в алиби водителя, который скрывал знание немецкого языка и пятого ездил не в очередь.

Я вернулся к столбу с расписанием и проводил взглядом автобус, отошедший на Радзуте. Ни Пухальского, ни сопровождавшего его человека Валдманиса среди пассажиров не было.

«Один шанс из тысячи, — думал я, уходя с площади. — Но и его я должен иметь в виду…»