Книга: Операция «Хамелеон»
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16

Глава 15

Роберт развернул «пежо» и нажал на акселератор. Красная пыль занавесом поднялась из-под задних колес и закрыла все — и храм, и бесстыдные скульптуры, и барельефы на гладких откосах дороги.
— В Бинду, пожалуй, сегодня мы все-таки не успеем. Придется ночевать в здешнем рест-хаусе, — не обращаясь ни к кому, произнес Роберт.
Бинда. Петру так не терпелось оказаться в этом городе, в городе, где много лет назад разыгралась трагедия капитана Мак-Грегора.
А ведь то утро, казалось, не предвещало трагедии. Постепенно площадь перед дворцом заполнялась жителями Бинды. Они робко жались к стенам дворца, к стенам суда и мечети, и их белые одежды казались узорами на красном латерите.
Первыми осмелели дети. Один за другим они подходили к солдатам, южанам с побережья Атлантики, окружали их и молча, открыв рты, рассматривали их красные фески, блестящие черные ремни, ботинки на толстой подошве, зеленые обмотки. И конечно же, солдатские ружья.
Дети завидовали солдатам. Да и взрослые северяне, усевшись на корточки в красной пыли, качали головами: эти парни с Юга — вот уж кто ловкачи! Иначе как еще можно устроиться на службу к белым, да еще получить такую чудесную одежду и оружие!
В свою очередь, южане не скрывали своего презрения к этим оборванцам-северянам. Им уже приходилось отбивать атаки точно вот таких же — в белых одеждах, размахивающих луками и с воем мчащихся на каре.
Дураки! Если их аллах дал им только отравленные стрелы, то бог белых Джизус дал европейцам ружья-машины по имени «максим». А значит, Джизус был сильнее аллаха, и не этим рабам эмиров было тягаться с «маста Дунканом».
Капитан Мак-Грегор нетерпеливо посмотрел на часы:
— Что-то наш хозяин задерживается!
Лейтенант Дэвидсон улыбнулся и пожал плечами:
— Восточный владыка! Они никогда не торопятся. Впрочем...
Он выжидательно посмотрел на капитана:
— Если хотите, я могу его поторопить. Мне приходилось бывать прежде в этом городе, да и во дворце тоже.
Мак-Грегор зевнул и потянулся в кресле:
— Извините, я сегодня плохо спал.
Он лениво передвинул тяжелую кобуру с бедра на живот.
— Ладно, все мы отоспимся на том свете. Не торопитесь, милый Дэвидсон. Мы пошлем еще раз нашего проводника... Эй, Абдулахи!
Толстяк проводник подкатился на коротких ватных ножках. У него почти не было шеи, голова была большой и круглой, как тыква. На безусом бабьем лице зазмеилась подобострастная улыбка:
— Йе, са.
— Не нравится мне этот парень, — тихонько сказал по-французски лейтенант. — Слишком он хитер. Я ему не доверяю.
— А кому вы здесь можете доверять, — по-французски ответил Мак-Грегор. — Вы не служили в Индии — там еще хуже.
Он перешел на английский язык, обращаясь к Абдулахи:
— Вы еще раз пойдете во дворец и скажете эмиру, что я его жду.
— Йе, са... — поклонился толстяк. — Йе, са.
Он попятился, не разгибая спины, потом проворно повернулся и с неожиданной для толстяка резвостью почти побежал к дворцовым воротам.
— Распорядитесь насчет караула, лейтенант. Я подам знак, когда вы будете арестовывать этого упрямца.
Дэвидсон кивнул.
И в этот момент из дворцовых ворот выехал отряд всадников. Впереди на белом коне в высоком деревянном седле ехал эмир Бинды. Рядом катился на коротких ножках Абдулахи.
Почему вдруг здесь, именно здесь, в зарослях около Огомошо, Петр так ясно представил себе эту картину? Почему сухие строчки, прочитанные им в библиотеке Луисского университета, вдруг приобрели такую реальность?
 
Рест-хаус оказался небольшой гостиницей. Собственно, состоял он из четырех одноэтажных домиков, разбросанных на просторной зеленой лужайке.
В центре лужайки стоял домик побольше, под деревом-«зонтом», ветки которого, толстые, мощные, росли четко разделенными этажами: первый, второй, третий, четвертый... Толстые, мясистые и большие листы напоминали фикус или магнолию. Так показалось Петру.
Здесь помещалась контора — маленький закуток, в котором дремала массивная гвианийка в модном парике — прямые волосы, расчесанные на пробор.
Она любезно поздоровалась и предложила заполнить небольшие анкетки: кто, куда и откуда едет, постоянный адрес.
Затем старательно переписала имена мелом на черную доску на стене, разграфленную и пронумерованную.
— Шале номер два, комнаты «эй» и «би», — объявила она, выкладывая из ящика своего письменного стола тяжелые бронзовые ключи. — Первый дом отсюда направо...
Она нажала кнопку на столе. Буквально через несколько секунд из соседней комнаты выскочил молодой парень в белом фартуке.
— Йе, ма...
— Проводи джентльменов, — властно приказала ему толстуха. — Номер два.
— Йе, ма, — повторил парень, выжидающе глядя на приезжих.
— Машину водишь? — спросил его Роберт, подбрасывая в ладони ключи.
— Йе, са...
— Тогда лови!
Парень ловко подхватил брошенные ему ключи.
— Отгони машину к шале и принеси мне ключи сюда. Мы будем в баре.
От конторки, из небольшого холла перед нею, двери вели направо и налево. На левой двери была прикреплена черная стеклянная табличка с белыми буквами — «Столовая». На правой такая же табличка — «Бар».
Роберт уверенно толкнул эту дверь. За ней оказалась небольшая и тесно заставленная комнатка, разгороженная почти наполовину стойкой бара.
Бармен был толстый, с физиономией экс-боксера. Он носил белую куртку с короткими рукавами, и на его мясистой руке сверкал массивный браслет низкопробного золота.
Стены были увешаны рекламными плакатами — пиво «Стар», авиакомпании «Сабена», «Алиталия» и «Гвиания-эйруейс».
Кроме дюжины высоких стульев у стойки, в комнате стояло четыре столика, окруженные низкими грубыми креслами местного производства, с грязноватыми пестрыми чехлами, не скрывающими продавленности пенопластовых подушек.
За одним столиком сидело человек пять гвианийцев. Судя по их громким и возбужденным голосам и десятку пустых бутылок «Стар», они сидели здесь уже давно и были изрядно на взводе.
Роберт выбрал столик в противоположном углу. Когда все уселись, он поманил пальцем бармена, тот лениво вышел из-за стойки.
— Йе, са? Пиво?
Он приветливо кивнул Афораби, что-то спросил его на местном языке, затем одобрительно кивнул австралийцу и Петру. Афораби улыбнулся:
— Он спросил, купили ли вы что-нибудь. Он тоже член «Мбари-Мбайо». Он актер.
Бармен обнажил в улыбке громадные белоснежные зубы.
— Да у вас тут прямо Парнас! — усмехнулся Роберт и щелкнул пальцами. — Сплошные служители муз.
— Да, сэр, — продолжая широко улыбаться, кивнул бармен. — Искусство — это лучше, чем политика.
Он с неодобрением поглядел на спорящих в углу гвианийцев.
Страсти там заметно накалялись, и экс-боксер, видимо, нашел, что настало время вмешаться. Он грозно выпятил брюхо, упер свои тяжелые ручищи в мясистые бока и зычно объявил:
— Джентльмены, не забывайте правил нашего заведения!
При этом он поднял руку и ткнул мясистым пальцем в направлении самодельного плакатика, на котором было написано:
«Здесь не говорят о политике».
Спорщики, видимо, уже имели возможность убедиться, что слова бармена не расходятся с делом. Они сразу же замолчали и принялись допивать свое пиво.
Вернувшись к стойке, бармен выставил перед собой три бутылки пива и три кружки. Ловким движением сняв пробки, он взял в обе руки по бутылке и опрокинул их в кружки. Зашипела пена.
— Готово, джентльмены!
Он принес две кружки, поставил их перед Афораби с Робертом.
— Сейчас, са... — извинился он и поспешил к прилавку за третьей.
— А тебе чего здесь? Это для того джентльмена, — набросился он на одного из членов компании, подошедшего тем временем к бару. — И не хватай чужое пиво!
Тот что-то пьяно забормотал и потащился назад к собутыльникам.
— Сервис! — заорал он, как только плюхнулся в кресло.
После первых же глотков Афораби заметно оживился. Глаза его заблестели, речь стала свободнее. Он заговорил о себе.
— Вы спросили меня, сколько я зарабатываю в месяц...
Он смотрел на Петра.
— Я зарабатываю мало... Вот так иногда заезжают европейцы, как вы, что-нибудь покупают. Как-то приезжал богатый американец — заплатил мне сто фунтов за один эстамп вместе с доской, на которой я его резал. И тут же приказал уничтожить эту доску, чтобы один-единственный оттиск был только у него...
Афораби отпил пива и вздохнул:
— Что же, это его право; а сто фунтов — хорошие деньги. У меня ведь жена и сын. Я заплатил вперед за его обучение в школе. Потом я делал стены бензоколонки. Вы их видели — колонка у клуба. Тоже были деньги.
Он жадно выпил сразу полкружки.
— Но иногда мне хочется уйти назад, в мою родную деревню за тридцать миль отсюда, и жить жизнью моих родителей, моих предков. Сажать ямс и веселиться на празднике урожая, ходить на охоту и копить деньги на вторую жену... Но я не могу этого сделать!
Он заметно опьянел, и Петр удивился, насколько он был слаб.
— Я не могу этого сделать потому, что я не могу уже жить так, как жил раньше! Мисс Карлисл несколько лет назад ездила по бушу и собирала ребят, у которых она находила способности к искусству. Потом она давала нам кисти и говорила — рисуйте! Нам, никогда раньше не знавшим, что такое масляные краски и гравировальная игла! Мы должны были «самовыражать» свои способности, не испорченные ничьими влияниями... Потом были выставки, мы ездили за границу...
Он допил кружку и махнул бармену:
— Я угощаю!
— Не надо, — вдруг мягко сказал ему Роберт, кладя ладонь на его руку. — Сегодня угощаем мы...
На этот раз бармен принес еще три бутылки — прямо на стол, предоставив им самим наливать пиво в свои кружки. Мимоходом он включил фен. Тяжелый пропеллер медленно повернулся под потолком раз, другой, все быстрее и быстрее...
В углу опять громко спорили на местном языке. Петр прислушался к незнакомой речи, удивительно мягкой и музыкальной. Спорящие все время повторяли английские слова «всеобщая забастовка». И Петр вдруг почувствовал необъяснимую тревогу, будто все, о чем говорилось там, в углу, касалось лично его.
— Нам пора...
Роберт тревожно коснулся его плеча.
— Что с вами? Вы заболели?
— Не знаю. Просто знобит. Наверное, от фена.
Афораби смотрел на него глазами, расширившимися от ужаса.
— Это... Ошун, — запинаясь, произнес он. — Я не должен был водить вас в храм...
Петр с усилием рассмеялся:
— Ерунда! Перегрелся днем. Я же еще даже по-настоящему не акклиматизировался, а уже гоняю по стране. Кстати... (он посмотрел на часы), вам, кажется, опять попадет: мы должны были быть у мисс Карлисл полчаса назад.
Афораби поспешно допил остатки пива и вскочил.
«А все-таки он ее боится», — подумал Петр.
Роберт встал не торопясь, медленно отсчитал деньги и положил их на стол.
— Но почему бы вам действительно не вернуться домой в деревню? — спросил он Афораби, продолжая прерванный разговор. — Что держит вас здесь? Мисс Карлисл?
Афораби опустил голову:
— Я ненавижу ее. И все мы, те, кто в клубе, мы все ненавидим ее. Она испортила нас. Она наслала на нас джу-джу, она сделала что-то с нашими душами. Мы не можем больше жить без «Мбари-Мбайо» — никто, ни я, ни он...
Он кивнул на бармена, сгребающего, словно лопатой, своей широкой ладонью монеты, оставленные Робертом.
Они вышли на высокое цементное крыльцо, и сразу же их охватила влажная, липкая темнота, оглушил звонкий треск мириад цикад.
Парень — тот самый, которому было поручено отогнать машину, — выскочил следом за ними и словно растворился во тьме. Затем где-то неподалеку заурчал мотор, разом вспыхнули два белых столба — свет фар уперся в крыльцо.
Роберт протянул монету, парень взял ее и вежливо открыл перед ним дверцу машины.
— Добро пожаловать, са...
Петр откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
Опять начался озноб.
...Машина остановилась у двухэтажного дома, сквозь маленькие окна которого тускло светилось электричество.
— Здесь, — сказал Афораби и первым вылез из машины прямо в грязь, рядом с водяной колонкой, из крана которой текла, не переставая, вода.
Из единственной двери появилась девочка-подросток с керосиновой лампой в руках.
— Мадам ждет вас, — сказала она и сделала неуклюжий реверанс.
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16