Демин спал плохо, утром чувствовал себя невыспавшимся, разбитым. Подобное случалось с ним, когда дело разрасталось, теряло очертания, когда с каждым допросом возникали все новые участники событий, единственно верного пути не было, а все достигнутое, собранное было второстепенным.

С детства запомнилась ему сказка, даже не сказка, а один ее мотив. Было совершено преступление — убила злая мачеха девушку и зарыла в темном лесу. Вырос на этом месте куст бузины. Как-то пришел в лее мальчик, срезал ветку, сделал из нее свирель. И запела свирель человеческим голосом, и узнали люди о злодействе...

Каждый раз, принимаясь за очередное дело, Демин ловил себя на том, что многие предметы как бы говорят ему что-то, но невнятно, намеками. Иногда ему удавалось сразу понять их, но чаще приходилось долго гадать, что же хотела сказать свирель, что значило то или иное слово.

И сейчас, листая тощую папку уголовного дела, Демин видел и молчаливую ухмылку молотка, слышал и хриплый хохот пламени, тонкий писк зеленых ворсинок на ветру, но ничего внятного они не говорили, и это убеждало его, что работы предстоит много, что до развязки еще далеко, что будут неожиданности и загадки, поскольку события не связывались, не объяснялись просто и ясно. А все должно объясниться просто и ясно...

Захлопнув дело, Демин позвонил в криминалистическую лабораторию.

— Евграшкин? — узнал он заведующего. — Демин беспокоится... Что слышно со строительным раствором?

— Значит, так, запоминай... В обоих пакетах совершенно одинаковый раствор. Словно насыпан из одного совка. Структура песка, марка цемента, процентное содержание и того и другого... В общем, судя по обстоятельствам дела, туфли побывали в одной луже.

— Ясно. А что ты скажешь о портках гражданина Мамедова?

— Штанишки пострадали совсем недавно. На них кровь еще не просохла.

— Все-таки кровь, — обронил Демин.

— Более того, кровь принадлежит не одному человеку, а, по крайней мере, двоим. По группам совпадает с кровью Свирина и Дергачева. Кроме того, слегка обгорели штанишки. Прямое соприкосновение с огнем. Я тебя порадовал?

— Скорее озадачил.

— Стараемся! — рассмеялся Евграшкин.

Демин положил трубку и тут же позвонил медэксперту.

— А, Демин! Я уж звонил тебе спозаранку, но телефон молчал.

— Знаешь, твой бодрый голос внушает мне большие опасения.

— Чего же ты опасаешься?

— Даже не знаю, но в этом деле меня все время подстерегают неожиданности.

— Считай, что ты с ними еще не сталкивался. Ты как там, сидишь, стоишь? Если стоишь — усаживайся попрочнее, ухватись за батарею парового отопления и держись. При вскрытии Дергачевой... найдено золото.

— Не понял?

— Внутри у нее оказалось золото. Она проглотила знак зодиака. Между прочим, Водолей. Хороший такой золотой кулон, без цепочки, правда.

— От чего наступила смерть?

— Удар по голове твердым тупым предметом. Небось уже ищешь, кулончик-то?

— Впервые слышу, — признался Демин. — До сих пор в деле золото не возникало. А оно, оказывается, вона где...

— У тебя такой растерянный голос, что я, пожалуй, не буду больше ни о чем спрашивать. Но через денек-второй обязательно позвоню. Интересно, куда ты этот кулончик сумеешь пристроить. Будь здоров.

Демин положил трубку, да так и остался сидеть, не выпуская ее из руки. Дело приобретало новый оборот. До сих пор все его мысли вертелись вокруг Жигунова, Мамедова и Борисихина. Теперь явно наметился поворот...

Мог ли совершить преступление Жигунов? Отец поступил очень некрасиво по отношению к его молодой жене. Это мы установили. Сын дал старику по физиономии и покинул его дом. Год назад. Следовательно, страсти позади, чувства пришли в некое спокойствие. Отец пьяный приходит к нему на работу. Сын вынужден отвести его домой. На работу не вернулся. И Свирин, который его сопровождал, тоже не вернулся. Остались в доме старика. Зачем? На что надеялся молодой Жигунов? Помириться? Вряд ли. Решил, что хватит обижаться на отца? Может быть. Во всяком случае, жене он об этом не говорил. Можем ли мы, не нарушая закономерностей бытия, допустить, что именно Жигунов совершил преступление? Можем. Если предположить, что отец припомнил прошлое, посмеялся над сыном или над его женой, тот мог потерять самообладание. В таком случае как объяснить количество пострадавших? Убирал свидетелей? Для этого нужно слишком уж озвереть, Жигунов не похож на человека, который может пойти на подобное. Не отвергая такой возможности, сомневаясь в ней, почти в нее не веря, тем не менее отбрасывать ее не будем...

Теперь, гражданин Мамедов, давайте поговорим с вами. Здесь все сложнее. Старик задолжал вам две тысячи рублей. Он пообещал продать дом и не продал, обманул. Деньги спустил, вел себя оскорбительно. Могли ли вы, гражданин Мамедов, потерять самообладание? Могли. У вас серьезные основания ненавидеть старика. И если на вашем пути оказались его пьяные гости, которые, возможно, вели себя без должного уважения, вы вполне могли совершить то, чему все мы являемся печальными свидетелями. Правда, ваша подруга, белокурая красавица, утверждает, что вы посидели за столом и ушли. Поверим. Идем дальше. Вы расстались с ней вскоре после того, как ушли из дома. А не вернулись ли вы в дом Жигунова? Простите, гражданин Мамедов, за подозрительность, но как вы объясните появление столь ужасных следов на брюках? Разговор у нас об этом впереди, но что бы вы ни сказали, какие бы доводы ни привели и каких бы свидетелей ни поставили передо мной, перешибить столь красноречивые свидетельства вам будет трудно. Мужайтесь, Мамедов.

А что движет вами, уважаемый товарищ Борисихин? Что заставляет поступать так или этак? Жена? Вы ее любите? Да, похоже на то. А она вас? Возможно. Итак, вы ищете свою жену. Обошли несколько мест, не нашли, и вот вы у Жигунова. Вам говорят, что здесь ее нет. Вы не верите, вламываетесь в чужой дом, бегаете по комнатам. Из этого можно заключить, что состояние ваше было весьма далеко от спокойного. В одной половине вы видите стол, пьяных людей, во второй половине находите свою жену. Это повод для безрассудных действий или не повод? Это повод, Борисихин. Тут уж самый тихий человек схватится за молоток. А теперь давайте обсудим ваше несколько странное поведение после пожара. Вы были в больнице и скрываете это. Иначе как объяснить, что строительный раствор на ваших туфлях полностью совпадает с раствором, оставшимся на моих туфлях? Если у вас такое объяснение найдется, с удовольствием его выслушаю. Что вам понадобилось в больнице? Почему вы крались к палате, в которой лежат пострадавшие? Хотели убить? Мне не верится, но тогда как все понимать?

Демин не успел ответить на свой же вопрос — раздался звонок. Это был Гольцов.

— Валя! Мы тут кое-что узнали о Дергачеве. Если тебе интересно, могу... А?

— Давай, Юра!

— Значит, так... Этот тип когда-то закончил коммунальный техникум. Последние несколько лет работал слесарем при домоуправлении. Имел обыкновение просить взаймы — двадцать копеек, полтинник, не больше. Но и не отдавал. Год назад женился. Жена примерно того же пошиба. Работала в ресторане официанткой. Как , сам понимаешь, небезукоризненно. Не всегда сил хватало смену до конца выстоять... Но жили мирно. Передо мной сидит человек, который утверждает, что Дергачев продавал золото.

— Не понял?

— Я так и знал, что ты с первого раза не поймешь. Повторяю. На своем участке, в доме, который он обслуживает, Дергачев продавал золото.

— Кольцо?

— Кольца, — поправил Гольцов. — Кулоны. Цепочки.

— Ты говоришь о том самом Дергачеве, который клянчил у жильцов двугривенные? — несколько ошарашенно спросил Демин.

— И гривенники тоже.

— Кто же сидит перед тобой?

— Слесарь из того же домоуправления. Очень хороший человек, разговорчивый, знающий, мы с ним подружились, верно, Коля? Он подтверждает мои слова.

— Откуда у Дергачева золото?

— Этого Коля не знает. Он говорит, что сказал бы, но не знает.

— Я вижу, у тебя хорошее настроение?

— И у Коли тоже! — рассмеялся Гольцов.

— Приезжайте. Жду.

— Коля не может, он на дежурстве. Вот освободится, тогда с удовольствием.

— Не надо, я выезжаю.

— Отлично! Мы в двенадцатом домоуправлении. Это рядом со сквером, знаешь?

Слесарный участок располагался в подвале пятиэтажного дома. Спустившись по ступенькам, Демин и Гольцов оказались в сумрачном помещении, огражденном массивными бетонными блоками. Тут же тянулись трубы отопления, в темноте светились глаза бродячих кошек. Человек, который возился с какой-то трубой, зажатой в тиски, и был, очевидно, слесарем Колей.

— Давайте знакомиться, — начал Демин. — Валентин.

— Николай. — Слесарь протянул сильную сухую руку, улыбнулся смущенно.

— Что-то отмечали? — спросил Демин.

— Отмечали... За упокой души Тольки Дергачева выпили.

— А-а... Тоже надо. Говорят, разбогател ваш Дергачев перед смертью?

— Черт его знает! — воскликнул Николай. — Сами диву даемся. Вечно в скверах бутылки подбирал, здесь отмывал, потом сдавать носил... А вчера смотрю — золото в руках. Откуда, спрашиваю. Да так, говорит, по наследству досталось.

— Раньше не видели у него золота?

— У Дергачева, что ли? Да я никогда не видел у него десятки одной бумажкой. Позавчера собрались по случаю женского праздника... И Дергачеву кто-то по шее дал — не внес трешку за общий стол. Не было у него трешки. Правильно. — Николай медленно водил в воздухе указательным пальцем, высчитывая, когда же разбогател Дергачев. — А вчера, значит... Да, вчера он был при деньгах. И золотом хвастанул, не удержался, слабак. Как я понимаю, такими вещами хвастать не стоит. По-честному они достались или еще как, все равно не стоит показывать всякой шелупони вроде меня.

— Ну! — запротестовал Демин. — Это вы напрасно.

— Не надо, — раздельно произнес Николай и выставил вперед ладонь, словно не подпуская слова, которые еще мог произнести Демин. — Кто я есть — известно! Меня любят, когда вода потечет, когда кран прорвет... И так далее. А если у человека все в порядке, он знает мне цену. И я тоже ее знаю. Невысокая цена.

— К Дергачеву в тот день приходил кто-нибудь? — спросил Гольцов.

— Да, был один тип... Говорит, Дергачева ищу, не здесь ли работает... Отошли они в сторонку, пошептались, пошушукались... На мой взгляд, он и принес золото.

— Как вы думаете, зачем?

— И думать нечего — для продажи. Не носить же. — Николай рассмеялся. — Представляю себе Дергачева в золоте!

— Почему вы решили, что для продажи? Может быть, он хотел передать кому-то?

— Так ведь Толька тут же мотанулся по нашим жильцам! Мы бываем во всех квартирах, знаем, где можно золото предложить, где ничего предлагать не надо...

— Ему удалось что-то продать?

— А как же! Он сам мне сказал! В общем, такие у него дела — зашел в пять квартир, в трех купили. Чем не психолог! Обойдите сейчас двадцать квартир и не сможете продать ни одной золотинки.

— Не пойду, — сказал Демин, смеясь. — На слово поверю. Вы не знаете, кому именно продал?

— Если так, чтоб меня к этому делу не припутывать, то могу поделиться соображениями...

— Договорились.

— Зайдите в двадцать третью квартиру, в восемьдесят седьмую, в девяносто пятую загляните... Авось вам и повезет.

— Вы видели золото, можете описать эти вещички?

— Издалека, и то в его руках... Обычные вещицы.

— Вы бы не назвали их старинными?

— Кто их знает, нет у меня ни старого золота, ни нынешнего.

— Много было золота у Дергачева?

— Если говорить о том, что я видел... В ладошке все вмещалось. Вещиц семь-восемь... Попросил я у него, продай, дескать, знак зодиака, дочке хотел подарить... Бери, говорит, три десятки с казенной цены ради большого уважения к тебе, это ко мне, значит, сброшу... Но там и без трех десяток для меня многовато оказалось.

— Не взяли? — уточнил Демин.

— Нет, не взял. В двадцать третьей квартире остался зодиак.

— Это вам Дергачев сказал?

— Нет, сам догадался. Он пришел от них, из двадцать третьей, а я и говорю, что, мол, дай кулончик, дома жене покажу, может, и возьмем. А он мне в ответ, что, дескать, был кулончик, да весь вышел. Вот я и догадался, что загнал его Толька. А золото вона как обернулось — погиб парень. А не должен был погибнуть, не должен, — задумчиво проговорил Николай, — Рановато ему...

Демин прошел по мастерской, потрогал тиски, молотки, взвесил на руке разводной ключ, поковырялся в ящике с инструментом.

— Ладно. Теперь о том посетителе, который пришел вчера к Дергачеву.

— А я его не знаю. Первый раз видел.

— Очень хорошо. Значит, запомнили.

— Запомнил. Высокий, молодой. Волосы до плеч, чистое лицо, бровастый...

— Одежда?

— Ну... По нынешним временам неплохо одет... Кожаная куртка черная, шапка мохнатая...

— Мех не запомнили?

— А черт его знает, какой у нее мех! Вроде рыжая... Хотя нет, черная. Да, и джинсы — все как положено.

— Рост?.

— Вот тут не ошибусь — длинный парень, под сто девяносто — это точно.

— Возраст?

— Лет двадцать, может, на год-два больше.

— Дергачев честный человек? — повернул разговор Демин.

Николай с удивлением посмотрел на следователя, видно, не смог быстро переключиться на новую тему, помолчал и уже этим погасил неожиданность вопроса.

— Трудно сказать, — проговорил Николай с какой-то скорбной улыбкой. — Каждый в это слово вкладывает свое. К примеру, скажу вам одно, вы поймете другое, по-своему... Среди отчаянных воров есть честные люди, по-своему, конечно, честные. Дергачев... Так и остался должен мне пятнадцать рублей, хотя отдать обещал еще полгода назад. Но у меня нет обиды, все правильно, я сам не торопил. Вот он золото бросился по квартирам предлагать, как я понимаю, нечестное было золото... Но Дергачева считаю честным человеком. Он не подлый. Пообещает — сделает, попросишь — не откажет. Он мог догадываться, что это золото краденое, но я не могу себе представить, чтобы при расчете Толька попытался бы обмануть, зажулить десятку... Нет. Как-то я в халатике своем четвертную забыл, в кармане. А потом приболел, не было меня здесь недели две. Прихожу — халатик на месте, а четвертной нет. И спросить не с кого — народу здесь бывает до чертиков — пацаны забегают, жильцы, иногда ребята из других домов в домино собираются поиграть, местные умельцы приходят постругать, привинтить... В общем, не у кого спросить. Я и не спрашивал. Дергачев сам признался. Халат, говорит, как-то надел, а в нем деньги, пришлось выпить за твое здоровье, поскольку болел ты и остро нуждался в дружеской поддержке. Отдал, все деньги отдал.

— Другими словами, честность внутри узкого круга?

— Да, — простодушно подтвердил Николай. — Да. А много ли стоит честность другая, за пределами узкого круга?

— Но есть честность и по большому счету, — заметил Гольцов.

— Самый большой счет — это честность перед самим собой, — резковато ответил Николай. — Главное, чтобы ты сам себя в бессонную ночь не упрекал в подлости. Вот это самый страшный счет. Чтобы люди, с которыми ты каждый день встречаешься, не проклинали тебя, не плевали вслед. Вы знаете более высокий счет?

— Сдавайся, Юра, — сказал Демин, чтобы разрядить обстановку. Он увидел, что Николай уж больно всерьез произнес последние слова. — Сдавайся, Юра. Нет более высокого счета, чем честность перед самим собой. Потому что здесь никакие отговорки тебя не спасут, никакие оправдания не помогут.

— Вот именно! — обрадовался Николай пониманию.