СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ
В погребальной камере уже было все прибрано, расчищено. Горшки, оказавшиеся очень красивыми глиняными вазами с цветной росписью, аккуратно выстроились вдоль стен.
Рабочие начали поднимать плоскую, без всяких украшений крышку саркофага.
– Почему на ней никаких дат? – пробормотал Альварес.
В саркофаге покоился скелет, сплошь усыпанный нефритовыми бусинками. Они так и засверкали, весело заискрились в свете фонарей.
Археологи, не мешкая, принялись за работу: фотографировать, размечать место раскопок веревочками на квадраты, чертить схемы. Все делалось в строгой, раз и навсегда установленной последовательности. Они работали молча, только изредка обмениваясь короткими замечаниями, с привычной точностью, все больше восхищавшей Андрея.
Измерили величину скелета.
– Сто семьдесят сантиметров, – задумчиво пробормотал Альварес. – Для майя довольно рослый мужчина. И уже пожилой, судя по суставам, а?
– Пожалуй, – согласился Андрей. – А кто он – жрец или правитель?
– Может, найдем позднее визитную карточку. А пока гадать не будем. Что ты там копаешься, Франко?
– Зубы у него окрашены в красный цвет, – ответил помощник.
– Ну-ка, ну-ка, – отодвинул его в сторону профессор. – Посветите-ка мне получше. Странно. Окрашены, но не инкрустированы и не подпилены против обыкновения. Довольно необычно для взрослого мужчины, да еще занимающего высокий пост…
Археологи приступили к разборке украшений. Каждую бусинку надо было осторожно перенести на чистый лист бумаги и записать, где именно она лежала.
Андрей не стал им мешать и вышел на свежий воздух.
К вечеру Альварес так устал, что без сил повалился на траву возле костра и есть даже ничего не мог, только пил крепчайший кофе чашку за чашкой.
– Вы не уснете, – пытался остановить его Андрей.
Но Альварес только отмахнулся.
Немножко придя в себя, он спросил:
– Ну, а ваша как добыча? Довольны?
Андрей развел руками, невольно посмотрев туда, где в самом надежном месте, под навесом, покоились тщательно упакованные и обернутые в несколько слоев непромокаемой пленки пробирки с образцами.
Альварес перехватил его взгляд и понимающе усмехнулся.
– Долго придется ждать результатов?
– Месяца два-три.
Профессор покачал головой и вздохнул.
– Слыхал, Франко?
– Да, вам полегче, – тоже вздохнул Андрей. – Уже, наверное, многое ясно. Интересные находки?
– Находки, конечно, любопытные, гробница да еще с жертвенным захоронением. И такая отличная керамика! Но и мне нужно время, чтобы как следует разобраться. Кое-что озадачивает…
– Что?..
– Да всякие непонятные мелочи, трудно их даже объяснить неспециалисту. Простите меня, мой друг, но при всем моем уважении к вам, я все-таки, согласитесь, не могу считать вас знатоком археологии…
– Конечно, конечно, я профан.
– Вот эти зубы. Почему они не украшены инкрустациями и не подпилены, как было обычно принято у древних майя при похоронах знатных людей?
– Может, этого жреца хоронили в спешке?
– Возможно, – кивнул Альварес и погрозил Андрею пальцем. – Я вижу, куда вы гнете! «В спешке – значит, возможно, была эпидемия, некогда хоронить даже знатных людей по всем правилам ритуала». Так ведь? Искушают подобные мыслишки?
– Искушают, – признался Андрей.
Франко тихонько засмеялся.
– Вот это-то и плохо! Плохо, когда начинаешь рассматривать факты под заранее определенным узким углом какой-то излюбленной теории. Надо смотреть на них без всякой предвзятости, а то можно многого не заметить, самое важное упустить. Есть такие факты, что допускают несколько толкований, – и если заранее выберешь одно, более подходящее для своей гипотезы, то остальные невольно начнут казаться сомнительными, не стоящими внимания. Ты слушай нас, Франко, – вдруг повернулся он к помощнику. – Есть за тобой такой грех.
– Я слушаю, профессор.
– Так что каждую гипотезу надо испытать на прочность, искать во вновь обнаруженных фактах то, что ее может опровергнуть, а не подтвердить. И если при всем желании опровергнуть свою гипотезу не удается, тем лучше для нее: значит, она ближе к истине.
Он помолчал, глядя в огонь, потом добавил, словно забыв обо всех окружающих и беседуя сам с собой:
– На саркофаге никакой даты… Орнамент на вазах говорит о несомненном тольтекском влиянии. Хм…
– Может, гробница поздняя? – насторожился Андрей.
– Нет, пирамида древняя. Седьмого века, не моложе.
– Значит, опять признаки чужеземного вторжения?
– Вот видите, как вы сразу… Налетаете, будто с ножом к горлу: да или нет, – усмехнулся профессор. – Не станем спешить с выводами. Вы делайте свои анализы, а мы будем проверять и взвешивать каждую находку. Будем работать параллельно, но независимо. Так лучше для выяснения истины. А пока – спать, завтра тоже будет много работы.
Да, работы археологам предстояло немало. Надо было не только закончить разборку всех находок, но и тщательно осмотреть, описать и сфотографировать все лестницы и коридоры, устроенные в толще пирамиды. Раньше археологи ограничились лишь самым беглым их осмотром, чтобы дать Андрею возможность поскорее проникнуть в погребальную камеру и взять там анализы, пока в гробницу не забрались вездесущие современные микробы.
Вещи, найденные в камере возле саркофага, были все мелкие. Их разборка и описание оказались делом весьма тонким и кропотливым и требовали много времени.
В расписных вазах лежали драгоценные украшения из жемчуга и нефрита. В одной из них археологи нашли странные маленькие косточки с резными изображениями: в лодке сидят смеющаяся игуана и собака. А вот попугай беседует с богом солнца…
В другой вазе нашли два маленьких золотых диска. На одном была изображена боевая схватка, на другом – сцена жертвоприношения, к сожалению, попорченная.
Альварес сразу насторожился:
– Золото… И работа слишком тонкая, явно позднего происхождения…
– А эти сражающиеся воины очень похожи на тольтеков, – вставил Франко. – Вы не находите, профессор?
– Пожалуй, ты прав.
Альварес и Франко пропадали в камере целыми днями. Иногда Андрей помогал им. Но теперь у него были свои заботы. Снова и снова он проверял, хорошо ли упакованы пробы.
Ведь пробирки, стекло – долго ли их побить. И закупорка должна остаться совершенно герметичной, пока он не откроет их в лаборатории.
Что же он узнает тогда? Оживут ли древние микроорганизмы через столько веков?
Микробы – вероятно. Они живучи, особенно спорообразующие бактерии. Живые споры находят во льдах вечной мерзлоты. Они способны годами, если не веками, существовать даже в космическом пространстве и переноситься с планеты на планету.
Но вот вирусы… Мы ведь еще так мало знаем, если признаться честно, об этих мельчайших представителях живого, состоящих порой из одной-единственной молекулы. Даже не решили толком – существо это или вещество? Куда их отнести?
Вне чужого организма, вне живой клетки вирусы совершенно безобидны. Они не проявляют ни малейших признаков жизни: не питаются, не размножаются, не двигаются – ведут себя как мертвое вещество и могут стать даже кристаллами. Но, встретившись с чувствительной к ним клеткой, они вдруг преображаются и становятся активными живыми существами. Теперь они способны изменяться и передавать свои свойства по наследству, могут двигаться и размножаться с чудовищной быстротой – пока не убьют эту клетку.
А затем вирусы опять вернутся в мир неживой природы – надолго ли?
К счастью для человека, многие болезнетворные вирусы все-таки не могут вечно прятаться в своей коварной стадии неживого вещества. В конце концов, не встречаясь слишком долго с живой клеткой, они действительно погибают – уже окончательно и невоскресимо.
Но Андрею как раз и нужно их воскресить! Если в пробах есть в самом деле древние вирусы, удастся ли их обнаружить и исследовать? Большие надежды он возлагал на новый метод, недавно разработанный для этого у них в институте. Правда, на таких древних образцах его еще пока не проверяли…
Шел день за днем. Археологи все копались в гробнице, радостно сообщая Андрею о новых находках:
– Обнаружена чудесная каменная статуэтка!
– Нашли еще две морские раковины!
Однажды утром раздался шум мотора, и над затерянным городом стал кружить самолет. Иногда он становился виден в разрывах листвы.
Сначала все насторожились. Но самолет приветственно покачивал крыльями, и они поняли: Джонни починил свою «летающую этажерку» и благодарит их за помощь, улетая домой.
– Надо и нам заканчивать работу, а то вот-вот начнутся дожди, – озабоченно сказал Альварес.
– Да, – подтвердил старый Бенито. – Небо темнеет. И кости у меня ноют.
Выяснились любопытные особенности в устройстве гробницы. В одном из лестничных переходов, которые вели к погребальной камере, Франко обнаружил какую-то странную трубу – квадратную, облицованную небольшими каменными плитками. Она уходила в глубину пирамиды.
– Куда и зачем она ведет? – размышлял профессор. – Надо это непременно выяснить.
Но не успели…
Среди ночи Андрей вдруг проснулся от страшного грохота, под раскаты которого кто-то выплеснул на него целую бочку холодной воды. Спросонья он барахтался в намокшем и облепившем его гамаке и не мог понять, что случилось и отчего моментами все вокруг вдруг становится отчетливо видным, как днем, а затем опять проваливается во тьму.
Это нагрянул тропический ливень, которого давно с тревогой ожидал Альварес. Он налетел внезапно с тяжкими раскатами грома, слепящими, почти непрерывными вспышками молний и гремящими водопадами, обрушившимися с небес.
Кругом с треском падали гнилые деревья. Одно чуть не задело Андрея. Щепки, листья, ветки и обломки стволов летели во все стороны, со свистом рассекали воздух лианы. Казалось, началась бомбежка.
Андрей никогда не только не видал, но даже и не представлял себе отдаленной возможности ничего подобного. Это был не дождь, а нечто космическое, грозное и неотвратимое, как землетрясение или горный обвал.
От рушившихся сверху потоков воды негде было укрыться. Они вмиг сорвали куски брезента, развешанные над гамаками в наивной и смешной надежде от чего-то защититься. Весь лагерь за несколько минут превратился в какой-то плавучий хаос – этакий Ноев ковчег, внезапно потерпевший кораблекрушение.
Все поплыло: столы, сухие сучья, припасенные для костра, кухонная посуда, седельные сумки, банки с консервами…
Альварес с ревом ринулся куда-то в темноту.
Но Андрею было не до изумления. Кое-как выбравшись из гамака, он в одних трусах бросился спасать свои бесценные пробирки.
Они закрыты герметично, ни один вирус не проберется. Каждая пробирка обложена ватой, надежно укутана в несколько слоев непромокаемой пленки. Но ведь это не дождь, а настоящий потоп!
Прикрыв свертки со своими материалами какими-то первыми подвернувшимися под руку тряпками и кусками брезента, Андрей крепко прижал этот узел к груди, выбрал при вспышках молний самое прочное, по его мнению, дерево и встал возле него, не обращая уже никакого внимания на лившиеся с неба водяные потоки.
Таким его и застал подошедший часа через полтора Альварес: голого, посиневшего, дрожащего, с большим узлом, крепко прижатым к груди коченеющими руками.
Сам профессор выглядел не лучше. Он был тоже в одних трусах и весь перемазан такой грязью, что ее не могли смыть дождевые струи.
Посмотрев на Андрея, он хмыкнул и спросил:
– И долго вы собираетесь так стоять?
– Пока… это… не кончится… – губы не повиновались.
– Долго, – сочувственно заметил Альварес. – Это, как вы изволили выразиться, не кончится теперь уже до будущей зимы. Но вы хотя бы оделись…
– Зачем? Какой смысл?
– Вы уже становитесь фаталистом, как древнейшие обитатели этих милых лесов – лакандоны. Не слишком ли быстро? У них-то ведь такая невеселая философия вырабатывалась веками. Не дурите, – строго добавил он, пытаясь отобрать у Андрея сверток. – Побегайте под деревьями, пока не согреетесь, хорошенько разотритесь, хотя бы совершенно промокшей тряпкой, и напяльте на себя побольше одежды.
– Но ведь все промокло…
– Не важно. Будете сушить постепенно на себе, собственным телом. Даже промокшая одежда вас немного согреет, вы же медик, должны это знать. А я пока подержу ваш багаж…
– Но это материалы, осторожнее,
– Я прекрасно понимаю, что, как истинный ученый, в трудную минуту вы кинулись спасать научные материалы, а не фамильные драгоценности, – засмеялся Альварес. – А я, по-вашему, куда бегал?
– Куда? – спросил Андрей, с неохотой отдавая ему сверток.
– Закрывать вход в гробницу. Если туда проникнет вода, все будет испорчено.
– Успели?
– Так, на скорую руку. Когда рассветет, надо будет заделать вход попрочнее. До будущей весны. Mala suerte, – вздохнул он. – Да, немножко мы не успели… Бегите, бегите, одевайтесь.
– А вы?
– Я потом, когда вы меня смените. И не дрожите вы, пожалуйста, еще и душевно за свои материалы, ничего с ними не сделается. Я буду их защищать и согревать грудью с таким же мужеством, как и вы.
Рассвет, наконец, пришел, но дождь не прекращался, хотя и стал как будто немножко потише. Или это просто казалось оттого, что перестали сверкать молнии, гроза ушла куда-то дальше, или Андрей уже успел немножко привыкнуть к дождю?
Не обращая на ливень внимания, рабочие сколотили помост, разыскали в кустах и сложили на него все пожитки – теперь вещи хоть не плавали в лужах и были в одном месте, под рукой. Здесь же Андрей пристроил и свои материалы, а потом отправился вместе со всеми заделывать вход в пирамиду.
Дождь лил все с той же неумолимой монотонностью. Похоже, Альварес был прав: это затянется надолго.
Они так и не видели больше ни одного сухого дня. Под проливным дождем закончили укрывать вход в пирамиду и собирали лагерь. И всю обратную дорогу их неутомимо сопровождал дождь. Прекращался он лишь изредка на несколько часов в день.
Теперь Андрей начинал понимать, почему в здешних краях так живучи древние предания о грозных потопах.
Обратный путь через джунгли слился в его памяти в какое-то бесконечное, мокрое пятно. С усталым безразличием он шлепал под холодным дождем по липкой грязи, спотыкаясь о скользкие кочки. Насквозь промокшая одежда противно хлюпала и липла к телу, но все равно в ней было жарко от постоянного напряжения.
На ночь делали примитивные навесы, кое-как прикрывали их кусками брезента, и все, наскоро, без аппетита перекусив, валились спать, точно подкошенные. И забывались тяжелым, с кошмарами и вскриками, сном до утра, не обращая никакого внимания на струи дождя, льющиеся через щели.
А утром устало вставали, с трудом разгибая затекшие спины, молча завтракали – и снова шагали под шелестящим дождем, спотыкаясь и разбрызгивая вязкую грязь.
Только через десять бесконечных дней – и это по готовой тропе! – вышли они к Усумасинте. Андрей не узнал ее. Она широко разлилась и грозно клокотала, словно стремясь вовсе выплеснуться из берегов. Вода стала темно-коричневой и густой от грязи. Река мчала в бешеных водоворотах пены сломанные ветки и целые вековые деревья, вывернутые с корнем. К ней страшно было подступиться.
Начали рубить деревья и сколачивать два плота, выбрав площадку поближе к реке. На это ушел целый день. Повалились спать где попало, прямо в лужи воды.
Ночью пришлось вставать и в кромешной тьме оттаскивать один из плотов подальше от наступавшей реки. Хорошо, что предусмотрительный старый монтеро не спал и вовремя поднял тревогу, а то бы плот смыло и унесло. Все пришлось бы начинать сначала.
Не так-то просто оказалось спустить плоты на воду. Их сначала крепко привязали к деревьям на берегу всеми оставшимися веревками и лианами. Заранее возле каждого плота приготовили груз, чтобы не задерживаться с посадкой. Альварес последний раз окинул все горящим взором полководца и скомандовал:
– Начали!
Первый плот столкнули с берега, и он сразу ушел под воду. Взбесившаяся река старалась оторвать его и унести. Но причалы выдержали. Плот остался на месте. То и дело его заливали мутные волны, грозя сбить с ног людей, лихорадочно кинувшихся грузить на плот и покрепче привязывать к скользким, выскакивающим из-под ног бревнам вещи.
– Вы плывете с первым плотом, – сказал Андрею Альварес. – Быстрее грузите ваших микробов и отчаливайте, пока плот не сорвало.
С помощью двух рабочих Андрей затащил свой багаж на ходивший ходуном под ногами плот и сам начал увязывать его, выбрав место в середине, подальше от воды.
– Дайте мне еще веревок! – крикнул он, озираясь вокруг.
И как раз в этот миг река, наконец, победила!
Дерево, к которому привязали чалки, с натужным треском начало падать. А плот рванулся вперед, как сорвавшаяся с привязи дикая лошадь.
Мутная волна ударила Андрея в грудь. Он не удержался на ногах и рухнул в воду.
Его закрутило, понесло. Он захлебывался, но все-таки успел еще с радостью ощутить, что пальцы его не выпустили драгоценный узел.
Очнулся он от тяжкой боли в груди. Застонав, открыл глаза и увидел склонившееся над ним перемазанное грязью лицо Альвареса.
– Слава пресвятой деве, – сказал профессор. – А я уже…
Не договорив, он начал растирать ладонями свое лицо, еще больше размазывая по нему грязь.
Андрей медленно повел головой направо, налево и увидел, что лежит на груде каких-то вещей, вокруг молчаливо столпились рабочие, а сверху все льет и льет…
– Где пробы? – спросил он, почти не слыша своего слабого голоса.
Но Альварес расслышал и успокаивающе погладил его мокрой ладонью по лбу:
– Целы, целы, не беспокойся. Ты в них так вцепился, что мы еле вытащили этот проклятый мешок у тебя из рук. Ведь он тебя чуть не утопил. Потянул на дно не хуже камня на шее.
Альварес укоризненно покачал головой и вдруг, наклонившись ближе к Андрею, ласково добавил:
– А из тебя получается настоящий исследователь, chamaco, – и неожиданно поцеловал его в щеку.
