Книга: Срочно, секретно...
Назад: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА
Дальше: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ «УССУРИЙСКИЙ ТИГР» ИДЕТ ПО СЛЕДУ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«СРОЧНО, СЕКРЕТНО...»

Предостерегающий о секретности киноматериала гриф исчез, словно залитый тушью. А через какие-то доли секунды на экране снова возникли иероглифы.
Светлые на абсолютно черном фоне, они казались процарапанными жалом остро отточенного ножа.
— «Экспедиция в Нинбо», — произнес переводчик с небольшой заминкой.
Название фильма звучало вполне безобидно. Но мне-то было хорошо известно, о какой мрачной «экспедиции» рассказывается в этой документальной ленте — немой, однако более чем красноречивой в своем откровенном зверстве и грязи.
Перед глазами замелькали кадры.
Полевой аэродром — участок голой степи под белесым небом. Вдалеке темнеют врытые в землю колья, поддерживающие туго натянутую ограду из колючей проволоки.
Взлетная полоса, вымощенная широкими бетонными плитами. Тут же крупным планом — тупоносый биплан без опознавательных знаков.
Трое аэродромных рабочих в комбинезонах с капюшонами до бровей, в очках-консервах и резиновых перчатках, действуя с максимальной осторожностью и расчетливостью, сосредоточенно укрепляют к крыльям биплана небольшие металлические баллоны, имеющие форму продолговатых обтекаемых цилиндров.
Как пауза между кадрами — прерывистые иероглифы в два вертикальных столбца.
— Подготовка к научному эксперименту, — раздался отчетливый голос переводчика. — Вспомогательный персонал из аэродромной группы технического обслуживания загружает самолет бактериологическими авиабомбами, которые надлежит испытать на эффективность в условиях, близких к боевым.
«В условиях, близких к боевым...» — эхом отозвалась в моем сознании эта весьма общая фраза о наглухо задраенных цилиндрических емкостях со смертоносной начинкой, которые когда-то у меня на глазах — в точности так же, как только что на экране, — подвешивали к плоскостям биплана люди в защитных спецкомбинезонах из прорезиненной ткани.
Невольно дрогнуло сердце: почудилось вдруг, будто нет никакого экрана и разворачивающиеся сейчас события реальны, и я не в просмотровом зале, а, подобравшись ползком к самому проволочному заграждению, совсем как тогда, лежу в обступившем летное поле пыльном бурьяне, прижав к глазам окуляры бинокля.

«ФАБРИКА СМЕРТИ»

— Герр Лемке, позвольте представить вам нашего главного технолога майора Мицубиси, — сказал по-немецки своему гостю из дружественной Германии доктор Сиро Исии и, перейдя затем на японский, обратился к замершему возле двери черноволосому человеку в легком партикулярном костюме из светло-синей фланели, довольно молодому, однако с заметным брюшком:
— Через полчаса я с господином Лемке буду, у вас. Подумайте, какими достижениями мы можем похвалиться перед нашим берлинским коллегой.
Майор во фланелевой паре, сверкнув золотой коронкой, приветствовал немца вежливым полупоклоном и после перевел взгляд в сторону своего прямого начальства.
— К вашему приходу все будет в полном порядке. Можете не сомневаться! — заверил он шефа деловым тоном.
— Я надеюсь! — усмехнулся генерал, щуря узкие глазки и пощипывая черные усики. Потом сдержанно кивнул: — Вы свободны!
Майор стукнул каблуком о каблук, почтительно откланялся и без скрипа затворил за собою дверь.
Точно в назначенное время — то есть ровно тридцать минут спустя — доктор Исии подвел доктора Лемке к длинной кирпичной пристройке с матовыми стеклами в забранных решетками окнах, с вентиляционными трубами на плоской крыше.
Пристройка вплотную примыкала к одному из лабораторных корпусов, образуя с ним прямой угол. Входная дверь с квадратным оконцем, расположенным на уровне глаз, была обита оцинкованным железом. Перед входом, облаченный в белоснежный халат, стоял майор Мицубиси.
В полутемном вестибюле два лаборанта с армейской выправкой помогли высоким гостям одеться в такие же стерильные халаты, и осмотр начался.
— Битте! — предупредительно забежав вперед, растворил Мицубиси дверь, выводящую в коридор.
Коридор был широкий и длинный. Под потолком светились молочные шары плафонов, а в дальнем конце, как выход из туннеля, матово белело стекло окна. Пахло здесь хлорной известью, формалином и еще какими-то едкими дезинфицирующими растворами.
Все с той же предупредительностью майор Мицубиси распахнул вторую дверь слева.
— Битте, — вновь повторил он, и доктор Исии, держа под локоть своего гостя, провел его в просторный светлый зал.
Вытянувшись в два ряда, в зале возвышались восемь огромных котлов, которые на первый взгляд ничем, разве что только чудовищными размерами, не отличались от тех, что обычно стоят в казарменных кухнях. Именно это сравнение поспешил высказать доктор Лемке.
Генерал Исии с довольной улыбкой посмотрел на него.
— А это и есть своего рода кухня, — пояснил он. — Только пища, которую мы здесь готовим, идет не на стол солдат-великанов, а бойцов, неразличимых простым глазом.
Они подошли к одному из котлов. По лесенке, похожей на пароходный трап, поднялись на металлическую площадку, расположенную вровень с краями котла.
— В этих котлах, — продолжал Исии, — мы приготавливаем питательный субстрат для бактерий. В каждом котле — по тонне.
— В общей сложности восемь тонн? — с немецкой педантичностью осведомился Лемке.
— Не мне вам рассказывать, коллега, до чего прожорливы эти малютки — бактерии.
Доктор Лемке заглянул в котел, наполненный жидкостью, напоминающей густой красновато-желтый суп.
— Субстрат, который готовится по рецепту, разработанному нашими специалистами: мясной бульон в смеси с агар-агаром и пептоном, — опережая вопрос, пояснил Исии.
Между тем Конрад Лемке вовсе не собирался ограничиваться одним-единственным вопросом. Он выдержал паузу и заговорил снова:
— Вы экспериментируете с бактериями разных видов. А рационы питания? Вероятно, они тоже не идентичны?
— Естественно, — утвердительно кивнул генерал и присовокупил пояснение, звучавшее весьма уклончиво: — Конечно, различия в рационах есть, однако коррективы, которые мы вносим в них, в общем-то не очень существенные, а когда субстрат доведен до стадии готовности, мы — разумеется, исходя из расчетных норм — распределяем точно отмеренные порции субстрата по специальным емкостям... Вон они! — И он показал глазами на вереницу бачков из оцинкованной жести. — Затем помещаем бачки на ленту транспортера, и они доставляются в соседний зал. Там субстрат охлаждается до определенной температуры и все в тех же бачках, по той же ленте транспортируется в следующее помещение — туда, где производится, пожалуй, одна из самых ответственных операций — посев бактерий...
Достав из кармана чистый платок, сложенный вчетверо, Исии тщательно промокнул вспотевший лоб.
— Пойдемте, доктор Лемке, — продолжил он, переведя дыхание. — Вы все увидите собственными глазами — от друзей у нас нет никаких секретов!..
Вышли в коридор. Однако, прежде чем герр Лемке получил наконец возможность увидеть собственными глазами, что за тайны прячутся за очередной плотно закрытой дверью, майор Мицубиси, вновь забежав вперед, отпер стоящий сбоку от этой двери высокий узкий шкафчик, выкрашенный белой эмалью, и извлек из него три резиновые маски, по внешнему виду вроде бы ничем не отличающиеся от противогазовых.
Одну из них, произнеся свое «битте», предупредительный майор с любезной улыбкой протянул доктору Лемке, а доктор Исии пояснил:
— Сейчас мы войдем в помещение, где люди подчиняются правилам внутреннего распорядка, составленным под диктовку бактерий.
Лемке посмотрел на Исии холодными серыми глазами и с ловкостью, показывающей, что это ему не впервой, натянул защитную маску.
Снова прозвучало корректное «битте», и они вошли в помещение, где первое, что бросалось в глаза, был широкий, обтянутый клеенкой стол, протянувшийся от стены к стене. За столом, склонившись над цинковыми бачками, сидели лаборанты в белых халатах. Их лица были прикрыты резиновыми масками с круглыми очками и респираторами.
Кроме бачков, перед каждым из лаборантов стояло несколько плоских бутылок из темного стекла.
— В бутылках этих — колонии бактерий, — пояснил доктор Исии доктору Лемке, который с нескрываемым интересом наблюдал, как лаборанты поочередно вынимают притертые пробки то из одной, то из другой бутылки, погружают внутрь никелированные стержни с ложечкой на конце и, поддев на ложечку щепоть зеленовато-серого порошкообразного вещества, рассыпают его по поверхности питательного субстрата, находящегося в бачке.
— Посев бактерий? — с любопытством спросил Лемке.
— Да, посев бактерий, — подтвердил тот. — Ответственная операция... Ну? Продолжим экскурсию? — вопросительно уставился он сквозь защитные очки на своего гостя и жестом показывая на входную дверь.
В коридоре услужливый Мицубиси опять забежал вперед, растворив перед начальством очередную дверь.
— Эти люди, — пренебрежительно кивнул Исии на лаборантов, одетых все в те же белые халаты с одинаковыми масками, защищающими лица, — собирают с питательного субстрата разросшиеся колонии бактерий и переселяют их в бутылки.
— Ну а что дальше? — бросил как бы вскользь доктор Лемке.
Исии только пожал плечами.
— На этом, собственно говоря, производственный цикл заканчивается, — сказал он. — Собственно, технология тут несложная... — На минуту задумавшись, добавил после некоторого колебания: — Потом мы помещаем бутылки в ящики — по шестнадцать в каждый, включаем транспортер, и ящики отправляются в холодильник.
— На хранение? — повернулся к нему Лемке.
— На временное, — усмехнулся Исии и уточнил, подняв палец: — Иначе мы бы давно затоварились, и пришлось бы приостановить производство. Время от времени мы освобождаем тару. Согласно указаниям, поступающим из штаба армии.
Ногтем он постучал по горлышку бутылки.
— Превращать в развалины заводские корпуса, разрушать мосты, взрывать плотины гидроэлектростанций, стирать с лица земли жилые здания и памятники архитектуры — это ли не варварство? Конечно, войны были и войны будут. От этого человечеству никуда не деться. Но скажите: разве для того, чтобы покончить с противником, так ли уж обязательно уничтожать материальные и культурные ценности?
Лицо Исии было прикрыто маской, но по его глазам, горевшим азартом и воодушевлением за защитными стеклами, герр Лемке понял вдруг, что человек этот буквально одержим идеей «своей» войны.
— Нет! — развивал между тем доктор Исии мысль. — Мы — цивилизованные люди, и варварская стратегия выжженной земли — не наша стратегия. Наше оружие — вот!..
Доктор Лемке окинул невозмутимым взглядом строй смертоносных бутылок. Осторожно взял одну из них.
— Какой урожай бактерий вы можете собрать, скажем, за месяц?
— Это целиком зависит от спроса. В случае надобности мы могли бы передавать в распоряжение командования до трехсот килограммов бактерий чумы, шестьсот килограммов — сибирской язвы, восемьсот килограммов — тифа, до семисот килограммов бактерий дизентерии и до тысячи — холеры...
— Вы пользуетесь системой мер, служащей для измерения тяжестей. Как будто речь идет о муке или о мясе...
— А что нам делать? Считать бактерии, как скот, на головы? Так ведь нулей не хватит. Могу вам сказать, что в течение одного только производственного цикла мы получаем тридцать миллионов миллиардов бактерий, то есть тройка с шестнадцатью нулями.
— Вы много раз упоминали бактерии чумы. Хотелось бы познакомиться, как их выращивают.
— Какие могут быть от вас секреты? Выращиванием бактерий чумы занимается второй отдел. Туда-то мы сейчас и направимся.
В сопровождении услужливого Мицубиси генерал и его гость прошли по длинному коридору, потом по переходу перебрались в другое здание. Внутри все пропахло каким-то вонючим настоем из мускуса, мочи и пота.
Исии с пониманием взглянул в скривившееся лицо гостя.
— Это крысы и мыши, — сказал он. — Запах, конечно, не парфюмерный, ко что поделаешь?
В одном из помещений Лемке увидел ряды многоярусных стеллажей, а на полках множество одинаковых металлических ящичков со смотровыми стеклами на дверцах.
— Клетки для крыс, — пояснил доктор Исии. — Подойдите ближе, это интересно, — предложил он и успокоил: — Герметичность надежная...
Лемке приблизил глаза к смотровому стеклу. Внутри клетки он увидел безобразно разжиревшую крысу. С помощью ремешков и шлеек грызун был привязан таким образом, что не мог ни повернуть головы, ни сдвинуться с места.
— Хочу обратить ваше внимание на то, что шерсть крысы кишит блохами, — раздался у него над ухом голос Исии. — Плодиться для них здесь нетрудно. Крыса не может им причинить никакого вреда, пищи вволю, температура тепличная — тридцать градусов:
— И много крыс в вашем виварии? — поинтересовался Лемке.
— Четыре тысячи пятьсот.
— Сколько насекомых получаете вы в итоге одного репродукционного цикла от каждой крысы?
— Если на вес, то от десяти до пятнадцати граммов.
— И сколько длится цикл?
— Два-три месяца.
— Значит, в целом вы по меньшей мере получаете сорок пять килограммов блох?
— Примерно.
— А каким образом вы заражаете блох чумой?
— Раствор, содержащий бактерии чумы, впрыскиваем крысам. Зараженных блох мы собираем в специальные металлические коробочки, кладем им немного корма и отправляем в холодильник.
— А где выводятся бактерии чумы?
— Не здесь, в другом научно-исследовательском центре, — осторожно ответил доктор Исии, придав лицу выражение таинственности и тем самым как бы давая понять, что он не уполномочен раскрывать все детали своего предприятия.
Затем экскурсия продолжилась. Исии повел Лемке в противоположную часть здания.
— Работники отдела, куда мы с вами теперь идем, — объяснял он по дороге, — занимаются поисками наиболее эффективных способов применения бактериологического оружия.
— Думается, для этой цели лучше всего подходят авиабомбы? — высказал свою точку зрения Лемке.
— Вовсе нет, — возразил Исии. — Когда-то и мы полагали, что достаточно капсулу с бактериями поместить в бомбу. Однако оказалось, что при взрыве бактерии гибнут. От удара взрывной волны и под воздействием высоких температур. В результате длительных поисков мы выявили три наиболее рациональных способа распространения бактерий. Первый из них: заражение местности с самолетов при помощи специальных распылителей. Второй — сбрасывание, опять-таки с самолетов, специальных глиняных бомб. Такие бомбы могут разбиваться при ударе о землю или лопаться на определенной высоте. И наконец, третий способ — засылка в тыл к противнику диверсионных отрядов. Их задача: заражать воду, распылять бактерии в жилых домах, в коровниках и конюшнях, подбрасывать зараженные продукты питания, а также...
Исии мельком глянул на белую, выкрашенную масляной краской двустворчатую дверь, к которой они приближались.
— Впрочем, что именно должно последовать за этим моим «а также», вы сейчас увидите собственными глазами, — сказал он, замедляя шаги.
Майор Мицубиси, чутко отреагировав на кивок начальства, метнулся к дверям.
— Здесь у нас нечто вроде постоянно действующей выставки маленьких шедевров, изготовленных нашими изобретательными мастерами, — пояснил Исии, пропуская Лемке вперед.
Тот со сдержанным любопытством окинул глазами «выставочное» помещение.
Генерал подошел к одному из стендов. Взял авторучку.
— Не правда ли, с виду самая обыкновенная? А в действительности это пистолет. Достаточно утопить пружинку, и из этого вот отверстия вылетит струя, содержащая бактерии.
Положив авторучку на место, Исии поднял бамбуковую трость.
— Или этот предмет, — помахал он ею. — Тросточка как тросточка. Можно с ней беззаботно прогуливаться, можно на нее и опираться, но внутри ее можно и хранить блох, зараженных чумой. А это, — перешел он к другому стенду, — всевозможные шприцы для впрыскивания бактерий и ядов в продукты питания. Как мы выяснили, для распространения холеры, дизентерии, тифа и паратифа в первую очередь как нельзя лучше годятся овощи.
— А фрукты?
— Фрукты, безусловно, тоже используются. Но когда имеешь дело с фруктами, бактерии наиболее эффективно впрыскивать внутрь, а не разбрызгивать по поверхности. Далее в порядке убывающей эффективности идут рыба, мясо и хлеб.
На следующем стенде, возле которого остановился Исии, была выставлена целая батарея бутылок разной формы и величины.
— Там, где шприц не помощник, на выручку приходит бутылка, — продолжил он свой рассказ. — Вот эта, к примеру, — осторожно притронулся он к одной, — изготовлена из особого стекла — тонкого и хрупкого. Вылить содержимое такой бутылки, допустим, в ведро с питьевой водой — дело минутное. Сожми чуть посильнее горлышко, и оно хрустнет, как у ампулы. А вот с доставкой подобных бутылок к месту диверсии затруднений было немало... Пока наши умельцы не предложили переносить их в специальных футлярах из жести.
— Можете ли вы гарантировать, что заражение воды или продуктов питания в обязательном порядке спровоцирует вспышку эпидемии? — поинтересовался пытливый доктор Лемке и прищурился выжидающе.
Доктор Исии огорченно развел руками.
— Увы! — вздохнул он. — Никаких гарантий на сей счет мы, к сожалению, дать не можем.
Принужденно улыбнувшись, он продолжил, как бы размышляя вслух:
— В умах людей, далеких от науки, глубоко укоренилось заблуждение, что вызвать эпидемию, дескать, совсем нетрудно. Между тем вызвать эпидемию искусственным путем — дело до чрезвычайности сложное. Человек, который выпил кружку зараженной воды, съел зараженное яблоко или был укушен зачумленной блохой, такой человек, как правило, заболевает. Но! Возникнет ли в результате этого эпидемия? Вот вопрос, на который ни от меня, ни от моих коллег вы пока не услышите определенного ответа.
Лемке постарался придать своему лицу выражение искреннего сочувствия.
— Я вас вполне понимаю, — выдохнул он с интонацией соболезнования.
Доктор Исии поблагодарил собеседника коротким кивком.
— Впрочем, — продолжил он глубокомысленно, — даже эпизодические случаи заболеваний нельзя сбрасывать со счетов. Согласитесь, герр Лемке, что действующей армии на руку, когда в тылу у противника поднимается паника. А если в прифронтовом районе хотя бы несколько человек заболеют чумой или холерой, тут уж я готов вам дать любые гарантии в том, что население района будет охвачено страхом перед эпидемией, который породит панику, дезорганизующую вражескую оборону.
Генерал умолк. И тут же, по-видимому, о чем-то вспомнив, бросил быстрый взгляд на часы.
— Постараюсь, герр Лемке, чтобы вы еще сегодня смогли увидеть бактериологическое оружие в действии, — с улыбкой сказал он. — Полагаю, не будет лишним и то, если перед поездкой на полигон мы с вами немного подкрепимся.
Исии вскинул глаза на стоявшего в сторонке майора Мицубиси и произнес несколько фраз по-японски.
— Я попросил, чтобы майор распорядился насчет обеда, — объяснил он гостю, когда Мицубиси бросился исполнять распоряжение начальника. — А пока я познакомлю вас с работой еще одного отдела — научно-исследовательского.
Они вышли из комнаты, вновь пустившись в путь по длинным коридорам и отлогим лестницам.
По дороге Исии открывал то одну, то другую дверь, и всякий раз Лемке видел одну и ту же картину: неизменно маленькую комнатку-бокс и, казалось бы, одного и того же человека в белом халате, склонившегося над квадратным столиком с высокими ножками.
Это были микробиологи, исследующие, как пояснил Исии, болезнетворные микроорганизмы всех видов и разновидностей. Их задача, по его же словам, не сводилась лишь к изучению бактерий. Изыскивалась в первую очередь возможность поставить неисчислимые орды всякого рода микроорганизмов, несущих гибель как людям, так и животным и растениям, на службу военным интересам.
— Поле деятельности этих сотрудников чрезвычайно широкое, — рассказывал Исии. — Ведь нас интересуют практически все заразные болезни — и чума, и холера, и оспа, и проказа, и сыпной тиф, и паратиф, и воспаление мозга — как головного, так и спинного, и столбняк, и малярия. Это если говорить о человеческих болезнях. А болезни животных, такие, как сибирская язва, сап, туляремия, бруцеллез, разве они не должны быть поставлены на службу армии?
Перед тем как выйти на свежий воздух, заглянули и в лабораторию, где работали специалисты по ядам.
— Наиболее перспективными у нас считаются работы по изучению колбасного яда, — заметил доктор Исии, тронув доктора Лемке за локоть. — Что такое цианистый калий, вам, полагаю, прекрасно известно. Так вот, хотя цианиды и считаются царями всех ядов, на самом деле в сравнении с ядом колбасным они лишь мелкие князьки. Колбасный яд в тысячи раз сильнее цианистого калия, и уже одно это дает все основания причислять его к арсеналу самых эффективных средств бактериологической войны. Если бы удалось растворить в воде какого-либо озера лишь щепотку этого токсина, то глоток воды из такого источника стал бы для человека смертельным. Несколько дней и ночей в мучительных корчах — и летальный исход.
— Так за чем же дело? — быстро спросил Лемке, отводя взгляд от своего высокоэрудированного гида.
Доктор Исии нахмурился. Провел ладонью по щеке.
— В том-то и дело, что опыты по практическому применению этого в своем роде исключительного токсина наталкиваются пока на непредвиденные трудности, — проговорил он с нотками недовольства. — Впрочем, наши ученые интенсивно работают над этой проблемой, и можете не сомневаться: анаэробы — производители колбасного яда — рано или поздно займут достойное место среди других воинов-невидимок.
Он помолчал. Потом сказал задумчиво:
— Вот, пожалуй, на сегодня и все, что я планировал вам показать. — И поинтересовался у берлинского гостя, резко обернувшись к нему: — Что вы скажете о нашем центре?
— Я бы назвал это комбинатом! — голосом, в котором слышался театральный пафос, воскликнул доктор Лемке. Помедлив, уточнил: — Еще лучше — фабрикой смерти!..
— Фабрикой смерти? — переспросил Исии с легкой улыбкой. — Согласен, но с одним дополнением, маленьким, однако необходимым: не просто фабрика смерти, а фабрика смерти для наших врагов.
— Наших общих врагов! — с живостью откликнулся Лемке.
— Да-да, — энергично подтвердил доктор Исии, — наших общих врагов!
И круто переменил тему разговора.
— Герр Лемке, — произнес он деловито, — нам нужно поторопиться. Приглашаю вас разделить со мною скромный холостяцкий обед, а потом — на полигон.
Они уже прошли в вестибюль, когда входная дверь с шумом распахнулась и запыхавшийся майор Мицубиси, стремительно подлетев к генералу Исии, голосом, в котором отчетливо различались тревожные нотки, произнес какую-то длинную прерывистую тираду. Лицо у него было возбужденное, и доклад свой, явно нарушая устав, он сопровождал выразительной мимикой.
Генерал Исии — не в пример майору Мицубиси — держал свои эмоции под контролем. Выслушав сообщение с неподвижным лицом, о чем-то переспросил майора и, получив удовлетворивший его ответ, повернулся к гостю.
— Герр Лемке, — проговорил официальным тоном, — наша поездка на полигон, к моему глубочайшему сожалению, откладывается до лучших времен. Меня вызывают на экстренное совещание в штаб армии.
— Что-нибудь экстраординарное? — не удержался от вопроса Лемке, испытующе вглядываясь в бесстрастное лицо генерала.
Тот криво усмехнулся:
— Ничего особенного не произошло.
Генерал Исии провел ладонью по жестким, коротко подстриженным волосам, надел форменное коричневато-зеленое кепи с прямым козырьком.
— Ничего особенного, — повторил он. — Если, конечно, не считать, что, судя по всему, появилась счастливая возможность испробовать кое-что из бактериологического оружия. На тех, кого вы сами изволили причислить к нашим общим врагам...
Брови Конрада Лемке напряглись и дрогнули. В серых ледяных глазах промелькнуло что-то очень похожее на лихорадочный блеск.
— Война с большевиками? Неужели?.. — тихо, почти шепотом выдавил он из себя смелую догадку.
Генерал Исии коротко засмеялся.
— Нет, покуда еще не война, — повел он из стороны в сторону прямым козырьком своего кепи, напоминающего жокейскую шапочку. — Всего лишь тактические военные действия. Как мне сообщили, в районе озера Чанчи, которое по примеру русских вы, европейцы, называете Хасаном, начались военные действия. Правда, с применением артиллерии и авиации, но они носят ограниченный характер... — Он прищурился и закончил: — Надеюсь, такая новость не лишила вас аппетита?
В сопровождении Мицубиси они направились в офицерское казино, где в отдельном кабинете их уже ожидал накрытый стол.
Генерал Исии спешил. Однако не настолько, чтобы пускаться в долгий путь на пустой желудок. И уж конечно, у него хватило времени на то, чтобы осушить пару чашечек сакэ за японо-германское боевое содружество, а заодно удостовериться собственными глазами в том, что нет таких новостей, которые могли бы лишить аппетита его берлинского гостя.

ДЕЛОВОЙ ВИЗИТ

Длинноногий рикша бежал стремительно и мягко по узкой мостовой. Сергей Белау — теперь уже торговый агент галантерейного отдела фирмы «Кунст и Альбертс» — сидел, упираясь спиной в заднюю стенку плавно катящегося экипажа с поднятым верхом — утлой двуколки на резиновом ходу. Ничего похожего на удовольствие не испытывал он от этого способа езды, слывущего экзотическим. Да и что, скажите на милость, может быть приятного, если повозка, в которой везут тебя, размерами с обыкновенное кресло и едешь ты, поджав под себя ноги, а руками придерживаешь громоздкий кожаный чемодан, занимающий две трети твоего кресла на колесах?
Одетый в синюю куртку рикша, худой и жилистый китаец, исполнявший одновременно обязанности коня, возницы, проводника и телохранителя, вез господина Белау на деловое свидание с известным харбинским негоциантом господином Гу Таофаном.
В последние годы фирма «Кунст и Альбертс», некогда процветавшая, под натиском японских коммерсантов, заполонивших Маньчжурию дешевыми товарами, шаг за шагом отступала к краю финансовой пропасти. Крупные оптовики все реже прибегали к услугам германской фирмы, предпочитая ей конкурирующие японские, а розница... В розницу много не наторгуешь.
Тем радостнее было заведующему галантерейным отделом господину Антону Луйку услышать от нового торгового агента господина Белау, что с их фирмой не против возобновить коммерческие связи такой солидный негоциант, как господин Гу Таофан, и что торговый дом этого господина, возможно, заключит с «Кунстом и Альбертсом» долгосрочный контракт на поставки крупных партий пуговиц, кнопок, крючков и французских булавок.
Господин Луйк знал, что харбинский купец как от своего имени, так и анонимно, через подставных лиц, снабжает товарами тысячи мелочных лавочек, рассредоточенных по всему Маньчжоу-Го, а бесчисленные бродячие торговцы, которые получают всевозможную галантерею для торговли вразнос с товарных складов того же самого господина Гу, проникают и за пределы Маньчжурии — во Внутреннюю Монголию, в Синьцзянь, в различные провинции Северного и Центрального Китая, даже в Тибет. Да, господин Гу действительно был очень солидным негоциантом, и сделка с ним — к тому же еще и долгосрочная! — помогла бы «тонущему судну» «Кунст и Альбертс» продержаться до лучших времен на плаву.
— Как вам удалось выйти на господина Гу? — изумленно раскрыл глаза Луйк, когда молодой торговый агент преподнес ему приятную новость о весьма вероятной сделке.
— Пригодились связи, которые я успел завязать в Шанхае, — с многозначительной улыбкой ответил Белау.
В этом ответе была лишь доля правды. Истина же заключалась в том, что финансовый воротила господин Гу в действительности существовал как подставное лицо. Подлинными хозяевами коммерческого предприятия, прикрывавшегося вывеской «Торговый дом Гу Таофана», были китайские коммунисты.
«Так что для кого-то господин, а для своих — просто товарищ Гу», — думал Сергей, с прудом удерживая тяжеленный чемодан, который, ему казалось, только и ждал, чтобы, улучив удобный момент, накренить коляску и вывалиться на дорогу заодно со своим хозяином.
А рикша бежал и бежал, не уставая, не делая ни малейшей передышки. Европейские кварталы остались позади, и уже по меньшей мере с четверть часа вокруг шумел и суетился Фуцзядянь — китайский район Харбина.
Вдоль извилистых душных улиц, езда по которым на извозчике или же в автомобиле была попросту немыслимой, вытянувшись по обеим сторонам, лепились друг к другу магазинчики, мастерские, харчевни, увешанные разноцветными бумажными фонарями, полотнищами, испещренными узорами иероглифов, какими-то ленточками и тряпицами всех мыслимых и немыслимых цветов и расцветок. Взад и вперед сновали по тротуарам толпы людей, многочисленные лоточники торговали вразнос аппетитными пампушками, выпеченными в виде иероглифов, посыпанными сахаром бобовыми пряниками, пирожками с начинкой из рыбы и риса, медовыми лепешками. Под стенами домов, разместившись за длинными прилавками, стояли продавцы всяческих безделушек, гребней с острыми зубьями, стеклянных бус, спиц и деревянных крючков, которые пускают в ход китайские цирюльники, когда привередливый клиент попросит, чтобы ему почистили уши. Поближе к краям дощатых тротуаров чернели котлы, над которыми колыхались густые клубы аппетитно пахнущего пара. На камышовых циновках восседали с важностью бронзовых божков гадальщики, предсказывающие будущее с помощью костей и чохов — медных монет с квадратными дырочками в центре, а вперемежку с предсказателями сидели сапожники, сочинители прошений и жалоб, зубные врачи и избавляющие от всех недугов тибетские лекари.
Казалось, Фуцзядянь говорит всем и каждому: «Мне нечего от вас скрывать, вот он я, весь перед вами!» Но Сергей знал, что запутанные переулки Фуцзядяня — это не только то, что на виду. Он знал, что здесь же находятся и скрытые от глаз притоны любви, игорные дома, воровские вертепы, опиекурильни. Знал, что эти переулки живут своей особой жизнью, доступной только для посвященных, и что для посвященных здесь нет ни тупиков, ни глухих дворов. Такие люди быстро находят незаметные калитки и двери, открывающиеся по условному стуку.
Рикша повернул в один из переулков, пробежал вдоль высокого сплошного забора и остановился перед двухэтажным кирпичным домом.
— Приехали, — обернувшись к Сергею, сказал он по-русски.
Дом выглядел заброшенным. Рикша подошел к воротам и негромко, но четко четыре раза ударил в калитку костяшками слегка согнутых пальцев. За воротами раздалось шарканье легких тапочек, звякнула защелка. В приотворившуюся калитку выглянуло морщинистое лицо старого китайца. Рикша сказал старику несколько слов. Тот закрыл глаза и понимающе закивал.
— Проходите, — улыбнулся Сергею рикша. — Дядюшка Чун вас проводит.
Рикша прислонил коляску к забору, сунул в рот крохотную металлическую трубку и, закурив, присел на корточки возле калитки. Сергей знал, что до самого его возвращения, сколь долго бы он ни отсутствовал, рикша вот так и будет сидеть на корточках и, попыхивая трубочкой, с равнодушным видом поглядывать по сторонам.
«Не скучай, товарищ Лин!» — про себя сказал Сергей рикше, временно переквалифицировавшемуся в сторожа.
Сутулый старик в короткой куртке из синей дабы, в широких полощущихся при каждом шаге черных шароварах, перетянутых над щиколотками витыми тесемками, в таких же черных матерчатых туфлях провел Сергея в большую комнату, меблированную на европейский манер. Здесь были буфет, кожаный диван с высокой спинкой и стол, окруженный десятком стульев. Посреди стола стоял графин с водой, горлышко было накрыто тонким стаканом.
Справа темнела дверь, ведущая в соседнюю комнату.
Старик постучался в нее, и Сергей, оставив чемодан в комнате, которую он про себя назвал приемной, вошел в кабинет.
— Господин Гу Таофан? — улыбнулся он.
Высокий худощавый китаец в отлично сшитом костюме европейского покроя встал из-за письменного стола, с ответной улыбкой шагнул навстречу гостю.
— Чем могу быть полезен? — осведомился он, обменявшись с Сергеем рукопожатием. Ладонь у него была сухая и прохладная. Умные глаза блестели доброжелательным юмором.
— Сергей Белау, представитель галантерейного отдела фирмы «Кунст и Альбертс». Привез образцы товаров, — произнес Сергей то, что должен был произнести.
— Немецкая галантерея теперь не в ходу. Сами знаете, рынок завален дешевой японской. Но что-нибудь я для вас постараюсь сделать. Если, разумеется, сойдемся в цене, — учтиво наклонил голову господин Гу.
Именно эти слова Сергей и хотел от него услышать.
— Я только доставил образцы, а вести переговоры вне моих компетенций, — развел он руками, как бы сожалея об ограниченности своих полномочий.
Такой ответ, похоже, господина Гу тоже удовлетворил.
— Прошу, — жестом показал он на стоящее рядом с письменным столом большое удобное кресло, обтянутое коричневой кожей. Сам же вернулся на свое место — за стол.
На столешнице возвышался массивный посеребренный шандал с пучком курительных трав, лежали миниатюрные счеты с костяшками из черного и красного дерева. Рядом валялась небрежно брошенная газета.
— О чем информирует пресса лиц, читающих по-китайски? — кивнув на газету, галантно поинтересовался Сергей. — Что-нибудь вроде вот этого? — И, пародируя интонации диктора русской редакции радио Маньчжоу-Го, произнес: — «Внимание! Внимание! Советские солдаты ворвались в район горы Чжангофын, расположенный к западу от озера Чанчи. Так как район, о котором идет речь, является территорией Маньчжоу-Го, то вторжение в эту местность красных орд не может не вызвать законного негодования японо-манчьжоугоских военных властей, стоящих на страже этого района, которые, соблюдая обязательства по совместной обороне, были вынуждены применить силу, чтобы очистить от красных варваров места, священные для каждого маньчжура...»
Господин Гу засмеялся.
— Здесь то же самое, — положил он узкую ладонь на газету и добавил, нахмурившись: — Ложь, на какой язык ее ни переводи, все равно остается ложью. А вот это, — взял в руки газету, развернул ее, — как мне думается, похоже на правду.
Переводя с китайского на русский, он зачитал:
— «Из источников, близких к министерству иностранных дел Японии, нам стало известно, что господин Того, японский посол в Берлине, имел трехчасовую беседу с господином Риббентропом, причем последний обещал ему не только моральную, но и практическую помощь в случае, если Япония будет воевать с Советским Союзом».
— Да, пожалуй, похоже на правду, — согласился Сергей.
И тут же, услышав, как скрипнула дверь, невольно обернулся. В кабинет без стука вошла молодая китаянка — полнолицая, с тонкими губами, с густо-черной, старательно расчесанной челкой, в черных шароварах и шелковой куртке.
— Познакомьтесь, это Лю Хотин, — сказал господин Гу.
И пояснил:
— Лю Хотин проводит вас в фанзу, где вы будете работать. Теперь о контактах. На связь с Лю вы будете выходить только через Лина. Для контактов с Драконом та же цепочка: Дракон — Лю — Лин — вы. Ну и, если потребуется, в обратной последовательности.
Господин Гу Таофан, вернее, просто товарищ Гу, поднял глаза на Лю. Зазвучала китайская речь, непонятная для Сергея.
Девушка слушала, опустив голову. Потом, по-прежнему не поднимая головы, что-то произнесла в ответ тихим мелодичным голосом.
— Она говорит, — перевел Гу, — что у нее есть для вас депеша, которую Дракон просил передать сегодня же, и она готова отвести вас на ваше рабочее место. — Помолчав, добавил: — Наша Лю говорит только по-китайски. Но это, будем надеяться, не помешает вам найти с нею общий язык.
Он вынул из жилетного кармашка плоские золотые часы. Мельком глянул на циферблат и, перевернув часы, поддел длинным ногтем заднюю крышку. Извлек из-под крышки листок курительной бумаги, сложенной вчетверо. Расправил его, тщательно разгладил.
— А это, — протянул он Сергею листок, на котором чернели колонки цифр, — радиодепеша для наших товарищей. Позывные — РМ-06. Не сочтите за труд, передайте. Думаю, эхо этой шифрограммы очень скоро докатится до Харбина, — многозначительно усмехнулся он. И, вновь бросив как бы рассеянный взгляд на циферблат своих часов, продолжал: — Что касается господина Луйка, то уведомите его, что, мол, господин Гу Таофан ознакомился с образцами галантереи и готов начать переговоры насчет контракта. Вас же хочу предупредить: будьте со своим заведующим настороже. Это сейчас он делает вид, будто, кроме интересов фирмы, его ничто не заботит. Но у нас есть сведения, что еще два года назад этот Луйк был посредником между германским консульством и белоэмигрантским центром, занимающимся засылкой диверсионных групп в советское Приморье. Имейте это в виду, товарищ Сергей!..
Они попрощались, и Сергей, подхватив на пути через приемную свой тяжелый чемодан, вместе с Лю вышел во двор.
Мимо аккуратных грядок, выделявшихся свежей зеленью чисто прополотых овощей, через яблоневый сад Лю вывела Сергея к глинобитной фанзе, отделенной от забора широкой полосой густо разросшихся кустов шиповника.
Она открыла дверь, и в лицо Сергею пахнуло запахом душистой черемши и вяленой рыбы. Внутри он увидел земляной пол, каны вдоль стен, некрашеный стол и большой чугунный котел, вмазанный в круглую кирпичную печь.
Девушка что-то произнесла по-китайски. Потом присела перед печью, надавила на край одного из кирпичей. Кирпич повернулся, как на шарнирах, и глазам Сергея открылся тайник.
С мелодичным щебетом, в котором Сергей уловил одно-единственное знакомое слово — «Дракон», Лю передала ему свернутую в трубку бумажку. Развернув скрученный листок, Сергей увидел то, что ожидал увидеть: ряды цифр и букв.
— Поработаем? — дружески подмигнул он китаянке и щелкнул застежками чемодана. В нем лежали портативная приемно-передающая станция, моток проводов для антенны и комплект батареек.
Лю улыбнулась, что-то сказала и вытащила из чемодана антенный провод.
— Ну, товарищ Люся, действуй, если умеешь! — с одобрением кивнул Сергей.
Держа моток провода в руках, Лю выпорхнула из фанзы. Сергей увидел в открытую дверь, как она со сноровкой, показывающей, что это дело ей не в новинку, взмахнула тонким, как леска, проводом, а когда он зацепился крючком за ветку яблони, смотала со шпульки еще метра полтора, перебросила моток через толстый сук соседнего дерева и, подхватив упавшую в траву шпульку, пятясь, скользящей походкой вернулась в фанзу, на ходу разматывая провод.
— Ха-ра-шо? — доверчиво улыбнувшись, протянула она Сергею конец провода.
— Шанго! — подтвердил он.
Лю засмеялась. Присев перед печью, она бросила на тлеющие уголья пучок березовой щепы и принялась раздувать огонь в очаге.
«На тот случай, если придется в спешном порядке избавляться от шифровок», — подумалось Сергею.
— Шанго! — снова повторил он и подключил рацию к питанию. Потом включил контакты и, как только разогрелись лампы, застучал ключом передатчика, посылая в эфир тире и точки своих позывных.

ШИФРОВКА ИЗ ХАРБИНА

В Москве был поздний вечер. Но если на Дальнем Востоке крупные японские силы, перейдя советскую границу, ведут бои за высоту Заозерную, а ты возглавляешь дальневосточный отдел разведуправления, то тебе, конечно же, будет не до сна.
Бои, то затихая, то разгораясь с новой силой, продолжались вот уже вторую неделю. Но, несмотря на серьезность событий, происходящих у озера Хасан, их можно было еще отнести к разряду тех, что на языке военных именуются боями местного значения. Однако в бои какого значения они перерастут завтра? Этот вопрос неотвязно преследовал человека со шпалами на петлицах.
Он придвинул ближе к абажуру последнюю сводку из района боевых действий и в который уже раз перечитал ее.
«31 июля в 3 часа ночи значительные японские силы под прикрытием артиллерии снова атаковали высоты, расположенные к западу от озера Хасан. Благодаря внезапности нападения, совершенного к тому же под покровом темноты и тумана, японским войскам удалось захватить эти высоты и проникнуть в глубину советской территории на четыре километра».
Закинув руки за голову, с силой сдавил ладонями ломящий нудной болью затылок. Несколько секунд, словно оцепенев, сидел с закрытыми глазами. Потом, не размыкая век, потянулся к телефонной трубке. И тут же аппарат пронзительно зазвонил.
Звонили из шифровального бюро.
— Через благовещенский радиоцентр, — доложил дежурный, — пришла шифровка из Харбина. Только что закончили работу над ней. Прикажете доставить лично вам?
— Уведомьте старшего лейтенанта Карпова. Распорядитесь, чтобы он как можно скорее был у меня. Естественно, с расшифровкой, — коротко приказал человек со шпалами на петлицах.
Старший лейтенант Карпов ждать себя не заставил. Минут через десять он стоял в дверях кабинета с ярко-красной папкой, бережно прижатой согнутым локтем к кителю.
Начальник отдела посмотрел на вошедшего с нескрываемой симпатией. Приглашая присесть, жестом указал на стул. Старший лейтенант раскрыл папку. Вынул несколько листков с лиловыми машинописными строчками.
— Дракон информирует, — без лишних слов начал он доклад, — что в Чанчуне, Харбине, Цицикаре, да и, по всей видимости, во всех остальных местах дислокации японских войск гарнизоны приведены в полную боевую готовность. Рядовые и унтер-офицеры лишены увольнений и находятся на казарменном положении, для офицерского состава отменили отпуска, а те, кто был в отпуске, в срочном порядке отозваны обратно в свои части.
— Что и следовало ожидать, — тихо вставил начальник отдела.
Офицер с тремя лейтенантскими кубиками быстро пробежал глазами по строчкам донесения. Спустя минуту продолжил:
— Затем Дракон сообщает, что на станции Харбин-Товарная формируют два воинских эшелона. Судя но тому, что работы ведутся под контролем японского офицера в чине полковника, эшелоны готовятся для отправки в район боевых действий. Дальше. Дракон ставит нас в известность о том, что руководство Коммунистической партии Китая призвало подпольщиков и партизан, пустив в ход все доступные им средства, противодействовать переброске японских войск в районы, прилегающие к маньчжурско-советской границе.
Вскинув глаза на старшего лейтенанта, человек со шпалами на петлицах сухо спросил:
— А о бактериологических центрах есть новости?
— Кое-что имеется, — немедленно отозвался тот. — Из разведдонесения следует, что секретный полигон для испытаний бактериологического оружия находится вблизи поселка Аньда. Сейчас Дракон изыскивает возможности получить сведения о бактериологических центрах через какого-то немца, прибывшего в «хозяйство» доктора Исии из Берлина...
Старший лейтенант осторожно кашлянул.
— Думаю, рискованная это затея, — тихо высказал он личное мнение.
И услышал в ответ:
— А я, Вася, думаю, что Дракон найдет способ выудить из этого немца всю информацию, которую японцы соблаговолят ему доверить по большому секрету. Неужели ты запамятовал, Василий Макарович, случай с хабаровским почтовым?
Случай с хабаровским почтовым? Конечно же, старший лейтенант Карпов прекрасно помнил эту историю.
...В середине декабря 1937 года бесследно исчез советский почтовый самолет. 18 декабря рано утром пилот Гусаров и бортмеханик Попов, загрузив машину мешками с письмами и другими почтовыми отправлениями, поднялись в воздух с аэродрома в Хабаровске. Под вечер они должны были приземлиться во Владивостоке. Однако самолет туда не прилетел. Поисковые группы прочесали всю трассу, но безрезультатно — машина и ее экипаж словно сквозь землю провалились. Тогда возникло предположение: очевидно, самолет сбился с пути, и Гусаров, увидев, что горючего в баке на донышке, а до Владивостока еще лететь и лететь, мог посадить машину где-нибудь на территории Маньчжоу-Го.
Советский генеральный консул в Харбине обратился с запросом к маньчжурским властям. На запрос последовал лаконичный письменный ответ:
«О вынужденной посадке советского самолета на территории Маньчжоу-Го нам ничего не известно».
Как тут быть? Поди проверь: действительно ли маньчжуры в полном неведении или идут на заведомый обман?
И вот по заданию Центра к поискам загадочно исчезнувшего самолета подключился Дракон.
Можно себе представить, каково это — сорвать завесу с тайны, действуя в одиночку, в стране, где нельзя доверять телефону и телеграфу, где на каждом шагу требуют предъявить документы, где того и жди, что угодишь в облаву или нарвешься на засаду?
Но через четверо суток от Дракона пришла шифровка:
«Почтовый самолет, курсировавший между Хабаровском и Владивостоком, отклонился от трассы, и пилот вынужден был совершить посадку в районе станции Гаолинцзы».
Теперь на руках у генерального консула имелось подтверждение того, что первоначальное предположение о судьбе самолета и его экипажа было совершенно правильным.
И вот уже не запрос, а ультимативное требование:
«Настаиваю на незамедлительном освобождении Гусарова и Попова. Требую немедленно вернуть самолет, на борту которого находится свыше одиннадцати тысяч единиц почтовых отправлений».
Маньчжурским властям, припертым фактами к стенке, пришлось скрепя сердце подтвердить: да, советский самолет действительно задержан. Но за признанием следовала сомнительная увертка:
«О судьбе экипажа нам ничего не известно».
И — новая радиограмма от Дракона:
«Гусаров и Попов арестованы японскими военными властями. Они препровождены в Харбин и содержатся в тюрьме».
Тайное стало явным. Маньчжурским властям не оставалось ничего иного, как уведомить советское генеральное консульство:
«Маньчжурская сторона выражает готовность в любое время освободить советский почтовый самолет с летчиками и грузом...»
Вот о каком эпизоде из жизни Дракона напомнил своему молодому подчиненному человек с усталыми от постоянного недосыпания глазами.
В небе за окном светящимся диском висела полная луна.
«А над Харбином сейчас солнце, — мелькнуло в мыслях у начальника отдела. — Солнце завтрашнего дня...»
Вслух же он произнес:
— Нужно радировать в Благовещенск. Пусть передадут в Харбин следующую шифрограмму... — Задумался на миг. — Записывай, Василий Макарович, — продолжил, взяв со стола тускло поблескивающий портсигар, лежавший рядом с лампой: — «Дракону. Срочно, секретно...»
 
Беззвучно шевеля губами, комиссар партизанского отряда Хван перечитал текст радиограммы:
«По нашим сведениям, бронепоезд, сформированный японцами в Чанчуне, проследует из Харбина в направлении Муданьцзяна. Если он свернет на ветку Муданьцзян — Тумынь, примите надлежащие меры...»
Комментарии были излишни. За Тумынем — Кейген, а там рукой подать до Хасана. Так что ясно, какие меры имеют в виду товарищи из подпольного центра по руководству партизанским движением в северо-восточных провинциях, откуда получена эта радиограмма. Действуя в тесном контакте с советскими товарищами, руководство центра решило всячески срывать переброску японских подкреплений в район начавшихся боев у озера Хасан.
— Что скажешь, комиссар? — нетерпеливо спросил командир отряда Сун.
Хван почесал переносицу.
— А что тут говорить? — вздохнул он, не отрывая взгляда от иероглифов, на скорую руку набросанных радистом. — Нужно действовать, а не говорить!
— Это уж само собой, — рассмеялся в ответ командир. — Но что именно мы должны предпринять? Какое твое мнение?
Комиссар зажег спичку и поднес ее к уголку листка с радиограммой. Рисовая бумага вспыхнула.
— Можем заминировать путь, — сказал комиссар, когда от радиограммы осталась лишь щепоть серого пепла.
— Отпадает, — возразил командир. — Сам подумай: бронепоезд и наши мины-самоделки. Все равно что стрелять в медведя из дробовика. Шуму много, а толку ничуть.
— Снять рельсы? — произнес комиссар, как бы размышляя вслух. — Только ведь и это, пожалуй, мало что даст.
— На какое-то время задержим бронепоезд. Вот и все. И думаю, на очень короткое время, — подтвердил командир.
Комиссар долго и задумчиво глядел прямо перед собой.
— А помнишь прошлогоднюю операцию под Цзиси? — наконец спросил он. — Крушение на мосту через Мулинхэ. Как удачно все тогда получилось!..
Командир кивнул головой. Конечно же, он все прекрасно помнил.
В тот раз японцы в страхе перед участившимися диверсиями на железной дороге взяли за правило: прежде чем пройдет воинский эшелон или состав с грузами для армии, выпускать на линию локомотив. Задним ходом, тендером вперед, движется этот сухопутный трейлер. А перед тендером — платформа, груженная бутовым камнем. Расчет прост: если участок пути заминирован, то на воздух взлетит платформа, а эшелон постоит, пока ремонтники починят развороченный путь, — и снова в дорогу, к месту назначения. Что оставалось делать партизанам? Пришлось против японской хитрости применить китайскую смекалку.
— Ты прав, — медленно сказал командир. — Шанс на успех сулит нам операция только вроде той, прошлогодней.
Тщательно обсудив кандидатуры участников предстоящей акции, перебрав всяческие «за» и «против», они пришли к выводу, что непосредственное руководство группой должен взять на себя лично сам командир.
Примерно полчаса спустя Сун пригласил к себе Шэна Чжи, накануне возвратившегося в отряд после двухнедельной отлучки.
— Ты, помнится, говорил вчера, что из Суйфунхэ добирался через Муданьцзян и Ванцин? — без предисловий спросил он.
— Так уж вышло, — развел руками Шэн Чжи. — Возле Турьего рога перейти границу не удалось. Перебирался через Мертвую падь, а в Санчагоу чуть было не угодил в облаву...
— Меня сейчас интересует мост за Муданьцзяном. Можно его очистить от охраны?
— Про мост забудьте, — махнул рукой Шэн. — К нему не подступишься: по обеим сторонам постоянные посты.
— Железнодорожная охрана?
— Если бы!.. Японские солдаты с пулеметами, а вокруг — ни кустика, ни бугра, ни лощинки.
На лицо командира набежала тень.
— Это хуже! — с досадой обронил он и, морща лоб, уточнил: — Следовательно, по-твоему, снять охрану без шума не удастся?
— Не удастся, — подтвердил Шэн сокрушенно, будто он был виноват в том, что японцы как зеницу ока оберегают этот мост.
Командир задумался. Мысль была все та же: каким способом добиться того, чтобы у японцев стало одним бронепоездом меньше? При прошлогодней диверсии на мосту через реку Мулинхэ нужно было убрать лишь двух часовых — задача не из сложных. А что предпринять, когда к мосту не подступиться из-за пулеметов?
«Если не мост, то что же? — в который раз спрашивал он себя. И вдруг осенило: — Туннель!»
Прерывая затянувшуюся паузу, командир обратился к Шэну:
— А что ты можешь сообщить о туннеле через хребет Лаоелин?
— У этого туннеля сторожевых- постов не заметил, — немного подумав, не очень уверенно ответил Шэн.
— Так что же, выходит, туннель совсем без всякого надзора? — недоверчиво покачал головой командир. — Быть такого не может!
— Почему же без всякого? — возразил Шэн. — Примерно метрах в пятистах от выхода из туннеля, если ехать в сторону Ванцина, у будки путевого сторожа я видел маньчжурского солдата из войск охраны.
— Скрытно к этой будке подобраться можно, как считаешь?
— Трудно, но можно. Особенно если ночью.
В живых черных глазах командира мелькнула озабоченность.
— Возьмешься провести группу? — спросил он.
— Отчего же не взяться? — ответил Шэн. — Возьмусь!
Шэн вышел из командирской землянки под низкое пасмурное небо. Где-то вдали, на горизонте, широкой сине-лиловой полосой бесшумно низвергался ливень. «Дождь. Это хорошо, что дождь...» — мельком подумал он.
 
Неподалеку от железнодорожной насыпи сиротлива ржавел вросший в землю остов перевернутого думкара. Шэн Чжи ползком подобрался к нему и осторожно раздвинул бурьян. Слева под многометровым навесом изъеденных трещинами скальных пород чернел вдалеке вход в туннель. Справа, в какой-нибудь сотне шагов от Шэна, за пустырем, загроможденным высокими, в рост человека, штабелями шпал и снегозадерживающих щитов, ютилась глинобитная будка путевого сторожа. На облупившейся, в ржавых потеках железной крыше там и сям виднелись латки из кусков фанеры. Над короткой трубой жидкой струйкой завивался дымок.
Шэн смотрел на этот прямо-таки мирный дымок и с грустью думал о той оставшейся в прошлом поре, когда вот в такой уединенной сторожке можно было переждать непогоду, а если промок, обсушиться у теплого очага, коротая время за чашечкой чая в неторопливой беседе с хозяином, стосковавшимся по общению с редкими здесь гостями.
А теперь?
С приходом японцев порядки на железных дорогах Маньчжурии круто переменились: путевые обходчики и стрелочники из вольнонаемных получили расчет, а в их жилищах расквартировались солдаты из охранных войск Маньчжоу-Го.
Огибая по широкой дуге цепь изрезанных ущельями гор, насыпь железной дороги скрывалась из вида за выступом словно накренившегося набок утеса.
Шэн снова внимательно оглядел весь участок пути от утеса до входа в туннель. Больше всего его беспокоила будка.
«Сколько там внутри солдат?» — терялся он в догадках. Для того чтобы установить это, нужно было дождаться смены караула. И Шэн терпеливо ждал.
Минут через двадцать вдалеке, с обратной стороны туннеля, раздался паровозный гудок. На протяжный, густой зов его из будки вышел долговязый пожилой стражник. Мятым желтым флажком он помахал, давая понять машинисту вырвавшегося из туннеля товарняка, что все в порядке, и, сладко потянувшись, не спеша удалился в будку. Мимо нее, не замедляя хода, прогромыхал пассажирский поезд.
До полных сумерек оставалось, пожалуй, не больше часа, когда послышался лязг колес, а уж потом из-за выступа утеса вывернулась сама дрезина. Всполошенные раскатистым эхом над горами, закружились птицы, угнездившиеся было на ночевку в глубине многочисленных расселин.
Шэн не спускал глаз с дрезины, а она, в стремительном беге пересчитывая рельсовые стыки, неохотно, с визгом сбавляла скорость.
«Четверо», — отметил про себя Шэн, когда дрезина затормозила прямо против будки. Три маньчжоугоских солдата в серых стеганых балахонах, у каждого за плечом длинноствольная трехлинейка с примкнутым штыком. Четвертым был разводящий — маленький юркий японец во френче с нашивками унтера.
Церемониал смены караула Шэна нисколько не интересовал. То, что ему было приказано выяснить, он выяснил.
«Время не ждет», — напомнил себе Шэн и, в последний раз ощупав цепким взглядом местность вдоль железнодорожного полотна, будку и трех вышедших из нее для сдачи смены караульных, гуськом трусящих к дрезине, бесшумно и легко, как ящерица, ползком выскользнул из укрытия.
Обратная дорога. Она вела через кустарник к скалистому берегу речки, в которой шипела и пенилась свергающаяся с уступа на уступ яростная вода; далее через усеянное камнями плато к зарослям гаоляна; а после к узкой лощине, зажатой между грядами мелкосопочника, густо покрытого дубняком. В лощине Шэна ждал товарищ Сун, а с ним четверо друзей-партизан.
Отдышавшись, Шэн доложил командиру:
— Подойти незаметно к выходу из туннеля труда не составит. В будке путевого обходчика — сторожевой пост. Охраняют трое. Выходят поодиночке, когда нужно встретить поезд.
— Слышали? — спросил командир, обращаясь сразу ко всей группе. Распустив тесемки вещевого мешка, он вытащил из него самодельную ракетницу со стволом из обрезка бамбуковой палки. — Возьми! — протянул ракетницу Шэну. — Проведешь нас к месту предстоящей операции, а сам пройдешь километра три в сторону Муданьцзяна. Когда подойдет бронепоезд — выпустишь ракету.
— А после этого? — осведомился Шэн.
— После этого? — переспросил Сун. — Как подашь сигнал, не мешкая возвращайся в лагерь. Остальное — не твоя забота.
Он обвел пристальным взглядом партизан, полукругом сидевших на корточках. Застегнув куртку на все пуговицы, спросил:
— Помните, что каждый из вас должен делать?

ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА

Майор Лемке занимал отдельный номер на бельэтаже гостиницы «Виктория» — самой фешенебельной в Харбине. Это было солидное каменное здание, выходившее лепным фасадом на привокзальную площадь. Ровесница КВЖД, гостиница «Виктория» была воздвигнута по проекту русских архитекторов незадолго до войны России с Японией и отвечала самым взыскательным европейским стандартам. Но Дальний Восток — это все-таки не Европа, и сообразно с дальневосточными условиями окна в номере доходили до пола — их в случае надобности можно было заменить легким бамбуковым жалюзи, которое в жару затеняло помещение от солнца и одновременно свободно пропускало свежий воздух. Широкая кровать была защищена от мошки пологом из белой, тонкой, как паутина, газовой материи, прикрепленным к металлическому каркасу.
И Лемке, которому предстояла наутро поездка в Аньду, с удовольствием подумалось об удобной постели, где перед дальней дорогой можно отлично выспаться.
Как только стемнело, он опустил до самого пола жалюзи, запер дверь на ключ, забрался в постель и, задернув москитную сетку, натянул на себя полотняное покрывало.
Заснул майор быстро. Ни многоголосый стрекот цикад, концертировавших в сквере под окнами, ни гудки паровозов, перекликавшихся на станционных путях, ни громкая песня постояльца из соседнего номера, вернувшегося в гостиницу за полночь и навеселе, не могли вырвать его из нежных объятий Морфея. Часу во втором ночи мимо «Виктории» пронесся какой-то мотоциклист. Треск, напоминающий автоматную очередь, прошил ночную тишину.
Но майор Лемке спал и ничего не слышал. Да и как он мог что-нибудь услышать, если провел вечер в кругу сотрудников германского консульства, где было выпито изрядное количество горячительных напитков, действие которых для него сильнее любого снотворного...
Когда что-то тяжелое и холодное болезненно уперлось в висок майору, первой сонной мыслью мелькнуло: «Пистолет!» — но герр Лемке, однако, пробуждаться не пожелал, пытаясь из сновидения дурного перенестись в приятное усилием размякшей воли. Но холодок стали не отступал, и тогда, не открывая глаз, вялой рукой притронувшись к виску, он с неприятным удивлением ощутил реальный металл несомненного оружия.
— Это «вальтер» девятого калибра с глушителем. Звука выстрела практически не слышно. Так что мой вам совет: ведите себя благоразумно.
Первым порывом майора было отдернуть голову в сторону и, схватив одновременно ночного гостя за запястье, ударить его коленом под локоть. Однако благоразумие одержало верх, и герр Лемке решил не рисковать.
— Уберите пистолет и объясните только, что вам от меня нужно? — спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал по возможности ровно.
— Слушаю и повинуюсь, — миролюбиво произнес человек-невидимка, отводя пистолет в сторону.
Майору сразу стало как-то легче дышать. «Он безукоризненно чисто говорит по-немецки», — отметил про себя, вглядываясь в темноту. Но в номере царил непроглядный мрак.
— Так что же вам угодно? — повторил Лемке, пытаясь встать с постели.
И, получив тычок в грудь, услышал:
— Не утруждайте себя — лежите, а я, если вы позволите, присяду.
Загадочный незнакомец задернул полог, прикрывающий кровать, придвинул стул к изголовью.
— Я буду задавать вопросы, а вы должны давать подробные ответы, — вполне дружелюбно проговорил он, присаживаясь рядом. — Итак. Вопрос первый: когда вы собираетесь побывать на полигоне, расположенном в районе поселка Аньда?
Майору показалось, что где-то, причем совсем недавно, он уже слышал этот глуховатый голос. Но где? Когда?
Поразмыслить над этим помешал внезапно нахлынувший гнев. Заносчиво и с возмущением Лемке произнес:
— То, что вас интересует, является военной тайной, а я офицер! Я давал подписку не разглашать секретных сведений и не опозорю предательством честь мундира.
Из-за тончайшей сетки-паутинки раздался смех, не суливший ничего хорошего.
— Ну разве не парадокс? — произнес голос. — Германский офицер, уносящий японскую военную тайну в могилу, вырытую в китайской земле.
За окном безмятежно трещали цикады. Комар, исхитрившийся как-то проникнуть под полог, нудно зудел возле майора, не смевшего сделать резкого движения. Было темно, как в гробу.
— Давайте рассудим, герр майор, — не дожидаясь ответа, продолжал неизвестный. — Войдите в мое положение: уйти отсюда, не получив информации, я не могу. Впрочем, маленькое уточнение: могу уйти, оставив в комнате труп. Ваш труп. Однако лучший ли это вариант в наших переговорах? Полагаю, что нет...
— Не знаю, кто вы, но методы, которыми вы действуете... — Майор запнулся, кипя от возмущения.
— Неправда, — мягко перебил незнакомец. — Не такие уж это и бесчеловечные методы. Во всяком случае, их не сравнить с теми, которыми действует ваш ученый коллега, генерал Исии. Более того, я открою вам весьма выгодную перспективу: если мы найдем с вами общий язык, о нашей сегодняшней беседе, надеюсь, содержательной, не узнает никто из тех, кто способен был бы причинить вам неприятности.
— А если не найдем общего языка? — тихо спросил майор.
— Герр Лемке, — произнес незнакомец со вздохом, — поймите, мы же с вами в Маньчжоу-Го — в стране оккупированной, но не покорившейся оккупантам, в стране, где идет война... «А ля гер ком а ля гер», — говорят французы, и я совершенно с ними согласен. Действительно, на войне как на войне: кто-то гибнет в открытой перестрелке, кого-то поражает пуля, выпущенная из засады, а чей-то удел при невыясненных обстоятельствах умереть в этой комнате... Короче. Выкладывайте все, как на духу! Или пеняйте на себя. — Голос, доносившийся из темноты, обрел интонации бесповоротно решительные и жесткие.
И по тому, как спокойно звучал этот баритон, майор понял, что нужно решаться на одно из двух: или готовиться к самому худшему, или...
— Хорошо, пусть будет по-вашему, — выдавил из себя он. — На полигон в Аньду меня должен сопровождать майор Мицубиси из Бинфанского бактериологического центра. Он заедет за мной в гостиницу завтра, в одиннадцать утра.
— Завтра уже наступило, — уточнил глуховатый баритон.
— Да, да, сегодня в одиннадцать утра, — подхватил Лемке и тут же, опершись локтем левой руки о постель, привстал, кулаком правой руки с силой ударил в ту сторону, откуда раздавался голос.
Внезапный удар, как Лемке и рассчитывал, заставил противника вскочить на ноги. В следующее мгновение майор бросился на невидимого врага. С грохотом опрокинулся стул, и вдруг, не сообразив даже, что произошло, Лемке перевернулся в воздухе и рухнул навзничь на циновку.
Незнакомец, столь ловко перебросивший майора через голову, рассмеялся:
— Вернетесь в фатерланд живым-здоровым — поступайте в цирк! — посоветовал он. Затем стволом пистолета приподнял вверх подбородок ошеломленного от удара об пол Лемке и скомандовал: — Сядьте, циркач... И положите руки на колени!
Герр Лемке послушно исполнил приказание.
— А теперь, — понизив голос, произнес незнакомец, — продолжим нашу беседу. На первый мой вопрос вы ответили. Теперь вопрос второй: расскажите подробно и по порядку все, что вы узнали во время посещения бактериологического центра в Бинфане. Только не подумайте, что я собираюсь грубой силой принудить вас быть предельно откровенным. У вас полная свобода выбора, уверяю...

ОПЕРАЦИЯ «ТУННЕЛЬ»

Сун лежал в десяти шагах от железнодорожной насыпи, за высоким штабелем шпал. Наискосок от него темнели смутные очертания путевой будки. Отчетливо и мрачно выделялась крестовина окна, освещенного изнутри красноватым светом керосиновой лампы.
Командир знал: недалеко от него, за таким же штабелем, возвышающимся рядом с тропинкой, ведущей от будки к насыпи, притаились два его помощника. Двое других скрывались за сараем, стоящим по ту сторону будки.
Сун и его друзья по отряду ждали поезда. Что это будет за поезд, роли не играло. И в какую он проследует сторону, тоже не имело ровным счетом никакого значения. Важно было, чтобы поезд простучал мимо сторожевой будки как можно скорее. И уж конечно, до того, как в беззвездном небе между туч вспыхнет на миг алая звездочка сигнальной ракеты. Заветной ракеты!
«Тогда все, что нам останется, — беззвучно вздохнул Сун, — это запасной вариант».
Запасной вариант был рассчитан на крайний случай: захват сторожевого поста и нападение на локомотив-трейлер.
Сун повернул голову в сторону туннеля. Темнота. Взгляд словно бы увяз в ней — сырой и плотной.
«Как-то там сейчас Шэн Чжи? Пожалуй, тоже чувствует себя как на циновке из иголок», — с тревогой в сердце подумал Сун, и тут же до него донесся приглушенный расстоянием гудок долгожданного поезда. Наконец-то!
Поезд шел на Муданьцзян, и грохот колес звучал все отчетливее. В этом грохоте, который не спутаешь ни с каким другим, командиру внезапно послышались как бы твердые и уверенные ритмы военного марша.
Вот снова прогудел пока еще невидимый паровоз. Одновременно Сун услыхал: скрипнула, открываясь, и вновь со стуком захлопнулась дверь.
Освещая тропу прыгающим светом сигнального фонаря, охранник, едва различимый во мраке, направлялся в сторону железнодорожного полотна. Все складывалось так, как было задумано.
— Успеха вам, друзья... — еле слышно прошептал Сун, напутствуя своих напарников по операции.
А поезд, раздвигая мрак сильными прожекторами, стремительно приближался. Слегка сбавив скорость, шумно и горячо пронесся паровоз.
Сун увидел, как машинист мимолетным кивком поприветствовал охранника, как тот в ответ поднял фонарь вверх и тут же быстро опустил его вниз.
Промелькнул почтово-багажный вагон, за ним вереница пассажирских. И вот уже поезд нырнул в черную прорву туннеля; блеснул прощально красный глаз сигнального фонаря, укрепленного позади хвостового вагона.
Сун прикинул, что на ближайший полустанок поезд прибудет минут через пятнадцать-двадцать. Только там есть запасные пути, и только там поезд сможет разъехаться с локомотивом-трейлером.
«Так что у нас по меньшей мере полчаса в резерве», — мысленно подвел он итог и, уже нисколько не сомневаясь, что все в нынешнюю ночь сложится именно так, как и было запланировано, цепким взглядом уставился на смутно видневшийся неподалеку силуэт охранника.
Тот, ничего не подозревая, вразвалочку брел по тропе. Опущенный книзу фонарь бросал ему под ноги мутный желтоватый свет и, покачиваясь, издавал звуки, похожие на короткие вскрики какой-то ночной неведомой птицы, отрывистые и резкие.
Шаг за шагом охранник приближался к штабелю шпал, за которым притаились в засаде Цао и Тинг.
Сун знал: они не спускают с охранника глаз. Мысленно отсчитывая секунды, почти зримо представлял, как сейчас Цао расправляет веревку с подвижной петлей на конце, как, готовясь к прыжку, напрягся Тинг — проворный и быстрый, словно рысь.
Свет фонаря исчез за нагромождением сложенных шпал. Охранник поравнялся с Цао и Тингом.
Сун привстал, сделал несколько шагов вправо и увидел, как фонарь, переворачиваясь и неровно мигая на лету, описал в воздухе дугу и погас, глухо ударившись о землю.
В следующую минуту он, ориентируясь в темноте на освещенное окно, не разбирая дороги, побежал к путевой будке. Тех двоих, кто сейчас находился внутри, нужно было застичь врасплох, покуда они не хватились своего дружка, явно замешкавшегося с возвращением.
Вот и дверь. Из-за угла будки вынырнули две тени.
— Командир! — услышал Сун взволнованный шепот. — Как? Будем брать хорьков в их норе?
Сун поймал говорящего за рукав.
— Ты, Ло, — приказал коротко, — быстро к окну и следи в оба! А ты, Цинь, за мной!
Командир распахнул входную дверь. В темный коридор сквозь щель во второй двери, ведущей из тамбура в комнату, пробивался свет. Прильнув к щели, Сун пригляделся. В комнате, сидя друг против друга на соломенной циновке и похохатывая, охранники развлекались игрой в кости.
— Чжун... ты? — раздался голос одного из охранников.
Сун рывком отворил дверь.
— Ошибаетесь, господа! — шагнул он через порог. — Посмотрите внимательнее, разве я похож на Чжуна? — И передернул затвор винтовки...
Через несколько минут, тараща ошеломленные глаза, охранники, надежно связанные, с кляпами во рту, лежали на драной циновке, застилавшей пол будки. Одеждой их было одно лишь исподнее. Обмундирование, а заодно и винтовки партизаны реквизировали.
Ло держал обезоруженных вояк на прицеле. Переодетые в форму маньчжоугоских солдат. Цао, Цинь и Тинг приступили ко второй части операции, где у каждого было свое задание.
Цао быстро заменил в сигнальном фонаре простое прозрачное стекло на красное.
Цинь, прижимая к груди коробку с аварийными петардами, взбежал вверх на насыпь и прямо по шпалам устремился к выходу из туннеля.
Тинг тоже кинулся на насыпь. Секунду его силуэт маячил в темноте между рельсами, потом исчез — Тинг залег в засаде по другую сторону от насыпи.
«Пора и тебе, Сун, занять свое место», — мысленно приказал командир самому себе. И скользнул в проход между двумя штабелями шпал.
До рассвета было еще далеко. Настороженную тишину ночи нарушало лишь стрекотание цикад и редкий шальной шорох ветра.
Но вот натужным стоном послышался отдаленный гудок.
— Ставь петарды и прочь с полотна! — крикнул Сун. Крикнул в полный голос, чтобы его услышал Цинь, притаившийся вблизи туннеля.
— Готово, командир! — донесся ответ, и вслед из глубины туннеля, заглушая все звуки, вырвался на простор ухающий перестук паровозных колес и шипение пара.
Через секунду Сун увидел неверно брезжущий свет. Сомнений быть не могло: это светил фонарь, подвешенный к тендеру. Локомотив, как и следовало ожидать, двигался задним ходом — медленно, словно с опаской ощупывая свой путь тенью, отбрасываемой на рельсы ацетиленовым фонарем.
Все дальнейшее совершилось с такой быстротой, будто обезумело время, многократно ускорив свой бег.
Едва под колесами тендера одна за другой начали рваться аварийные петарды, машинист локомотива, услышав эти сухие, похожие на пистолетные выстрелы хлопки, пустил контрпар и высунулся по пояс из окошка. Из темноты выскочил переодетый охранником Цао. Сигнализируя красным светом об опасности, он размахивал на бегу фонарем, зажатым в высоко поднятой руке.
— Стой! Останови! — кричал Цао машинисту.
Впрочем, судя по шипению и свисту, машинист и сам догадался, что дело худо и нужно экстренно сажать машину на тормоз.
— Что случилось? — выкрикнул он растерянно.
По узкому трапу на землю спрыгнул японский солдат. Рявкнул свирепо:
— В чем дело?
— Господин... — вытянулся перед японцем Цао. — Дело в том, что...
Если японец и узнал когда-нибудь, в чем дело, то только от служителя мира иного. Обстоятельному докладу Цао помешал Тинг, бесшумно подобравшийся к японцу со спины...
Цао отбросил в сторону теперь уже бесполезный фонарь.
— Спускайтесь, приехали! — сердито бросил он машинисту и кочегару.
Те ни живы ни мертвы, пересиливая дрожь в ногах, вылезли из паровозной будки.
Цао окинул презрительным взглядом их жалкие фигурки.
— Эх вы! А еще китайцы! — скривил брезгливо губы. — Что нам с ними делать? — взглянул он на Тинга.
Машинист и кочегар втянули головы в плечи, пугливо озирались.
— Пусть живут! — небрежно обронил Тинг. И крикнул в темноту: — Что скажешь, командир?
Сун вышел из своего укрытия. Не торопясь приблизился к локомотиву.
— Ты уже сказал, товарищ Тинг, сказал правильно: пусть живут! — Затем, заглянув машинисту в глаза, быстро и отрывисто спросил: — За вами следом движется бронепоезд?
Машинист с лихорадочной поспешностью закивал в ответ. При красноватом свете, падавшем из паровозной будки, было видно, как дрожат его губы.
— Каким образом на бронепоезде узнают, что на линии все в порядке? — продолжил Сун.
— На подходе к туннелю бронепоезд даст длинный гудок, — стуча зубами, проговорил машинист. — Очень длинный...
— А вы? — прервал его Сун. — Как должны ответить вы, если все благополучно?
— Короткий гудок, потом длинный и опять короткий.
Сун, одернув на себе куртку, обернулся к Цао:
— Отведи их в будку, пусть составят компанию тем троим. Вместе с Ло присмотришь за ними до конца операции, а там пусть катятся на все четыре стороны!
— Понял! — хмуро ответил Цао и вскинул винтовку с трехгранным штыком. — Пошли!
Посаженный на тормоза локомотив свирепо, с присвистом, дышал. Содрогавшийся всем своим многотонным, окованным сталью корпусом, он готов был в любую минуту рвануться с места и на всех парах влететь в туннель.
Сун, прищурившись, примерился к лесенке, по которой нужно было подняться, чтобы попасть в будку. И ясно представил, что произойдет чуть позднее, когда мчащийся без огней локомотив там, в глубине туннеля, на бешеной скорости сшибется лоб в лоб с бронированной махиной.
Ухватившись за поручень, он вскочил на подножку.
— Передай Циню, пусть поторопится! — бросил через плечо Тингу.
Тот стремглав сорвался с места и сразу оказался рядом с Цинем. Присев на корточки перед локомотивом, Цинь подвешивал к буферному брусу свертки с пироксилиновыми шашками.
— Ну, как там у вас? — донесся из будки машиниста нетерпеливый голос Суна.
— Осталось бикфордов шнур подвести к детонатору! — не поднимая головы, крикнул в ответ командиру Цинь.
— Может, зажечь верхний фонарь? — спросил Сун.
Ответить Цинь не успел. Потому что в этот момент в небесах засветился красный огонек сигнальной ракеты. Шэн Чжи предупреждал о том, что бронепоезд на подходе.
Еще десяток бесконечно долгих минут, и наконец партизаны услышали то, что желали услышать: бронепоезд оповестил протяжным гудком, что он притормозил перед входом в туннель.
— Как только дам ответный сигнал, поджигайте шнур и бегите! — крикнул Сун и, резко дернув за кольцо, открыл клапан гудка. Паровоз коротко свистнул. Сун снова потянул за кольцо. На этот раз он дольше подержал клапан открытым. И едва отзвучал третий, короткий гудок, Сун отвернул тормоз, рванул на себя до предела регулятор скорости и, не теряя ни доли секунды, спрыгнул на землю. Никем не управляемый локомотив, набирая скорость, двинулся вперед.

ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ

В кабинете было тихо. Если не считать тиканья настенных часов и приглушенного бормотания капитана Кураки, разговаривавшего с кем-то в приемной по телефону. Но генерал-майор Мацумура не относил эти звуки к числу тех, которые он считал нарушающими тишину.
Разведчик с огромным стажем, сделавший карьеру на многолетней и успешной работе в странах Дальнего Востока, Мацумура вот уже два года занимал в штабе Квантунской армии пост начальника управления специальной службы. В переложении на обыкновенный язык сие означало, что он являлся шефом военной разведки — одного из наиболее отлаженных аппаратов, располагавшего разветвленной шпионской сетью и целой армией тайных осведомителей, резидентов и диверсантов, действовавших в Китае, Маньчжурии, Тибете, Монголии.
Завистники — а таковые есть у всех — поговаривали, что, дескать, генерал Мацумура попал на столь ответственный пост исключительно благодаря влиятельным покровителям и пришел, как говорится, на готовенькое.
Дыма без огня не бывает. Доля правды в том, что утверждалось злыми языками, действительно была.
Предшественником Мацумуры являлся знаменитый Кендзи Доихара — «дальневосточный Лоуренс», как его называли газеты. И называли так не только из-за пристрастия к броским ярлыкам. Генерал Доихара и в самом деле был весьма заметной фигурой в мире разведки.
В 1931 году Доихара возглавил мощный центр японской разведки в Маньчжурии — харбинскую военную миссию, а когда в сентябре того же года японские войска вторглись на маньчжурскую территорию, отправился в Тяньцзинь, где сумел похитить Генри Пу И, прозябавшего в безызвестности потомка последней китайской династии, переправить его в Маньчжурию и провозгласить императором Маньчжоу-Го. Затем — лихорадочная работа по формированию марионеточного правительства, в которое вошли в основном китайские чиновники, в свое время завербованные тем же Доихарой.
В награду за эту операцию, проведенную хитроумно, дерзко и ловко, полковник Доихара получил звание генерал-майора и пост начальника управления специальной службы Квантунской армии.
На новом посту он широко проявил свои организаторские способности. Подбирал и готовил кадры шпионов и диверсантов для подрывной работы в различных провинциях Китая, в Монголии и Советском Союзе. Совершал продолжительные вояжи по Китаю, инспектируя деятельность резидентов разведки на местах. Организовывал новые военно-политические диверсии.
В сложной обстановке Дальнего Востока он, знавший все тонкости, чувствовал себя как рыба в воде.
В начале 1936 года японцам понадобилось отвлечь внимание китайского правительства от своей двусмысленной, а вернее, явно недвусмысленной деятельности в Северном Китае.
И Доихара немедленно отправился в противоположный конец страны — в Южный Китай. Еще не высохли чернила на его докладной записке в генеральный штаб, а там уже вспыхнула война против нанкинского правительства, и спровоцировал эту войну он, генерал-майор Кендзи Доихара.
И это успешно выполненное задание не осталось без награды: вскоре Доихара был произведен в генерал-лейтенанты и, получив под свое начало 14-ю дивизию, покинул Маньчжоу-Го, уступив насиженное место прибывшему из Токио генерал-майору Мацумуре.
Трудно, когда твоим предшественником был такой ас шпионажа, как Кендзи Доихара. Успешно проведешь операцию — слышишь: «Доихара провернул бы это дельце хитроумнее!» А если неудача — опять ехидный шепоток: «Нет Доихары, потому и провал!»
Впрочем, Мацумура ничуть не сомневался в своих способностях и был глубоко убежден, что он именно тот человек, которому суждено затмить славу «дальневосточного Лоуренса».
«Выбьемся и мы в генерал-лейтенанты!» — не без достоинства кивнул сам себе.
Еще с минуту он разглядывал свое лицо, мутно отражающееся в стекле, прикрывавшем письменный стол. После протянул палец к кнопке звонка и, чуть помедлив, нажал ее. Дверь скрипнула, и у порога замер, щелкнув каблуками, капитан Кураки.
— Какие новости, капитан? — не глядя на своего адъютанта, сухо спросил генерал. — Надеюсь, ничего серьезного?
Капитан тотчас постарался придать своему лицу выражение крайней озабоченности.
— Должен вас огорчить, господин генерал-майор, — мрачно отчеканил он. — Прошлой ночью на линии Ванцин — Тумынь произошло крушение: бронепоезд, направлявшийся в район боевых действий, столкнулся с локомотивом, который должен был его эскортировать...
— Случайность? — нахмурился генерал.
— Никак нет! — вытянулся Кураки. — Если принять во внимание, что локомотив, который в соответствии с инструкцией шел впереди бронепоезда, не мог вдруг ни с того ни с сего взять да и помчаться ему навстречу. Как полагает майор Замура, звонивший из Ванцина, мы имеем дело не со случайным крушением, а с диверсией.
— Что еще установил Замура?
— Локомотив и бронепоезд столкнулись в туннеле. Кроме того, произошел взрыв, следствием которого был обвал. Причина взрыва выясняется. — Адъютант умолк.
— Это все? — глухо проронил начальник управления.
— Так точно, все! — на почтительном выдохе ответил адъютант.
— Пригласи сюда Унагами, Кудо, Фугуди и Судзуки. И уведомь майора Замуру по возвращении: я жду его у себя.
Офицеры, первыми названные Мацумурой, не заставили себя долго ждать, что же касается майора Замуры, то он появился, когда совещание было в самом разгаре.
— Садитесь! — милостиво разрешил генерал вытянувшемуся по стойке «смирно» майору и, не дав ему как следует отдышаться, нетерпеливо бросил: — Докладывайте!
Майор вытащил из папки блокнот и, ощущая себя явно неуютно под пристальным взором генерала, нервозно постукивавшего носком сапога по паркету, принялся перебирать листы. Потом, отвесив Мацумуре учтивый полупоклон, начал:
— Крушение бронепоезда — результат диверсионного акта. Заранее спланированного и хорошо подготовленного. Диверсанты обезоружили охрану и, прибегнув к какой-то хитрости, овладели локомотивом, который в целях проверки безопасности дороги двигался перед бронепоездом...
— О какой именно хитрости идет речь? — перебил майора подполковник Кудо.
— Обстоятельства... исследуются, — откликнулся майор.
— Они настолько таинственны? — фыркнул Кудо.
— А чем вы могли бы объяснить тот факт, что с локомотива не был подан бронепоезду сигнал, предупреждающий об опасности? — вопросом на вопрос ответил майор.
— А машинист локомотива? Какова его судьба? — подал голос подполковник Судзуки.
Замура поднял на Судзуки мутные, усталые глаза.
— Вблизи сторожевого поста, рядом с насыпью, нами обнаружен труп японского солдата, обеспечивавшего присмотр за машинистом и кочегаром...
— А где машинист и кочегар? — спросил Кудо.
— Бесследно исчезли, — озабоченно взмахнул рукой Замура.
— Полагаю, просто сбежали, испугавшись ответственности, — брезгливо проговорил полковник Унагами.
Майор Замура глубокомысленным кивком дал понять, что разделяет точку зрения полковника.
— Я тоже совершенно с вами согласен, полковник, — перехватив кивок Замуры, высказался генерал Мацумура и тут же прибавил с надменными нотками в голосе: — Продолжайте, майор!
— Локомотив бандиты перехватили, когда он находился в пятистах метрах от выхода из туннеля. Протяженность туннеля — километр двести метров. По мнению железнодорожного эксперта, этого вполне достаточно, чтобы локомотив с полным давлением пара в котле уже где-то на середине дистанции развил скорость порядка восьмидесяти километров в час. Но... — Майор сделал многозначительную паузу. — Но если даже прибавить скорость двигавшегося навстречу бронепоезда — минимум двадцать километров в час, то этого было бы все равно недостаточно для того, чтобы в туннеле произошел обвал. Из расчетов специалиста по взрывным работам следует, что столкновению сопутствовал мощный взрыв. Точные данные мы получим только после того, как будет расчищен туннель. На это потребуется около недели...
На скуластом лице Мацумуры проступили красные пятна.
— Выходит, — стукнул он кулаком по столу, — бандиты не только вывели из строя бронепоезд, направлявшийся в район боевых действий! Выходит, прямой путь на Тумынь будет закрыт в течение целой недели?!
— Так полагают эксперты, господин генерал, — тихо, словно оправдываясь, проговорил майор Замура.
В кабинете повисла тягостная тишина.
— Что скажете, господа? — прервал наконец молчание генерал Мацумура.
Офицеры поглядывали друг на друга, избегая встречаться взглядом с генералом, и упорно продолжали молчать. Ни один не решался сказать что-либо.
— Ваше мнение, полковник Унагами! — буркнул сердито потерявший терпение генерал.
Унагами повернул к нему голову. Поправил очки в массивной оправе.
— Предлагаю вам, господа, попробовать решить крайне любопытную головоломку, — начал он интригующе и погладил маленькой, как у ребенка, ладошкой скошенный книзу подбородок. — Вчера днем наши радиопеленгаторы зафиксировали работу какого-то таинственного передатчика. Интересно, что радист — замечу, господа, радист очень высокой квалификации! — вел передачу из Харбина. Причем сначала он обменивается шифровками с Благовещенском, а потом сразу же выходит в эфир с новыми позывными: отбивает еще одну радиограмму. Тоже, господа, зашифрованную. Только шифр в данном случае совершенно иной...
— А из этого следует... — выжидательно наклонился в его сторону генерал.
— Из этого, как мне думается, следует вот что: радист, связанный одновременно с военной разведкой русских и с китайским коммунистическим подпольем, передает информацию о бронепоезде руководству какого-то партизанского отряда. Отряд этот дислоцируется скорее всего где-то между Муданьцзяном и Ванцином. Отсюда и выбор места диверсии — туннель на последнем перегоне перед Ванцином.
— Логично! — согласился генерал Мацумура. — Но что же из этого следует? — повторил он свою любимую фразу.
Полковник не мигая смотрел на генерала.
— Из того, что я сказал, — выдержав паузу, проговорил он, — следует: если хочешь поймать большую рыбу, закинь сеть поглубже и наберись терпения, не торопись вытягивать.
— То есть?.. — подал голос не проронивший до этого ни слова майор Фугуди.
— То есть если мы доберемся до радиста, то в наших руках, господин майор, окажутся и большевистские агенты, и заговорщики-китайцы...

НА ПОЛИГОНЕ

Пока в кабинете шефа разведки Квантунской армии шло совещание, к пристанционному поселку Аньда, ютящемуся вблизи отрогов Большого Хингана в ста с лишним километрах к северо-западу от Харбина, мчался по дороге штабной лимузин.
Сзади, откинув голову в угол подушки сиденья, спал доктор Лемке. Передряги минувшей ночи не оставили заметных следов на его астматическом лице. Однако вынужденное ночное бодрствование вызвало неудержимую сонливость, и как только машина выбралась за контрольно-пропускной пункт на выезде из Харбина, он погрузился в тяжелый сон.
В километре от станции водитель резко вывернул руль вправо. Лемке подбросило на сиденье, и он проснулся. Ошалело осмотрелся. Впереди по ходу машины увидел железнодорожный переезд с поднятым шлагбаумом, за ним над всхолмленной равниной ультрамарином синело небо, заканчиваясь к горизонту лиловыми низкими горами.
За переездом гудрон сменила бетонка, и минут через пятнадцать машина затормозила перед полосатым шлагбаумом, перекрывавшим дорогу.
У въезда на территорию полигона, окруженного высоким ограждением из трех рядов, колючей проволоки, дежурный офицер, несмотря на то, что хорошо знал майора Мицубиси, сопровождавшего Лемке, долго и тщательно проверял пропуска, прежде чем пропустил прибывших.
По присыпанной песком дорожке Мицубиси и Лемке направились к небольшому двухэтажному зданию из силикатного кирпича, с квадратными, забранными решетками окнами.
Невысокого роста офицер с круглым благодушным лицом выбежал им навстречу.
— Меня зовут лейтенант Масаоми Китагава, — с сильным акцентом по-немецки представился он. — Генерал Исии просил извинить его: события последних дней лишили его удовольствия лично быть вашим гидом. Эту приятную обязанность он возложил на меня, герр Лемке.
В японском языке отсутствует звук «л», потому вместо Лемке у Китагавы получилось «Ремке», что заставило майора недовольно поморщиться.
— К эксперименту все готово, ждали только вас. Однако прежде, чем пройдем на полигон, прошу вас заглянуть на минутку в это здание. Необходимо надлежащим образом экипироваться, — объяснил лейтенант.
Через несколько минут все трое снова вышли наружу. Но теперь разве только по росту можно было догадаться, кто из этой троицы Лемке, а кто Мицубиси и Китагава. Зеленые комбинезоны с капюшонами, надвинутыми на глаза, на руках — резиновые перчатки, ноги — в сапогах с высокими голенищами, тоже резиновых...
В отдалении стояли несколько человек, к которым и подвел Китагава своих спутников.
— Доктор Китано и доктор Вакамацу — научные руководители эксперимента, майор Икари — начальник второго отдела, доктор Футаки — бактериолог, — поочередно представил он Лемке людей в неотличимо одинаковых комбинезонах.
Доктор Футаки повернулся к Лемке и что-то громко сказал, оживленно жестикулируя.
— Сейчас начнем, — перевел Китагава. — Погода самая благоприятная — ни дождя, ни ветра, и температурные условия идеальные.
Лейтенант пригласил немецкого гостя осмотреть площадку, на которой, как он пояснил, с минуты на минуту будет проведен запланированный эксперимент. Они завернули за угол здания и вскоре подошли к обширному пустырю.
Конрад Лемке увидел изможденных людей, привязанных ремнями к вбитым в землю столбам. Они стояли полукругом на расстоянии нескольких метров друг от друга, обращенные лицами к столбам. Головы их были прикрыты металлическими касками, а одежду заменяли стеганые одеяла, в которые эти жалкие существа были закутаны таким образом, что оголенными оставались лишь ягодицы.
— Мы позаботились, чтобы бедняги не мерзли, — иронично усмехнулся лейтенант. — Правда, после эксперимента они неделю-другую не смогут сидеть, но лежать им будет полезнее...
— Что это за люди? — поинтересовался Лемке.
— Китайские партизаны. Получили их несколько дней назад из жандармерии в Харбине. Есть среди них и женщина, вон она — возле третьего столба.
Сзади послышался голос доктора Футаки.
— Нас зовут в укрытие, — пояснил Китагава. — Сейчас будет произведен взрыв.
Весь обслуживающий персонал и гости спустились в блиндаж и встали возле круглых окон, похожих на плотно задраенные иллюминаторы.
Доктор Китано подошел к пульту и дернул за рычаг. Секундой позже Лемке увидел, как вверх взметнулась колышущаяся масса разверзшейся земли и вслед раздался глухой удар взрыва. Один, другой, третий...
Испытательную площадку заволокла плотная завеса пыли и черного дыма. Люди, привязанные к столбам, исчезли из виду.
Лемке отыскал глазами лейтенанта Китагаву. Тот, храня улыбку на благодушном своем лице, охотно пояснил:
— Сейчас мы поднимемся наверх и пройдем к площадке. Однако прежде я хотел бы ввести вас в курс происшедшего.
Китагава встал у пульта.
— Этот рубильник, — взялся он за рычаг, — подключен через кабель к запалам бомб, которые лежали на испытательной площадке. Бомбы были особые — фарфоровые, с минимальным количеством взрывчатого вещества. Их основной заряд — бактерии газовой гангрены. Под воздействием взрыва бактерии вместе с осколками фарфора проникли, по всей видимости, в оголенные части тела объектов эксперимента. Что будет дальше, увидим. Цель эксперимента: установить пригодность бактерий газовой гангрены в условиях военных действий. И если они для этой цели пригодны, то определить, какие методы следует применять, чтобы получить наилучшие результаты.
Группа офицеров, а с ними и Лемке, вышла из укрытия и направилась к испытательной площадке.
Ягодицы жертв, привязанных к столбам, были залиты кровью. Некоторые узники тихо стонали. Женщина потеряла сознание, голова ее безжизненно упала на плечо. Обнаженная часть тела представляла собой сплошную кровоточащую рану.
Между тем санитары отвязали пострадавших от столбов. Как только ремни ослабевали, узники со стонами валились на землю. Санитары клали их на носилки, затем устремлялись к грузовику, стоявшему поодаль, и, раскачав носилки, бесцеремонно швыряли узников в кузов.
— Что их ожидает? — поинтересовался Лемке.
Китагава пренебрежительно махнул рукой.
— На свободу никто из них не выйдет, — сказал он. — Будут и дальше находиться в тюрьме, а если бактерии проникли в раны, участь их предрешена. Вы, герр Лемке, лучше меня знаете, что такое газовая гангрена...
Подошел майор Мицубиси. Главный технолог произнес несколько длинных фраз, на каждую из которых лейтенант отзывался коротким кивком.
— Герр Мицубиси рад сообщить, что вам, герр Лемке, повезло: через полчаса начнется еще один очень интересный эксперимент — распространение чумы с помощью бомб, — кратко перевел Китагава монолог майора. После, очевидно от себя, добавил: — Эксперимент небезопасный, и эти полчаса лучше всего провести под крышей.
Они вернулись в знакомое уже Лемке двухэтажное здание из голубовато-белого силикатного кирпича, сняли защитные комбинезоны.
— Но ведь господин Исии говорил мне, что бомбы непригодны для распространения бактерий с воздуха, так как бактерии гибнут в результате взрыва и под воздействием высоких температур, — задал наконец Лемке вопрос, давно вертевшийся у него на языке.
Лейтенант Китагава понимающе улыбнулся.
— Пойдемте, я вам все объясню, — предложил он с доброжелательной готовностью.
Они поднялись на второй этаж и прошли в просторный холл, в который выходили четыре двери.
— Прошу! — распахнул лейтенант одну из дверей, и Лемке оказался в комнате, обставленной наподобие лекционного зала или же учебного класса: несколько рядов деревянных кресел с откидными столиками, кафедра, аспидная доска, на стенах — фотографии, схемы и чертежи. — Итак, — начал лейтенант, — нам удалось сконструировать бомбу, каких еще не было в мировой практике, — бомбу из глины, безопасную для разносчиков инфекции. Я сказал «нам удалось», однако правильнее будет, если я употреблю выражение «удалось нашему шефу, генералу Исии», ибо идея такой бомбы принадлежит ему, и только ему одному. Прошу взглянуть, что собой представляет «бомба Исии», как мы все ее называем.
Китагава подвел Лемке к стене, на которой висел большой плакат, покрытый рисунками и фотографиями.
— По внешнему виду, как видите, она напоминает нормальную бомбу небольшой мощности, — принялся объяснять лейтенант. — Длина — восемьдесят сантиметров, диаметр — двадцать сантиметров. Изготовляется из обожженной глины. Взрывчатое вещество в отличие от всех прочих бомб помещается не внутри капсулы, а снаружи. Видите вот эти борозды на поверхности? Как раз они-то и предназначены для взрывчатки. Взрыватель, как обычно, находится в головной части бомбы. Он — дистанционного типа. На определенной высоте бомба разрывается, причем сила детонации рассчитана таким образом, что взрыв, разбивая бомбу на черепки, не причиняет никакого вреда бактериям или блохам.
— Герр Исии говорил мне, что с помощью,специальных распылителей зараженных чумой блох можно рассеивать непосредственно с самолета. Зачем же уважаемому генералу понадобилось конструировать еще и специальную бомбу? — спросил Лемке.
— Действительно, в Китае мы применяли распылители, но у этого способа много минусов, — ответил Китагава. — Самолет должен лететь очень низко, на высоте не более ста метров, а следовательно, каждый полет сопряжен с огромным риском: самолет могут легко сбить. Пробовали рассеивать блох с большой высоты, однако выяснилось, что в этом случае они или погибают, или их относит далеко от цели. Мысль о бомбе из глины пришла нашему шефу совсем недавно. У такой бомбы, кроме всего прочего, еще и то преимущество, что ее можно сбрасывать с большой высоты, что, с одной стороны, делает полеты менее опасными, а с другой — бомба, разрываясь над самой землей, дает возможность создавать очаг инфекции в точке, намеченной заранее. Сегодня, герр Лемке, вы как раз и познакомитесь с этой многообещающей новинкой, — заключил свою лекцию лейтенант.
Он несколько театральным жестом поднес к глазам руку с часами.
— Наше время истекает... Пора переодеваться.
Облачившись в комбинезоны, они направились к летному полю.
Здесь Конрад Лемке увидел знакомую картину: железные столбы и изможденные люди, привязанные к ним. Только на этот раз их было вдвое больше — целая дюжина, и к столбам были обращены спинами. Тупо смотрели они в пространство ничего не видящими глазами. Вне всякого сомнения, люди эти, оцепенев от ужаса, сознавали, что с минуты на минуту будут подвергнуты какому-то страшному истязанию, которое, по всей видимости, повлечет их гибель.
Впрочем, у Лемке не было времени долго приглядываться к страдальцам, обреченным на верную смерть.
— Пора в укрытие, — предупредил его заботливый лейтенант. — Вот-вот покажутся самолеты.
Лемке торопливо затрусил к укрытию, а издалека уже слышался шум подлетающих самолетов. Перед тем как спуститься в блиндаж, он бросил взгляд на небо: к аэродрому приближались два биплана, высота их полета равнялась примерно пятистам метрам.
За дальнейшим развитием событий Лемке наблюдал уже из блиндажа.
Он увидел, как от бипланов, когда они оказались над центральной частью летного поля, оторвались удлиненные, напоминающие веретена, коричневые бомбы. Первая из них, взорвавшись над землей, оставила после себя темное облачко. То же самое произошло со следующей и со всеми остальными. Бомбы разлетались вдребезги примерно на одной и той же высоте, в непосредственной близости от людей, привязанных к железным стоякам.
— Взрыватели отрегулировали таким образом, чтобы взрыв произошел на высоте ста метров, — объяснил Китагава. — Еще с полчаса нам придется поскучать в блиндаже. Нужно дождаться, чтобы дезинфекционная команда обработала территорию, а на это требуется время. С зачумленными блохами шутки плохи. Эти прыгучие твари изголодались по свежей человеческой крови. Так что, — ухмыльнулся лейтенант, — можете себе представить, каково теперь шелудивым китайцам!
И он тут же довольно живо изобразил на потеху присутствующим, как ведет себя человек, на которого напали блохи.
Лемке оставил без внимания эту топорную пантомиму. Он во все глаза следил за действиями дезинфекторов, одетых в глухие резиновые костюмы. И невдомек ему было, что у противоположного края летного поля, подобравшись вплотную к первому ряду проволочного заграждения, лежит в нескошенном бурьяне человек, которого он, майор Лемке, собственными руками и с превеликим удовольствием привязал бы еще к одному врытому в землю железному стояку.
«Двенадцать китайцев плюс я — вот и вышла бы не простая дюжина, а чертова», — с горечью и озлоблением думал человек, укрывшийся в бурьяне, наблюдая в бинокль, как солдаты из дезинфекционной команды, держась на безопасном расстоянии, из шлангов с металлическими наконечниками обливают привязанных к столбам китайцев какой-то зеленоватой, мутно пенящейся жидкостью. Потом он увидел, как солдаты отвязывают узников, как упавших пинками понуждают подняться, как этих едва держащихся на ногах людей гонят к машине, подталкивая в спины наконечниками шлангов. Наконец, когда машина отъехала и полигон опустел, из бункера вылезли шестеро в комбинезонах.
Человек, залегший в бурьяне, опустил бинокль.
«Гутен таг, герр Лемке!» — скривил он губы в усмешке. Отползая назад, человек подумал о том, что, на его счастье, у охраны полигона нет собак.
«Лучше уж иметь дело с немецкими офицерами, чем с немецкими овчарками», — вслушиваясь в шорох бурьяна, снова усмехнулся он.
Назад: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА
Дальше: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ «УССУРИЙСКИЙ ТИГР» ИДЕТ ПО СЛЕДУ