— Выгораживать сына я не собираюсь, — заявила Красильникова, и по тому, как решительно она это произнесла, Логвинов понял: Светлана Сергеевна ждала разговора и настроена по отношению к Игорю агрессивно.

Инспектор не спешил с выводами, и потому ответа на вопрос, что заставляет эту женщину занять именно такую позицию — свойства характера, равнодушие или желание избежать упреков в свой адрес, — у него не было. За те несколько минут, что прошли с начала беседы, мать Красильникова успела убедить его в одном: судьба сына волнует ее меньше, чем можно было ожидать.

— …Ему двадцать восемь лет. Возраст, когда пора отвечать за свои поступки. — Так она закончила свою мысль и одновременно как бы подвела черту под предварительной частью беседы.

Они сидели в просторном врачебном кабинете, сплошь заставленном стеклянными шкафами. Сквозь их прозрачные стенки были видны лежащие на полках эмалированные сосуды, банки, прикрытые марлей инструменты, пузырьки с лекарствами. Под потолком назойливо гудела лампа дневного света.

Светлана Сергеевна сидела, не касаясь спинки стула, внешне спокойная и подтянутая. Изредка она проводила пальцами по отворотам своего халата, проверяя, застегнута ли верхняя пуговица, и, убедившись, что застегнута, профессиональным жестом засовывала руку глубоко в карман. Халат был сильно накрахмален, и инспектор подумал, что он, наверное, страшно жесткий и скрипит, как застывшее на морозе белье.

— Видите ли, Светлана Сергеевна, — Логвинов отодвинул чистый бланк протокола, — в первую очередь нас, конечно, интересуют обстоятельства дела. Если вам что-нибудь известно о совершенном неделю назад преступлении, мы будем благодарны за помощь. Если нет — просто расскажите о своем сыне, нам это тоже интересно.

— Что и как там произошло, не имею ни малейшего представления, — отрезала Красильникова. — Живу я в другом районе города и на Первомайской не бываю.

Это прозвучало как подтверждение прежней линии невмешательства и предупреждение, что она снимает с себя всю ответственность за действия сына.

— Но вы знаете, что Игорь арестован? — спросил Логвинов. У него начинало складываться впечатление, что он вообще попал не по адресу.

— Два дня назад ко мне приходила Тамара, его жена, и сказала, что его забрали в милицию.

— А в чем он обвиняется, вы знаете?

Красильникова утвердительно кивнула.

— И это вас не удивляет?

— Как вам сказать… — Она без всякой надобности поправила шапочку, из-под которой кокетливо выглядывала прядь оранжевых, мелко завитых волос. — И да и нет.

— Поясните, пожалуйста.

— Долго рассказывать…

— Ничего, время у нас есть.

Светлана Сергеевна не спускала с собеседника твердого взгляда своих наведенных бледно-зелеными косметическими тенями глаз.

— Когда Игорю исполнилось пять лет, муж бросил меня, — сказала она бесстрастно. — С тех пор он ни разу не видел сына, открытки ко дню рождения не послал. Я воспитывала Игоря одна, без чьей-либо помощи.

— Вы хотите сказать, что, если бы отец…

— Я хочу сказать, — перебила она, — что делала для Игоря все, что было в моих силах. Он ни в чем не нуждался, никогда и ни в чем не был хуже других детей. Поэтому и удивляет, как могло случиться, что из него вышел… — Она запнулась, потом энергично продолжала: — Я хочу сказать, что из него вышел неполноценный член общества. Безусловно, мне, как матери, обидно сознавать, что мой сын оказался преступником…

Инспектор подождал продолжения, однако Светлана Сергеевна, в очередной раз подтвердив свою непричастность к случившемуся, а заодно подчеркнув объективность своих суждений, замолчала.

— Я вижу, отношения с сыном у вас не сложились, — констатировал Логвинов. — Почему, если не секрет?

— У меня нет секретов, — тоном учительницы, поучающей нерадивого ученика, сказала Красильникова. — А отношения… отношения у нас были не хуже, чем у других… — Она выдержала паузу и добавила: — Да, не хуже. Я считаю, нормальные отношения. — В подтексте звучало: разве в других семьях лучше?

— Он доставлял вам много хлопот?

— Игорь — взрослый, самостоятельный человек…

— Это я уже слышал, — мягко остановил ее Логвинов. — Я имею в виду не последние годы, а, скажем, детство, переходный возраст.

— Не больше, чем другие.

— Значит, он рос нормальным мальчиком?

— Совершенно нормальным, — с оттенком неприязни уточнила Красильникова.

— Ну, хорошо, — сдался Логвинов. — Вы сказали, что происходящее, с одной стороны, удивило вас, а с другой — не было для вас неожиданностью. Как это понимать?

Светлана Сергеевна, сощурившись, перевела взгляд на стеклянный шкаф, словно ответ на этот вопрос лежал на полке, среди пузырьков с лекарствами, и снова твердо и отчужденно посмотрела на инспектора.

— Перед окончанием школы, — сказала она, — Игорю выдали характеристику. Он принес ее домой, показал мне. В целом о нем отзывались неплохо, но в конце было написано: «Легко поддается чужому влиянию». Я побоялась, что это может повредить ему — Игорь как раз собирался подавать документы в институт, — пошла к классной руководительнице и упросила ее переписать характеристику. Понимаете, зачем я это рассказываю?

— Кажется, понимаю.

— Новую характеристику ему написали, а характер остался, — нашла нужным пояснить Светлана Сергеевна. — Он в самом деле легко поддавался чужому влиянию. Посудите сами: поступил в университет — через год бросил. Я устроила его на работу — он обзавелся дружками, проштрафился в чем-то и уволился.

— А в чем проштрафился?

— Уже не помню… Да это и неважно. — Красильникова явно не хотела говорить о краже. — Примеров и без того достаточно. Взять хотя бы его женитьбу. Я была категорически против, но отец Тамары нажал на Игоря, и он согласился.

— А почему вы были против их брака, Светлана Сергеевна?

— Я считала и до сих пор считаю, что эта девушка ему не пара. Какая-то подозрительная семья — отец вечно в разъездах, неделями не бывал дома. Девушка оставалась одна… — Она на секунду задумалась. — Не знаю, возможно, я не права, не могу сказать. Не лежало сердце — и все. Да и рано было ему жениться…

— Вы думаете, Тамара тоже плохо влияла на вашего сына?

— Он ведь арестован, так что выводы делайте сами, — не без сарказма ответила Красильникова. — Может быть, она, может быть, Федор Константинович, ее отец.

— А что отец?

— Он очень тяжелый человек. Я до сих пор так его и не разгадала. Всегда кичился своей порядочностью, любовью к дочери, а сам, не прошло и года, оставил их, бросил на произвол судьбы, ушел жить к своей сестре…

— Надо полагать, у него были серьезные причины.

— Не берусь судить, — не стала спорить Светлана Сергеевна. — Меня это не интересует.

— А почему сын не перешел жить к вам?

Вопрос, как ни странно, застал ее врасплох.

— Жилплощадь не позволяла? — переспросил Логвинов.

Она пожала плечами:

— Мы просто не обсуждали этот вариант…

— Но если Игорь нуждался, как вы говорите, в постоянном присмотре, контроле… Простите, Светлана Сергеевна, это как-то странно. А может, причина в том, что вы до сих пор не можете простить ему брак с Тамарой?..

— Ну, знаете! — Голос ее осекся, и Логвинов неожиданно увидел, как повлажнели глаза Светланы Сергеевны. — Не надо меня провоцировать! Свой материнский долг я выполнила, и совесть моя чиста! Лучшие годы я отдала ему, отказывала себе во всем, забыла, что такое личная жизнь. У меня голос, я могла бы петь на профессиональной сцене, могла тысячу раз выйти замуж. Всем пожертвовала ради него. И что же?! Что я получила взамен? У этого негодяя было все, чтобы вести честную, красивую жизнь, так нет — нашкодит, как приблудный кот, и в кусты, а ты за него отдувайся. Вылитый отец!.. — Красильникова перевела дыхание. — Да, я не могу видеть его жену, ненавижу всю их семейку! Они чужие для меня люди, и я не вижу причин скрывать это. Я сознательно устранилась, перестала вмешиваться в жизнь Игоря. Сам заварил кашу — сам пусть и расхлебывает, а у меня, простите, своих проблем по горло. — Последние слова Светлана Сергеевна произнесла почти спокойно.

Вспышка была сильной, но короткой.

— Скажите, а как у Игоря обстояло с деньгами? — спросил Логвинов.

— Не знаю. Думаю, хватало. Если бы нуждался — давно бы обратился ко мне, не из стеснительных.

— Он работал в ателье «Оптика». Это вы его туда устроили?

— Да, я.

— Работа ему нравилась?

— Наверно. Иначе давно бы ушел. — Она окончательно успокоилась и отвечала, по-прежнему вперив взгляд в невидимую точку между собой и собеседником. — Недавно хвастал, что скоро ему дадут свою мастерскую, то есть мастерскую, где он будет работать один, самостоятельно.

— Игорь жаловался на семейные неурядицы? Как он относился к жене?

— Вряд ли он был доволен своей семейной жизнью, — после долгой паузы сказала Красильникова. — Однажды я застала его у себя дома с посторонней девушкой. Смазливая такая, молоденькая… Значит, изменял жене, так надо понимать?

— Вы знаете эту девушку? Как ее зовут?

— Не помню. Кажется, Таня. Я ее тогда первый раз видела.

— Давно это было?

— Не очень. За несколько дней до Нового года. Я отпросилась с работы, уже не помню зачем. Пришла домой, стала открывать дверь, а ключ не проходит в скважину. Начала стучать. Он открыл. С ним была эта девица.

— Больше вы его с ней не встречали?

— Нет. Я отобрала у него ключ, чтобы неповадно было водить в дом всяких… — Осекшись, она так и не смогла подобрать подходящего определения.

— А кто она, где работает или учится?

— Игорь пытался представить ее мне, но я немедленно прогнала обоих. — Светлана Сергеевна сдвинула брови, и на ее лбу обозначилась глубокая поперечная складка. — Да, точно, ее звали Таней, вспомнила. А вот учится она или работает — не знаю… Игорь просил меня, чтобы я случайно не проговорилась Тамаре, сказал, что у него с этой девушкой все очень серьезно…

— Но если у них действительно было серьезно, почему он боялся, что вы проговоритесь Тамаре?

— Я не вникала в его интимные отношения с женой, — последовал ставший универсальным ответ.

— Они часто ссорились?

— Кажется, да.

— Ну, а к тестю он как относился?

Красильникова поморщилась:

— Повторяю, я не вникала в их внутренние дела.

— Восемнадцатого января была восьмая годовщина свадьбы, — сменил тему Логвинов. — Игорь не приглашал вас?

— Нет. Он знал, что я не приду.

— Вы что же, вконец рассорились?

Светлана Сергеевна подумала, прежде чем ответить.

— Не совсем. Но отношения были прохладные, это верно. Последние годы мы с сыном виделись все реже.

— Вечером восемнадцатого Игорь поссорился с Федором Константиновичем. Вы не подскажете, хотя бы в порядке предположения, из-за чего могла произойти эта ссора?

— Понятия не имею. Отношения между ними настолько запутаны…

Логвинов оторвался от протокола и, отложив ручку, подвигал пальцами.

— Еще один вопрос, Светлана Сергеевна, — сказал он. — Скажите, когда вы видели сына в последний раз?

Он не ожидал услышать что-то мало-мальски интересное, но Светлана Сергеевна удивила его:

— Девятнадцатого января.

— Девятнадцатого? — Логвинов мгновенно прикинул в уме: по словам жены, Игорь в тот день в половине девятого ушел на работу. Заведующий ателье подтвердил, что он пришел без опоздания, к девяти, и никуда не отлучался. А во время перерыва Красильников уже был арестован. — А вы не путаете, Светлана Сергеевна?

— Да нет, не так уж давно это было.

— Вы говорили, что отобрали у него ключ. Он что, пришел наобум, ведь вас могло не оказаться дома?

— Я работаю через день, и он отлично знает график моих дежурств, тем более что был у меня в гостях то ли шестнадцатого, то ли пятнадцатого.

— И в котором часу он пришел?

— Утром, не было еще девяти. Сказал, что на улице его ждет такси. В руках у него был пакет.

— Пакет? Большой?

Красильникова развела руки:

— Ну, размером со среднюю хозяйственную сумку. Довольно большой. Он сказал, что оставит его у меня. Был возбужден, взволнован. Я заподозрила неладное, потому что всегда жду от него подвоха, и спросила, что в пакете. Он замялся, ответил, что мне это знать не обязательно, пусть полежит, а вечером он его заберет. Тогда я схватилась за обертку, но Игорь успел вырвать сверток и, не попрощавшись, ушел.

— Вы не разобрались, что в нем было? Может быть, на ощупь?

— Что-то твердое, с прямыми гранями, похожее на коробку…