— Нате вам землю, сажайте огурцы. — Павел положил перед Куртисом банку из-под халвы. — Нате вам воду, поливайте их. — На столе появилась фляга. — Больше для вас ничего нет.

Павел вытряхнул остальное содержимое чемоданчика на кровать. В перепутанном ворохе были зеленый мужской шарф, женский пуховый платок, галстук тех ядовитых расцветок, от которых сводит скулы, кожаные перчатки, блестел перочинный нож, и все это нашпиговано картами рассыпавшейся колоды.

— Да, маэстро! — Павел полез в боковой карман. — Вот билеты. Тут немного больше, чем вам нужно.

Действительно, маршрут передвижений Павла, отраженный в предъявленных им билетах, был гораздо длиннее и сложнее того, который составил для него Куртис. На билетах фигурировало штук пять крупных городов.

Куртис брезгливо наблюдал за Павлом. Наконец разжал зубы.

— Гастролировал?

— Было дело.

— Не боялся?

— Боялся.

Куртис оглядел все так же брезгливо грязный, заношенный, явно с чужого плеча костюм Павла.

— Пропился?

Павел вынул из разноцветного вороха на кровати карту, показал ее Куртису. Это был туз.

— Вот. Вот что меня сгубило, дорогой Куртис. Ставил я на пиковую даму, а сыграл бубнового туза. Перекинемся с вами? Я не передергиваю, не опасайтесь.

Куртис пропустил мимо ушей любезное приглашение. Он не был расположен к пустой болтовне.

— Банку и флягу оставь у себя. Спрячь, на виду не держи. Завтра я зайду. А ты отмывайся.

— Одолжите хоть красненькую.

Куртис оставил на столе десятку, сгреб билеты, завернул их в газету и ушел.

Явившись на следующий день, он пошушукался с хозяйкой на кухне, а когда та ушла, приступил к делу.

— С тобой можно говорить всерьез?

— Валяйте, — лежа одетый на кровати и глядя в потолок, сказал Павел. — Я сейчас в самой боевой форме.

Вот что услышал Павел. Куртис даст ему путевку в дом отдыха «Сосновый воздух», выдаст денег на приличный костюм и вообще на обзаведение всем необходимым для пребывания на курорте. Павел возьмет надувную лодку, складное весло и велосипедный насос, которые лежат в брезентовом чехле у хозяйки в кладовке. Путевка не заполнена, Павел впишет свою фамилию и имя собственной рукой, это официально разрешается. Путевка с 12 июня на двадцать четыре дня.

В доме отдыха с ним познакомится один человек…

Тут Куртис нарисовал портрет, прямо противоположный внешности Круга: высокого роста, худой, узкоплечий. Волосы светлые, стрижка короткая. Глаза серые. Особых примет нет. Впрочем, полезно знать, что два передних верхних зуба у него из белого металла.

— Неудобно в зубы глядеть, — критически заметил Павел и поцокал языком.

— Если ты надо мной издеваешься, твое дело. Но советую отнестись серьезнее.

— Не издеваюсь. Сообразите сами; как он меня опознает и как я его?

— Вот для этого и надо слушать до конца, а не строить из себя умника.

Во-первых, этот человек заметит Павла уже по брезентовому чехлу с лодкой, он приедет в дом отдыха несколько раньше. Но на курорте найдется много отдыхающих с лодками в чехлах. Поэтому…

— Поэтому поднимайся, приведи себя в божеский вид, и пойдем погуляем по городу.

Куртис посмотрел на часы. Было два. Хозяйка где-то задержалась.

— Не будем дожидаться Эмму. Пообедаем где-нибудь по дороге.

Он таскал Павла по улицам, будто экскурсовод экскурсанта. Павел так и не понял, где Куртис хочет показать, предъявить его Леониду Кругу, где должно состояться это одностороннее знакомство. Они обошли весь центр, съездили к вокзалу, были у стадиона, у электролампового завода, возле базы кинопроката, в речном порту, около телецентра и, когда после двухчасового блуждания сели в маленьком ресторанчике пообедать, бедный Куртис дышал, как загнанный.

Провожая Павла, Куртис досказал основную часть своих инструкций.

Павел возьмет землю и воду и будет держать их у себя. Когда тот человек спросит о халве, Павел отдаст ему пробы. И вот наиболее важное — то, что Павел должен зарубить себе на носу: на все время пребывания в доме отдыха он поступает в беспрекословное подчинение к незнакомцу и обязан исполнять все, что тот прикажет. А дела там могут быть посложнее, чем поездка за пробами. С нынешнего дня и до самого отъезда на курорт Павлу запрещается выходить из дому. Строго-настрого.

И последний параграф: по истечении срока путевки Павел возвращается домой с теми вещами, которые у него окажутся.

По мере того как излагалась программа, всегдашняя бесшабашность постепенно сползала с Павла, и от Куртиса это не укрылось. Серьезный Павел нравился ему больше.

Куртис поднялся с ним в квартиру, поговорил с Эммой. Уходя, отобрал у Павла ключи.

Павел протестовал вяло.

— В такую погоду…

— У моря надышишься.

В начале трехнедельного карантина, похожего во всем на тот, первый, Павел переживал тревогу и неуверенность. Что делать? Надо позвонить и поставить своих в известность о том, что он узнал. Но Куртис торчит в квартире целый день. А старуха, кажется, вовсе перестала спать по ночам. Можно, конечно, улучить удобный момент, убежать, когда Куртиса нет, а старуха ковыряется на кухне. Однако вернуться в квартиру незамеченным не удастся. Эмма обязательно донесет Куртису, и это может навести на Павла подозрения, которые, возможно, заставят Надежду изменить планы.

К тому же, что существенное, чего не знали бы Марков и Сергеев, мог в данную минуту сообщить Павел? Им и без него все должно быть известно, в том числе и сроки путевок.

Они не знают только, что вторая путевка именно у него.

Что ж, узнают 12 июня. Тут ничего страшного нет, все равно раньше 20-го ничего случиться не должно. И Павел решил не испытывать судьбу.

Он научил Куртиса играть в буру и в шестьдесят шесть, а старик научил его раскладывать пасьянсы. Куртису не понравились ни бура, ни шестьдесят шесть, а Павлу понравился пасьянс под названием «чахоточный», посредством которого удавалось успешно убивать время.

Кроме того, Павел заставлял Куртиса приносить ежедневно свежие газеты. Все, какие бывают в киосках. Он говорил, что ему доставляет удовольствие хотя бы видеть на печатных страницах названия различных городов, если уж нельзя их посетить лично. Иногда он читал Куртису вслух длинные статьи, читал с выражением, и это было на редкость трогательное зрелище.

Иногда Павел тренировался: раскладывал на полу аккуратно склеенную лодку и надувал ее с помощью велосипедного насоса. Это была очень трудная и долгая процедура.

Однажды он заявил, что гантели, купленные им еще в пору работы на хлебозаводе, его больше не удовлетворяют. Нужна гиря. В магазине спорттоваров должны продаваться. Куртис, кряхтя, приволок новенький полутора-пудовик. Как старик вознес его на четвертый этаж — уму непостижимо, но клял он Павла искренне и с большим темпераментом.

Но все приходит к концу. 12 июня утром Павел с маленьким чемоданчиком из искусственной кожи в руке и с большим брезентовым чехлом на плече ступил на перрон вокзала в городе N и, щурясь на солнце, от которого успел отвыкнуть за три недели, не спеша вышел на привокзальную площадь. А еще через час автобус доставил его в дом отдыха «Сосновый воздух».