II
Обычно в кабинете начальника Московской уголовно-розыскной милиции пахло мужскими аткинсоновскими духами и хорошим табаком. Теперь к этому устойчивому запаху присоединился другой – запах мироваренной палаты. В густой аромат росного и белого ладанов тонкими нитями причудливо вплетались едва уловимые благоухания перуанского бальзама, базилики, сандарака, розового масла, богородской травы, померанца и имбирного корня. Этот необычный для уголовного розыска запах исходил от узорчатых серебряных алавастров, сосудов для хранения мира, того самого мира, которым церковь благословляла на царствование Ивана Грозного, Федора, Бориса Годунова, Шуйского, Михаила Романова… «Миропомазание при короновании есть высшая степень оного таинства, – умильно закатывая глаза, говорил нам в семинарии рыжебородый отец Афанасий. – При этом у государя помазуются его лучезарное чело, его ясные очи, уста, ноздри, уши, грудь, где бьется его сердце для блага народного, и руки, в коих ему надлежит крепко держать скипетр и державу великого и многоязычного государства Российского…»
Рыжебородый был ябедником и садистом. В одну из ночей мы его подкараулили на улице, набросили на голову мешок и избили. Это было, пожалуй, наиболее приятное воспоминание за все годы, проведенные мною в бурсе. Видимо, даже Борис Годунов, принимая долгожданную корону, и то не испытывал такого полного удовлетворения, как я в ту ночь. И своей первой удачно написанной листовкой я обязан был отцу Афанасию. Когда я писал об угнетателях и кровопийцах, передо мной все время стояла его гнусная рыжебородая физиономия с синяком под глазом…
– Эти сосуды для мира и ларцы – из Успенского собора, – объяснил мне Павел Сухов. – Мы тут с Волжаниным разбирались…
Все привезенное из Саратова было уже расставлено и разложено.
На овальном столе у двери – серебряная свеча и рипида Филарета; груда наперсных и тельных крестов разных форм и размеров: большие пустотелые енколпии, приспособленные для хранения реликвий; корсунские крестики, расширяющиеся на концах, – литые, чеканные, с эмалью и золотом, вспыхивающие огоньками драгоценных камней. Тут же старинные продолговатые кадильницы с оправленными в серебро деревянными рукоятками – кации; кадила времен Никона с аршинными массивными цепочками; серебряные дикирии – подсвечники на две свечи для архиерейского богослужения; ларцы, слитки золота; рукоять с патриаршего посоха, щедро усеянная бирюзой. Маленький холмик помятых золотых колокольчиков – звонцов, споротых братьями Прилетаевыми с саккосов и мантий. Легкие, почти невесомые, они действительно напоминали своими искусно вырезанными лепестками полевые цветы, которые по преданию очаровали епископа Павлина и навели его на мысль украсить колоколами христианские храмы.
Был полностью заставлен и письменный стол Дубовицкого. Здесь Сухов и Волжанин поместили «священные со суды православной церкви, к коим не только мирянам, но и низшим чинам клира прикасаться не дозволено».
Трубами архангелов тянулись ввысь расширяющиеся кверху золотые чаши потиров времен Валентиана III с надписями на древнегреческом языке; тускло отливали серебром небольшие блюда на подставках – дискосы, изображающие согласно церковной символике и ясли, в которых родился Христос, и гроб, в который было положено его тело; крестообразными крутыми дугами выгибались украшенные по краям жемчугом – зерно к зерну – серебряные с золотом звездицы. Сосуды для хранения мира и ларцы из Успенского собора, на которые обратил мое внимание Павел Сухов; десятка полтора золотых, с выемочной эмалью ложек с крестом на рукоятке, так называемых лжиц, которые употреблялись для причащения еще со времен Иоанна Златоуста. Были тут лжицы и XIV, и XII, и XI веков.
На архиерейском орлеце – зачем он понадобился Прилежаевым? – небольшом круглом потертом ковре с изображением парящего над грешным городком орла, стояли золотые и серебряные лампады – круглые, продолговатые, в форме ангца, креста, доброго пастыря, парусника…
– Ну как, смотрится? – спросил у меня не без гордости Сухов, главный организатор этой экспозиции.
Зрелище, прямо скажем, было внушительным. И, открыв дверь, Дубовицкий застыл на пороге. Ничего подобного он не ожидал.
– Поразительно! – сказал он, оглядывая столы. – Здесь каждая вещь напоминает о прошедших веках, – изрек он с таким видом, будто собирался ошеломить нас всех океаническими глубинами своих мыслей. – Да, о веках… И этот запах росного ладана…
– Очень даже приятный дух, – доброжелательно поддержал Артюхин.
– Вам нравится?
– Сызмальства уважаю, – заверил его Филимон и уже совсем светским тоном добавил: – Его императорское величество кровавый царь Николай Александрович и их супруга тоже к ладану склонность имели.
– Да? – сказал Дубовицкий для того, чтобы что-то сказать.
– Очень склонны были, – подтвердил Филимон. – Зайдешь, к примеру, в ихнюю гардеробную или гостиную – все одно, что в церкви: так и шибает в ноздри…
Как и всегда в подобных случаях, когда Артюхин пускался в тобольские воспоминания, Дубовицкий предпочитал разговора не продолжать. Он слегка побаивался Филимона, который был для него чем-то вроде сибирского сфинкса, сфинкса своего, российского, а потому еще более непонятного, чем тот, который веками поджаривался под знойными лучами экзотического солнца.
Артюхин был не прочь продолжить свои воспоминания, но Дубовицкий уже был в другом конце кабинета. По тому, как он горячо поздравлял Борина и Волжанина, чувствовалось, что он ошеломлен и потрясен увиденным.
В отличие от него сутулый и худой Рычалов был еще более, чем обычно, сдержан и деловит. Он напоминал мне старого многоопытного оценщика из антикварного магазина, который всего навидался и которого уже ничем не удивишь. Все приелось, все обыденно… Изящество работы? Стиль? Пластика? Экспрессия? Для оценщика это не эмоции, а рубли. Пластика потянет на рублик-другой, за экспрессию можно накинуть красненькую… А стиль… Нет, шалишь, батенька, Людовик XVI не в моде. Куда там! Его нынче лишь купчишка к себе потянет – и то спасибо. За Людовика не прибавочка, а урез… Рад бы какое послабление сделать, да не могу: хозяин голову снимет – строгий у меня хозяин. Нет, нет, не проси. Чего себя понапрасну растравлять? Так-то, милый!
Рычалов держался подчеркнуто деловито, а в его сосредоточенных глазах мелькали белые и черные костяшки бухгалтерских счетов. Щелк да щелк, щелк да щелк…
– Миллионов на шесть-семь? – спросил он у Борина таким бесстрастным тоном, будто с меньшими суммами ему никогда дел иметь не приходилось.
Борин в вежливом полупоклоне наклонил голову:
– Совершенно справедливо. Эксперты в Саратове оценили в шесть миллионов пятьсот – шесть миллионов семьсот тысяч золотых рублей.
Я удивленно посмотрел на Борина. Хотя мы и не закончили нашу беседу о саратовской операции, у меня создалось впечатление, что если найдено и не все похищенное, то почти все. Да и здесь… Кадила, кации, дикирии, потиры, дискосы, ковчежцы… Правда, я еще не успел осмотреть драгоценных камней и некоторые другие вещи, но… Я окинул взглядом кабинет. Увы, ценностями были заняты лишь два стола. Там, где стояли приехавшие с Рычаловым работники Совдепа и сотрудники уголовного розыска, ничего не было. Таким образом…
– Таким образом, – скучно сказал Рычалов, – среди изъятого покуда отсутствуют крышки с евангелия XII века; сион XV века; митра патриарха Никона; панагии, в том числе изумрудовая и яхонтовая; потир из оникса с рубинами; четыре рукоятки с посохов и украшения с митр патриархов; звезда Екатерины II; наперсный крест Петра Великого; фимиамница князя Меншикова и другие. Очень мало жемчуга и драгоценных камней. – Он взглянул на Борина, и тот не спеша кивнул головой. – О тех ценностях, которые хранил в ризнице барон Мессмер, я уже и не говорю. Поэтому следует считать, что свой долг перед революцией работники уголовно-розыскной милиции выполнили на одну четверть… Так, Косачевский?
– Выходит, что так.
– А теперь основной вопрос, – сказал он, когда мы – Борин, он и я – прошли ко мне в кабинет. – Насколько я понял, в Саратовской губернии изъято почти все. На какую сумму Хвощиков может привезти еще церковного добра?
Скромно расположившийся в углу рядом со шкафом Борин сказал:
– Ежели Хвощикову удастся разыскать всех покупателей, то, пожалуй, тысяч на сто – сто пятьдесят наберется.
Рычалов пригласил Борина занять место у стола.
– А то до вас там не доберешься, Петр Петрович… С Косачевским, как я понял, вы переговорить не успели, так что мой основной вопрос адресуется вам. Только напрямую…
Бородка Борина пикой выдвинулась вперед:
– Позвольте вас предуведомить, что иначе не приучен.
– Ладно, ладно, – поморщился Рычалов. – Я не к тому. Имеются ли у вас хоть какие-нибудь сведения, где далее нужно искать похищенное?
– Имеются.
Про себя я еще раз помянул недобрым словом того неизвестного, по чьей вине была прервана связь с Саратовом.
– Константин Прилетаев, – продолжал Борин, – утверждает, что основная часть похищенного – все, что вы изволили перечислить, – находится у его брата Дмитрия. И это похоже на правду.
– Но разве Дмитрий Прилетаев не в Саратове?
– Нет, не в Саратове. Дмитрий Прилетаев здесь, – спокойно, как само собой разумеющееся, сказал Борин.
– В Москве? – Сквозь желтизну впалых щек Рычалова проступили розовые пятна. Ничего подобного он не ожидал, впрочем, так же, как и я.
– Не в самой Москве, но рядом, в Краскове. Он там на даче Бетиных, – объяснил Борин. – У Никиты Африкановича Махова были неточные сведения. Да это и понятно: Прилетаевы опасались его – и, позволю себе заметить, не без оснований. Оказалось, что Прилетаевы заарендовали дачу заблаговременно, еще до ограбления патриаршей ризницы. Тогда же они сняли квартиру недалеко от Каланчевки, поближе к вокзалу. Из этой квартиры они по частям перевозили ценности на дачу.
– Где на даче хранится похищенное, Прилетаев сказал?
– Натурально. Как говорится, снявши голову, по волосам не плачут. На допросе Прилетаев показал, что украденное находится в погребе, в подполье. Там в углу должна стоять двенадцати ведерная бочка из-под квашеной капусты…
– По сравнению с Моной Лизой сокровищам православной церкви повезло, – заметил я. – По нынешним временам квашеная капуста – ценность…
– И немалая, – подхватил Борин.
Рычалов недовольно посмотрел на нас:
– При чем тут Мона Лиза?
– Ни при чем. Просто так, к слову.
– Таким образом, – сказал Борин, – ежели Константин Прилетаев не солгал, а его младший брат еще не переехал с дачи, то…
Он не закончил фразы, но все было ясно и так.
Несколько часов спустя мы убедились, что Константин не солгал, а его брат остался на даче…
Докладная запискаинспектора Московской уголовно-розыскноймилиции П.П.Бориназаместителю председателя Московскогосовета милиции Л.Б.Косачевскому
Как я уже имел честь устно довести до Вашего сведения, по прибытии группы уголовного розыска на дачу Бетиных в Краскове оное домовладение оказалось опечатанным.
Присутствовавший при нашем приезде дворник Красковского отделения Союза дачевладельцев гр. Аталыков пояснил, что означенная дача опечатана местным Совдепом по просьбе милицейских чинов, прибывших вчера из Бронниц в Красково по его, Аталыкова, уведомлению о самоповешении съемщика дачи гражданина Ишаева.
Опросив Аталыкова, мы незамедлительно выехали в Бронницы.
Инспектор Бронницкой уездной милиции по уголовно-розыскной части Ноздряк ознакомил меня, Сухова и Волжанина с актами и протоколами, из коих следовало, что покойный покончил свою жизнь через повешение, воспользовавшись для этой цели веревочными вожжами, которые лежали в ящике в прихожей наряду с прочими старыми и ненужными вещами. Ишаев повесился в гостиной, прикрепив петлю к ввинченному в балку потолка крюку для люстры. Повесившегося заметил первым в окно уже упомянутый мною Аталыков, который еженедельно производил расчистку от снега дорожки, ведущей к крыльцу дачи. Он же телефонировал дежурному по уездной милиции.
Внешний – и, позволю заметить, весьма поверхностный – осмотр трупа производился там же, в гостиной дачи, в присутствии понятых инспектором Ноздряком, младшим милиционером Пивоваровым и врачом земской больницы Трусановым. Затем труп был отвезен в Бронницы и помещен там в морг.
Совместно с сопровождающими меня агентами Суховым и Волжаниным я посетил морг, где произвел вторичный осмотр трупа и его дактилоскопирование.
Путем сличения доставленных из Саратова фотографий Дмитрия Прилетаева, а особо оттисков его пальцев и антропометрических данных нами установлено, что человек, обнаруженный мертвым на даче Бетиных, где он жительствовал под фамилией Ишаева, и Дмитрий Прилетаев – одно и то же лицо.
Вторичный осмотр трупа выявил и другое важное обстоятельство. Петля, из которой вынули Дмитрия Прилетаева, по утверждению инспектора по уголовно-розыскной части уездной милиции Ноздряка, изложенному в составленном им акте (сама петля не сохранилась и к делу приобщена не была), являлась сложной и многооборотной. Действительно, на шее покойного имелось несколько поперечных, местами находящих друг на друга странгуляционных борозд, что в в совокупности с посмертными изменениями мягких тканей шеи исключало возможность сделать на основании их характера и направления какие-либо определенные выводы. Однако нельзя было не обратить внимания на бросающееся в глаза несоответствие между неким мелким поранением (врач считал, что оно возникло как следствие агонии в результате воздействия петли на ухо) и засохшим потеком крови от него. Прижизненный надрыв мочки левого уха действительно находился по ходу одной из восходящих ветвей верхней странгуляционной борозды, тем не менее он не мог образоваться во время самоповешения, ибо потек крови от надрыва шел не вдоль шеи, а поперек ее. Означенное обстоятельство с достаточной долей вероятности свидетельствовало о том, что ранение произошло до повешения, когда тело Дмитрия Прилетаева находилось не в вертикальном, а в горизонтальном положении.
Прибывший по моему вызову из Москвы судебный медик профессор Серебровский подтвердил вышеуказанное соображение. Произведя вторичный внешний осмотр трупа и его вскрытие, Серебровский дал заключение, что Прилетаев не покончил жизнь самоубийством, а был убит. По мнению профессора Серебровского, Прилетаеву могли нанести сильный удар, в результате которого он потерял сознание, а затем уж его повесили, инсценируя таким образом самоубийство (в затылочной части черепа трупа зафиксирована трещина. См. заключение судебно-медицинского эксперта).
Вторичное обследование дачи Бетиных и учиненные нами допросы, протоколы коих при сем прилагаю, подтверждают обоснованность выводов профессора Серебровского и позволяют в какой-то мере восстановить картину происшедшего.
Имею честь обратить Ваше внимание на нижеследующее:
1. Высота потолка в гостиной дачи и стула, найденного опрокинутым у ног повешенного, свидетельствуют, что Дмитрий Прилетаев, стоя на означенном стуле, не мог сам дотянуться до петли и просунуть голову в эту петлю, длина коей указана в протоколе, составленном инспектором Ноздряком. Он был повешен убийцами, из коих, по меньшей мере один, был значительно выше его ростом.
2. Удар, оглушивший Дмитрия Прилетаева, видимо, был нанесен ему в прихожей, откуда его перетащили в гостиную, где и повесили на веревочных вожжах, взятых из той же прихожей.
На повешенном оказался лишь один ботинок. Другой, в зашнурованном виде с надорванным каблуком, найден в коридоре, ведущем из прихожей в гостиную (см. план дачи Бетиных). В коридоре же агентом первого разряда Суховым обнаружен клочок материи от брюк Прилетаева на гвозде, вбитом в стену в одиннадцати вершках от пола. На полу означенного коридора найдены раздавленные карманные часы Прилетаева, коробка из-под папирос «Гродненский гусар» с тремя папиросами, а в щелях пола – несколько закатившихся туда медных монет. Одежная настенная вешалка в прихожей, ранее, по показаниям свидетелей, бывшая исправной, повреждена: у нее проломлена фанерная дверца и сорвана с винта средняя полка. У висящей на стене головы оленя надломлена одна из ветвей правого рога.
Входная дверь дачи к моменту прибытия уездных милицейских чинов была заперта лишь на самозащелкивающийся французский замок, в то время как, утверждает дворник Аталыков, покойный жилец имел обыкновение задвигать задвижку и надевать цепочку. Что же касается до двери гостиной, закрытой изнутри на ключ (означенная дверь была взломана прибывшими по вызову Аталыкова сотрудниками Бронницкой уездной милиции), то произведенный мною осмотр ключа выявил на оном характерные царапины. Вышеупомянутое обстоятельство дает повод предположить, что, повесив Прилетаева, преступники, находясь снаружи, закрыли дверь на ключ с помощью специальных щипчиков типа «уистити», нередко применяемых профессиональными квартирными ворами.
Исключая прихожую, в коей имеются видимые следы нападения на Дмитрия Прилетаева, и коридор, ведущий в гостиную, в помещениях дачи явного беспорядка не установлено (см. протоколы допросов горничной Бетиных Е.Mapфиной, приезжавшей на дачу за посудой приблизительно за десять дней до убийства, и дворника Аталыкова).
Как явствует из показаний Мшагина, домовладение коего соседствует с участком, занимаемым дачей Бетиных, за двое или трое суток до того, как ему стало известно о самоубийстве жильца Бетиных, около часа ночи его разбудил шум автомобильного мотора (самого автомобиля он не смог разглядеть: вероятно, тот находился на повороте дороги, за пригорком, поросшим молодым сосняком; см. план местности). Затем шум мотора смолк. А минут через десять Мшагин увидел, как зажегся свет сперва на кухне дачи Бетиных (Прилетаев имел обыкновение ночевать на кухне, откуда был вход в погреб, утверждая, что там теплее), а затем и в прихожей. Свет на кухне продолжал гореть, а в прихожей его вскоре погасили, но зато зажгли в гостиной, а затем и в других комнатах. Когда Мшагин минут через сорок вновь заснул, свет на даче Бетиных везде, кроме кухни, был уже погашен.
На кухне и в погребе обнаружены окурки папирос «Париж» с продольно смятым мундштуком (Прилетаев курил папиросы «Гродненский гусар», имел привычку жевать мундштук и не докуривал до конца), кои курил кто-то из приехавших.
Тот факт, что ценности, похищенные из ризницы, помимо увезенных Константином Прилетаевым в Саратов, хранились до убийства Дмитрия в погребе дачи Бетиных в бочке, предназначенной для квашеной капусты, сомнений не вызывает. Именно оттуда они были похищены убийцами Дмитрия Прилетаева.
Дмитрий Прилетаев, поселившись на даче Бетиных, застлал пол кухни домотканым половиком и установил на том месте, где под половиком находилась дверца в погреб, кухонный шкапчик, ранее стоявший у стены. Похитив ценности, преступники хотели поставить шкапчик на прежнее место. Однако на половике остались складки, а ножки шкапчика не полностью совместились с прежними вдавлинами (см. вторичный протокол осмотра места происшествия).
При обследовании погреба, из коего пришлось удалить часть предметов, затруднявших осмотр, нами были обнаружены огарки двух стеариновых свечей в медных подсвечниках и керосиновая лампа. В верхней части одного из огарков явственно видны отпечатки пальцев, не совпадающие по своему узору с пальцами покойного.
Агентом второго разряда Волжаниным найдены две раздавленные серые жемчужины на полу у нижней ступеньки и четыре зерна мелкого жемчуга в щели днища той бочки, в коей Прилетаев хранил похищенное. В двух саженях от означенной бочки, у стены, под ведром, на котором стояла свеча, валялся кусок брезента того же цвета и разбора, что и найденный работниками Московской уголовно-розыскной милиции в патриаршей ризнице при первичном осмотре места происшествия.
Приложение на 60 страницах.
Инспектор Московской уголовно-розыскной милиции
П.Борин