«ПЯТАКОВЫЕ» СТРАСТИ
Было одно место на нашей Оборонной, которое аборигены называли «пятачком».
Если кто-нибудь из посторонних, незнакомых с бытом Оборонки, попадал на эту улицу в субботу, он удивлялся толпе молодых людей неподалеку от комиссионки. Все они были с пакетами, сумками, портфелями. Длинные волосы, часто слипшиеся, всклокоченные, потертые джинсы, «фирменные» заношенные сорочки, куртки, плащи служили как бы опознавательными знаками — «я свой — опасаться нечего». «Своего» можно было определить и по другим признакам — равнодушие и скука на лице, но острый, всегда обеспокоенный взгляд, суетливые движения, ожидание.
Они стояли поодиночке или группами, часто вместе со своими «фирменными» девочками, гордо выставляющими напоказ чужие обноски с яркими «лейбл» — этикетками. Девочки терпеливо ждали, пока их приятели проворачивали свои дела. Иногда у них в руках тоже были сумки. В сумках и пакетах находились образцы «товаров».
Девочки тоже были «товаром» — по подружкам оценивался юный делец. Они были очень раскрепощенными, эти девочки, и гордыми — посторонним лишнего не позволяли и если уж меняли приятелей, что иногда случалось, то только на более удачливых.
Здесь торговали и меняли. Джинсы на джинсы, жевательную резинку на шариковые ручки, часы на транзисторы, всякий «импорт» на другой «импорт». Были копеечные сделки, случались покупки на сотни рублей.
Одних влекла сюда нажива, других — странная атмосфера «пятачка», щекотавшая нервы, сулившая неожиданности.
Особенно любили приезжих. Этих легче было обвести: они не знали рыночных цен, не очень разбирались в «товаре» — им можно было всучить вместо джинсов «Вранглер» какую-нибудь подделку под них. Случалось, что и надували — безжалостно и хитро. В глухом подъезде тупиковой улочки получали деньги и мгновенно скрывались с «товаром».
«Жертва» не знала, что предпринять — заявить в милицию, но на кого?
Их трудно было задержать — как доказать, что часы на чьей-то руке предназначены для продажи, что это не подарок мамы в день рождения (окончания школы) и т. д.? С какой стати тревожить девицу, которая спокойно стоит с сумкой, никого не трогает, очень вежливо говорит: «Простите, пожалуйста, я не знала, что здесь нельзя стоять...» И тут же интересовалась: «А почему нельзя? Я ведь никому не мешаю!»
Девицы были не только раскрепощенные, но и опытные, принцессы «пятачка», умеющие играть так, что приводили в удивление даже многоопытных сержантов милиции.
Здесь была группка постоянных юных «бизнесменов», а вокруг них вертелись остальные. Каждый знал всех, и все знали каждого. Мирок, скрытый от нормальных людей. Впрочем, это они считали всех остальных чокнутыми, лабухами, а себя — элитой, понимающей толк в жизни. Жаль только, развернуться не дают... Говорят, на Западе предприимчивость поощряется, а здесь...
Представления о Западе складывались у них по случайным побасенкам и по тем же джинсам.
Милицейский патруль время от времени разгонял «пятак», наиболее настырных и примелькавшихся приводили в опорные пункты охраны порядка, стыдили, читали мораль. А больше что сделаешь? Потому что не было ничего противозаконного в факте того, что на «пятачке» стоит юнец с сумочкой в руке.
Несколько раз об этих сборищах писала вечерняя газета. Принимались меры, усиливалось патрулирование милиции. Но разве могли милиционеры вычистить всю грязь, которая налипла на «пятачок», излечить нравственную патологию, которая рождалась десятками поступков и проступков? Да и только ли ее это было дело, милиции, несущей ответственность прежде всего за общественный порядок в огромном городе?
Порою люди, споткнувшись о «пятачок», раздражались, вспыхивали, и тут же сами себя утешали: таких вот, со старческими личиками, с пораженной совестью, единицы, а нормальных ребят сотни тысяч и миллионы. Но, как однажды сказал профессор Жарков по другому поводу, соотношение положительного и отрицательного не отражает степени возможного зла...
Каждую субботу к десяти на «пятачке» появлялся Артем Князев. Он одевался для таких случаев неброско. Его серые глаза смотрели на все происходившее равнодушно, он редко загорался и еще реже поддавался азарту. «Пятачок» воспитал в нем холодный, трезвый расчет. Его знали и побаивались: обладал хваткой, острым умом, связями в «деловом» мире и тренированной мускулатурой.
Если пришел Князь, значит, и все его «компаньоны» уже где-то поблизости. Они вертелись, узнавали, прикидывали, находили нужных людей. А Князь стоял в сторонке. У него в руках никогда ничего не было, он не хотел рисковать ни собою, ни «товаром».
Клиентов, особенно иногородних, часто сюда доставлял на своем такси Сеня Губа. Его постоянная стоянка находилась у трех вокзалов, и по пути в гостиницу или к родственникам пассажиры расспрашивали у словоохотливого водителя, где и что можно «достать». Сеня называл магазины, универмаги. Но тут же предупреждал, что там далеко не все бывает. Сеня был психологом и сразу выделял из общей массы пассажиров мужичков с деньгами — северян, сибиряков, дальневосточников. Те не жались, если надо было переплатить полсотни за понравившуюся вещь. Сеня руководствовался не только «географическим» принципом, ибо знал, что и из других районов прибывают «бобры».
Сеня называл адрес «пятачка», иногда доставлял туда пассажиров, высаживая неподалеку, — он не хотел, чтобы его машина здесь примелькалась. Осторожность и еще раз осторожность, постоянно напоминал Десятник. Береженый сам себя бережет получше бога, говаривал Геннадий Степанович. На «пятачке» Геннадий Степанович вообще не появлялся. Сеня Губа был с ним полностью согласен. От удачных сделок ему шли проценты. Проценты превращались в яркие клетчатые костюмы и диких расцветок сорочки.
Так и жил этот маленький мирок, словно призрак, возникавший в субботние дни. Были на «пятачке» свои заправилы, дельцы с широким размахом, почти никогда не появлявшиеся здесь. Лично ничего не покупавшие и не продававшие. Князь был «весомее» многих, но первая роль и ему не под силу. Он только надеялся, что со временем, потеснив конкурентов, выбьется в число тех, кто все дела проворачивал чужими руками. А пока лишь изредка действовал самостоятельно. Обычно ему приказывали и он выполнял.
Место же у комиссионки было выбрано потому, что можно было перехватить кое-что у тех, кто хотел сдать вещи в магазин на комиссию, и потом пустить их с соответствующей надбавкой в спекулятивный оборот. Еще оно было удобным, так как находилось и рядом с людной улицей, и вроде бы в тупичке. Стороны «пятачка» образовывали комиссионный магазин и приткнувшееся к нему ветхое строение — в нем никто не жил и его собирались снести, — пустырь — на нем рыли котлован под фундамент, железнодорожные линии, где формировались составы, и, наконец, мост над железнодорожной магистралью, по которому день и ночь шел поток машин, а пешеходов было мало. Получался как бы замкнутый квадрат. Милицейские машины могли появиться только со стороны Оборонной, и их замечали издалека.
Была обычная суббота. Первые завсегдатаи «пятачка» начали подтягиваться где-то к девяти. Они покуривали, обменивались новостями, ждали покупателей. К десяти здесь уже стало тесно и кто-то что-то продал, потом прошел слух, что какой-то жмурик приволок в комиссионку «Грюндиг», но цены ему не знает — Марку Левину удалось его перехватить. Марку завидовали. Милицейский патруль вблизи не появлялся, но Князь и другие опытные, поднаторевшие на спекуляциях юные дельцы чувствовали какое-то смутное беспокойство. Князь даже скомандовал своим, чтобы смывались, а сам с беспокойством осматривался, оглядывался, чуть ли не нюхал воздух. К нему подошла Ела Анчишкина, зашептала:
— Князь, тут один предлагает блок резинки...
Предложение было выгодное: в блоке двадцать пачек, в пачке десять пластинок, каждая из них шла за целковый. В другое время Князь обязательно послал бы с Елкой Ника Сыроежкина, пусть приценится, прикинет, попробует на ощупь дурачка, который сбывает «товар» полновесным блоком. Но сейчас он досадливо отмахнулся от Елы, не было делового азарта, что-то тошнотворно пугающее подступало к сердцу.
Вдали на мосту мелькнула оранжевая машина, и Князь настороженно всмотрелся — не милиция ли?
— Спасибо, Елка, — сказал Князь, — но сейчас не требуется.
Еле Артем Князев нравился, и она это не скрывала, наоборот, подчеркивала свою готовность услужить, быть рядом. Такой заметный парень! Ей бы все девчонки со стометровки завидовали.
Мишка Мушкет приблизился неторопливо, вразвалочку, руки в карманах замызганной куртки.
— Привет!
— Чао.
— Дело сделано, Князь, — сказал Мишка. — Гони монету.
Артем передал ему, оглядевшись предварительно вокруг, засаленные, захватанные, мятые бумажки.
— Чисто?
— Порядок. — Мишка сунул деньги в карман. Подумал, предложил: — Есть дубленка. Италия.
— Не надо, — ответил Князь. — Сейчас весна, спрос упал.
— На хорошую вещь спрос всегда, — резонно возразил Мишка.
— Не беру. — твердо стоял на своем Князь. Он хорошо знал Мушкета и понимал, что не в Италии куплена дубленка.
— Как хочешь, — равнодушно сказал Мишка. — Другие найдутся.
— Вот и ладушки.
— Кстати, у шкуры вполне законная биография.
— Не заливай, — ухмыльнулся Князь. — Хозяин, вероятно, до сих пор очухаться не может, примочки к темечку прикладывает?
— Э нет, — твердо сказал Мишка, — такие штучки не для меня.
— Ладно, ладно! А с тем делом все в норме?
— Не нервничай, — успокоил Мушкет. — Сработано по высшему разряду. Когда Мишель берется за дело, рекламаций не поступает. Девочка теперь долго будет шелковой...
К своей персоне Мишка относился с большим уважением. И брат не раз говорил: если сам себя не уважаешь, кто тебя вообще уважать будет?
Деньги Князь, считал Мишка, выдал ему ни за что: тоже мне заботы — пугнуть Инессу.
— Что-то мне сегодня не по себе, — поделился тревогой Князь.
— И у меня на душе смурно, — сказал и Мишка. — Слиняем?
— Лучше всего, — согласился Князь.
Он дал знак своим «компаньонам» и, не оглядываясь, деловым шагом двинулся на Оборонную. Главное, всегда быть уверенным в себе. Если есть сомнения, прячь подальше в тайники души, опусти их на самое донышко. Пусть не видят даже самые близкие друзья. Иначе они тоже начнут сомневаться в тебе, а потом попытаются надуть, обвести. Нет, с Князем такие штучки не проходят. Жизнь выигрывает умный.
Вслед за Артемом тихо испарился со своими приближенными и Мишка Мушкет.
А через несколько минут на «пятачок» нагрянул комсомольский оперативный отряд. Парни из оперотряда всегда действовали решительно и сноровисто. Командовала ими девушка в строгом синем костюме с комсомольским значком на лацкане пиджака. Ребята в отряде были с автомобильного завода, и у них вся эта публика вызывала брезгливость. Учись, если хочешь, работай — везде висят объявления «Требуются....» — так нет же, спекулируют, хитрят, лоботрясничают. Какой-го малый, одетый в три джинсовые куртки сразу, завопил:
— Не имеете права, я никого не трогал...
— Тебе жарко, — почти ласково сказал ему парень с красной повязкой. — Полезно немного остыть. А права у нас есть — не волнуйся.
На плечи джинсового мальчика легли тяжелые рабочие руки. Публика с «пятачка» разбегалась в разные подворотни, не заботясь о соблюдении достоинства. Оперативный отряд очистил «пятачок» быстро и умело. До инцидентов дело не дошло — комсомольцев побаивались...
...Вечером Артем встретился с Инной. Это была деловая встреча, рамки их отношений четко определились еще в то крупное объяснение по поводу безнадежных долгов Инны. Теперь и Инна не желала, чтобы у них было по-другому. Вот отработает долг — и квиты... Она сама себе не захотела бы признаться в том, что последние недели заставили ее кое-что переоценить. У Романа такой чистый взгляд... Оказывается, можно жить не так, как живут ее, Инны, приятели. Можно не возить свертки по странным адресам и не бояться, что попадешься с ними. Можно не пробираться в гостиницы, где останавливаются иностранцы и где каждая горничная смотрит на тебя с презрением, а швейцары без особого стеснения бросают вслед крепкие словечки. Можно распоряжаться собою, как вздумается, а не бегать по чьим-то квартирам, где наталкиваешься на такие же настороженные взгляды, как, наверное, и у тебя самой. Можно не ублажать наглых парней, нужных Князю... Многое можно, если бы не эта нелепая ситуация, в которую она попала.
Поручение Князя познакомиться с Романом Жарковым она восприняла без особого восторга. Еще один... И Роман ей вначале, издали, не понравился: нескладный, плечи широкие, а ноги длинные, по волосам расческа плачет, одет в стандарт, по улице идет — ни на кого не глядит. Именно на улице ей и показал Князь Романа.
— Вот того, с сумкой, видишь? Он и есть. Займись.
Инна отыскала взглядом парня, торопливо вышагивавшего по кромке тротуара.
Роман возвращался с тренировки, и на плече у него болталась спортивная сумка. Инна наметанным глазом сразу определила: парнишка вроде и ничего, если внимательно присмотреться.
— Да зачем он тебе нужен? — удивилась Инна. — Какой-то работяга... Теленок!
— ПТУ заканчивает...
— Тем более.
— Дорогая Инесса, не твое это дело, — отрезал Князь. Но, увидев, как замелькали в коричневых глазах Инны злые огоньки, объяснил: — Это он с виду такой, А если всерьез — перспективный парнишка.
Инна внимательнее посмотрела на Романа. Холодновато, а он без шапки. Длинный, идет — маячит среди прохожих. Дорогу уступает, не прет как бульдозер. Все-таки зачем он нужен Князю? Ведь Артем ничего не делает просто так, у него свои расчеты и прикидки.
— Артем, не крути, объясни, что тебе от этого длинного потребовалось?
Князь словно и не услышал ее вопроса, гнул свое:
— Он занимается боксом в автозаводском Дворце спорта. Ты ведь там тоже мячиком швыряешься?
— Если ты имеешь в виду теннис, то да. — Инна в тот вечер выходила из себя по пустякам, на душе было тошно, новое поручение Князя не нравилось. Что она, гулящая девка?
— Не кипи, — посоветовал Князь. — От избытка пара даже котлы лопаются. Чтоб через месяц водила длинное дитя, как бычка на веревочке. Поняла? — В голосе Артема послышались неприятные нотки, словно кто-то поскреб по железу чем-то острым.
Инна опустила голову.
— Ясно.
Кажется, совсем недавно был этот разговор. И в то же время как давно! «Приручить» Романа не составило особого труда. Он явно не встречался еще ни с одной девушкой, которая заинтересовала бы его всерьез, был доверчивым и очень тактичным. И еще резко отличался от ребят, с которыми раньше Инна имела дело. Не давал рукам волю, не пытался затолкать в подъезд. Узнав, что она живет одна, не набивался в гости. С ним было спокойно. Не надо было изворачиваться, если не хотелось встретиться или приходило время прощаться. Достаточно сказать: «Мне пора». Или наоборот: «Я сегодня вечером занята».
— Роман, милый, мне пора...
— Жаль, но ничего, ведь еще увидимся?
— Ой, обязательно, лишь бы вы этого пожелали...
Инна вскоре поняла, что идет такая покладистость не от бесхарактерности или вялости. У Романа были свои прочные взгляды на жизнь и отношения с другими людьми, в которых значительное место занимало уважение к своим товарищам, и он их твердо придерживался. Инна видела и то, как иногда его карие глаза светлели, и уже знала — сердится, хотя внешне это и не очень заметно. Или эта нелепая старомодная привычка вести ее под руку — так прогуливались по бульварам далекие предки. А сейчас разве так ходят?
— Обнимите меня, — попросила она однажды Романа, когда они гуляли по Сиреневому бульвару. — Разве не видите, я замерзла.
Роман с радостной готовностью положил ей руку на плечо, они молча прошли несколько шагов, а потом он вдруг сказал: «Извините, все уставились на нас, неудобно как-то...»
Она тогда очень обиделась.
Инна не могла не видеть, как хорошо сочетаются в Романе мягкость и доброта с твердостью характера. Из него обещал получиться настоящий мужчина. И она начала понимать тех своих бывших одноклассниц, которые пренебрегали броскими, щеголеватыми, стильно одетыми, всегда оживленными и остроумными личностями и выбирали таких, как Роман, — надежных, сильных. Инна исправно играла свою роль «обольстительницы» и сама не заметила, когда ей стало с Романом интересно и она уже с нетерпением ждала его звонков.
Правда, иногда тревожила мысль, что все это по «заказу», не всерьез: завтра скажет Князь: «Хватит!» — и все кончится. Всего этого, конечно, она не могла сказать Князю, тот сразу поставил бы ее на место. Или придумал какую-нибудь пакость, на которые был большой мастер. Вот хотя бы эта демонстративная встреча у «Интуриста»: Артем хотел убедиться, что Роман ее слушается и идет с нею даже туда, куда обычно не ходок. А сегодня что ему снова понадобилось, Князю?
— Как у тебя с этим длинным? — спросил Артем.
Господи, неужели снова надо отчитываться?
— Все нормально.
— Пригласила бы его к себе домой.
— А зачем?
— Вот теперь мы какие! — насмешливо протянул Князь. — Гордые, недоступные! Не волнуйся, я события не тороплю, особенно в сфере личных отношений. Там и так все развивается по законам, предписанным природой. — Князь любил блеснуть интеллектом. — Ты его пригласи к себе, а потом нанеси ответный визит.
«Подонок, — вяло подумала Инна. — Интеллигентный подонок». И тут же ее словно что-то толкнуло в сердце: «А я кто?» Хотелось себя успокоить: «Я не такая...» Но, увы, спокойствие не приходило, было так тревожно, что хотелось бежать куда глаза глядят.
Они сидели в кафе в полуподвальном этаже большого кинотеатра. Здесь у Артема был знакомый швейцар и всегда находился свободный столик. Инна не любила это кафе, здесь собиралась «уцененная», как сказал бы Роман, публика.
— Так как, сможешь? — спросил Артем.
— Все не так просто. Он не из тех, кто поддается горячей обработке.
— Значит, мало жара, — в тон ей сказал Князь. — Подбавь, ты это можешь.
— И все-таки, зачем он тебе нужен? Роман явно не из твоей компании...
— Не суйся не в свои дела, уже предупреждал...
— Да почему ты со мной так разговариваешь? — в конце концов возмутилась Инна. — Пойди... Принеси... Обработай... Что я тебе, прислуга? Может, мне совсем не хочется «увлекать» твоего Жаркова?
Князь внимательно посмотрел на нее, присвистнул:
— Уж не втюрилась ли? С вами это бывает...
Сказать ему вот так сразу: «Ты почти угадал и не лезь мне в душу, не топчись по ней, и так не осталось живого места». Сказать? А потом встретит Мишка Шкет, уже ведь встречал позавчера на бульваре, цедил сквозь зубы: «Ты-ы, девочка, говорят, коготки рвешь, чистенькая будешь, да? А мы тебя под сиреневый кустик в грязь положим, а?» И приятели его гоготали, когда она испуганно и жалко лепетала: «Да что вы, ребята, с чего вдруг?»
— А с ничего, — равнодушно цедил Мишка. — Смотри, ты-ы...
В кафе сновали девочки и мальчики, возраст которых трудно определить: уже не подростки, но еще не взрослые, молодые лица и тусклые глаза, броская одежонка и ранние морщинки, упругая походка и безвольно висящие руки. Инна глянула на девчонку, пришедшую с толстячком, похожим на Бориса Марковича. Совсем молоденькая, а глаза намалевала, расширила, явно атропин закапала, ресницы наклеила, торчат пиками. И вдруг ей захотелось крикнуть этой девочке-девице: «Беги отсюда, дурочка!»
Но она не крикнула, не предостерегла, только отрешенно подумала: «Что это со мной? Не хватало только этого...»
— Инесса, — жестко сказал Артем. — Прекрати. Ты знаешь: наша фирма не терпит предательства. Да и нет у тебя другой дорожки, только с нами.
Князь выстучал костяшками пальцев по столу бравурный марш, у него было сегодня плохое настроение.
— С твоими Ником, Жоржем, Марком? — раздраженно, с истерическими нотками в голосе спросила Инна. — С этими сопливыми «бизнесменами», от которых на версту несет дешевкой? Ты как-то сказал: «Толстый Борис Маркович...» С иронией изрек... Так, к твоему сведению, в бумажнике толстого Бориса Марковича меньше трех сотенных никогда не лежало. Знаешь, по его словам, как должен выглядеть идеальный муж? Приносить жене минимум две зарплаты, проводить дома выходные и иметь подругу, которая не раздражала бы супругу... Но это в шутку, а если всерьез, то он проворачивал сделки не чета вашим копеечным делам...
— И погорел, — равнодушно констатировал Артем.
— Все вы погорите, — зло ответила Инна.
— Ну ты, не каркай! — не на шутку перепугался Князь. Как и многие из его круга, был он суеверным до колик в печени, верил в приметы, а больше всего — в свое чутье.
— А чего? Только дым пойдет...
Инна говорила громко, и на них стали оглядываться — в этом кафе любили всевозможные происшествия. Она нарочно повысила голос, может быть, так быстрее закончится этот никчемный вечер и можно будет пойти домой, отсидеться в четырех стенах, забыть и Князя, и всех остальных. В последние дни изредка приходила в голову шальная мысль: уехать бы куда-нибудь, начать с белого листа... Она даже как бы наяву видела красивый голубой экспресс и себя с элегантным чемоданчиком, в бордовом плащике и модных сапожках, бросающей прощальные взгляды на уплывающие громады зданий...
— Заткнись, Инка, — угрожающе сказал Артем, — И не блажи. Жарков нам нужен, и ты принесешь его на тарелочке свеженького, тепленького, останется только разделать... Но это уже будут не твои заботы.
От окрика Инна сникла, стала маленькой и жалкой. Она снова увидела себя как бы со стороны: загнанное в угол существо с испуганными глазами, с тоской, подступившей откуда-то изнутри и пригнувшей плечи, в вытертой замшевой юбчонке, чуть прикрывающей длинные ноги.
А что, если и в самом деле уехать? Пусть провалятся они сквозь землю на десять метров — Князь, Шкет и другие.
— У тебя есть какие-то сомнения, Инесса? — спросил Князь.
Инна натянула юбку на колени, покорно сказала:
— Да ладно тебе. Что-то я не в форме сегодня, но это пройдет.
Князь удовлетворенно кивнул:
— Давно бы так. А насчет Ника и других ты, между прочим, права. Все это мелкая рыбешка. Акулы плавают на глубине. — Артем слышал эту фразу в одном из фильмов, она показалась необычайно весомой. Он продолжал: — Есть один мужик почище твоего толстого Бореньки. Он тебя видел и считает, что ты можешь работать по экстра-классу.
— Благодарю за высокую оценку моих данных, — церемонно наклонила голову Инна. — Но мне мужики всех мастей порядком поднадоели.
— Это не то, что ты думаешь, — сказал Артем. — И когда он тебя позовет, побежишь как миленькая — об этом уж я позабочусь.
Инна устала. «Какой все-таки глупый сегодня вечер, — подумала она. — Непонятно, зачем Князь сюда привел? Он ведь деловой, на пустые трали-вали вечер разменивать не будет».
— А еще хотела я тебя спросить, — Инна говорила таким небрежным тоном, что Князь чуть не поймался на эту небрежность, — сколько ты отвалил Шкету за то, чтобы он меня на днях прекрасным вечером встретил на бульваре и обрисовал перспективу: полежать в грязи под кустиком?
Князь, задумчиво потягивавший сухое вино из фужера, поперхнулся.
— Ты, Инка, спятила?
— Нет, это у тебя что-то в голове не в ту сторону завертелось. Я ведь по-честному работаю. Так зачем же эти приемчики из пошлых кинофильмов?
— Я спрошу у Мушкета...
— Не надо, все и так ясно. Только, — угрожающе процедила Инна, — в следующий раз я обо всем расскажу Роману, и он не со Шкетом покалякает по душам, а с тобой. Понял? А ты знаешь: против Романа не выстоишь, и Ник, Жорик, Марк, твои «фирмачи» тебе не помощники, они ведь жмурики. Стянуть, что плохо лежит, это пожалуйста, но против удара в челюсть...
— Видно, действительно на тебя сегодня накатило. — Князь, когда желал, умел держать себя в руках.
Он щелкнул пальцами, остановил проходившую мимо официантку:
— Галочка, посчитай.
Когда они шли к выходу, Инна сказала:
— К нам в больницу одного журналиста привезли на «Скорой». Еле дышит. Сестры шепчутся, что его хотели убить, ударили обрезком трубы.
— Бывает, — после паузы ответил Артем.
Инна посмотрела на Артема — вроде бы спокоен, даже равнодушен.
— Это тот парень, которого ты мне показывал на Оборонной...
— Забудь об этом! — резко сказал Артем. — Не вздумай кому-нибудь ляпнуть! Иначе и за тобой «Скорая» может прикатить... А журналиста твоего я знать не знаю...
Инна шла Сиреневым бульваром домой, и поздний вечер был теплым, светлым. Воздух казался чистым до озноба, лишь изредка в него вдруг врывались горьковатые струи.
