Рассказ Яна Земита...

Вначале я слушал скептически и довольно нетерпеливо. Земит говорил бессвязно, запинался, подыскивая слова. Но в его рассказе, в интонации голоса все отчетливей звучала та правдивость, которую трудно подделать.

Начало рассказа было посвящено чувствам Земита к Ливии. Как я уже догадывался, эти чувства были гораздо сильнее, затаеннее и глубже, чем мне описывала их Ливия. Он никогда не переставал любить Ливию, каждая встреча с любимой для него была «безумным счастьем». Когда Ливия уехала, он «совсем зачах». Потом Ливия опять появилась у них в доме. Вроде бы та же, прежняя Ливия и все-таки иная, уже любившая другого. Этого Ванадзиня, который вскоре и сам появился в «Глубокой вспашке».

— Никто не может представить и никому я не сумею описать, какой пыткой стала для меня жизнь, — рассказывал Земит.

Он всегда был слишком скованным, слишком неуверенным в себе, чтобы тягаться с таким соперником, как Ванадзинь. Ян Земит был способен лишь на жестокую, горькую борьбу с самим собой, с собственными чувствами — и только. Он внушал себе, что нельзя быть эгоистом, нельзя не видеть, как расцвела Ливия, полюбив Ванадзиня.

И вдруг ни с того ни с сего у Ливии с Ванадзинем пошли раздоры. Ливия брошена, Ливия одинока, Ливия тоскует. Ползут слухи о Теодоре, из-за которой Ванадзинь оставил Ливию. Вместо счастливой Ливии Земит видел все более несчастную женщину, которую он даже не осмеливался утешать, считая, что Ливия почувствует себя униженной, если узнает, что ее несчастье перестало быть тайной.

Злую шутку с чувствами Земита жизнь сыграла в тот день, когда Ливия после сцены с Ванадзинем и Теодорой в мастерской прибежала домой в слезах и бросилась Земиту на шею, говоря, что он идеал мужества, он единственный, кто ее поймет...

Я перебил:

— Вынужден спросить вас: вы знали, что Ливия испытывает к вам лишь нежность сестры?

— Сестры? Но я же ей не родной брат. Всего лишь двоюродный!.. И я ни одного мгновения не чувствовал себя только родственником... Да и она тоже... Хотя о ее чувствах я не могу говорить... Думаю, что... в тот раз...

— Она уже уклонялась от ваших ласк!

— Нет, нет, не будем об этом! Прошу вас, не надо!

Вскоре после этого случая Ливия уехала. Жизнь шла своим чередом, и вдруг Ливия присылает письмо, в котором сообщает Земиту, что они могут быть лишь друзьями, как прежде, и что она любила, любит и будет любить только Ванадзиня. А то, что она в тот роковой день бросилась ему на шею, пусть он постарается забыть, воспримет как женскую слабость в минуту отчаяния, не более.

После этого письма Земит впервые восстал в душе против Ливии, почти возненавидел ее. Что же ему оставалось? И дальше внушать себе, что он должен уважать чувства Ливии к Ванадзиню? Он уже не мог восстановить прежнее равновесие в своих отношениях к Ливии и Ванадзиню. Домашние и знакомые, не догадываясь о том, что значит для него Ливия, стали поговаривать, что флирт Ванадзиня с Теодорой уже превращается в настоящий роман.

— И вы верили этим сплетням? Поверили сразу, без возражений? — вскричал я.

— Почему же сплетням? Если женщина сама подтверждает...

— Теодора сама сочиняла все это!

— Сочиняла? Нет! Это была правда! Все знали...

— Говорила ли вам Ливия Земит, что Ванадзинь продолжает ей писать? Что недоразумение между ними разъяснилось?

— Нет! — Земит глядел на меня затаив дыхание. — Какое недоразумение?

Ясно было, что он не притворяется. Я сказал:

— Хорошо. Продолжайте!

У Земита сложилось убеждение, что хотя Ливия и любит Ванадзиня, но в действительности эта ее любовь только жалкая иллюзия, самообман. И тогда... Да, он не хочет скрывать, тогда он смертельно возненавидел Ванадзиня. Стало казаться: он наверняка добился б ее любви — если бы не Ванадзинь. И притом этот счастливый соперник ведет себя как последний мерзавец! Зная, что его любит Ливия, он затевает флирт с легкомысленной девкой... Меняет Ливию на Теодору.

— Ливию на Теодору! Вслушайтесь в эти слова! — кричал Земит. — Все равно что бросить на землю что-то красивое, редкое, дорогое... и забавляться подделкой, дешевой побрякушкой...

Признаюсь, пыл Земита передался и мне, только произвел на меня эффект совершенно не тот, которого он, может быть, бессознательно добивался. Какое-то время я боролся с импульсивным желанием тут же позвать Ливию и заставить ее рассказать человеку, который ее все еще так высоко ценит, о ее бесчестной игре с Ванадзинем. Но я сдержался и не позвал ее.

— Ванадзинь вел себя, — разгорячившись, продолжал Земит, — как последний подлец, как обычный бабник! У меня было неодолимое желание разоблачить его, крикнуть ему в лицо, как я его презираю, заставить хотя бы честно сказать Ливии, что он не любит ее, обманывает... Да, я не скрываю!.. Я искал возможность встретиться с Ванадзинем, поговорить с глазу на глаз... Третьего октября я бродил по лесу, борясь со своими горькими мыслями... И вдруг вижу — по вырубке идет Ванадзинь. Идет и беззаботно насвистывает...

Здесь волнение Земита достигло высшего предела, речь его стала почти бессвязной.

Он пошел прямо навстречу Ванадзиню. Когда они поравнялись, произошло следующее.

З е м и т. Хорошо, что я вас встретил. Нам необходимо поговорить серьезно.

В а н а д з и н ь (удивленно). Мне? С вами?

З е м и т (останавливаясь перед Ванадзинем). Да. Мне с вами. И вы не пройдете мимо. Разговор у нас будет. Даже оружие в ваших руках не остановит меня!

В а н а д з и н ь (насмешливо). О-о! Какой пафос! Ну ладно, выкладывайте. Что вам от меня нужно?

З е м и т. Вы должны прекратить эту двойную игру.

В а н а д з и н ь. Столь образное выражение требует комментариев. Может быть, поясните?

З е м и т. Не притворяйтесь! Ливия вас любит. Если ей придется в этом раскаяться, то я... я...

В а н а д з и н ь (немного подумав и, может быть, вспомнив письма, которые Ливия возвращала ему невскрытыми). Знаете что, молодой человек? Не суйте свой нос куда вас не просят. Может быть, вы еще скажете, что ваша родственница назначила вас своим опекуном и уполномочила от ее имени признаться мне в любви?

З е м и т. Не смейте!.. Ливия страдает, а вы...

В а н а д з и н ь. Страдает?! Не замечал. Ну хватит. Я нахожу ваше поведение смешным.

З е м и т. Мне это безразлично! Я вас заставлю сказать Ливии всю правду...

В а н а д з и н ь. Бросьте! Ничего вы меня не заставите. Вы ведете себя нахально.

З е м и т (в слепой ярости). Ах так?! Негодяй!

Он бросается на Ванадзиня, хватается за ружье, хочет его вырвать. Это ему не удается. Он замахивается на Ванадзиня, но тот подымает ружье, и удар Земита приходится по прикладу. Земит опять хватается за ружье, пытается его вырвать. В момент, когда это ему почти удалось, приклад ружья цепляется за ствол ели, спусковой крючок ударяется о дерево, раздается выстрел. Ванадзинь, смертельно раненный, падает лицо вниз на землю.

— Так это было, — продолжал Земит, — и это чистейшая правда. Когда раздался выстрел и он упал... В первый момент я не понял. Я не хотел убивать Ванадзиня... Хотел только избить, проучить негодяя, который издевался над Ливией, издевался надо мной... Он был сильный и ловкий, я не смог его даже ударить... Да, я был как бешеный, но убивать... Нет, нет, нет!.. Я даже не пытался направить ружье на него... Я не знал, что ружье заряжено... Только старался вырвать его

— Но ваше дальнейшее поведение, — сказал я, когда Земит умолк, — заставляет считать, что вы хладнокровно скрывали следы преступления.

— Так ли уж хладнокровно?.. Когда Ванадзинь упал и я там стоял с ружьем в руках... Наклонился и увидел его размозженный висок... Понял, что уже ничем нельзя помочь... Я убежал в ужасе... И все время повторял, повторял даже вслух, что я не убийца, что я не хотел, не хотел убивать! Только не это! Да, я спрятал ружье... Я знал, что оно принадлежит Ешкулю... Да, я лгал, изворачивался... Я понимал: надо было пойти и все рассказать... Но я не смог. Конечно, это была трусость... Мне казалось, что это означало бы признаться, что я умышленно убил Ванадзиня... Думал, никто не поймет, не поверит, что это нечаянно...

Вот и все.

Мы уезжали в Калниене, конечно, увозя с собой Яна Земита. Из головы у меня не шла злая мысль, что на скамью подсудимых рядом с Яном Земитом нужно было бы посадить Ливию, а может быть, и Теодору.