III

— Так что же нам известно, Вадим Сергеевич? — спросил Мазин Козельского.

Они сидели в кабинете Мазина и мучились от жары. Несмотря на открытые форточки, было душно. Отопительный сезон продолжался согласно плану, а солнце, не зная об этом, светило по-летнему.

— Пока ничего, Игорь Николаевич.

Козельский был из тех людей, которые склонны преуменьшать успехи.

Мазин расстегнул пуговицу под галстуком.

— Ну, это вы слишком… Мы знаем, например, что Харченко непричастен к убийству.

— А что это нам дало?

— Отсечен один из неверных путей, которым мы могли увлечься. Снято обвинение с невиновного человека.

Козельский покачал головой.

— Совсем невинная овечка. Пьяница, вор и хулиган.

— Но не убийца. В этом есть разница, Вадим. Одно дело, если у вас вытащили часы, а другое, когда вам режут горло.

— Такие и режут.

— Хорошо, не будем спорить. Я знаю, что вы плохо переносите жару. Но все-таки смотреть на вещи нужно оптимистичнее. Вы ведь заочник? Студент? Смотрите же, какой классический случай нам встретился. Целая цепь серьезнейших улик. А что оказалось? Харченко действительно подрался, был задержан и провел ночь в вытрезвителе. Кровь на пальто одной группы с его собственной. И наконец, часы Укладникова, которые тот во время смены вешал на гвоздик над койкой, Харченко попытался присвоить, лишь узнав об исчезновении хозяина. Впрочем, сам Харченко уверяет, что взял часы с целью сохранения, а под подкладку они провалились случайно…

— "Случайно"! Жулик старый.

— Опять вы бурчите, Вадим? Зачем? Лучше приведите этот случай на экзамене. Получите пятерку, а какой-нибудь профессор затащит его в учебник, где наш общий неприветливый знакомый Харченко будет фигурировать как "гражданин Х". Таким образом вы обогатите науку.

— Шутите, Игорь Николаевич.

— Стараюсь. Знаете, Козельский, врачи однажды изучили сто больных атеросклерозом. И что же? Восемьдесят из них были мрачными, унылыми личностями, не признающими никаких шуток. Поэтому я и шучу Вадим. Так сказать, в порядке профилактики. Берегу сердце. Однако пойдем дальше. Мы знаем еще целую кучу вещей.

Мазин пробарабанил пальцами по синей папке с надписью "Дело".

— Мы знаем, что в ночь, когда, по категорическим утверждениям достойного во всех отношениях Эдуарда Семенистого… Надеюсь, против Семенистого вы ничего не имеете?

— Имею. Барыга самый настоящий.

— Да? Кто бы мог подумать, — Мазин усмехнулся. — А ведь в ателье на Доске почета числится. Но не будем судить его слишком строго. Он жертва человеческих слабостей. Кто устоит, чтобы не отблагодарить человека? Скажу по секрету, Вадим, я сам однажды угощал его водкой.

По лицу лейтенанта Мазин понял, что и это Козельский принял за шутку, но не стал разубеждать подчиненного.

— Вернемся же к нашим овечкам. Итак, ночь… Хотя Семенистый и утверждает, что в комнату ночью никто не входил, след, который мы обнаружили на паркете, наталкивает на другие мысли. Входил человек, Незадолго перед тем побывавший в котельной. Но как он мог проникнуть в квартиру? Я вижу четыре возможности. Первая — был еще один ключ. Вторая замок был отперт без помощи ключа. Третья — дверь была не заперта. Две последние возможности маловероятны, особенно вторая, ведь на замке мы не обнаружили никаких следов отмычки. И все три возможности предполагают, что Эдуард Семенистый, этот, по мнению общественности, ударник труда, спал сном невинного младенца и ничего не слышал.

— Вам бы, Игорь Николаевич, адвокатом быть. Говорите вы убедительно.

— Ага, Вадим. Вы начинаете иронизировать. Прекрасно. Четвертая возможность предполагает, что Эдуард Тарасович бодрствовал и сам открыл дверь. Кстати, вам не показалось, что, когда я наткнулся на след, он посерьезнел?

— Показалось. Как сыч напыжился.

— Заметим это обстоятельство, которое вы выразили в образной форме, хотя фактом оно и не является и не убедит ни судью, ни адвоката. Но нам может пригодиться. Заметим и пойдем дальше. Удалось нам в некоторой степени обнаружить и зачем этот неизвестный входил в комнату. В пустом шкафу оказалось двойное дно. Причем второе дно, а вернее имитирующий его лист фанеры, установлено в шкафу, несомненно, не на фабрике. Кто мог сделать этот тайник?

— Укладников, наверно.

— Да, это наиболее вероятно, но к шкафу имели доступ и другие люди. И эти люди располагали временем в отсутствие Укладникова.

— Вы имеете в виду квартирантов?

— Прежде всего Стояновского и Семенистого. Но не только их.

— Кого же еще?

— Шкаф стоял на старой квартире у зятя Укладникова. И неизвестно, купил он его в магазине или по случаю. Круг расширяется, как видите. Поэтому оставим его пока. Плохо, что мы не имеем ни малейшего намека на то, что могло храниться в тайнике. Деньги? Пистолет? Документы, наконец? Правда, труп туда не войдет. Но зато он вошел в топку. И тот, кто втолкнул его туда, по всей видимости, интересовался и тайником. Судя по обуви, это был не Семенистый.

— Точно. Здесь нам повезло. У Семенистого обувь меньше, чем ботинки, оставившие след.

— Ну вот. А вы о нем плохого мнения. Да еще говорите, что мы ничего не знаем. Мы знаем, Вадим, достаточно, чтобы составить рабочую версию. Выглядеть она будет приблизительно так. Человек в больших ботинках, знавший, что Укладников работает ночью в котельной, пришел туда, убил Укладникова, втолкнул его труп в топку, поднялся наверх, открыл входную дверь, скорее всего ключом, о котором не знал Семенистый, после чего проник в нежилую комнату. Ключ от комнаты убийца взял у Укладникова. Там он осмотрел тайник…

— Почему "осмотрел"?

— Потому что только это известно достоверно. Может быть, тайник был пуст. — Мазин сделал паузу: — В этой версии я вижу пока лишь один недостаток.

— Какой?

— Тот, что она, в сущности, вторая. Первая была с Харченко. Так что не исключено появление и других. Но это уж издержки нашего производства. А вы что скажете?

— Меня, Игорь Николаевич, смущают следы.

— Чем именно?

— Уж больно прекрасные следы. Как будто он нарочно для нас старался, пропечатывал.

— В вашей мысли есть резон. Но попробуем думать иначе. Убийца не заметил, что пол покрыт толстым слоем пыли. Он спешил и нервничал — ведь рядом спал Семенистый. Некогда ему было разыскивать тряпку и затирать пол. Попробуем пока думать так. Хотя ваших сомнений я и не отвергаю. Возможно, и они пригодятся. А сейчас выводы. Что же дает наша версия? Главное убийца не был случайным человеком. В котельную он мог еще забрести случайно, но не в квартиру. Искать его надо среди знакомых Укладникова. Кстати, вам известно, что семьдесят пять процентов убийц знают своих жертв до преступления? Запомните на всякий случай. Блеснете эрудицией на экзамене.

Козельский вытащил записную книжку.

— Хотите записать процент?

— Нет, эти цифры я знаю. Хочу составить списочек знакомых Укладникова.

— Боюсь, писать придется не так уж много.

— Да, человека три-четыре.

— Нет. Только одного.

Мазин вышел из-за стола и прошелся по комнате. Постоял у окна, посмотрел, как парует на солнце соседняя крыша. На подсохшем асфальте, внизу, две девочки собирались играть в "классы": одна, старательная, видно отличница, тянула через тротуар белую черту, останавливалась недовольная, стирала мел подметкой маленькой красной туфельки и начинала чертить снова, молча, сосредоточенно. А подруга ее прыгала на одной ножке рядом и смеялась.

— Как вы думаете, Козельский, хорошо быть маленьким?

— Что хорошего? — удивился неожиданному вопросу лейтенант — Гулять хочется, а тебя уроки учить заставляют.

— Верно. Но все-таки, когда вырастешь, плохое забывается… Ну ладно. Так вы поняли, кого я имею в виду?

— Семенистого?

— Почему?

— Да ведь нужно, чтоб этот человек знал Укладникова, знал расположение квартиры и мог знать о существовании тайника. А таких только трое — Семенистый, Стояновский и зять Укладникова. Стояновского и ятя в городе в этот день не было, остается Семенистый.

— Логично. Хотя и не наверняка.

— Почему?

— По двум причинам. Одну я вам назову Она простая. Мы только предполагаем, что Стояновский и зять Укладникова, Кравчук, кажется, не находились в этот день в городе. Что вы сделали, чтобы удостоверить их алиби?

— По месту работы Кравчука послан запрос, но ответа еще нет.

— А Стояновский?

— Тут хуже. По словам Семенистого, он выехал в отпуск двенадцатого апреля. Но куда именно, выяснить пока не удалось.

— На работе не знают?

— Сказал: "Побродить по Крыму еду, весну посмотреть".

— "Побродить"… Это довольно неопределенно. Так говорят случайному знакомому. Мне кажется, что в Геологическом управлении, где Стояновский, кстати, работает второй год, у него должны быть и более близкие люди. Вам следовало поискать их, Вадим.

Мазин сказал это не строго, но все-таки суховато и тут же заметил, как лейтенант по-детски надул губы.

— Ну-ну, Вадим! Я понимаю, что у вас было мало времени.

Но Козельский не обиделся. Он огорчился. О Стояновском Вадим узнал почти все, что можно было узнать за такой короткий срок. И то, что Мазин не понял этого сразу, расстроило лейтенанта. "Значит, не доказал я еще, что на меня можно полностью положиться".

— Кое-что я все-таки узнал, Игорь Николаевич.

По этому "кое-что" Мазин догадался, что Козельский узнал немало, и пожалел о своем упреке.

Вадима он любил и только поэтому изредка позволял себе подтрунивать над ним. Временами ему казалось, что лейтенанту не хватает инициативы вернее, расторопности, живинки. Тогда он иронизировал, стараясь делать это не обидно. "Парня нужно будоражить, пробуждать честолюбие, слабенький раствор кислоты очищает металл, полирует его".

— Что же вы узнали, Вадим?

— Дело в том, Игорь Николаевич, что у Стояновского действительно нет близких людей в управлении. Вспыльчивый он, неуживчивый…

— Характер мешает?

— Нет. Думаю, что обстоятельства. У меня сложилось впечатление, что Стояновский недоволен своей работой.

— Бродить любит, а геология не нравится?

— Геология как раз нравится. Но работать ему приходится не в партиях, а в конторе. Вот это не нравится.

— Почему же он сидит в конторе?

— По болезни. С легкими непорядок. Мечтал, конечно, о тайге, пустынях, джунглях, может быть, а тут сиди, смотри в окошко на стенку соседнего дома.

— Невесело. Здоровые же товарищи, которые сидят по доброй воле, уважением Стояновского не пользуются. Так?

— Вот именно, — обрадовался Вадим тому, что Мазин поддержал его мысль. — Ругается он со всеми. А отпуск все-таки проводит поближе к природе. Может, он и сам не знал точно, куда едет.

— Возможно. Хотя было бы лучше, если б Стояновский взял путевку в санаторий, а не шатался черт те где. И ему было бы лучше и нам. Впрочем, Стояновский пока фигура второстепенная, и я надеюсь, что он действительно на юге. Но мы немножко отвлеклись. А говорили мы о том, что интересующий нас человек — не обязательно Семенистый. Вы согласны с этим, Вадим?

— Конечно. Но вы сказали: "по двум причинам". Какая же вторая?

— Вторую, Вадим, простите, я сейчас не назову. Она немного несерьезная. Не хочу подрывать свой авторитет в ваших глазах.

— Хотите, чтоб я сам догадался?

Мазин усмехнулся:

— Нет. Пока у нас достаточно и реальных предположений. Все мы вспомнили?

— Как будто.

— "Как будто" мало. Нужно точнее.

Он вернулся к столу и перелистал "Дело".

— Кое-что мы, несомненно, знаем, но, хотя я и доказывал вам обратное, не очень много. Поэтому приходится дорожить каждой крупицей собранного. Может быть, нужная ниточка потянется через этот лабиринт от мелочи, которую мы не заметили. Всякие смешные истории бывают. Недавно мой сын притащил журнал "Знание — сила" с криминалистическими задачами. Одна такая: украдена ценная вещь из шкафа. Подозревают брата хозяина и постороннего. Отпечатки пальцев тщательно затерты. Кто украл?

— Дайте сообразить…

— Да нечего соображать, посторонний украл. Брату-то не надо было свои отпечатки затирать. Сын это раньше меня сообразил. Вот видите! Кстати, наш "друг" в больших ботинках тоже отпечатков пальцев не оставил. Да, вот еще…

Мазин достал из папки синий конверт.

— Вы ничего не нашли странного в этом письме?

— Если только оно не зашифровано.

— Нет, оно, конечно, не шифрованное. Обыкновенное. Послано Укладникову из Тригорска, — Мазин посмотрел на штемпель, — двенадцатого апреля, то есть в тот же день, когда Стояновский выехал в Крым, и получено здесь пятнадцатого апреля. Вернее, не получено, а изъято нами из почтового ящика в квартире Кравчука через два дня после того, как адресат, скажем так, лишился возможности его получить. Содержание простое: "Здравствуйте… как живете… что делаете… в гости больше не зову, но всегда буду рада… дай бог здоровья…" Пишет Дубинина В. И пишет, между прочим, вот что: "В прошлом письме я вам уже сообщала, Иван Кузьмич, что взяла сторожа…" Имеется в виду собака Рекс, но не в ней дело. Важно — "в прошлом письме". И основной пока наш свидетель, Семенистый, подтвердил, что Укладников получал письма от Дубининой из Тригорска. Он сам не раз брал их из почтового ящика. Значит, писем было несколько. Но ни одного из них мы в квартире не нашли.

— Может, письма такие были, что хранить не стоило?

— Не похоже это на Укладникова. Он человек обстоятельный. Например, от дочери все письма собраны в порядке поступления и лежат в шкатулке. А от Дубининой — ни одного.

— Да кто она ему, Дубинина?

— Это нужно узнать. Во всяком случае, единственный, кроме дочки, человек за пределами города, с которым Укладников поддерживал отношения.

— Выясним, Игорь Николаевич. — Лейтенант сделал пометку в записной книжке.

— Обязательно. И здесь может найтись интересная ниточка, хотя сама Дубинина к последним событиям отношения, видимо, не имеет.

Мазин посмотрел на часы:

— Ого! Засиделись мы с вами, Козельский. В общем, как говорилось в одном фильме, популярном в дни моего детства, — дело ясное, что дело темное. Работать нужно, Вадим. Потеть. Когда человек много над чем-то потеет, ему начинает везти. Даже счастливые случайности появляются.

Он еще не сказал этого слова — "случайности", когда зазвонил телефон. Мазин взял трубку, глядя на Козельского с улыбкой.

— Слушаю.

Вадим поднялся, одергивая китель.

— Что, что? — посерьезнел вдруг Мазин. — Чемодан из Берегового? Так, так… Какие вещи?

Он прижал трубку плечом и тихо попросил Козельского:

— Вадим. Карандаш и бумагу, скорее!

И, продолжая придерживать плечом трубку, начал быстро записывать.

— Окровавленная рубашка… ботинки лыжные сорок четвертого размера… топорик туристский… Так. Ну конечно. Немедленно.

Пока Мазин разговаривал, Козельский чуть не сгорел от нетерпения.

— Что произошло, Игорь Николаевич?

Вместо ответа Мазин сказал:

— Немедленно вызовите Семенистого. Если он опознает вещи, придется заняться Стояновским. На рубашке метка из прачечной — "Б. С".