ЖИЗНЬ НА ЛЬДИНЕ
Три столетия вершина планеты была лишь манящим призом. Большинство полярных экспедиций отводило научным вопросам второстепенную роль. Помните, Пири: «Никакая так называемая научная информация не может сравниться с достижением полюса». Знания о полярных областях к 30-м годам XX столетия оставались весьма скудными. А без этих знаний хозяйственное освоение Арктики, начатое нашей страной, было невозможно.
«В нашу геологическую эпоху не приходится считаться с Северным морским путем как транспортной трассой», — писали зарубежные специалисты. Советские люди думали иначе. В 1932 году ледокольный пароход «А. Сибиряков» вышел из Архангельска, чтобы осуществить сквозное плавание до Владивостока.
В борьбе со льдами сломаны лопасти винта. Перегрузив четыреста тонн угля с кормы на нос судна, сибиряковцы подняли корму над водой и сумели установить новый винт. Но сломай гребной вал, и корабль снова недвижим. До Берингова пролива всего 150 километров. Сибиряковцы взрывают лед, расталкивают льдины шестами. Они заводят ледовые якоря и подтягивают корабль тросами. Что такое 150 километров, когда позади больше шести тысяч! Сохранились документальные кадры — ледокольный пароход идет под парусами. Черные от угля полотнища брезента полощутся на мачтах.
Наконец «Сибиряков» вырвался на чистую воду в Беринговом проливе. Северный морской путь был впервые пройден за одну навигацию!
1932 год стал поворотным в истории Советской Арктики.
Постановление Совета Народных Комиссаров: «Проложить окончательно Северный морской путь от Белого моря до Берингова пролива».
В декабре 1932 года было создано Главное управление Северного морского пути.
Амундсен писал когда-то: «Какие громадные препятствия выпадают на долю всех исследователей, сколько им приходится расточать времени и трудов, чтобы выжимать деньги на экспедиции. Бесконечные промедления, унижения, которым подвергается их самолюбие и даже честь при изыскании средств, составляют трагедию жизни исследователя».
В СССР освоение Арктики стало общегосударственным делом. За пять лет ассигнования Главсевморпути возросли с сорока миллионов до полутора миллиардов рублей. При управлении были созданы своя полярная авиация и свой ледокольный флот. К 1937 году в десять раз по сравнению с дореволюционным временем увеличилось количество арктических метеостанций. Их данные позволяли, хотя бы в первом приближении, прогнозировать погоду и состояние льдов. Однако для полноценного прогноза этого было недостаточно. Ученых интересовало, как развиваются атмосферные процессы над Центральной Арктикой. Там — на дрейфующем льду — нужна была научная станция.
Саму эту идею впервые высказал еще в двадцатых годах Фритьоф Нансен. По его инициативе было организовано международное общество «Аэроарктик», а весной 1930 года Нансен предполагал совершить на дирижабле «Граф Цеппелин» большую международную арктическую экспедицию и высадить в районе полюса группу зимовщиков. Однако начинавшийся на западе экономический кризис и неожиданная смерть прославленного полярного исследователя нарушили эти планы.
В 1932 году героический рейс «Сибирякова» возглавлял Отто Юльевич Шмидт, и именно его назначили начальником Главного управления Северного морского пути.
С чего начиналась «полярная карьера» Отто Юльевича?
Еще в 1926 году было принято постановление Президиума ЦИК и СНК, согласно которому все арктические острова между меридианами 32°4'35" восточной долготы и 168°49'30" западной долготы, то есть острова, лежащие вблизи «арктического фасада» нашей Родины, были объявлены советской территорией. Но постановление это необходимо было подкрепить реальными, практическими делами — созданием постоянно действующих полярных станций на островах, в том числе и на архипелаге Земля Франца-Иосифа.
Еще в 1865—1870 годах существование Земли предсказали русский моряк Николай Густавович Шиллинг и русский ученый-революционер Петр Алексеевич Кропоткин.
30 июля 1929 года на острове Гукера был поднят советский флаг. Правительственный комиссар, начальник экспедиции на ледокольном пароходе «Г. Седов» Отто Юльевич Шмидт произнес краткую речь: «В силу данных мне полномочий объявляю Землю Франца-Иосифа территорией СССР!»
Может быть, тогда Шмидта впервые назвали «ледовым комиссаром»? Около десяти лет он возглавлял освоение Арктики. Но это лишь одна строка его деятельности.
Да, полярник, Герои Советского Союза. И академик, вице-президент Академии наук. Блестящий математик и... страстный альпинист. Государственный деятель и создатель теории происхождения Земли. Ученый-энциклопедист.
Шмидт рассказывал, что еще в студенческие годы он составил список книг, которые нужно прочесть. «Я сел подсчитывать, — писал позднее Отто Юльевич, — оказалось, необходимо 1000 лет, чтобы все намеченное одолеть. С болью в душе стал я вычеркивать... Вновь подсчитал... Осталось еще на 250 лет!»
В 1913 году он закончил физико-математический факультет Киевского университета. В 1916-м — получил специальную премию за книгу «Абстрактная теория групп», в ноябре семнадцатого — пришел в революцию.
«Я убедился в том, — писал он, — что никакой прогресс невозможен отдельно в науке без прогресса политического».
Шмидта назначают начальником Управления по продуктообмену Наркомпрода. В те трудные годы управление регулировало все дело снабжения молодой Страны Советов. По указанию Ленина Шмидт разработал положение о рабочих продотрядах, выполнял он и другие личные поручения Владимира Ильича.
В 1923 году Шмидт готовил денежную реформу — переход от обесцененных миллионов эпохи военного коммунизма к твердому, обеспеченному золотом советскому рублю. И, как следствие этой работы, написал небольшую научную статью «Математические законы денежной эмиссии». Рассказывают, что Владимир Ильич, когда ему докладывали о необходимости денежной эмиссии, улыбнулся: «А как выпуск новых дензнаков укладывается в формулу Шмидта?»
В каждое дело, даже сугубо административное, Шмидт вкладывал всю свою страстность ученого-творца. Недаром Ленин называл его «задиристым», «неистовым Оттоном».
В 1921—1924 годах Отто Юльевич руководил Госиздатом. По его инициативе началась подготовка Большой Советской Энциклопедии, и на протяжении четверти века он был ее главным редактором.
Нет нужды перечислять все ответственные посты, которые занимал Шмидт, — Наркомпрод, Наркомфин, Наркомпрос, ЦСУ, Госиздат... И одновременно научная командировка в Геттинген — тогдашнюю математическую столицу мира. И одновременно Памирская экспедиция Академии наук, где Шмидт руководил отрядом альпинистов.
На Памире экспедиция прошла и нанесла на карты огромный семидесятикилометровый ледник Федченко — самый крупный в мире горный ледник. Тогда же была открыта высочайшая вершина нашей страны — теперь она называется пиком Коммунизма. Советские альпинисты, и Шмидт в их числе, впервые поднялись на высоту более 6000 метров.
А в Геттингене — Шмидт приехал туда всего на два месяца — он, словно мимоходом, сделал крупное математическое открытие.
Академик П. С. Александров писал позднее: «Теорема теории групп, известная под именем теоремы Шмидта, представляет собой одну из основных теорем современной алгебры. Это теорема такого ранга и значения, которые в каждой области математики насчитываются единицами... Я помню заседание Геттингенского математического общества, на котором О. Ю. Шмидт излагал свою теорему... Я помню впечатление, которое произвел этот доклад не только по содержанию, но и по языку, по всей своей внешней форме... Выступление О. Ю. Шмидта в Геттингене имело большой и широкий успех. Посудите сами, приехал из Советского Союза крупный общественно-политический деятель, делает блестящее математическое открытие и столь же блестяще излагает его. Естественно, успех О. Ю. Шмидта стал своего рода сенсацией».
Кажется, все он делал шутя. Когда ему было уже за пятьдесят, он неожиданно увлекся космогоническими проблемами. И вновь фундаментальное достижение — одна из самых значительных его научных работ: теория происхождения Земли и планет Солнечной системы, теория Шмидта.
Может быть, он не сделал в науке всего, что мог бы сделать. Может быть... Но возможна и другая точка зрения. Один из учеников Шмидта писал: «Иные с сожалением и даже с некоторым осуждением говорили: «Как много мог бы сделать Отто Юльевич для математики, если бы он целиком себя отдал ей!», то есть, хочу я добавить, если б он перестал быть Отто Юльевичем Шмидтом».
Плавание на «Седове» к берегам Земли Франца-Иосифа на долгие годы «обручило» Шмидта с Арктикой. Потом был поход «Сибирякова», потом — в 1934 году — челюскинская эпопея. Внимание всего мира было тогда приковано к лагерю на дрейфующем льду — лагерю Шмидта.
Позднее Отто Юльевич вспоминал: «Фашисты Германии писали, что вот, мол, челюскинцы все погибнут, да так большевикам и надо. Они говорили, что, если бы были там их фашистские вожди, они знали бы, что нужно делать. Во что бы то ни стало сильные должны были бы выбраться на землю, не считаясь, что по дороге много погибнет. Они говорили, что хоть там руководитель с немецкой фамилией, но, очевидно, с большевистским духом, а если бы он был немцем, то он назвал бы себя фюрером, сжег бы радиостанцию и скомандовал: «На берег!» Он бросил бы женщин, детей, стариков, а сам ушел бы... Мы так сделать не могли».
В лагере на дрейфующем льду они выпускали мужественную и веселую газету «Не сдадимся!». Рисунок Федора Решетникова — льдина, палатки, фигурки людей к Шмидт, его большая, знаменитая на всю Арктику борода. Подпись под рисунком: «В Ледовитом океане, без руля и без ветрил, Отто плавает в тумане, бородою всех прикрыл».
Весь мир был уверен в их неминуемой гибели. А они в ледовом лагере слушали при свете коптилки лекции Шмидта о полетах на Луну, о поэзии Гейне, об истории Южной Америки и, конечно, об Арктике. За два месяца вынужденного дрейфа Отто Юльевич прочитал 44 лекции!
Пожалуй, именно там — на льдине в Чукотском море — зародилась у советских полярников мечта — организовать дрейфующую станцию на Северном полюсе. И недаром в вышедшем год спустя коллективном двухтомном сборнике «Героическая эпопея» радист-челюскинец Эрнст Кренкель назвал свою главу весьма неожиданно — «Продолжение следует».
С 1935 года началась подготовка полюсной экспедиции. «Прежде всего, — писал Шмидт, — нужно было решить, каким образом добраться до полюса». В газетах даже провели по этому поводу своеобразную дискуссию, в которой участвовали и советские и зарубежные специалисты.
Предлагалось, например, используя ледокол, пробиться до 83—84-го градуса северной широты, а оттуда направить к вершине планеты санный отряд. Самолеты, базируясь на ледоколе, должны были сбрасывать отряду продовольствие, а затем совершить посадку на подготовленный отрядом аэродром, чтобы завезти все необходимое оборудование для организации станции.
Предлагалось просто сбросить на парашютах и оборудование, и участников экспедиция. Летчик А. Чапаев — сын В. И. Чапаева — предлагал использовать для высадки экспедиции вертолеты (тогда их называли «автожиры» и только начинали создавать) — их следовало подвесить под крыльями тяжелых самолетов и доставить к полюсу.
В развернувшейся дискуссии большинство полярных исследователей высказалось все же за использование дирижабля. Посадка самолета на дрейфующие льды считалась очень опасной, едва ли возможной. Впрочем, «приледнение» дирижабля тоже было совсем не простой проблемой.
Проект полюсной экспедиции Шмидт поручил разработать Герою Советского Союза Михаилу Васильевичу Водопьянову. Результат был совершенно неожиданным — вместо докладной записки на нескольких листах Водопьянов положил на стол Шмидта объемистую рукопись «фантастической» повести. И вторая неожиданность — ее опубликовали.
Вот она — «Мечта пилота», издательство «Молодая гвардия», 1936 год. Водопьянов, как значится в конце книги, написал ее в ноябре — декабре 1935 года.
Многое кажется в ней наивным. Многое оказалось просто неверным, и на современных картах вы не найдете, например, «Землю дрейфов», открытую героем повести летчиком Бесфамильным у 87-й параллели.
Но Водопьянов совсем не считал свою книгу «фантастической». «Я уверен, — писал он, — что даже такая грандиозная задача, как освоение Северного полюса, станет в самое ближайшее время неотложным делом (!) для Советского Союза». Учитывая опыт посадок на дрейфующие льды, накопленный советскими летчиками, Водопьянов отдавал предпочтение самолетам. Учитывая самые последние экспериментальные разработки, он словно бы невзначай изложил в своей художественной повести множество новаторских технических идей. Некоторые из них намного опередили время: дозаправка самолета горючим в воздухе, использование тяжелой машины в качестве носителя для более легкого самолета-разведчика. Но многие идеи были осуществлены сразу: система разогрева моторов, тормозной парашют, используемый при посадке самолета... — всего не перечислить.
И главное, Водопьянов предложил конкретный план полюсной экспедиции, который с незначительными изменениями и был впоследствии осуществлен.
Ошибся Михаил Васильевич лишь в одном — в предполагаемых сроках осуществления полюсной экспедиции. По книге она должна была состояться в 1939 году. Но — как часто дела нашей страны опережали самые «фантастические» планы! — 21 мая 1937 (!) года летчик М. В. Водопьянов посадил тяжелый четырехмоторный самолет «СССР Н-170» у точки пересечения меридианов! Символичное совпадение: вечером этого дня в Москве на сцене Реалистического театра состоялась премьера пьесы драматурга М. В. Водопьянова «Мечта». Фантастика к этому времени уже становилась реальностью.
Начальник полюсной экспедиции Отто Юльевич Шмидт:
«Естественно, что мы обнялись, поцеловались, и первым нашим движением было провозгласить «ура» во славу нашей Родины... Было ощущение, что полюс все-таки полюс, и он должен чем-то отличаться. Сказывалось, может быть, с детских лет оставшееся впечатление.
И вот мы оглядываемся: солнца нет, видимость прекрасная, далеко, километров на 50—70, видно. Взошли на торос. Куда ни взглянешь, со всех сторон всюду одинаково — лед, лед и лед. Величественное одиночество ничем не нарушается. Полюс величествен, но не резкими контрастами, а своим покоем. Таким и должен быть полюс, вечно — очень много миллионов лет — существующий, как-никак «верхушка» земного шара!»
На острове Рудольфа, на материке, в Москве еще ничего не знали. В момент посадки самолета Водопьянова радиосвязь неожиданно, на полуслове, оборвалась из-за неисправности радиостанции.
Только через десять часов — сколько волнений было на материке! — полюс заговорил. Телеграмма номер один: «Москва, Главсевморпуть... Чувствуем, что перерывом связи причинили вам много беспокойства. Очень жалеем... Прошу доложить партии и правительству о выполнении первой части задания. Начальник экспедиции Шмидт».
А вслед за этим начались будни, эфир заполнили деловые переговоры:
«— Кренкель, давай метео!
— Приборы еще не установлены, могу только дать погоду описательно.
— Надо скорее, сейчас.
— Подождете. Тысяча девятьсот тридцать семь лет после рождества Христова никто не знал погоды полюса, потерпите еще полчаса...»
Один за другим прилетали самолеты, они доставили в ледовый лагерь все необходимое — 10 тонн грузов. 6 июня научная станция «Северный полюс» была официально открыта. Ушли к материку воздушные корабли. А на льдине остались четверо — первые в истории жители Северного полюса.
Нередко события, даже самые значительные, со временем обретают обыденность. Но тогда, в 1937 году, высадка дрейфующей станции на вершине планеты произвела не меньшее впечатление, чем в наше время первый полет человека в космос. Весь мир повторял имена: Папанин, Кренкель, Ширшов, Федоров.
Радистом на дрейфующей станции был Эрнст Теодорович Кренкель. С 1924 года он успел позимовать и на Новой Земле, и на Земле Франца-Иосифа, и на Северной Земле.
В Арктике появились первые радиостанции. Но связь в то время была только длинноволновая. Теория и практика, казалось, не оставляли сомнений, что надежность связи возрастает с увеличением длины волны и, конечно, мощности радиопередатчика.
Кренкель впервые использовал в Арктике короткие волны, которые теперь, можно сказать, стали господствующими в эфире. День 12 января 1930 года стал для радиста памятным на всю жизнь. «Здесь советская полярная экспедиция в бухте Тихой», — отстучал Эрнст Теодорович. И услышал в ответ: «Дорогой мистер! Очевидно, мы можем поздравить друг друга с установлением мирового рекорда... С вами работает радиостанция американской антарктической экспедиции адмирала Бэрда. Поздравляю вас!»
Расстояние между станциями составляло двадцать тысяч километров!
В 1931 году Кренкель участвовал в знаменитой международной полярной экспедиции на дирижабле «Граф Цеппелин». Потом он был в числе последних, кто покинул льдину во время челюскинской эпопеи.
Когда погиб «Челюскин» и зарубежные газеты писали о неминуемой гибели людей, оказавшихся на дрейфующем льду, еще тогда Шмидт, Кренкель и Ширшов обсуждали... план экспедиции к Северному полюсу.
Молодой биолог Петр Петрович Ширшов после «Челюскина» плавал на «Красине». Его научные работы — Ширшов изучал морской планктон — существенно изменили представления о жизни в Ледовитом океане.
На станции «Северный полюс» Ширшов был и биологом, и гидрологом, и... врачом.
Почти год Ширшов стажировался в одной из московских клиник. Он научился обрабатывать раны, накладывать швы. Научился даже делать несложные операции.
Утверждают, что, закончив хирургическую практику, Петр Петрович сказал речь — краткую, но впечатляющую:
— Ребята, я теперь запросто могу оттяпать вам и руки и ноги. Но не хотел бы, чтобы моя первая помощь стала для кого-нибудь из вас и последней!
«Мы оценили, — пишет Кренкель, — самокритичность нашего доктора и понимали, что лучше обходиться без его помощи. Эта убежденность помогла нам продержаться».
Евгений Константинович Федоров был самым младшим в четверке. По специальности геофизик, а точнее, магнитолог. Но на дрейфующей станции он, кроме того, вел астрономические и метеорологические наблюдения, а иногда подменял радиста.
«Максимум исследований при минимуме людей» — эти слова были как бы девизом дрейфующей станции.
До полюсной экспедиции Федоров зимовал в бухте Тихой и на мысе Челюскин. Во время этих зимовок с магнитной съемкой он прошел по островам Земли Франца-Иосифа и по западному Таймыру. О трудном таймырском походе Федорова один из полярников писал позднее: «Чтобы не пользоваться пышными словами о героизме, которые я не люблю, скажу, что это был сильный номер с большой долей риска».
Евгения Константиновича всегда отличала большая работоспособность. И. Д. Папанин, рассказывая позднее об организации станции, писал: «Первой, без всяких сомнений, была названа кандидатура Е. К. Федорова».
Что касается самого начальника, о нем хорошо сказал Отто Юльевич Шмидт: «В таком небывалом деле, как научная станция на дрейфующем льду в районе полюса, очень многое зависит от ее начальника. Выбирая его среди наших лучших зимовщиков, я остановился на И. Д. Папанине. Я имел в виду не только его многолетний опыт, но и прежде всего исключительную жизнерадостность и напористость, с которыми товарищ Папанин легко побеждает любое возникающее на его пути препятствие. Такой человек не растеряется в трудную минуту! Спутники такого человека будут каждодневно получать от него новую зарядку бодрости и уверенности в успехе».
Под Алуштой, в селе Морском, стоит памятник — на пьедестале рванувшийся вперед матрос. Надпись: «На этом месте в августе — ноябре 1920 года высаживались десантные группы во главе с А. В. Мокроусовым и И. Д. Папаниным для организации партизанской борьбы в Крыму. Политруком одной из групп был советский писатель Всеволод Вишневский».
Да, матрос Иван Папанин был одним из организаторов Крымской повстанческой армии в тылу у Врангеля. Существует мнение, что именно он послужил прообразом неунывающего матроса Шванди в «Любови Яровой» К. Тренева.
После окончания гражданской войны Папанин работал в Крымчека, потом секретарем Реввоенсовета Черноморского флота, потом в Народном комиссариате почт и телеграфов.
В 1932 году он возглавил строительство полярной обсерватории в бухте Тихой, потом зимовал на мысе Челюскин. Еще тогда в Арктике стали складываться легенды о хозяйственности и «пробивной силе» Папанина. Совершенно постороннего человека за несколько минут Иван Дмитриевич превращал в союзника и помощника.
Кренкель пишет: «Я еще не видел человека, который... сумел бы устоять против знаменитых папанинских слов: «Братки, надо помочь!»
Как считает Иван Дмитриевич, «тяжела не зимовка, а тяжела подготовка». Фактически вся подготовка к жизни на дрейфующих льдах легла на его плечи. Нужно было предусмотреть все — от примусных иголок и керосиновых ламп до точнейших приборов и легкого теплого дома. Опираться на опыт предшественников? Но никто не пробовал жить на полюсе.
«Папанин недолго перелистывал труды полярных исследователей, — пишет Е. К. Федоров. — По-новому, смело он конструирует сложное снаряжение экспедиции. С неисчерпаемой энергией он изобретал и претворял в жизнь тысячи больших и малых дел... Он умел заставить громадный завод сделать — и переделать десять раз — одну пару калош, но сделать так, чтобы они стали совершенными».
В феврале 1937 года в Теплом стане, тогда еще под Москвой, стояла в укромном местечке необычного вида палатка, на которой было написано: «СССР. Дрейфующая экспедиция Главсевморпути». Четверо зимовщиков в последний раз опробовали рационы, испытывали снаряжение.
Теперь эта палатка находится в Музее Арктики и Антарктики в Ленинграде. В нее можно заглянуть — тамбур и крохотная комната.
После экспедиции Кренкель напишет: «Хотя пятачок, отведенный для жизни, не превышал пяти квадратных метров, ни одному из четырех и в голову не могло прийти, что его сосед чем-то может быть недоволен. Железное слово «надо» пронизывало все, в том числе и наши взаимоотношения».
Надо!
Из дневников И. Д. Папанина:
Иван Дмитриевич Папанин.
П а п а н и н И. Д. Жизнь на льдине. М., 1938.
6 июня. В 3 часа 40 минут все улетели на Рудольф, Мы остались одни. Легли спать. Вечером Петр Петрович опустил трос с грузом для измерения глубины океана. Глубина — 4290 метров.
19 июня. Всю ночь напролет Эрнст дежурил на радио, следил за полетом Чкалова. В 5 часов утра Теодорыч зашел в палатку и сказал, что Чкалов находится на полпути между Рудольфом и полюсом. Мы встали. Через некоторое время я услышал гул самолетного мотора и закричал: «Самолет, самолет!» Женя выскочил на улицу — ничего нет. Но тут же прибежал обратно и кричит мне через дверь: «Да, это Чкалов, но самолета не видно, сплошная облачность! Мотор слышу отчетливо...»
Все выскочили. Послали тысячу проклятий облакам. Когда не надо, на небе ясно, а вот в этот самый дорогой для нас момент все закрыто облаками. Мы так надеялись, что Чкалов увидит нашу станцию и сбросит нам хоть одну газетку, а может быть, и письма из дому. Ведь мы их так ждали!
20 июня. Петр Петрович и я встали несколько раньше. Приготовили лебедку. Сегодня нас ожидает очередной тяжелый труд — измерять глубину океана. В 12 часов 30 минут опущенный груз дошел до дна. Глубина оказалась 4374 метра. Значит, здесь, в центре Полярного бассейна, существуют большие глубины, и никакой речи о близости земли, на что рассчитывали некоторые ученые, быть не может. Наши координаты сегодня — 88 градусов 47 минут северной широты и 10 градусов западной долготы. Обратно на поверхность груз вытаскивали в течение 5 часов.
1 июля. Петр Петрович не ложился спать: он ведет суточную гидрологическую станцию.
Позавтракав, все мы разошлись по своим делам. Эрнст Теодорович работал с Рудольфом, передавал большую телеграмму (тысяча слов) об итогах научных наблюдений за время нашего пребывания на льдине. Женя замялся изучением атмосферного электричества. Он установил приборы и тоже на сутки засел за работу. Кроме того, он ведет наблюдение за магнитными вариациями.
На нашем ледяном поле повсюду много воды под снегом. Невозможно стало ходить: проваливаешься. Вода сильно угрожает нашей жилой палатке, боимся, как бы не провалилась сквозь снег в воду, большим слоем покрывающую лед.
Пришлось снаружи обсыпать палатку до половины снегом, чтобы края не так быстро таяли. Получился большой курган.
13 июля. Все встали к 6 часам утра и начали готовиться к пролету громовского самолета. Наши жены сообщили, что послали с ним письма для нас, а моя Володичка приготовила к отправке даже посылку с огурцами и апельсинами, но ей отсоветовали.
Стараемся сделать все, чтобы экипаж Громова смог быстро найти наш лагерь. Развели в большом бидоне краску. Петр Петрович и Женя, проваливаясь часто по колено в воду, сделали правильный круг и обвели по этому кругу краской. Наспех изготовили обед. Накормив всех, я тоже занялся окраской ледяного поля...
— Самолет вызывает нас! — крикнул Эрнст и тут же стал записывать радиограмму на наше имя:
«Завоевателям Арктики привет!
Громов, Юмашев, Данилин».
Уже давно истекло время, когда самолет должен был показаться над нами, а его все не было. Мы поняли, что он пошел напрямую через полюс в Америку. Все были огорчены.
17 июля. После обеда Петр Петрович стал опускать вертушку, чтобы проследить за дрейфом, а в свободные минуты раскладывал грунт морского дна в аккуратные пакетики из целлофана, чтобы в сохранности доставить его впоследствии в Москву.
Эрнст и я учимся у Петра Петровича гидрологическим исследованиям, чтобы посильно помогать ему.
Ночью Теодорыч передал в Москву материалы к Международному конгрессу геологов.
Я почувствовал себя плохо: тошнило, болела голова.
19 июля. Экспедиционный запас спирта остался на Рудольфе, мы забыли захватить его с собой. Петру Петровичу удалось разрешить проблему получения спирта для фиксирования экспонатов по гидробиологии. Он перегоняет коньяк в спирт.
29 июля. Эрнст стал давать по радио сигналы, вызывающие не какую-либо определенную станцию, а всякого, кто его услышит. Долго он так просидел и вдруг как ребенок радостно закричал: «Связался!» Его услышал радиолюбитель-американец с Гавайских островов. Теодорыч начал вести с ним разговор. Американец читал в газетах о нашей экспедиции и о нас. Побеседовав, они пожелали друг другу всяких успехов, а американец любезно спросил, не может ли он оказать нам какую-либо услугу.
Не прошло и 30 минут после этого разговора, как Теодорыч связался с другим радиолюбителем. Это был коротковолновик из Южной Австралии. Так как мощность нашей станции всего лишь 20 Ватт, то есть меньше, чем у средней электрической лампочки, то связь полюса с Южной Австралией мы считаем рекордной. Теодорыч, конечно, в восторге.
8 августа. Я очень гнусно себя чувствую: тошнота, голова по утрам словно оловянная. Стараюсь не подавать товарищам виду, но ом сами замечают мое состояние, когда я часто глотаю пирамидон.
Вчера все мы послали корреспонденции в газеты: я и Эрнст — в «Правду», Женя — в «Комсомольскую правду», Петр Петрович — в «Ленинградскую правду».
Погода становится все хуже, сырость замучила нас.
11 августа. Ночь прошла в тревоге и напряжении. Хотя казалось, что все спят, а дежурит один только Эрнст Теодорович, но фактически все мы бодрствовали в спальных мешках; сильно трепало нашу палатку, ветер гудел в антенне.
12 августа. С острова Рудольфа нам сообщили, что самолет Леваневского уже вылетел из Москвы на Аляску и за ним надо следить.
14 августа. Спали очень мало и, будто сговорившись, пошли на радиостанцию. Теодорыч по-прежнему сидит с наушниками у радиостола и слушает: не появятся ли сигналы самолета Леваневского?
Мы легли спать в 2 часа ночи. Эрнст Теодорович до утра должен продолжать слушать. Больно смотреть на него. Он работал вместе с нами на лебедке. Потом за чаем съел колбасу. От усталости, переутомления и систематического ограничения в пище за эти дни (он пил только кофе) у него началась рвота. Вместо того чтобы лечь спать, он все же пошел к радиостолу, надел наушники и продолжает свое дело: слушает самолет Леваневского.
Петр Петрович после чая продолжал вести вертушечные наблюдения и проработал всю ночь до 8 часов утра. Он также очень устал, измучился. Еле добрался до палатки. Ползком влез в спальный мешок. Я не успел оглянуться, как он уже спал.
3 сентября. Женя с утра был занят изучением магнитных вариаций. Я приступил к постройке кухни. Мы впервые в Арктике применили строительство домиков из мокрого снега. Оказалось, что мокрый снег, из которого мы делаем ледяные кирпичи, практичен и крепок. Вскоре пришел ко мне на помощь Теодорыч. Мы вдвоем работали на строительстве кухни до 2 часов ночи. Дело идет хорошо, и надеюсь, что через 2 дня кухня будет готова.
8 сентября. Мы начали утеплять нашу палатку. Объявили аврал по лагерю, прекратили все научные и хозяйственные работы и начали выносить все из палатки. Вскоре на льдине оказались радио- и метеоприборы, шкуры, рюкзаки. Расшнуровали палатку, сняли верхний чехол, распаковали гагачьи покрышки, натянули сперва первую, потом вторую покрышку, затянули все брезентом и быстро зашнуровали палатку. Внесли шкуры, под ними еще есть фанера и резина. На оленьих шкурах поставили койки, закрепили радиостол, установили приборы. Так мы переселились в зимнюю квартиру. Кренкель шутит: «Дачный сезон у нас окончился».
1 ноября. От газет нет отбою. Все просят прислать статью для праздничного номера. Редакции газет тех городов, где каждый из нас родился, требуют дать им подробные статьи. Газета «Кино» интересуется нашими пожеланиями советской кинематографии. «Красный спорт» просит высказаться о том, какой вид спорта каждый из нас любит.
Мы были бы очень рады удовлетворить все газеты, но наши аккумуляторы не выдержат такой нагрузки. Хорошо еще, что ветряк в последние дни выручает нас. Мы смогли передать статьи в газеты, корреспондентами которых являемся; кроме того, я написал статьи в севастопольскую и ворошиловградскую газеты.
4 ноября. Я отправился в кухню. Там холодно. Работа кухонная грязная. Особенно не хочется ремонтировать примусы, но понимаешь, что это нужно. Если заставить Женю и Петю заниматься кухонными делами, то пострадает научная работа, ради которой мы здесь находимся.
2 декабря. Все-таки полярная ночь отражается на нашем самочувствии, аппетите и сне. Сейчас мы меньше едим и хуже спим, чем в летние дни. Это очень заметно, хотя и говорят, что полярная ночь не влияет на человека. Мы с удовольствием, хорошо едим лишь одни раз в день, во время обеда, а по утрам и вечерам очень мало.
6 декабря. У меня сильно мерзнут ноги. Когда я смотрю на них, мне становится грустно, какие они грязные! Неудивительно: мы уже седьмой месяц без бани.
17 декабря. Светлой ночью я осматривал трещину с восточной стороны. Настроение у нас хорошее, бодрое. Правда, чувствуется какая-то усталость. Это, очевидно, следствие того, что мы все время не имели ни одного настоящего дня отдыха, живем в тесноте и очень часто недосыпаем.
18 декабря. Так как дрейф усилился, Женя не успевает обрабатывать свои материалы по гравитации.
23 декабря. Сделали астрономическое наблюдение: мы расстаемся с 81-й параллелью. Женя приступил к серии магнитных наблюдений.
Ширшов опустил груз до дна, глубина оказалась небольшой — 1420 метров. Вдвоем мы принялись поднимать груз со дна океана.
Удивительно, что, несмотря на полный штиль, дрейф наш продолжается с прежней скоростью. Ширшов говорит, что мы сейчас находимся на самом бойком месте.
1 января 1938 года. Я поздравил всех с Новым годом, мы спели «Интернационал», расцеловались и пожелали, чтобы 1938 год был таким же счастливым, как минувший.
5 января. Ночь прошла с шумом и свистом. Непрерывно метет пурга. Ветряк даже перестал работать: так сильны порывы ветра. Опять заносит вход в палатку. Вокруг нас и так темно, а во время пурги вообще ничего не видно; ходить можно, только цепляясь за веревку либо взявшись за руки вдвоем или втроем. В одиночку мы во время пурги никого не выпускаем.
Признаться, уже надоели порошки и концентраты. Кренкель говорит, что он с удовольствием съел бы сейчас 10 булок с колбасой. По ночам он иногда говорит мне, что когда вернется в Москву, то будет постоянно косить в кармане булку с колбасой.
6 января. Женя подсчитал, что за 43 часа наша льдина продрейфовала 30 миль. Такой скорости у нас не было за все время дрейфа.
Я приготовил на всякий случай клипербот и байдарку.
7 января. Мороз доходит до 33 градусов. Когда идешь против ветра, лицо режет как ножом. Все наши разговоры в палатке сводятся к одной и той же теме — солнцу. Сколько радости приносит это светило, к которому мы на земле относимся довольна равнодушно! Только пожив на льдине, можно так радоваться первым проблескам солнечной зари.
Из Москвы пришел запрос: там удивлены скоростью нашего дрейфа, просят подтвердить наши координаты: нет ли ошибки? Я ответил, что все правильно: скорость дрейфа именно такова, как мы сообщили.
9 января. Когда Женя долго сидит в своей астрономической обсерватории, он синеет от мороза. Иногда мне приходится вытаскивать его оттуда и заставлять греться.
Проклятый ветер все время не утихает. Мы, должно быть, попали в район ветров. Гренландия дает о себе знать!
Мы плохо себя чувствуем, все жалуются на тошноту. Очевидно, подвели конфеты или какая-нибудь другая еда.
16 января. Петя, усталый и измученный, сразу улегся. Тяжело дыша, он рассказывал нам, как добирался к палатке, Ветер дул со скоростью 17 метров в секунду. Несколько раз по пути Ширшов присаживался на снег отдыхать, С трудом он притащил нарты со своим гидрологическим хозяйством. Все-таки Петр Петрович сделал 4 серии гидрологических наблюдений, взял пробы из 12 горизонтов и промерил глубину моря, Кренкель накормил его, приготовил чай, дал 2 рюмки коньяку. Только после этого Петр Петрович заулыбался.
Со дня появления нашей льдины в Гренландском море все время дует ветер. Пурга замуровала нас в палатке, как барсуков в норах.
Приняли радиограмму от капитана «Мурманца» Ульянова, «Мурманец» подошел к кромке льда и находится на 76-й параллели.
Сильная пурга нарушила связь, и сегодня мы впервые со дня высадки на Северном полюсе пропустили все 4 срока передачи метеосводок на материк.
18 января. Зверски холодно — 47 градусов мороза. Небывалая температура! Принес запасную керосиновую печь с двумя горелками, но мы так быстро поглощаем кислород в палатке, что обе печи одновременно не горят.
21 января. Эрнст сказал, что слышен сильный грохот: началось сжатие льдов. Я вышел из палатки: кругом вой, стон, треск. Я никогда не ожидал, что сжатие льдов может сопровождаться таким страшным шумом.
31 января. Толчки льдины настолько увеличились, что осыпается снег с боков палатки. Такое впечатление, будто мы живем в каком-то мешке, который чья-то сильная и невидимая рука основательно встряхивает. Спим по очереди: надо быть все время начеку!
1 февраля. Под вой пурги наше ледяное поле, казавшееся таким прочным, расползалось на куски.
Вернулись в палатку. Теперь здесь грязно, неуютно. На полу поверх мягких хлюпающих шкур разостлан перкаль. С потолка свешиваются обрывки проводов, валяются размокшие книги. Лежит толстый сверток резинового клипербота. Мы отогреваем его, перед тем как надуть.
Эрнст завел патефон. Всегда в самые тяжелые и тревожные минуты он садится играть в шахматы или заводит патефон.
Шесть дней мы не могли определить свои координаты, потому что не видели никаких светил. Звезды были для пас лучшим подарком в этот тяжелый день!
Женя взял высоту.
— Ну как, Женя? — торопили мы его.
Трудно было поверить полученным цифрам, но сомнений не было: за 6 суток нас отнесло больше чем на 120 миль к юго-юго-западу. 20 миль в сутки — вот это темпы!
Около полудня посветлело. Трещина под палаткой давала себя знать: казалось, что она шевелится под нами. Не дожидаясь окончания постройки снежного дома, мы решили вынести радиостанцию и все ценное имущество, разбить легкие шелковые палатки и временно разместиться в них.
2 февраля. Все наше огромное поле, на котором 8 месяцев назад совершили посадку многомоторные воздушные корабли, раскололось на небольшие куски. Теперь здесь не смог бы совершить посадку даже легкий учебный самолет.
Мы живем теперь на обломке льдины размером 30 из 50 метров.
6 февраля. Нас разбудил Кренкель: он дежурил. Начиналось торошение: льдины с треском и скрипом бились друг о друга. По краям нашего крохотного обломка вырастали ледяные валы.
Мы наблюдали интересное зрелище. Отдельные части нашего бывшего лагеря то подходили к нам, то отходили обратно. Мы видели, как около нас плывут продовольственные базы, отрезанные от нас широкими полыньями. Один раз к нам подошла на расстояние полукилометра гидрологическая лебедка, которую мы совсем было потеряли из виду. Хотели взять ее, но не успели. Лебедку опять отнесло в сторону.
Согласились друг с другом, что спать будем не раздеваясь. По крику дежурного «Сжатие!» все должны немедленно вскочить В выбежать из палатки.
8 февраля. Когда стало еще светлее, Эрнст закричал:
— Земля, земля!
Мы повернулись в ту сторону, куда он указывал, и увидели высокие горы. В первый раз после 9-месячного дрейфа перед нами, хотя и далеко, была твердая почва, острые шпили гор Гренландии. Мы закричали: «Ура!»
12 февраля. Ночь прошла при полном штиле. Утром Эрнст поднял всех криком:
— Огонь на горизонте!
Мы сомневались в правильности его открытия, но все же вылезли из мешков. Дело в том, что такие «огни на горизонте» смущали нас уже раза три. И всегда оказывалось, что это близкие к горизонту звезды, случайно выглянувшие в прорывы облаков.
— Не могут же звезды гореть полтора часа на одном месте! — убеждал нас Эрнст. — Я этот огонь давно уже вижу, но все сомневался, не хотел будить вас... Посмотри, Дмитрич, по-моему, это прожектор «Таймыра»!
Вылезли из палатки и увидели огонек на востоке. Женя навел на него теодолит и подтвердил, что этот огонек не может быть звездой.
До сих пор мы представляли себе корабли, идущие к нам, лишь точками на карте. Как приятно было теперь увидеть свет прожекторов. На «Таймыре» будто почувствовали наше настроение и начали водить прожектором по горизонту. Эрнст сообщил по радио на ледокольный пароход, что мы видим его огонь, На «Таймыре» наше сообщение вызвало всеобщее ликование.
16 февраля. Неожиданно я услышал шум мотора. Радостно закричал:
— Эрнст, самолет!
Кренкель зажег факел. Над лагерем появился маленький самолет летчика Власова. Я начал фотографировать его. Летчик Власов сделал два круга над лагерем и полетел на аэродром. Я побежал туда. От нас до аэродрома 2,5 километра. Я не успел пробежать к половины дороги, как Власов уже совершил посадку.
Летчик вылез из самолета и пошел ко мне навстречу. Трудно описать чувство радости и волнения, которое мы оба испытали во время встречи. Власов был первым человеком, который посетил нас после прощания с самолетами, доставившими экспедицию на Северный полюс.
Мы встретились на полдороге, бросились друг другу на шею, расцеловались. Оба от волнения не могли говорить.
17 февраля. Освещая себе путь прожекторами, ледоколы «Таймыр» и «Мурман» ночью перешли на другое место. Мне кажется, что они совсем рядом с нами.
19 февраля. Последние сутки на станции «Северный полюс». Эту ночь и этот день я никогда не забуду. Вчера мы даже не ужинали: волновались настолько, что кусок не шел в горло.
Рассвет только начинался. Я был возмущен: целую ночь жгли бензин, керосин, а они все еще требуют огня. Что им здесь — Баку, что ли!.. Все-таки огни зажгли.
В 2 часа дня корабли достигли кромки льда, пришвартовались к ней. В бинокль было видно, как люди спешат спуститься на лед. Не мог сдержаться, отворачиваюсь, текут слезы радости. Вижу: Петя усиленно моргает глазами и тоже отворачивается.
И радостно, и в то же время немного грустно было расставаться со льдиной, обжитой нами. К нам шли люди со знаменами. Я бросился вперед, навстречу им. С двух сторон подходили таймырцы и мурманцы.
274 дня продолжался героический дрейф. Вглядываясь через годы, как оценить величие подвига Папанина, Кренкеля, Ширшова и Федорова?
Академик С. И. Вавилов, будущий президент Академии наук, писал тогда: «Научный подвиг папанинцев должен стать наряду с путешествием Колумба... География, океанография, метеорология, биология получили от папанинцев ценнейшие материалы».
Ричард Бэрд: «В анналах человеческого героизма это достижение навсегда останется как одно из величайших для всех времен и народов».
Профессор Сандштрем, директор Шведского метеорологического института: «Экспедиция Папанина превосходит все, что делалось в продолжение долгого времени для мировой науки. Значение ее... можно сравнить только с открытием Америки и первым путешествием вокруг света».
Результаты дрейфа станции «Северный полюс» не так просто сформулировать в нескольких фразах.
Опровергнуто мнение о полной безжизненности приполюсного района, о существовании арктического «предела жизни».
Опровергнуты прежние представления о строении и циркуляции атмосферы в полярных районах.
Установлено, что в районе полюса нет земель и островов, измерены глубины океана на всем протяжении дрейфа.
Установлено, что теплые атлантические воды проникают на глубинах до самого полюса.
«Опровергнуто», «установлено»...
Иван Дмитриевич Папанин назвал свою книгу скромно и просто: «Жизнь на льдине».
Может быть, это и было самым важным.
Папанин, Кренкель, Ширшов, Федоров доказали, что на дрейфующем льду можно жить. Жить и работать!
Назад: ЭРА ПОЛЕТОВ
Дальше: ОТ ПЕРВОЙ ДО ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ
