Внешне теплые и простые отношения Мейсла-старшего и Мейсла-младшего на самом деле были иными. Скорее не было никаких отношений. Кроме финансовых. Отец жил своей жизнью. Сын — своей. И если бы не клуб и не футбол, они, наверно, уже давно бы стали чужими людьми.

Мейсл-старший не очень стеснял своего отпрыска в деньгах, хотя и не давал ему особой воли. Выдавая сыну солидную сумму на карманные расходы, он обеспечивал его всем, что требовалось для жизни молодого человека его круга и положения. Рандольф имел дорогую машину, всегда был богато, хотя и безвкусно, одет. Питался где придется, чаще всего в шикарных ресторанах. Если у него кончались деньги, он мог занять у отца в счет суммы, полагавшейся на следующий месяц. И не было случая, чтобы отец забыл удержать его старый долг.

Отец слишком ревностно относился к своему делу и, кажется, не думал привлекать сына к работе в клубе. Поэтому Рандольф был крайне удивлен, когда отец попросил зайти его утром в клуб для делового разговора.

Они уселись на диван в кабинете.

— Где ты пропадаешь последнее время? Мисс Фогель жалуется, что ты почти не ночуешь дома. Побереги себя...

— Хорошо, па, мне это нетрудно сделать, потому что я не очень утруждаю себя работой.

— Кстати, неплохо подумать, чем будешь заниматься в будущем. Не торчать же всю жизнь в конюшнях Лоореса!

— М-м, — промычал неопределенно Рандольф, — что-нибудь вроде журналистики — это по мне.

— А как у тебя отношения с Барбарой? Говорят, вы большие друзья?

— Приятели, только приятели. В роли большого друга у нее лишь один человек — Дональд.

Рандольф заметил, что при упоминании имени Дональда лицо отца перекосилось.

— Жаль, а я думал, что ты сможешь мне помочь!

— Что делается на белом свете? Я — и помочь? До сих пор помогал мне только ты! Это даже интересно! Но заранее предупреждаю, что это тебе обойдется не дешево. Как ни говори, квалифицированная помощь...

— Брось паясничать! — резко оборвал Мейсл-старший. — Дело гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Недели через две рассмотрение нашего иска в верховном суде. Я не хочу, чтобы Барбара оказалась на стороне моих противников. Она неглупая женщина. И если ее достаточно хорошо подготовит твой друг и учитель Дональд Роуз, она может нам доставить немало неприятностей.

— Да, отец, я уже не раз слышал дурное мнение о процессе, который ты затеваешь. Об этом говорили в жокей-клубе. Я почему-то думаю, что Дон прав в своей статье...

— Дон прав? А отец — старый негодяй, который ничего человеческого не хочет понимать?

— Ну зачем же так сразу, па? Со стороны дело выглядит действительно немножко щепетильным. Что ни говори, а все-таки ребята погибли, и зарабатывать на них вновь...

— Это Роуз набил тебя подобной чепухой?

— При чем тут Роуз? Я уже и сам могу соображать кое-что.

— Вот именно «кое-что». Однако жаль, что ты не способен соображать до конца. Тебе кажется грязным дело, в котором мы приобретем четверть миллиона фунтов. Прекрасно! А что ты скажешь, если с января я буду тебе давать ровно в десять раз меньше денег на карманные расходы? «Ягуар» поставишь в гараж и будешь ездить на какой-нибудь «волво».

В слово «волво» он вложил всю силу своего презрения, и Рандольф понимал, против кого оно направлено.

— Это очень похоже на ультиматум, отец...

— Это очень похоже лишь на действительное положение вещей: твои карманные деньги находятся в прямой зависимости от моих доходов.

Разговор принимал дурной оборот, и Рандольф примирительно протянул:

— Ну ладно, па. Что я должен сделать, чтобы ты не сердился?

— Видишь ли, твой друг мистер Роуз заварил кашу вокруг процесса. И я уже не столь уверен, что суд пройдет гладко, без сучка и задоринки. Я должен готовиться к худшему. Поэтому мне хотелось, чтобы Барбара выступила при необходимости в верховном суде, но защищая нашу точку зрения, а не Дональда. Я слышал, будто она сейчас далеко не так послушна Роузу, как прежде. Верно это?

— Не думаю. Мелкие стычки между людьми, которые не сегодня-завтра станут супругами, — естественное явление. Хотя после свадьбы таких стычек будет больше.

— Меня мало волнует уклад их будущей семьи. Я хотел, чтобы ты прощупал отношение Барбары к процессу. Можно ли склонить ее на выступление в пользу клуба и, если можно, что надо для этого сделать?

— Ты хочешь, чтобы я стал шпионом?

— Я хочу, чтобы хоть однажды, отправляя в рот кусок хлеба, ты почувствовал, что его заработал.

— Отец, ты уже дважды сегодня попрекнул меня своими деньгами. Так не годится. Я ведь не Марфи и не Фокс и на службе у тебя не состою. Я ведь твой сын. Или это не имеет значения?

— Ты сегодня не в духе. Цепляешься за каждое мое слово. Я ничем тебя не попрекаю. Просто поручаю тебе Барбару. Сколько потребуется для этого денег, столько и получишь...

— Вот это деловой разговор. Если бы ты начал с этого, не было бы никаких недоразумений.

И все же после встречи с отцом настроение Рандольфа упало. По дороге к Барбаре он все обдумывал, как же лучше выполнить поручение отца, но так и не придумал.

Он искренне обрадовался, когда Барбары не оказалось дома. Он с наслаждением давил на звонок у входной двери и даже запел от радости, что неприятная миссия откладывалась. Но едва он отошел от парадного, как увидел подъезжающий «моррис» Барбары.

— Ба, Рандольф, я не видела тебя целую вечность. Где ты пропадаешь, старый шалопай? Ты еще не женился?

— Это тебя волнует больше всего?

— Конечно. Но только как твою мать. Ведь ты годишься мне почти в сыновья.

Она открыла дверь и прошла в прихожую.

— Вот именно, почти. Не рановато ли рожать в восемь лет?

— Фу, Рандольф, я же фигурально говорю.

— Ну, если фигурально, то я мог бы на тебе жениться. Вот жена Сэма Табора старше его на десять лет.

— Сэм женат не на женщине, Рандольф, а на текстильной фабрике.

— Тоже фигурально?

Барбара засмеялась.

— Хочешь есть? Я голодна и буду рада, если составишь компанию.

Чем больше Рандольф думал о миссии, возложенной на него отцом, тем больше скованности чувствовал в присутствии Барбары. Он казался себе мелким жуликом, забравшимся в дом друга. Той привычной легкости, которая всегда отличала его в обращении с женщинами, как не бывало. Даже Барбара обратила на это внимание.

— Что с тобой? Ты чем-нибудь огорчен?

— Та-ак... — неопределенно протянул он, но потом, решившись, сказал вдруг прямо: — Барбара, что ты думаешь о процессе, который затевает мой отец?

Барбара настороженно посмотрела на него.

— Иди ты к черту со своим процессом! Все вы, начиная с Дональда, на нем помешались. Ничего я о нем не думаю и не имею ни малейшего желания о нем говорить. Я хочу, чтобы все оставили меня в покое. Мне наплевать и на процесс, и на твоего папашу, и на тебя, если у тебя еще не пропала охота говорить об этой судебной дрязге!

Гнев Барбары рассмешил Рандольфа и снял с его души тяжелое бремя.

«Вот я и выполнил задание старикана. Теперь он пусть сам думает, что делать с Барбарой. А не предложить ли ей поехать на рождественские каникулы куда-нибудь в Европу? Отец мог бы финансировать наш вояж. И был бы спокоен, что она по крайней мере не выступит против него. Это идея!»

— А что ты будешь делать после рождества? Дональд предложил тебе что-нибудь?

— Можно подумать, что на Дональде свет сошелся клином. А может быть, я хочу поехать на отдых с тобой?

Рандольф даже привстал от радости.

— Это надо обсудить...

— Сиди, сиди, дурачок, я пошутила! Пока я еще ничего не решила. А тебе связываться с такой старухой, как я, просто не резон. Вон сколько милых девчонок вокруг бегает! Только лови.

— Эти милые девчонки коварнее крокодилов. В кино пригласил, поужинали, домой подвез, а она не выходит из машины — считает, что сама тебя уже поймала. А три раза поцеловал — домой к тебе ночевать идет. А через две недели визжит, что о помолвке объявление давать надо...

— Бедненький ты мой мальчик! Загнали тебя девочки. — Барбара скривила свои пухлые губы и поцеловала Рандольфа в щеку. — А как же ты хочешь? Каждый должен чем-то расплачиваться. Одни — телом, другие — свободой, третьи — деньгами.

— Предпочитаю третье...

— Но для этого их надо иметь...

Они перебрались в гостиную и сидели в креслах друг против друга. Рандольф болтал без умолку, и его охватывало блаженное настроение. Все было как прежде. И, послав ко всем чертям своего отца с его советами и заданиями, он решил больше никогда не заикаться у Барбары о процессе. «Пусть старый выкручивается сам, а у меня своих забот хватает».

Он глядел на Барбару, и вновь — уже в который раз! — подумал, что их платонические отношения ему уже в тягость. Но потом он вспомнил о Дональде. Ему стало стыдно, и он покраснел. Взглянул на Барбару: не заметила ли она?

Но та чистила апельсин и думала о чем-то своем. Ей было не до Рандольфа...