В тот вечер, когда Тейлоры отмечали переезд в свой новый дом, мужчины засиделись за бриджем допоздна, и Дункан предложил Дональду ночевать у него.

Утром Роуз встал очень рано. Не спалось. Вышел в кухню. К неописуемому удивлению, обнаружил там Дункана, который сидел верхом на стуле в одних пижамных брюках и, не мигая, смотрел на огонь газовой горелки. Бледный рассвет красил кухню в мистические тона, и сам Тейлор казался по меньшей мере заклинателем газового пламени.

Это рассмешило Роуза, а Дункан, обернувшись на голос, обрадовано вскочил со стула.

— Мило, очень мило, что и ты встал так рано! Сейчас мы с тобой сварим кофе. А то, знаешь, не по себе. Наверно, еще не вошел в роль владельца такого огромного дворца, — криво усмехнувшись, добавил он.

— Вряд ли. Просто мы слишком бурно провели вчерашний вечер и выпили много кофе. Вот и все.

Вода закипела. Дункан пустил в гудящий турецкий кувшинчик щедрую порцию кофейной пудры.

— Вряд ли... — повторил Роуз. — Человек, привыкший к тому, что он стоит тридцать тысяч фунтов стерлингов, не должен обращать внимание на такие мелочи, как приобретение дома.

Дункан улыбнулся и долго отхлебывал маленькими глоточками горячий кофе. По кухне бродил его стойкий аромат.

— Знаешь, Дон, а ведь я так и не смог привыкнуть к таким бешеным деньгам. Хотя часто мечтал о них... Сначала мне нравилось, что тысячи людей жаждут узнать, каково живется футболисту ценой в тридцать тысяч. Мне казалось, я смогу ответить на этот вопрос довольно легко. Но ошибся. И до сих пор часто теряюсь, когда его задают.

Мне уже скоро двадцать три, а я порой чувствую себя ребенком. Может быть, потому, что, когда играешь в футбол, остается очень мало времени, чтобы учиться... Мало времени подумать... И тогда... — Дункан замолчал и смущенно улыбнулся, как бы прося прощения за столь сбивчивую речь.

— Ты хорошо говоришь, Дункан, продолжай... — мягко поддержал его Роуз, стараясь своей заинтересованностью не спугнуть минуту откровения. А когда наступали у собеседника такие минуты, Роуз чувствовал безошибочно. И уже в силу своей профессиональной привычки делал стойку, как легавая перед гнездом куропаток.

— Ты знаешь, я родился в Стрентоне, где до последнего времени жила моя мать Кисси, одна из Мильбернов. Наша деревня ничем не прославилась. Правда, дала четыре поколения футболистов, включая и меня. Первым игроком был мой прадед по линии матери, Джек Мильберн, игравший в 1888 году за «Нортумберленд». Сын его, тоже Джек, имел шесть сыновей и пять дочерей, которые тоже играли в футбол. Ну вот, ты смеешься, а я ведь не оговорился. И дочери тоже. В своем возрасте, конечно. Один из сыновей стал моим любимым «дядюшкой» Бобби, а другой — моим отцом.

Отца звали — знаменитый инсайд «Ньюкасл Юнайтед», старший брат Бобби играл за «Лиидс Юнайтед», как и три других брата: Джек, Джордж и Джимми Мильберн. Другой родственник, Стен Мильберн, выступал несколько лет за «Лестер Сити». В таком окружении мне, конечно, трудно было сбиться с футбольной стези.

Дункан налил себе еще одну чашку кофе и жестом предложил Роузу. Тот отказался.

— Пять лет назад, — продолжал Тейлор, — я был всего лишь подающим надежду самовлюбленным парнем, который выступал за ирландский клуб «Гленторан». Тогда многие проблемы я разрешал гораздо быстрее и мог дать ответ на любой вопрос. Возможно, потому, что тогда я не задумывался так глубоко над жизнью, а спокойно брал лежащее на поверхности. Это всегда легче... А сколько у меня было амбиции! Я мог утопить в ней имена всех великих философов сразу. И футбол казался мне обителью самого чистого, самого заветного...

А сегодня? Сегодня я капитан одной из лучших в мире футбольных команд. Если потребуется, то любой клуб, не задумываясь, выложит за меня и пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.

Мое будущее, пожалуй, обеспечено. Но я все чаще и чаще впадаю в растерянность. В начале карьеры все выглядит куда интересней. А на вершине — буднично, скучно и... И футбол мне не кажется такой уж честной спортивной игрой, как пять лет назад. Это слишком сложная игра. И зачастую ведется она не только на футбольном поле... — Дункан умолк, словно взвешивая, стоит или не стоит говорить об этом дальше. — Э, да что там!..

Сейчас никто не поверит, что на первый свой международный матч мне пришлось ехать сто миль на такси.

Дункан, протянув руку к черному выключателю, то убавлял, то увеличивал газовое пламя.

— Это был мой второй сезон в составе «Гленторана». Неожиданно в пять часов утра раздалась барабанная дробь в дверь.

«Доброе утро, Дункан! — первое, что я услышал, когда, заспанный, с трудом открыл замок. — Собирайся быстрее, мы едем в Уренсхем!»

На пороге стоял Ангус Сеед, тренер «Чарльтон Атлетик», он же второй тренер сборной.

«Ехать в Уренсхем? Зачем?! — поразился я. — И почему именно сейчас — ни свет ни заря?!»

«Ты играешь за Ирландию против Уэльса, — выпалил он и шепотом добавил: — Сегодня вечером! Маккейб из «Лиидс Юнайтед» не может играть, и ты займешь его место, дружок! А теперь торопись, я заставил такси нас ждать!»

Ангус, милый Ангус, сопровождал меня в поездке тем холодным мартовским утром до самого Уренсхема. И как сейчас я помню страшный счет такси — двадцать пять фунтов стерлингов. Это была гигантская сумма, которую я заплатил сам, чтобы играть в международном матче. Гигантская сумма! Смешно! По сравнению с тем, что за мой переход сейчас дадут все пятьдесят тысяч. Пятьдесят тысяч и двадцать пять фунтов! Но, знаешь, так, как я играл в том матче, я не играл никогда потом и, наверное, не буду.

Кофе уже остыл. Роуз разлил остатки вместе с гущей себе и Дункану. Тот не шевельнулся, продолжая рассказывать. И Роуз чувствовал, что Тейлор в общем-то рассказывает не для него. Скорее для себя. В жизни человеческой часто бывают минуты, когда хочется сказать так много. Сказать себе самому. Вслух.

— Мне не приходилось раньше читать такие хлесткие заголовки, которыми балует ныне ваш брат журналист. «Золотой мальчик на бриллиантовых ногах». Надо же такое придумать! А когда-то в юности подобные статьи радовали меня. Они поднимали в собственных глазах. Но это все позади! Теперь словесный трезвон выглядит слишком низменно и пошло!

«Арсенал» хочет, чтобы я перешел к ним. Их тренер Том Унтаппер специально прилетал, чтобы перекупить... Я читал в газетах о его приезде в Манчестер. Но меня не продали...

Почему так дорого платят за меня, я узнал, увидев «Арсенал» в игре, — у них нет лидера, и они готовы на все...

Дункан замолчал и потом вдруг заговорил совсем о другом:

— Я не считаю себя вправе утверждать, будто знаю истинные причины нравственного, если хочешь, падения нашего футбола. Но мне все больше и больше кажется, будто оно начинается с первого фунта стерлингов, который ты получаешь за игру. Тогда радость свободы, откровение мальчишеских баталий под натиском денег растворяются как дым... Как бы ни был ты бескорыстен по своей природе, ты начинаешь видеть за каждым ударом фунт, за каждым пасом — второй, пятерку — за удар головой, сотню — за гол в ответственном матче. И тогда умирает футбол... Тогда кажется, что кто-то всесильный помимо твоей воли вторгся в твою жизнь, и твоя футбольная карьера предстает в ином свете. Но это бы еще ничего. Не дай бог, если вдобавок ко всему у тебя однажды — хотя бы однажды! — не хватило мужества сказать «нет» какому-нибудь грязному дельцу. Тогда каждый матч превращается в муку. И ты перестаешь уважать самого себя...

— А, вот вы где, полуночники! — В дверях, запахнув широкий стеганый ночной халат, стояла Барбара.

В эту минуту Дональд почти ненавидел ее за вторжение. Он взглянул на Тейлора. Дункан тоже поморщился. Но потом, как бы очнувшись, ласково проговорил:

— Иди, милая, посиди с нами. У нас, кажется, был довольно любопытный разговор.

— То-то, смотрю, вы оба чудные, словно опиума накурились.

Им так и не удалось в то утро закончить свой разговор. Не смогли вернуться к нему и потом — не представлялся случай.

А вскоре Тейлор погиб...