Прэсса дает!
Собраться так же они там могут, но испытывать при этом счастье – никогда.
Смотреть вместе кино они тоже могут, но так ликовать, так расстраиваться?
Почему наша жизнь полней и убедительней?! Почему нас обуревают такие страсти?! Почему наша жизнь счастливее, ярче?! Во всем. В каждой мелочи. Именно мелочи делают нашу жизнь такой привлекательной, и радость мы испытываем гораздо чаще.
Разве они могут всей страной прочесть одну книгу и узнать о себе потрясающие новости? Разве они когда-нибудь поймут, что значит узнавать исторические, генетические, сельскохозяйственные подробности из художественной литературы?
Разве они почувствуют такую отдачу от писательского труда? Ведь писатели у нас дают путевку в жизнь офтальмологам и конструкторам.
В художественных журналах инженеры, техники, юристы ищут и находят ответы на профессиональные вопросы. С какой жадностью население читает! Где еще столько читают в любом транспорте и вздрагивают от сладкого мщения или открытия? А как мы расстраиваемся от газетного холодка? Где, в какой стране народ так расстраивается от тона газет? Кажется, скисли, кажется, им заткнули рот?..
Вдруг ликующий крик: «Читали?! В этой маленькой... под дых характеристикам... А-а-а! Звезданули Главное юридическое управление Министерства иностранных дел СССР. А-а-а!» – «Где?..» – «Вот! Вот и вот».
Народ уткнулся... Все проехали свою остановку... Все содрогнулись от смелости малышки. Как стреляет? «Читали?.. Удар по армии?» – “Сельская жизнь” за семнадцатое». – «А-а-а!..» Все снова проехали остановку. О-о-о! Елки-палки! Прэсса дает! Звездает по площадям.
Три дня тишины... «Известиям» заткнули рот... «Московские новости» громят только по-английски, по-русски лижут зад администрации, «Литературка» укусила сама себя и отравилась… О-о-о! А-а-а!.. В криках народ снова проехал свою остановку.
– Слышали, вызвали телевидение и сказали: если вы, гады, еще раз покажете «12-й этаж!»... А те заныли: а что нам делать, мы же уже отменить не можем, мы шесть раз показывали. А им сказали: вот, гады, теперь выкручивайтесь, и чтоб передача была, и чтоб министров не порочили, и чтоб гласность была, и чтоб выкриков не было, и чтоб цены повышались, и чтоб люди одобряли, и чтоб свобода была, и чтоб митингов не было. Вот теперь и выкручивайтесь, гады. И они побежали на работу – выкручиваться... А-а-а!.. Во дела...
И народ опять проехал свою остановку.
– Ребята! А перестройка – это что?..
– Ты что, сдурел?
– Не, ну как?.. Вот я, допустим, слесарь... Мне как?
– Ты чего тут бузотеришь? Ты чего тут в таком большом деле подмигиваешь?
– Да нет... Я просто спросить хотел... Все кричат – перестройка... Это что? Мне лично?.. Опять, что ли, быстро, качественно, эффективно или, может быть, трудиться с отдачей?.. Я что хотел узнать, почему я понять не могу. Мне говорят: «Ты в самом низу, с тебя начинать». Ладно, я в самом низу. И мне как? По-прежнему эффективно, быстро, с высоким качеством или, может, с полной отдачей? Я потому и спрашиваю. Мне будет выгодно или опять быстро, эффективно, высококачественно, не снижая темпов, на своем рабочем месте?.. Я спрашиваю, перестройка для меня лично – это что?..
– Критикуй.
– Кого?
– Кого видишь.
– Ага... А когда мне будет выгодно?
– А кого выгодно, того критикуй.
– А-а-а!.. – И народ проехал свою остановку.
– Читали, «Социндустрия» потребовала пустить адвоката в КПЗ? А следователи закричали: «Как, при адвокате вообще ничего не раскроем. Мы и так судим не тех, кто виноват, а тех, кого поймали. Мы не можем искать виноватого. Его вообще нет. Его нигде нет. Они давно уволились, переехали и погибли еще в гражданскую. С тех пор от них остались инструкции, по которым мы действуем».
А «Индустрия» закричала: «Как?» А все следователи завыли: «А вот так...» А «Индустрия» как шепнет: «Меняйте!» А следователи как застынут: «Что, все менять?» А «Индустрия» тогда побежала выяснять, почему овощей мало на станции Раздельной и их не завезли, и вообще, до каких пор сами водители будут нарушать проезд через осевую...
– А-а-а!.. Прэсса. Ну, прэсса!
Метро гудит. Народ ездой не интересуется. Народ компанию ценит.
– Читали, «Московские новости» на китайском языке сообщили о новых правилах выезда?
– Сюда?
– От кретин!
– Чего ты ругаешься? Я же китайского не знаю.
– Тогда тихо стой.
– Теперь, чтоб выехать...
– Сюда?..
– Слушай, ты же хвастался, что тебе на «Пушкинской» выходить? Чего ты торчишь?
– Ну рассказывай.
– Так вот, новые правила выезда – три человека дают тебе характеристику и к...
– Так что, три человека должны послать?
– Да. Раньше один послал, и ты хочешь идешь, хочешь не идешь, а сейчас трое посылают, и ты хочешь не хочешь, а едешь.
– Сейчас дали много самостоятельности заводам.
– Дали?.. Кто дал?..
– Мы. Завод может сказать: «Не хочу делать туфли, хочу надгробья».
– И чего?
– «Пожалуйста, с первого января».
– Слушай, а если все заводы скажут: хотим делать надгробья?
– Пожалуйста, но только с первого января.
– А кто же будет делать радиоприемники?
– Вот... Когда заводы увидят, что спрос на надгробья удовлетворен, они все бросятся делать приемники и удовлетворят.
– Здорово.
– Конечно. В этом суть.
– Слушай, а с ускорением как?
– Ты что, решил к «Пушкинской» с другой стороны подъехать?!
– Ну давай, давай.
– С ускорением сложней. Здесь от темпов зависит. Здесь прэсса сомневается. Прэсса здесь попросила перерыв. Они слегка выдохлись, много на них навалилось.
– Но слушай. Вот я, кроме как в метро, нигде никаких перемен не чувствую.
– Это у тебя что-то с организмом. И тут не в переменах дело. Тут когда жизнь лучше станет, вот это, главное, не пропустить.
– Ну так прэсса ж даст знать.
– Даст, даст. Скажут, когда будет.
– А я за сорок пять лет ни разу ни до чего не дожил, может, сейчас доживу?
– До смерти доживешь.
– Я как скажу «будет», так жена в меня тряпкой.
– Нервная?
– Слово это не переносит. Будет хорошо. Будут продукты. Не будет очередей. Будет квартира. Вспомнить нечего. Только мечтать. Она кричит: «Уже дед скоро, а все мечтаешь!»
– А чего, мечтай, дед. Ты видал покойников – большинство улыбается, значит, в мечтах отошел, но, думаю, на сей раз до чего-то доживем. Последний раз экспериментируем.
– А если неудача, что будет?
– СПИД! Читал про СПИД?
– А чего?
– А ничего...
– Вообще?
– Ага!
– И надолго?
– А пока лекарства не будет.
– А если попробовать как-то иначе?
– Именно от этого и происходит.
– Так что, вообще никак?
– Вообще.
– А как же?
– А как хочешь.
– Тьфу ты! Опять! Мясо – как хочешь, рыбу – как хочешь, и тут – как хочешь...
– Как хочешь.
– Самостоятельность?
– Самостоятельность.
– И хозрасчет?
– И хозрасчет.
– Тьфу!.. А если?..
– Нельзя. Пусть пойдет обойдет всех врачей, принесет обходной лист, возьмет характеристику после этого – и ни при каких обстоятельствах... (Шепчет.)
– Изоляцией?
– Да.
– А целовать?
– Передаст.
– А обнимать?
– Передаст.
– От сволочь...
– Где ты читал?
– В прэссе!
– Ну прэсса. От прэсса!
– Теперь демократия. Это как?
– Это если ты не согласен.
– Ну?..
– Вот. Теперь ты можешь быть не согласен.
– Ага... И долго?
– Ну, долго я в не советовал... Ну, пока это происходит, можно.
– А зачем это мне?
– А я сам не знаю.
– И чего?
– Ничего... Так и живи...
– А не поймают?
– А ты никому не говори.
– Ага... Тогда конечно... Это облегчение.
– А как же...
– И до каких пор молчать?
– Пока не согласишься.
– Тогда уже молчать не стоит.
– Можно и высказаться, но тоже осторожно.
– Это облегчение.
– Это большое послабление!
– Прэсса добилась?
– Прэсса!
– Ну прэсса!
– Да, прэсса тут все и завертела.
– А где она?
– А всюду. Я тут заходил в одну. Эти ребята... Ух, разворотистые. На Пушкинской, вернее, там милиция. Глянул через окно с улицы, поверишь: стол, стул, телефон, бумага и больше ничего.
– Ничего?
– Ничего.
– А как же он громит?
– Вот так.
– Значит, перестроился...
– Перестроился.
– Ну прэсса...
– Ой прэсса!
– Слышали, всю прэссу вызывали: «Чего у вас каждый день тайфуны, аварии, вы что, сдурели?» Те туда, сюда, мол, это не мы, мол, это стихия. А им: «Если у вас настроение хреновое, вы на людей не вымещайте, уменьшить к чертовой матери вдвое всю эту гадость». Те: «Есть!» – и давай себе о зэках писать. Мол, сидит, а не виновен. Сидит, а не виновен. Их опять вызывали: «Опять народ будоражите. Каждый, кто сидит, виновен! Сидят, никому не мешают. Уже сто комиссий, мол, проверяло:
– Как вы тут, зэки?
– Все в порядке. Хорошо сидим. Езжайте домой!»
Ну, те вначале кричали, что много сидит, сейчас кричат: «Не. Кажется, немного». И про прошлое уточнили. Раньше, мол, ужас сколько перед войной погибло. Сейчас уточнили: «Не, кажется, ничего, не так много».
– Ну прэсса!
– Да, сейчас они вообще – то притихнут, то вскипят.
– Читали? – И народ проехал свою остановку.
Нечего читать, и народ вышел на своей остановке.
