7 октября 1939 года
МИНСК
Старенький стол у небольшого окна, железная кровать, выкрашенная в серо-голубой цвет, под потолком — тусклая лампочка на витом толстом шнуре. Неуютная комнатка маленького общежития. Впрочем, Алексей не обращал внимания на неприветливость своего временного жилища.
Надо было сделать выбор. Выбор, который мог резко изменить все его будущее.
Он сидел за столом и чертил на бумаге непонятные узоры. Это успокаивало.
«Глупо, очень глупо! — Он со стыдом вспоминал свое поведение в наркомате. — Как же это я?.. Так растеряться! И после этого еще решились предложить что-то серьезное?»
Алексей тяжело вздохнул. На листе появилась крутая изломанная линия...
«Да, предложили... — Мысли вернулись к главному. — А почему, собственно, я?..»
Да, хватило ему лиха. Мальчишкой потерял отца, мать, дом. Потом жизнь у Килины.
Хлопотливая она. То по хозяйству возилась, то с ним, с маленьким. А по вечерам рассказывала сказки и жуткие истории о знаменитом разбойнике Павлюсе и наивно мечтала, что ее Алеша вырастет сильным и счастливым. Только ждать в Живуни счастья, что твою сказку, а в жизни — лихолетье, недород, долги...
Как подрос, стал помогать тетке. Но не тянуло его к деревенской жизни, равнодушен он был к хозяйству, хотя и работал не жалея себя.
Килина видела, как племянник каждую минуту рисовал на полях дешевых книжек, которые из Белой Вежи привозил и продавал скорняк Алфим. Как из глины фигурки лепил.
Собрала она скудные свои средства и отвезла его в Краков к дальним родственникам. Те мальчишку к себе не взяли, но помогли пристроить в механические мастерские. И то хорошо — слесарем можно было стать, да и с голоду ноги не протянешь.
В городе пришлось не легче, чем в деревне. Голодно. Пошел подрабатывать. Мыл полы в парикмахерской, помогал в переплетной мастерской, чинил велосипеды, примусы, швейные машинки. Выкраивал еще деньги, чтобы тетке выслать. Долг не долг, а помогать надо. Потом хозяин закрыл мастерские, уволив всех — работы нет. Стал перебиваться временным заработком...
«И вот теперь, когда я сам могу выбирать то, что мне нравится, надо от всего отказаться? Я не умею бороться с бандитами! И не хочу учиться этому! Не хочу притворяться, обманывать и унижаться!»
...На бумаге появляется квадрат, треугольник, еще квадрат...
«А каким художником ты станешь? Что сможешь дать людям? Это еще неизвестно! Пока никто твоим живописным опытам оценок не давал. Солидная комиссия... Что-то скажут мастера?..»
...Овал, трапеция, квадрат...
Комсомольцем он стал в пятнадцать. Сама жизнь подсказала, с кем идти. Желания сделать все, что поручали, как можно лучше, хватало. Не было еще осторожности. Потому и попал быстро, почти сразу, на заметку полиции. Посадили на полгода в тюрьму. Там он узнал издевательства, побои, ночные допросы.
Товарищи с воли помогли так запутать следствие, что в конце концов его отпустили. Правда, под надзор полиции. Зато на свободе.
Чтобы окончательно отвести подозрения, Алексея устроили на работу в типографию издательства Ваньковского «Рой», где печатались антисоветские книжонки таких подонков, как Пясецкий, бывшего когда-то подручным Булак-Булаховича, а потом провозгласившего себя писателем. «Пятый этаж», «Равные богам ночи» — даже не читая, набирать противно. Алексей не выдержал и ушел. Товарищи его отругали, объявили выговор, но нашли другое место. После типографии Ваньковского антикварный магазин и реставрационная мастерская при нем показались Алексею раем. Хозяин, богатый польский еврей, прошлым Алексея не интересовался. Работай — все. Задуришь — выгоню.
В мастерской бледный, все время кашлявший художник-реставратор заметил способности Алексея к рисованию и начал заниматься с ним.
Там он и отсиделся. Через полгода ему дали сложное задание — установить и поддерживать постоянную связь между организациями. Для этого он и устроился в цирк.
Там пробыл до начала войны...
«А что, собственно, бандиты? Почему обязательно отказаться?»
...Многоступенчатая пирамида, цепочка странно вытянутых полуокружностей...
«Но ты же всегда хотел рисовать. Наедине с самим собой не надо притворяться. Ехать учиться? Ответить завтра «нет» — и в Москву? Конечно, меня могут осудить, сказать, что испугался. Ну и пусть! Я хочу учиться любимому делу».
...Круги, треугольники, параллелепипеды. Они сплетаются в замысловатые узоры, заполняют весь лист, переползают на новый, что появляется взамен изрисованного...
«Вот, значит, как ты отплатишь тем людям, у которых рос? Пусть каждый раз, встречая нового человека, они испуганно вжимают голову в плечи, ожидая удара, а то и выстрела. «Пацификацию кресов» не так просто забыть. «Умиротворение районов» — звучит почти романтически. И как совсем не романтически шляхтичи жгли древни, где жили белорусы и другие «чужаки», оставляя после себя пепелища и трупы.
А ведь сейчас именно от тебя зависит, чтобы твои же соотечественники скорее почувствовали себя свободными от страха людьми! Конечно, я не единственный, кто может сделать это. Но если каждый станет отказываться? Давать согласие?..»
...Кривая линия спрямлена, угол заштрихован...
«Сколько же все это продлится? Месяц? А может, год и два? Езус Мария, два года! И еще лет пять учиться. Сколько же мне исполнится после окончания? Двадцать шесть! Почти старость. А вдруг найдется выход и мне не нужно будет ехать в Живунь? Так хочется увидеть новую жизнь».
...Плетутся цепочки фигур, исчерчиваются листы. Но все неувереннее становятся линии...
Сомнения остались. Но решение принято.
Карандаш лежит на чистом листе. Тусклая лампа погашена. Как легко в молодости заснуть! Даже когда так много проблем...
