Алексей проснулся от луча света, упавшего ему на лицо сквозь широкую щель в худой крыше сарая. Скосив глаза, увидел в дырку кусок неба, качающиеся ветки деревьев. Повисшие капли прошедшего дождя.

«Часов семь уже», — подумал Алексей и откинул старенькое лоскутное одеяло.

Прошуршал ногами по колкому духовитому сену. Раздвинув плотную завесу сохнувших на сеновале лечебных трав, отыскал заброшенные с вечера ботинки. Пробрался к проему слухового оконца и встал, осматриваясь.

Черная глубина недальнего леса уже наливалась на свету разноцветьем осени. Закричали где-то одна за другой птицы сонными, недовольными голосами.

Сырой туман сгустился, затяжелел, пошел в низину. Из него выплыла бревенчатая кладбищенская часовенка, частокол покосившихся, темных крестов. Блестела маковка церкви.

У дома Килины собрался народ. Курившие у крыльца мужики затоптали окурки и молча потянулись в хату.

«Похороны начинаются», — догадался Алексей и спрыгнул на землю...

Родни у Акима не было. Хоронили миром. Да только мир на этот раз не таким уж великим оказался. Те, что побогаче, дело у себя на дворах нашли. Другие, может, и пришли бы, да вдруг как от «болотного духа» — так меж собой стали звать в деревне банду — кто появится. Иль хотя бы прознает...

В общем, собралось человек двадцать мужиков да баб.

Самым последним, как обычно, пришел Алфим, скорняк, «строивший» всей округе шубейки.

В доме приторно пахло тленом и хвоей. Собравшиеся почтительно, как полагается, постояли в молчании вокруг покойного. Хоть и не его дом, а все равно для него — последнее человечье пристанище.

Мужики покрепче подняли домовину. Стали выносить из избы. Когда спускались с крыльца, гроб заскрипел. Алексей непроизвольно вздрогнул: вдруг развалится, что делать? Домовину сколотили из неструганых досок. Гвозди — товар редкий, в хозяйстве необходимый — и потому их едва хватило.

Дождь кончился еще рано утром. Но было сыро и серо, хотя тепло.

Похороны шли тихо. Никто не причитал, не кричал в голос. Просто живые делали для мертвого все, что должны и смогли сделать.

Алексей тоже почувствовал эту строгую печаль. В своей не такой уж долгой жизни ему приходилось хоронить людей. И не редко. Отец, мать... Товарищи по подполью, его друзья... Но то было прощание с близким человеком, которого он знал живым и который в памяти так и останется живым навсегда. Здесь все было не так. Он не знал человека, чьи останки несли впереди. Для него это была встреча со смертью в ее чистом виде. Алексею казалось, что она, смерть, коснулась всех идущих за гробом удушливой своей тоской, скользнула холодом и по его лицу...

Он шел почти последним — приезжий, — всматривался в спины. Вспоминал, кто есть кто и что с каждым из них связано. Пытался угадать, как же изменились эти люди, что у них на душе взяло верх. Каким стал идущий за гробом молчаливый лесник Филипп. Или Андрусь, Алексей его тоже сразу узнал — вечно тараторившего, дерганого мужичонку, которого постоянно за что-то отчитывала его дородная жена. Кем стали остальные? Кто сейчас для него друг, а кто может предать? Кто, в конце концов, человек Астахова, который даст хоть какую-то зацепку? Ключ Алексей повесил на шею еще утром, как проснулся. На коротком шнурке, темная дужка его чуть выглядывала из расстегнутого ворота рубахи.

Алексей покрутил головой, высматривая Осипа. Пришел он или нет? Не видно что-то. Вот и его двор, и сам он выглядывает из-за сарая, держа в руке поржавевший топор. Жена его повисла на плетне и, полуоткрыв рот, провожала глазами идущих на кладбище. Тут же вертелись их ребятишки. Алексей слегка поклонился Осипу, здороваясь. Тот кивнул в ответ, а потом, словно спохватившись, цыкнул на жену и ребят, загоняя их в дом. Все было ясно.

Алексей взглянул на девушку, шедшую чуть впереди. Взглянул и отвел глаза. Это была единственная девушка на похоронах. Увидел он ее еще вчера. А разглядел только несколько минут назад. Когда выносили гроб со двора, она, уже выйдя за калитку, вдруг обернулась. Конечно, обстановка совсем не та, чтобы с девушками в переглядки играть. Но в тот момент он словно перестал ощущать все, что происходило вокруг, а чувствовал только взгляд этих фиалковых, необыкновенно красивых глаз. Только на мгновенье... И потом старался не терять из вида ее стройную гибкую фигуру, которую не скрывала даже темная тяжелая одежда. Но девушка больше на него не посмотрела ни разу. Кто она? Алексей так и не смог ее вспомнить сразу...

Погост деревенский с редкими и неухоженными холмиками располагался на небольшом пригорке за околицей.

Яму мужики выкопали загодя. С ночи в ней собралась вода. Гроб поставили на краю могилы. Помолчали, прощаясь. Кто-то из баб всхлипнул. Паисий прочитал молитву гнусавым голосом. Изредка маленькие комочки земли с бульканьем падали в воду на дно ямы.

На веревках опустили скрипящий гроб в сырую могилу. Комья глины застучали по доскам, закрывая их. Скоро вырос небольшой холмик. В него воткнули крест.

Когда возвращались, к Алексею тихо подошел Паисий.

— Надолго в наши Палестины?

— Пока не знаю, — неопределенно ответил Алексей.

— Да-да. Вы, я вижу, человек интеллигентный, не скромничайте, я вижу... Прошу заходить ко мне без стеснения. Заскучаете без общества, без книг. У нашего священника были презанятные книжицы. М-да. Храм закрыт, настоятеля нет, но у меня имеется некоторая библиотека. Буду рад... Очень, знаете ли, интересно было бы обсудить проблемы жизни, политики. А то здесь, сами понимаете, разговоры все больше о другом...

— Хорошо, зайду как-нибудь. — Алексею было не до разговоров с этим деревенским интеллигентом, взявшим на себя роль священника.

Вежливо отказавшись от приглашения помянуть Акима, Паисий свернул по еще не просохшей дороге в сторону. Его дом был за небольшой рощицей, что росла недалеко от церкви.

Пропустив вперед остальных, Алексей поравнялся с теткой и, кивнув в спину девушке, уходившей по дороге в сторону леса, тихо спросил:

— Тетя, а кто это?

— А-а-а, Василина это. Филлипа дочь, не припомнишь, что ли? Она тебя года на три моложе будет. Только ты, Алеша, глаз на нее не клади, не надо...

— Почему? — спросил Алексей, вспоминая невысокую худущую девчонку, которая ничем не обращала на себя внимания. Тогда.

— Жених у ней есть.

— Кто?

— Да ты не знаешь его. С тобой почти одних годов...

— А где же он?

— Пропал где-то... Ну как война началась. Слыхать было, что его пан с собой в войско взял. Может, загинул где, а может, нет.

— И что, уже свадьбу сговорили? — Новость о женихе была Алексею почему-то очень неприятна.

— Ишь, любопытный... — заулыбалась Килина, — Не сговаривали. Филипп вроде и не против был, а Василина ни в какую... Вот так. Да только ты про нее лучше не думай. Не такую тебе надо.

— Да ладно вам, тетя, не жениться же я собрался. Так спросил. Нельзя, что ли?

— Знаю я, как парни про молодых девок просто так спрашивают. — И тетка мелко засеменила вперед, улыбаясь про себя: «Вырос Алешка-то, на девок смотрит, жених уже. Может, и приведет господь внучат понянчить?..»

За столом в хате у тетки Килины собрались мужики. В комнате пахло свежевымытым полом и первачом. На столе стояла нехитрая закуска. Алексей сидел напротив Филиппа. Жаль, что не было Василины! Поглядеть бы еще раз в ее глаза... Но сейчас рядом с Филиппом сидел его старший сын Нестор. Вот его-то Алексей помнил хорошо. Высокий, как и его отец, с вечно спутанными волосами цвета ржаной соломы, с фигурой кулачного бойца, Нестор с детства был слаб умом. Говорят, он стал юродивым, когда на его глазах мать утонула в трясине. За те годы, что прошли, Нестор ничуть не переменился. Такая же странная речь да детские ужимки.

Мужики степенно разлили самогон. Встали помянуть страдальца. Алексей не без труда выпил налитую наравне со всеми жгучую жидкость. Пил, разумеется, он и раньше. Пил не всегда то, что нравилось. Но подобной гадости ему пробовать еще не доводилось. Вторая кружка, правда, пошла полегче.

За столом велась тихая беседа. У Алексея расспрашивали о нынешнем житье-бытье под Советами. Он сдержанно отвечал. Когда разговор заходил о его планах, отвечал как можно уклончивей.

Стол начинал хмелеть. Но, словно сговорившись, никто не вспоминал, как сгинул Аким. Когда же пару раз кто-то обмолвился словечком о «болотных духах», все смолкли и повисала напряженная тишина. Потом разговор сворачивал на безопасную колею. Мужики снова выпивали и говорили о ценах, о приближающейся зиме, о необыкновенно теплой осени — в общем, о делах насущных.

Алексей старался внимательно прислушиваться ко всем разговорам за столом, хотя с хмелем бороться было все труднее. Только его односельчане по всей округе были известны своей осторожностью.

Филипп не давал пить блаженному сыну. Но несколько раз, когда он отвлекался или отходил, Нестор не без помощи соседей перехватил кое-что. Мужики иногда любили угостить Нестора немного, в меру — кулак-то у него был что твой молот. А если под хмельком чуток, без перебора — начнет плести небылицы, да так занятно, только за живот держись! Затем и подпаивали его слегка. Похороны — оно конечно, но и у живых свои развлечения!

— А чтой-то сегодня песен не поют? — вдруг спросил Нестор.

— Праздник, да не тот, чтоб песни распевать, — грустно с другого конца подал голос Алфим. — Иль забыл, Аким ведь...

— Аким песни любит, — вдруг нараспев, что-то вспоминая, проговорил Нестор. — Как гости к нему шли, я им свою любимую спел...

В хате притихли.

— Очень им песенка понравилась... Если к кому еще гости придут, я и там... У меня еще одна песенка есть... — и радостно засмеялся.

Нестор замолчал и, не обращая ни на кого внимания, потянулся за огромным соленым огурцом.

— Да вы, люди добрые, не слушайте его, — Филипп попытался как-то сгладить тяжелое впечатление. — Сами знаете, плетет невесть что. Еще и самогону хлебнул.

Он встал и вытянул Нестора за руку из-за стола.

— Так что прощевайте. Нам еще по хозяйству управиться надо...

Не договорив, он пошел из хаты, ведя за руку сына, который был и в плечах пошире, и на голову выше отца. Дойдя до двери, Нестор высвободил свою руку и, повернувшись к гостям, оставшимся за столом, поклонился, ласково улыбаясь.

Алексей видел в окно, как отец с сыном пошли со двора. Отец что-то сердито выговаривал, а сын жевал огурец и вертел по сторонам головой. Филипп не выдержал и дал подзатыльник. Недоеденный огурец упал в дорожную грязь. Нестор, размазывая по лицу слезы, поплелся следом за Филиппом. Начали вставать из-за стола и другие.

Алексей еще покурил на крыльце с мужиками и отправился на свой сеновал в сарай.

Филипп! Филипп и Нестор — вот та зацепочка. А может, кроме Нестора, в деревне еще кто встречался с этой бандой? Эта мысль пришла в голову неожиданно. Но додумать ее сил не хватило. Уж больно крепок был самогон...