19
Вадим прогуливается по перрону станции метро «Маяковская» уже более десяти минут, однако не замечает пока, чтобы к его персоне проявил кто-нибудь интерес. Мало того, он не обнаруживает никаких признаков и тех, кто должен вести наблюдение за его встречей с Тузом или с его доверенным лицом.
Конечно, Маврин, немного взволнован и потому, наверное, недостаточно внимателен, но время идет, а обстановка остается неизменной.
«Скорее всего, — думает он, — и не придет никто. Разве может Туз доверять мне настолько, чтобы встретиться в таком людном месте? Может быть, конечно, он лишь присматривается ко мне, наблюдает, как я держусь и нет ли со мной кого-нибудь еще… Но даже если все эти опасения его рассеются, все равно непонятно, зачем он назначил встречу именно тут? Говорят ведь, будто за перронами метро дежурные по станциям наблюдают с помощью телевидения. Работники милиции тоже, значит, могут следить за мной по телеэкрану. Наверное, это известно и Тузу…»
Чем больше размышляет Маврин, тем менее вероятной кажется ему возможность встречи тут с Тузом или с кем-нибудь из его сообщников. Похоже даже, что Туз просто разыграл его, решил посмеяться над ним.
Но вдруг Вадима осеняет еще одна мысль: «А что, если они рассчитывают применить такой прием: в толпе входящих и выходящих пассажиров сделать мне знак и быстро увлечь в вагон прежде, чем успеют захлопнуться двери. На следующей же станции быстренько вместе со мной выскочить на улицу, чтобы оторваться от наблюдателей…»
Вадим ходит теперь у самого края посадочной площадки, чтобы облегчить осуществление предполагаемого замысла Туза и дать возможность наблюдающим за ним догадаться о его тактике. Может быть, тогда кто-нибудь из оперативных работников милиции тоже успеет вскочить в поезд. Ну а если не успеет, Маврин будет действовать дальше уже по собственному усмотрению в зависимости от обстановки. Не собирается же Туз убить его, это он мог бы сделать и безо всякой предварительной договоренности…
Спустя еще десять минут Маврин решает: «Скорее всего, это всего лишь проверка — один я приду или с сопровождающими лицами. Потому и выбрали не очень людную станцию, чтобы получше ко мне присмотреться. Но теперь нечего больше тут болтаться, дежурная по перрону и так уже подозрительно посматривает на меня…»
Вадим не торопясь идет к эскалатору и поднимается в верхний вестибюль. А когда выходит на улицу со стороны Концертного зала имени Чайковского, какой-то тип, поравнявшись с ним, шепчет ему на ухо:
— Встреча отменяется. Дуй домой. Когда понадобишься, дадим знать…
— Ну какой он — очень страшный? — засыпает Вадима вопросами встревоженная Варя. — Что поручил тебе сделать? А главное — не догадался ли, что ты пришел на эту встречу с ним по поручению милиции?
— Вместо того чтобы обрадоваться, что я жив, и наградить меня поцелуем, — ворчит Вадим, — ты задаешь мне десятки вопросов, на которые я не в состоянии ответить.
— Почему, Вадим?
— Тебе следовало бы задать мне всего один вопрос, — встретился ли я с Тузом, — тогда я легко ответил бы на все остальные. Вернее, ты уже не нуждалась бы в таком ответе.
— Прости меня, пожалуйста, Вадим. Я так тут за тебя переволновалась, что просто поглупела. Так ты, значит, не встретился с ним? Но не потому ведь, что испугался?..
— Как раз наоборот.
— Ты говоришь загадками, Вадим.
— Я не встретился с ним потому, что испугался, может быть, сам Туз.
— Ты стал очень остроумным, Вадим, — начинает сердиться Варя. — Но мне вовсе не до шуток. Я хочу знать, что же все-таки произошло?
— То, что я уже сказал, — встреча не состоялась, но не потому, конечно, что он испугался. Это я пошутил. Скорее всего, просто раздумал со мной встречаться. Однако кто-то из его людей шепнул мне, когда я уже выходил из метро, что, если я ему понадоблюсь, он даст мне знать.
— А сам-то ты дал знать об этом Татьяне Петровне или еще кому-нибудь из работников милиции?
— Нет, этого я пока не сделал, потому что, когда возвращался домой, боялся остановиться у какого-нибудь телефона-автомата. Мне все время казалось, что они идут за мной по пятам…
— Жалкий трусишка! — не очень весело смеется Варя. — Но ведь Татьяна Петровна ждет твоего сообщения.
— Она, наверное, и так уже знает, что встреча не состоялась. Должен ведь был кто-то из ее помощников наблюдать за мной в метро.
— О том, что люди Туза дадут тебе знать, когда ты им потребуешься, не нужно разве ей рассказать?
— Это можно и завтра.
— Нет, сегодня, и немедленно! Не ложись, пожалуйста, на диван, идем к Анне Андреевне, у нее телефон.
— Но ведь это же секретный разговор…
— Очень нужны твои секреты глухой восьмидесятилетней старухе. Она одна дома, ее дети ушли в гости.
Когда Маврин позвонил Груниной, у нее сидел Виталий Пронский.
— Да, да, я слушаю вас! — радостно воскликнула Татьяна, узнав голос Вадима. — Да уже знаю. А что было потом?.. Только это и больше ничего? Ну, спасибо вам. Привет Варе. Спокойной ночи!
— Это кто звонил, Маврин? — спросил ее Пронский, как только она положила трубку. — Значит, и он у тебя выполняет какие-то поручения! И ты не боишься, что этот бывший уголовник…
— Я боюсь другого, — раздраженно прервала его Татьяна, — как бы мне не пришлось за тебя краснеть.
— За меня? — удивился Пронский.
— Ты думаешь, что они не догадываются, зачем ты им голову морочишь своей кибернетической ищейкой?
— Я предложил им эту идею совершенно серьезно.
— Почему именно им? У тебя есть возможность осуществить эту идею в своем научно-исследовательском институте.
— Но ты так их расхваливала…
— И тебе захотелось доказать мне, что они этого не стоят? А они сразу же догадались, что ты к ним из-за меня…
— Потому что сами все в тебя влюблены!
— Чего это ты решил? — не очень естественно рассмеялась Татьяна.
— Я пока еще не ослеп и вижу, как они на тебя смотрят, как относятся…
— Дай бог, чтобы все так ко мне относились!
— А я к тебе как же отношусь?
— Ты приходишь ко мне только затем, чтобы говорить о своей любви.
— Но ведь я тебя действительно люблю…
— Да, может быть, и любишь, но не уважаешь. И тут я тебе приведу одну мудрую фразу. Даже точно помню чью — Дюма-сына. Он сказал: «Любовь без уважения далеко не идет и высоко не поднимается: это ангел с одним крылом».
Пронский тяжело вздохнул и сидел некоторое время молча. Молчала и Татьяна. А когда он поднялся, чтобы попрощаться, она заметила:
— И, пожалуйста, не обижайся. Скажи лучше спасибо за мою откровенность с тобой. Может быть, и не следует этого говорить, но я уж скажу тебе все: мне с тобой скучно…
— А с ними?
— Они мои товарищи, и я не просто провожу с ними время, а работаю. Мы сейчас решаем сообща такую трудную задачу, какую мне без них не решить, наверное, никогда. Тебя же прошу либо оставь их в покое, либо помоги им осуществить реальный замысел, за который они несут ответственность перед райкомом комсомола.
— Сконструировать систему непрерывного оперативного планирования? С этим они и без меня справятся. Но и моя идея не голая фантазия. Осуществить ее, конечно, не так-то просто, однако возможно…
— Отложи все-таки это на другой раз, когда у них будет больше свободного времени. И не обижайся на меня.
Едва Виталий ушел, на пороге комнаты Татьяны появилась ее мать.
— Почему ты так с ним, Таня? Ведь мне казалось, что он тебе небезразличен…
— Мне тоже казалось, но, видимо, все это не так. И я очень прошу тебя, мама, поверь хоть ты мне, что я веду сейчас трудное дознание и, если только мне удастся добиться успеха, то предотвращу очень крупное преступление.
— И эти рабочие, а главным образом, наверное, тот самый парень, который так понравился папе, действительно тебе помогают?
— Да, действительно. И знаешь, мама, почему я так ценю этих ребят? За их высокое чувство долга!
— Ах, Таня, Таня! — вздохнула мама. — Не для тебя эта профессия инспектора уголовного розыска. Слишком ты романтична, а вокруг такая суровая проза…
Татьяна не успела ничего ей ответить, раздался телефонный звонок.
— Да, — сказала она, сняв трубку. — Добрый вечер, Аскольд Ильич, слушаю вас. Хотели бы зайти? Нет, нет, ничем я не занята, буду просто рада! Жду вас.
— Мама, — повернулась Татьяна к матери, — ко мне сейчас зайдет мой коллега, старший лейтенант Крамов, не угостишь ли ты нас чаем?
— А он с какой целью, если не секрет?
— По делу… По делу, которое мы делаем с ним сообща. Вот и все, что могу тебе сказать, ты уж извини…
— Мне подробнее и ни к чему.
— Ты, однако, чем-то недовольна?
— Мне просто хотелось бы, чтобы к тебе заходили твои коллеги не только по делу, а так, запросто. Посидеть, поговорить о литературе и искусстве, поспорить, послушать музыку… Как Виталий, например.
— Виталий ко мне тоже ведь по делу, мама, — усмехнулась Татьяна. — Только по своему, сугубо личному. Но об этом мы как-нибудь в другой раз, ты уж, пожалуйста, извини, скоро Крамов придет.
Крамов действительно пришел очень скоро, видимо, приехал на машине.
— Я живу неподалеку от вас, Татьяна Петровна, — объяснил он свой визит, — и мне было к вам по пути. По телефону всего не скажешь…
— Да что вы оправдываетесь, Аскольд Ильич! — перебила его Татьяна. — Проходите, пожалуйста.
Усадив Крамова в свое любимое кресло, Татьяна прикрыла дверь в соседнюю комнату и приготовилась слушать. Старший лейтенант, в отличие от Рудакова, чувствовал себя у Груниной совершенно непринужденно, будто бывал тут не раз. Он вообще умел как-то сразу «вписаться в обстановку», как сказал о нем однажды Евгений Николаевич. Татьяна даже позавидовала такому его искусству. По ее мнению, был в этом не только своеобразный профессиональный навык, но еще и тот артистизм, который она считала присущим лишь выдающимся оперативным работникам.
— Ни за что не догадаетесь, откуда я сейчас, — улыбаясь, произнес Крамов, как только Татьяна села против него. — Вот взгляните-ка на эти записи, — протянул он ей листок бумаги, исписанный названиями каких-то книг. — Знаете, что это такое? Список книг, которые Грачев взял на днях в заводской технической библиотеке.
Грунина торопливо пробежала глазами названия книг, среди которых были различные пособия по лекальному производству и технологии изготовления измерительных инструментов и приборов.
— Разве только вот это, — не очень уверенно произнесла Татьяна, указывая пальцем на строчку, в которой было записано руководство по штамповочным работам.
— Вот именно! — оживился Крамов. — Зачем, спрашивается, слесарю-инструментальщику, не имеющему дела с изготовлением штампов, такое руководство?
— Но ведь штампы изготовляются слесарями? — спросила Татьяна.
— Да, правильно, слесарями высокой квалификации. Однако в цехе завода, на котором работает Грачев, да и в других его цехах никто никаких штампов не делает и не применяет их в процессе производства. Зачем же тогда Грачеву книга по изготовлению штампов?
— Такой вопрос можно ведь задать любому, кто берет литературу не по своей специальности, — улыбнулась Татьяна. — Я вот, например, взяла на днях в нашей библиотеке книгу по космонавтике. Не думаю, однако, чтобы в связи с этим у кого-нибудь возник вопрос: не собираюсь ли я в космос?
— В отношении вас такого вопроса, конечно, не возникнет, — спокойно соглашается с Татьяной Крамов. — Но то, что Грачев взял недавно в заводской библиотеке руководство по штамповочным работам, нам на всякий случай не мешает иметь в виду.
— С этим я вполне согласна, — весело кивает головой Татьяна. — Нам с вами все нужно иметь в виду, все может в свое время пригодиться. Но почему вы заинтересовались библиотечным абонементом Грачева?
— Услышал случайно, что он много читает, вот и решил посмотреть, что же именно. Конечно, так, чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания. У меня в связи с этим возникла одна идея, но пока маловато достаточно убедительных данных, чтобы вас с нею ознакомить.
— Согласна терпеливо ждать, когда она окончательно созреет. А теперь идемте-ка пить чай с моей мамой. Папа сегодня на каком-то затяжном научном заседании. Кстати, если потребуется консультант по инструментальному, лекальному и даже штамповальному производству, лучшего нам, пожалуй, не найти. Учтите это, Аскольд Ильич
