ПРАВДА И ПОЛУПРАВДА
Правда, полуправда, ложь… Как отличить ложь от правды? По оттенкам голоса? Потупленному взгляду? Дрожащим рукам? За рубежом следователи призывают на помощь детектор лжи. Мы же больше полагаемся на самих себя.
В кабинете следователя сидят двое: следователь и допрашиваемый. И нередко допрашиваемый совсем не заинтересован в том, чтобы сказать правду. В то же время задача следователя состоит в том, чтобы в любом случае установить истину. И порой он вступает в единоборство. С допрашиваемым. С самим собой. Со своими сомнениями…
Не прожить мне ни дня без сомнений,
Их внезапных и острых атак.
Не уйти, как от собственной тени,
От бессонных «А может, не так?».
Я бы встретил их крепким ударом,
Чтоб сомнения скрылись во мрак,
Только слышу: «А может, не так?» —
И удары расходую даром.
В этой схватке, сплеча и вслепую,
Мне ничей не поможет кулак.
Только сам сделать выбор смогу я
Между «Так!» и «А может, не так?».
…Жителей хутора Ренцены обокрали, когда их не было дома. Воры влезли в окно, набили вещами хозяйские сумки и чемоданы, забрали деньги и ценности. Служебная собака только жалобно скулила: сильный дождь смыл все следы. Оставалось искать какие-то другие зацепки, искать и возможных свидетелей.
Воры, как и все преступники вообще, стараются обойтись без свидетелей. Ну а если все же?.. Следственная практика показывает, что именно очевидцы способны лучше всего подтвердить или, наоборот, опровергнуть любые предположения и сомнения. Конечно, не меньшее значение имеют и вещественные доказательства — ведь не зря их называют безмолвными свидетелями. Они были в самом центре событии, «видели» и «слышали» все. Надо только уметь расшифровать их язык.
Так было и на этот раз. Мы опросили жителей окрестных хуторов, людей, работавших неподалеку от Ренценов. Но безуспешно, никто никого не видел и ничего не слышал. Соседка, живущая на ближайшем хуторе Зиемели, вечером проходила мимо Ренценов в магазин, но ничего конкретного не могла сказать.
Однако всего через день эта женщина сидела в милиции и писала заявление о краже из ее дома точно таким же способом.
Мы поспешили на место происшествия. Молчаливым упреком глянуло на нас окно с вынутым стеклом. Конечно, после Ренценов нам следовало более внимательно прочесать окрестности и подольше держать их под наблюдением. Судя по всему, преступники тогда затаились и пережидали где-то поблизости.
Теперь мы тщательно осмотрели второй хутор. Отпечатков пальцев или следов обуви воры опять не оставили. Значит, они не были новичками. Пока мы уверены лишь в одном: обе кражи совершены одними и теми же людьми.
Старший нашей оперативной группы распределил обязанности, мы усилили наблюдение за окрестностями. Как знать, может быть, воры, ободренные безнаказанностью, запланировали еще и другие кражи? Снова переговорили с людьми, но с тем же самым результатом: никто ничего не видел и не знает. Просто удивительно: невидимками сделались преступники, что ли?
Однако во время очередного такого разговора нам показалось, что потерпевшая вроде бы хочет сообщить что-то еще. Хочет, но не решается, начинает — и умолкает на полуслове. Заметив это, мы не успокоились до тех пор, пока она наконец не призналась, что в день, когда обокрали Ренцены, видела двух человек с чемоданами и сумкой в руках. Встретились они ей на лесной дороге. Завидев женщину, незнакомцы тут же свернули в чащу. Нет, не здешние, здешних она бы узнала… Почему не сказала раньше? Не хотела оказаться в роли свидетельницы, побоялась мести преступников.
Так и получается. Если бы не обокрали ее дом, она никогда и не рассказала бы правды. И жила бы себе со спокойной совестью: она сама ведь никого не трогает, а до других ей дела нет… Мы пытались втолковать потерпевшей, что если бы она рассказала все в самом начале расследования, то вторая кража и не произошла бы.
Теперь нам стали известны приметы разыскиваемых. Один из них лет сорока, высокий, худощавый, с рыжеватыми волосами. Второй помоложе, лет тридцати, среднего роста, широкоплечий, загорелый. Для уголовного розыска такие приметы — целое богатство!
В милиции созвали оперативное совещание, обсудили возможные «кандидатуры». Наиболее правдоподобной показалась версия, по которой обе кражи были делом рук нашего «знакомого», ранее уже судимого. Приметы старшего из незнакомцев весьма напоминали его облик. К тому же и в прошлый раз его судили именно за квартирные кражи. Мы быстро выяснили, что месяц назад он освободился из колонии и поселился в соседнем районе. Что касается его компаньона, то о нем, кроме внешних примет, у нас пока еще не было никаких сведений.
Мы созвонились с коллегами, и они пообещали помочь нам людьми: было решено ночью нанести визит «старому знакомому».
Вечером опергруппа прибыла в соседний район, где нас уже ждали товарищи. В полночь, выключив огни, мы углубились в лес. Оставили машины на полянке, недалеко от хутора Силмалы, который и был целью нашей поездки, и неслышно подошли к темной массе строений. Вел нас местный участковый инспектор, хорошо знавший расположение зданий, дверей, окон — всех возможных путей бегства. Сначала все было спокойно. И вдруг внезапно залилась лаем собака. В ночной тишине ее голос так ударил по нервам, что я мысленно чертыхнулся. Однако поднятая псом тревога запоздала — наши люди уже перекрыли пути отступления, а мы с участковым громко стучали в дверь. Никто не откликался. Зато мы услышали, как тихо отворилось окно со стороны сада и из дома выскочили люди. Вспыхнули фонарики, прозвучал окрик: «Стой! Не двигаться!»
Оба беглеца пришли в себя далеко не сразу. В доме мы нашли почти все похищенные вещи. Закончилась еще одна розыскная операция. Но не оставляла мысль о том, что она могла бы закончиться куда быстрее, если бы соседи — та же соседка — с самого начала поняли, что борьба с преступниками — это не только наше дело…
В милицию или прокуратуру люди редко приходят для собственного удовольствия. Чаще всего наши клиенты — это потерпевшие. Казалось бы, они должны вызывать только сочувствие. Но так бывает далеко не всегда. К сожалению, в нашей практике нередки случаи, когда человек вроде бы пострадал, но после проверки оказывалось, что на него никто не нападал, никто не похищал его добра. Просто-напросто потерпевший по своей Доброй воле вступил в сомнительную сделку с преступником и стал жертвой собственной доверчивости или алчности.
…Слушаю горестный рассказ молодого человека. Янис приехал в Ригу из Мадонского района сдавать вступительные экзамены в институт. После консультации зашел пообедать в кафе «Торнис». Вскоре к его столику подсели два молодых человека. Не обращая на него никакого внимания, они стали прикидывать, как побыстрее продать два импортных джинсовых костюма. Один из парней поинтересовался, «фирменные» ли это вещи. Конечно, фирма, да еще какая: «Леви Страус»! Тот, кто продавал, только что получил из Канады посылку от тетки, но у него самого джинсы есть, а вот с наличными туговато. Так что отдал бы комплект за сотню, хотя настоящая цена ему не меньше двухсот. Приятель сказал, что, пожалуй, знает покупателя — надо захватить товар и ехать к нему. Порешив так, они заторопились к выходу. Но у дверей их догнал Янис. Он был готов купить оба костюма — один для себя, другой — товарищу.
Продавцы наскоро обсудили новую ситуацию и поинтересовались, с собой ли у клиента деньги. Затем направились за джинсами. У какого-то дома племянник канадской тетки с приятелем остановились, взяли деньги и велели обождать: сейчас вынесут — им только подняться на второй этаж.
Долго ждал Янис свою заветную «фирму», пока наконец не понял, что никаких джинсов он так и не увидит и что парни его просто-напросто надули. Позже следствие установило, что в этом доме молодые люди никогда не жили и, получив деньги, поспешили улизнуть через другой выход. На их совести были уже десятки простаков, обманутых таким способом.
Сейчас виновные отбывают наказание за мошенничество. Казалось бы, и дело с концом. Но в подобных случаях думаешь: преступление могло бы и не произойти… Могло бы не произойти, если бы в самом потерпевшем не возобладало желание разжиться вещами с зарубежной фирменной маркой, приобрести кажущиеся блага, обходя законный порядок стороной. Поэтому в делах такого рода судебные и следственные органы напоминают потерпевшим об их собственной не совсем благовидной роли.
В практике следственной работы порой встречаешься с такими случаями, которые в первое мгновение кажутся неправдоподобными, абсурдными. Мне приходилось читать циничные угрожающие письма, адресованные самому себе; принимать заявления о никогда не совершавшихся преступлениях, каждая деталь которых была неплохо продумана. Только при тщательной проверке удавалось установить истину. Причины? Они бывают самыми разными. Иногда это желание избежать ответственности за собственную халатность или даже за сознательные злоупотребления. Наиболее распространенные из них — инсценировка ограбления магазина, предпринятая, чтобы скрыть недостачу, иногда — мотивы личные. Вот один из таких случаев, с которым пришлось столкнуться, когда я работал в Рижском районе.
…Из взволнованного рассказа потерпевшей мы поняли, что минувшей ночью ее жестоко избили и ограбили. Как это произошло? После ночной смены она на такси ехала из Риги домой, за город. Когда дорога свернула в лес, таксист неожиданно остановил машину, избил пассажирку, отнял у нее кошелек и вытолкнул из салона. В тот день у нее была получка, в кошельке находилось около восьмидесяти рублей. Номер машины потерпевшая не заметила — была очень взволнованна, да и водитель поспешно уехал. Зато она прекрасно описала внешность грабителя и была уверена, что узнает его в любое время.
Было возбуждено уголовное дело. Сотрудники уголовного розыска, воспользовавшись полученными у потерпевшей приметами, без труда нашли шофера. Нашлись и свидетели, видевшие, как женщина той ночью садилась в такси, за рулем которого находился задержанный нами водитель. Следственный отдел юридически закреплял все доказательства — проводил допросы, очные ставки, опознания. Одновременно мы искали новых свидетелей, еще раз провели осмотр места происшествия, получили характеристики на участников дела с мест их работы…
Но вот незадача: отзыв о таксисте был, без преувеличения, идеальным, да и коллеги говорили о нем одно только хорошее. Зато на месте работы потерпевшей мы узнали, что два месяца назад она была уволена за прогулы, и с тех пор ее там не видели. Это была первая неувязка, но отнюдь не последняя.
Шофер рассказал, что действительно вез эту пассажирку. Женщина со ссадинами на лице была заметно пьяна. Она пожаловалась, что на вокзале к ней пристали какие-то хулиганы. В лесу, когда, по ее словам, до дома оставалось немного, женщина попросила остановить машину. Сказала, что муж будет злиться из-за ее позднего возвращения, а так она ему скажет, что пришлось добираться пешком.
Однако «потерпевшая» — теперь это слово уже смело можно взять в кавычки — категорически настаивала на своих показаниях: ее избил и ограбил шофер. Она перечисляла даже, какого достоинства купюры были в отнятом у нее кошельке. Шофер же стоял на своем и даже предположил, что его бывшая пассажирка нездорова и заговаривается.
Нет, больной она не была. Лишь после того, как мы показали ей справку с покинутой ею два месяца назад работы, где она, следовательно, никак не могла получить вчера какие-то деньги, нашей клиентке и на самом деле сделалось дурно: отныне она из потерпевшей превращалась в обвиняемую.
Следствие установило, что эта гражданка после увольнения вот уже третий месяц нигде не работала, вступала в случайные связи, жила за счет мимолетных знакомых, а порой, если удавалось, и сама попросту облегчала их кошельки. В ту ночь, после очередной выпивки, она поехала к своему жениху, но по дороге сообразила, что ссадины на ее лице могут показаться будущему мужу подозрительными, и инсценировала не существовавшее в действительности ограбление. Женщина объяснила, что не хотела доводить дело до суда; выдумка с ограблением понадобилась ей для жениха — поверит, простит и позднее возвращение, и кровоподтеки. А тут милиция взяла да и приняла ее заявление всерьез, возбудила дело, предприняла расследование…
Чем закончилось это дело? Его направили в суд, и «потерпевшая» была осуждена к лишению свободы. Чем не «волшебное» превращение?