— Хлебни, — сказал Аркаха и протянул бутылку. — Для сугреву.

— Не смей пить их противную водку! — крикнула Алька.

— С каких это пор разные дефективные ребенки начали командовать взрослыми мужчинами? — спросил парень, взглянув на Альку.

Мотнув сырыми волосами, та отвернулась. Стянув с себя мокрый свитер вместе с рубахой, Аркаха скрутил их тугим жгутом.

Набивая трубку, Волков с интересом рассматривал парня, как будто видел его впервые. Подмигнув ему, Аркаха выжимал теперь свою шапку, и отлично развитые мышцы на руках, плечах и груди вздувались и опадали рельефными волнами. Силен, черт.

— Сэр, в вас есть что-то от Френсиса Дрейка, пирата-джентльмена, — устало сказал Волков. — Спасибо, что помог.

— Спасибо? Э нет, Волков. Этим не отделаешься, — проговорил Аркаха, натягивая свитер. Голова, как громадное бурое яйцо, вылупилась из лохматого ворота. Нахлобучив сырую шапку, Короед, задрав голову, начал пить, и кадык его заерзал вверх-вниз, словно поршень в цилиндре двигателя. Он вытер губы ладонью, взглянул на стоящего рядом приятеля и сказал: — Разговор у меня к тебе есть, Волк. Не для слуха детей. Понял-нет?

— А я никуда не пойду. И не думай! — воскликнула девочка.

— Собери-ка дровишек, просушиться надо, — сказал ей Волков.

Сердито насупившись, Алька ушла. Зевнув, Барсуков вытащил железный портсигар, Аркаха вытянул папиросу, а Волков спросил:

— Вы нерп побили?

— Что? Тронулся от страха? — удивленно спросил Аркаха. — Барсук, слышишь, чего нам Волк пришивает?

— Подними-ка правую ногу, — попросил Волков. Ухмыльнувшись и пожав плечами, парень поднял ногу: на каблуке ярко блестели головки гвоздей, а подковки не было. Волков кинул подковку, Аркаха поймал ее, ухмыльнулся и сунул железку в карман.

— Ну ладно. Слушай сюда, Волк, — немного помолчав, сказал он. — Ну мы нерп побили, ну и что? Мы же хотим людям радость доставить: продадим шкурки, а кто-то себе пальтишко сладит или там шапчонку.

— Летний отстрел нерп запрещен. Да и осенний только по лицензиям.

— Не будь таким упористым, Волк, я ж хочу предостеречь тебя: ну зачем тебе наша островная грязь? — Взяв карабин, прислоненный к камню, Аркаха медленно, со значением сказал: — Не суйся, понял? А то... Ну как бы тебе втолковать: места у нас очень опасные, сам же убедился. И бывает вдруг пропадает человечек. Был его и нету. То ли в бухте утоп, то ли каменюка его по кумполу шибанула. Чертовски опасные места, Волков. Идем, Барсук.

— Сообрази! — выкрикнул тот, выпучив глаза. Толстое его лицо было добрым, и, наверно, Барсукову стоило больших усилий, чтобы выглядеть грозно. — Жуткий островишко!

— Оставляем тебе зелья. Глотни и думай. Учти: это предупреждение последнее. Мы ж не китайцы, — сказал Аркаха, мирно улыбнувшись Волкову. — Я все сказал.

Они ушли. Подбежала пахнущая дымом Алька, плюнула им вслед. Волков поднял бутылку, до сих пор его колотило от холода: вся одежда хоть выжми. Не обращая внимания на протестующие выкрики Альки, он прикончил бутылку и швырнул ее с обрыва...

Костерок был слишком хилым, чтобы обогреть их и просушить одежду, и озноб не проходил. Они уже часа три шли по узкой тропинке, и Волков все чаще поглядывал вперед: не видно ли жилья? «А зачем, собственно говоря, я тащусь на Большое лежбище? — подумал вдруг Волков. — Сообщить о том, что Аркаха Короед с Барсуковым постреляли нерп? Но как это докажешь? Да никак не докажешь. Вот что — Альке надо пожить среди людей, Лену увидеть... И что это я сам себя все обманываю? И мне ее увидеть хочется».

...— Слушайте! — сказала вдруг Алька, схватив его за руку. — Это дядя Сережа.

Глухие, тягучие звуки разнеслись в вечернем воздухе. Он и не заметил, как уже село солнце и зажглись первые звезды. Да-да, кажется это звуки трубы. Засмеявшись, Алька позвала Бича и побежала по тропинке, а Волков пошел быстрее, и вскоре ясно стал различать утробные вздохи трубы, а потом увидел и самого музыканта: Ваганов стоял над обрывом и трубил с такой мощью, что Волкову показалось, будто над жерлом сияющей трубы колышется и течет вверх, к звездам, воздух.

— С сольным концертом выступаю сегодня, — солидно сказал капитан «Кайры» Волкову и стиснул его руку. — После собрания зверобоев выступлю... Хошь верь, хошь нет: сами попросили... А! Так и мне же надо присутствовать на их сборище! — тут же воскликнул он и большими шагами пошел по тропинке.

Времени он между тем не терял. Шел и трубил: трам-трам-пам и трам-па-па. Марш какой-то отшлифовывал. А Волков и Алька невольно, как солдаты, старались идти в ногу.

Вскоре открылась долинка, а в ней несколько синих домиков, в которых горел электрический свет; движок постукивал. Он работал неровно, и свет в окнах то становился слишком ярким, то хирел до смутной желтизны. Они начали спускаться вниз, и Волков с жадностью улавливал в воздухе почти позабытые в бухте Урильей запахи: а пахло тут свежим хлебом, щами и банным мылом. Выкрутившись из медных извивов трубы, Ваганов, а за ним и Алька поднялись на крыльцо крайнего дома. Со смешанным чувством любопытства и нетерпения Волков вошел за ними в прихожую, потом в коридор и увидел в конце его распахнутую дверь в большую комнату. Люди там плотно сидели на скамейках, повернувшись все в одну сторону. Завидя Ваганова, который осторожно укладывал трубу в углу коридора, и Альку, люди в комнате шевельнулись. Заскрипели скамейки, кто-то рассмеялся и сказал: «Алька, наконец-то! Тряпки стирнешь?» — «Ти-ха!..» — выкрикнул кто-то. «Пургина, ты куда?» — «На минутку...» — услышал Волков очень знакомый голос, и глухой говорок прокатился по комнате, видимо, собрание началось давно и люди уже порядочно устали.

Лена вышла в коридор и будто споткнулась, увидев его. Пискнув, Алька бросилась к ней, и Лена обняла ее и крутнулась на каблуках; девочка что-то зашептала ей, оглядываясь на Волкова. Отстранив Альку, Лена пошла к нему, и в полусумраке коридора на совершенно белом ее лице сверкнули большие, черные, как уголья, глаза.

— Здравствуй... Валера, — сказала она, протянув руку. — Вернулся?

— Здравствуй, Лена, — ответил он, сжимая ее ладонь. — Вернулся?.. Все может быть.

— Ты страшно нужен... — немного помолчав, сказала она. — План трещит. Зверобои рвутся в Урилью. Ты понял? Нельзя их туда... Ну что ты так на меня смотришь?

— Что?.. Ах план! — усмехнулся Волков. — Погоди же, а мы?

— Потом. Все потом, — сказала Лена. — Идем.

Одернув свитер, она направилась к двери.

 

— ...Это ж что? Разве ж это работа? То ливень лупит, и коты прут в океан; то туман обрушится, хоть фигуры из него лепи, и коты обратно в океан; то ветер с гор сорвется, да такой, что тебя как чаячье перо по лайде несет, и коты...

Волков вошел вслед за Леной и Вагановым в комнату, сел и осмотрелся. Рядом с ним оказался Толик, а с другого бока — морщинистый, неподвижный, будто вырубленный из долго пролежавшего в воде потемневшего дерева, алеут. За столом президиума были Анна Петровна и небритый, очень усталый на вид Филинов, внимательно слушающий оратора — долговязого парня в вылинявшей гимнастерке. На стенах комнаты висело несколько лозунгов и плакат: подняв дубину, весело улыбаясь, зверобой целил по голове морского котика. Ниже было написано: «Перевыполним план к...» К какой именно дате, видно не было, Лена как раз сидела там, а плакат был прибит очень низко. Почувствовав его взгляд, она повела плечами, и Волков посмотрел на Аркаху Короеда, устроившегося возле самого стола президиума. Тот, как бы поддерживая выступающего, кивал. А возле печки, прислонившись к стене и скрестив руки, стоял насупленный Борис, следил за ними: за Волковым и Леной.

— ...Опять же: сколько раз говорили про качества дрыгалок? — воскликнул тут оратор, и Волков сосредоточился. — Я уже три изломал. Жахнешь ею кота, а она, как макаронина, напополам! Разве ж это инвентарь?

— Правильно! — выкрикнул Аркаха. — Давайте и я скажу.

Парень в гимнастерке сел, Аркаха вышел к столу и зачем-то засучил рукава на свитере. Кто-то засмеялся. Побагровев, Аркаха начал:

— Все правильно говорил Ванюха. И про дубины, и про нехватку резиновых сапог, и про план. Верно: выполнять его надо. А как же? Это ж закон нашего общества, понял-нет?

— От нас, что ли, зависит? — выкрикнул кто-то в задних рядах. — Стихия!

— Сти-хия! Эх ты! Вот, к примеру, ежели у одного предприятия не хватает муки для выпечки хлеба, что на этом предприятии делают, а? Берут временно, в долг, на другом. Верно-нет? Так отчего ж и нам, к примеру, не взять как бы в долг сотни три котишек в Урильей? К примеру: тут у нас погода паскудная, а там нормальная. Мы — туда. Раз-два — дело сделали и назад. Да там же холостяков как грязи! Вношу предложение — провести в Урильей забой. Я сказал все.

Большинство зверобоев хлопали, поддерживая Аркаху; Филинов стучал карандашом по графину, что-то сердито говорила ему Анна Петровна. Когда стало немного тише, Филинов сказал:

— Пургина, вам слово. Кстати, товарищи, решение Камчатского облисполкома о запретности лежбища Урильего еще не состоялось.

— Так чего мы тут заседаем? — выкрикнул Короед. — Завтра я поведу своих парней! И мы...

— Зато состоялось решение поселкового Совета, — прервала его Анна Петровна, поднимаясь и с грохотом отодвигая стул. — И я никому не позволю нарушать решение Советской власти!

— Хо-хо-хо! Поссовет. Тоже мне — власть! Двадцать домов, сорок кур, два кота да дикая лошадь.

— А ну помолчи! — сказала Анна Петровна и стукнула кулаком по столу. — Ну вот что, если я тут у вас кашевар, то я не забываю и о своих правах. Гляди у меня! Пикни еще хоть раз против Советской власти, и я выдворю тебя с острова.

— Пошутил я... — пробурчал Аркаха.

— Пургина, прошу, — сказал Филинов. — Ти-ха!

Поправляя волосы, Лена прошла вперед и остановилась возле стола. Вздохнув, сказала:

— Согласна: нужно выполнить план. Однако не превращается ли он у таких, как Короед, в чудовище, которому все приносится в жертву? Год от года план увеличивается, поголовье котиков растет медленно, а мы все говорим: давай, давай!

Передохнув, Лена обхватила себя руками, обвела взглядом зверобоев.

— Нельзя трогать лежбище в Урильей. Испокон веку кто только ни зарился на котиков: и жадные купчишки, и пришлые люди на браконьерских шхунах, и... — Она остановилась, передохнула. — ...И вот мы хотим собственными руками остановить размножение котиков и их расселение по другим бухтам. Подумайте о завтрашнем дне, товарищи зверобои!

— Вам слово, — ткнул в направлении Волкова карандашом Филинов.

Волков встал, все повернулись к нему. Лена прошла на свое место, села, одернула на круглых коленях юбку. Отведя глаза, Волков медленно, немного волнуясь, сказал:

— Я человек на острове новый и, может быть, временный... Как-то и неудобно поучать вас. Да, много чего у нас было... А где сейчас все это? Не спохватимся ли потом вот так же и по морским котикам? — Он передохнул. Зверобои глядели в его лицо жесткими глазами. — Так вот: надо жить не только днем сегодняшним, но и завтрашним. Поддерживаю Пургину. И второе — местная Советская власть поручила мне охрану запретного лежбища, и я буду выполнять решение поссовета.

— Да плевать мне на то, что завтра будет! — крикнул Аркаха. — Сегодня у нас план трещит, се-го-дня! Мы, значит, о плане волнуемся, а он? И ежели я туда пойду, так он по мне с винчестера, а?

— А ну кончай тут демагогию распускать! — поднялся и капитан «Кайры» во весь свой громадный рост. — Ты, дохлый защитник плана, заткнулся бы уж. Не тебя ли с браконьерскими шкурами уже задерживали? И как это ты только выворачиваешься?

— Ти-ха! — заколотил Филинов карандашом по графину. — Тиха! Короедов лучший наш зверобой, и я не позволю!.. Тиха же! Вот тут у меня радиограмма из облисполкома. Зачитываю. — Филинов начал читать помятый листок: — «Директору Командорского зверосовхоза Филинову. На ваш запрос запятая возможности забоя трехсот четырехсот котиков лежбище Урильем запятая сообщаем двоеточие учитывая крайне тяжелое состояние выполнением плана...»

— Ага?! Понял-нет? — громко прошептал Аркаха. — Ха-ха!

— ...плана, запятая не возражаем забое котиков указанном количестве бухте Урильей если этот счет будет положительная рекомендация местной охотинспекции точка Зампредоблисполкома Корнеев.

В комнате стало тихо. Только скамейки скрипели: зверобои, поворачиваясь, выжидающе глядели то на Лену, то на Волкова. Анна Петровна кивнула Лене, та поднялась, подошла к столу и развернула лист бумаги. Волков поглядел в ее лицо: нет, время не прокатилось мимо нее. Синева лежала под глазами, серебрилась прядка волос у виска, и теперь Волков понял, почему она так часто поправляет ее, будто пытаясь спрятать. «Как ты жила, что случилось с тобой за эти годы?» — подумал он. Лена взглянула на него, позвала глазами, и Волков подошел. Она дала ему бумагу. Он прочитал, кивнул: согласен.

— Вы там хорошенько своими головками все обмозгуйте, — громко и как бы весело сказал Аркаха. — Это ж наши денежки, котишки-то...

— Наплодятся еще, — просительно добавил Барсуков.

— Я знала, что зверосовхоз обратился в область с просьбой о забое котиков в Урильей, — спокойно сказала Лена. — И поэтому я... вернее, теперь уже мы составили заключение о категорическом запрете забоя котиков на новом лежбище. — Взяв ручку, она подписала бумагу и пододвинула ее Волкову. Он тоже поставил свою подпись. В комнате опять стало шумно. Лена помахала бумагой над головой: — Ранее заключение было согласовано с поселковым Советом! Все!

Что-то зло выкрикивал Короед; загрохотали отодвигаемые скамейки, стучал по графину карандашом Филинов, спорил с Барсуковым Толик. С серьезным, значительным выражением на лице Ваганов вздевал на себя трубу, Филинов крикнул, что собрание окончено, и, закуривая на ходу, толкаясь, торопливо, будто опасаясь концерта, который вот-вот должен был начаться, зверобои повалили в коридор.