ГЛАВА ШЕСТАЯ
Случилось как-то само собой, что бюллетень перестал выходить. Дружиловский отнесся к этому спокойно. Однажды утром секретарша дала Ляхницкому справку о том, сколько экземпляров бюллетеня продали накануне, и Ляхницкий, прочитав ее, сказал без тени сожаления:
— Все ясно, контору надо закрывать.
— Когда? — спросил Дружиловский.
— Немедленно. Сегодня... — равнодушно ответил Ляхницкий, читая еще раз лежавшую перед ним справку. Он поднял хитрые, невозмутимые глаза: — Не собираетесь же вы заработанные на бюллетене деньги истратить теперь на оплату типографии?
— Не собираюсь, — усмехнулся Дружиловский, приглаживая усики согнутым пальцем. Теперь, после вербовки, он почувствовал почву под ногами и держался независимо.
Ляхницкий умышленно свел все дело к чисто материальной стороне и не сказал, что закрыть бюллетень приказано свыше.
— Люди стали ленивы к политике, — нарушил молчание Дружиловский.
Этот их спор начался, когда тираж бюллетеня стал неуклонно падать. Ляхницкий объяснил это тем, что их издание выдохлось, перестало быть интересным, а Дружиловский, не желавший брать вину на себя, обвинял читателей, которые погрязли в меркантильности и отвернулись от политики. Продолжать этот бесполезный спор сейчас Ляхницкий считал бессмысленным — все было ясно.
— Ну что ж, бюллетень свое дело сделал, — продолжал глубокомысленно Дружиловский, закинув голову и глядя в грязный потолок.
— Согласен, — тихо отозвался Ляхницкий и подумал, что, если бы конфликт с эстонским издателем не рассосался и тот исполнил бы свою угрозу, бюллетень погубил бы их обоих. Но, слава богу, обошлось, и теперь надо кончать не затягивая. Ляхницкий позвал секретаршу и сообщил ей, что сегодня она получит расчет. У нее округлились глаза, она выхватила из рукава платочек и, прижав его ко рту, медленно вышла из кабинета — эта пожилая, интеллигентная эмигрантка была единственным человеком, который искренне горевал о бюллетене.
Вейлер напечатал в своей газете коротенький юмористический некролог, который начинался так: «Справедливая на сей раз смерть вырвала наконец из нашей на глазах расцветающей жизни чахлый сорняк, который, однако, распространял неприятный запах места, куда люди ходят в одиночку». Но конец некролога был серьезнее: «Просто непонятно, как доверчивы бывают иной раз наши официальные инстанции, с разрешения которых вылез из земли этот сорняк, — ведь покойный бюллетень «заслал» в нашу страну такое огромное количество московских агентов, что, если бы это не было ложью, мы с вами уже давно сидели в подвалах ЧК...» Поляки, однако, поняли, что Вейлер настроен в общем миролюбиво, иначе некролог не носил бы юмористический характер. Кончина бюллетеня исчерпала этот опасный конфликт...
Ляхницкий ускоренно готовил Дружиловского к новой работе. Занятия происходили в опустевшем помещении редакции и на улицах. За столом шло обучение тому, как пользоваться шифром, кодом, паролями, симпатическими чернилами. На улице Ляхницкий показывал, как надо вести слежку и как уходить от нее самому, как выбирать место для конспиративных встреч, как устраивать тайный «почтовый ящик». Все это Дружиловскому было интересно и напоминало книжки про знаменитых шпионов. Премудрости нового дела он постигал весьма старательно. В свободное время он шел на улицу потренироваться. Выбирал в толпе человека и ходил за ним по городу, не спуская с него глаз... Вечером он шел в ресторан, где выступала Юла, садился, как всегда, за столик возле эстрады и изучал зал, как учил его Ляхницкий... Однажды, когда они возвращались ночью, Юла вдруг сказала:
— Хозяин ресторана пожаловался мне, что ты ведешь себя как шпик из уголовной полиции. Я посмотрела, действительно — липнешь глазами к людям, как репейник.
— Не твое дело, — огрызнулся он и задержал шаг, чтобы не идти рядом.
В последнее время отношения с женой у него испортились. Она почти не разговаривала с ним. Возле нее вертелся красивый эстонский дипломат. Дружиловский не ревновал, но не хотел в глазах других выглядеть смешным. Отношения с Юлой становились все хуже, и он мечтал об одном — скорее бы в настоящее дело, он покажет всем, и ей в том числе, на что он способен. Правда, поляки строжайшим образом предупредили, что жена не должна знать о его тайной службе, и он говорил ей, что работает штатным корреспондентом газеты Ляхницкого.
За три дня до Нового года Дружиловские получили письменное приглашение польского посла почтить своим присутствием вечер по случаю встречи нового, 1921 года.
Все было обставлено с дешевым шиком. Посольство сняло зал офицерского клуба. Играл оркестр. Посол с супругой встречали гостей в вестибюле. Мальчик и девочка, одетые в польские национальные костюмы, дарили гостям по цветку. Девочка, вручив цветок, делала книксен, а мальчик щелкал каблуками и отдавал честь, прикладывая руку к белой конфедератке... Без четверти двенадцать появились официанты с подносами и стали обносить гостей шампанским. Ровно в полночь жена посла — высокая седеющая красивая шатенка — пожелала гостям в новом году большого счастья, оркестр грянул польский гимн.
Посол обратился к гостям с краткой речью. Он предложил забыть на этот вечер, что жизнь, в общем-то, достаточно сложна, и быть просто людьми, собравшимися с единственной целью — провести новогоднюю ночь среди друзей.
Раздались звуки шопеновского вальса, толпа расступилась к стенам, и посол с супругой открыли танцы. Они кружились легко, слаженно, гости смотрели на них, но никто не решался последовать их примеру. Провальсировав целый круг, посол и его жена остановились; она, улыбаясь, поманила к себе эстонского дипломата, а ее муж направился к Юле. Когда посол попросил разрешения пригласить его жену, Дружиловский растерялся, пробормотал нелепое «извольте» и подтолкнул Юлу. Посол низко поклонился, она медленно положила ему руку на плечо и, гордо закинув голову, послушно и плавно вошла в вальс.
Постепенно круг заполнился танцующими. Но Дружиловский, впервые попавший на такой раут, чувствовал себя все-таки скованно. Первый вальс окончился, Юла стояла неподалеку, оживленно болтая по-французски с эстонским дипломатом. Ничего не скажешь, в бордовом бархатном платье с большим вырезом она выглядела эффектно.
Ляхницкий видел, что его протеже не в своей тарелке, и не отходил от него.
— Вы чего, дружок, тушуетесь? Здесь не боги, ой не боги. Видите господина с рыжей толстухой?.. — шептал он Дружиловскому в самое ухо. — Это оптовый торговец сливочным маслом. Жулик, каких свет не видел. Но депутат парламента и друг министра просвещения. Говорят, жена министра к нему благосклонна. А вот и она со своим благоверным. Хороша, слов нет, и, наверно, раза в два моложе муженька, так что вполне возможно, что ее бриллианты из сливочного масла. — Грузное тело Ляхницкого колыхнулось в тихом смехе.
— А вон тот свирепый генерал — эстонский военный министр. До мозга костей немецкая штучка. Там он учился, туда и теперь смотрит. Он с нашим Пилсудским каждую зиму охотится в Беловежской Пуще, они знакомы по Германии... Смешно: войны в глаза не видел, а весь в орденах.
...Видите, с нашим послом разговаривает красотка? Она непременная гостья на всех раутах. Если кому нужно провести через верхи выгодное дело, идут к ней, оставляют в передней пухлый пакетик — и дело в шляпе.
...А вон тот белобрысый, крупный — посол Латвии. Не дай бог заговорить с ним о разведении свиней, не отвяжется до рассвета. Его ферма в Латвии поставляет бекон в Англию, так что он на своих свиньях едет к большому богатству.
Дружиловский молча и жадно впитывал в себя эту информацию, и она безотчетно успокаивала его, придавала уверенности, он уже не чувствовал себя потерянным среди этих фраков, смокингов и бальных платьев. Вот уж действительно не боги... Вдруг он схватил Ляхницкого под руку — через весь зал, с обаятельной улыбкой, к ним направлялся эстонский издатель, тот самый всемогущий господин Вейлер. Дружиловский затаил дыхание...
— С Новым годом, уважаемые коллеги! — весело сказал издатель и пожал обоим руки. — На вашем приеме, как всегда, обилие красавиц и недостаток крепких напитков. Не собираетесь потом восполнить недостающее? Готов сопутствовать.
— Увы, нам это неудобно, — вздохнул Ляхницкий.
— Тогда пойду искать, кому удобно, — рассмеялся издатель и проследовал дальше, большой, пышущий здоровьем, ни от кого не зависимый.
— Что вы замерли? — захохотал Ляхницкий. — Забудьте, все давно в полном порядке.
Официанты стали разносить коньяк в маленьких рюмочках и крохотные, величиной с пятачок, сандвичи.
Ляхницкий с Дружиловский выпили коньяку, съели по сандвичу и посмеялись бережливости посла.
Послышалось надрывное польское танго, и они увидели Юлу. Она вышла танцевать с эстонцем, снова вызывая всеобщее внимание. Дружиловский начал крутить аккуратно причесанной головой в поисках подходящей партнерши, а Ляхницкий снова рассмеялся:
— Пригласите вон ту, в серебристом платье, она жена издателя...
В это время к ним подошел секретарь посольства:
— Господа, вас просит посол.
Он провел их через узкую лестницу в большую комнату с плотными гардинами на окнах, небольшими удобными креслами и столами, затянутыми зеленым сукном. За одним из них сидели посол и военный атташе полковник Богуславский.
Когда посол танцевал с Юлой, ловкий, подтянутый, с розовым лицом, он казался еще вполне крепким мужчиной. Сейчас, вблизи, Дружиловский видел склеротический румянец на его бритых щеках, под глубоко запавшими глазами — вспухшие белые мешки. Черные усы были явно покрашены. Дружиловский остановился перед ним, маленький, стройный, затянутый в смокинг, с красивым, старательно ухоженным и напудренным лицом. Сдвинув каблуки, он слегка склонил напомаженную голову — на уроках офицерского этикета это называлось бальным поклоном.
— Садитесь, панове, — посол указал на кресла желтой, с распухшими суставами рукой.
Они сели.
— Почувствовав под руками зеленое сукно, вы, наверное, хотели бы начать игру, — сказал посол полковнику Богуславскому и повернулся к Дружиловскому: — Ваша супруга танцует великолепно.
Тот благодарно, с независимой улыбкой склонил голову.
— Веселье весельем, — продолжал посол, — но я решил воспользоваться тем, что вы здесь все вместе, и оторвать вас на несколько минут в связи с делом, которое не терпит отлагательств. И заодно лучше познакомиться с вами... — посол посмотрел на Дружиловского сквозь толстые очки. — Как вы себя чувствуете в нашей дружной семье?
— Очень хорошо, — ответил тот и улыбнулся, приоткрыв под усиками ровные белые зубы.
— Это естественно, — любезно кивнул посол. — Полковник Богуславский говорил, что в ваших жилах есть польская кровь. Прислушивайтесь почаще к ее голосу, и все будет хорошо.
Дружиловский с очень серьезным лицом согласно наклонил голову.
— А мы, в свою очередь, очень рассчитываем на вас... — продолжал посол. — Обстановка такова, что мы обязаны напрячь все свои силы, забыть о личном и помнить только об интересах нашей милой Польши. Готовы ли вы к этому? Скажите откровенно и честно.
— Я весь в вашем полном распоряжении, — негромко ответил Дружиловский и оглянулся на Ляхницкого, ища поддержки. Но редактор не отрывал глаз от посла.
— Прекрасно сказано, молодой человек, прошу повторить... — вдруг холодно произнес посол.
Дружиловскому пришлось повторить.
Посол стал говорить об остроте создавшегося момента... Москва хочет изолировать Польшу и проникнуть в Прибалтику. Правительства здешних лимитрофов слепы и во имя барыша идут на постыдную сделку с большевиками. Однако Польша еще не ослепла, и она выполнит свою священную миссию спасения Европы. Сейчас главное событие — мирные переговоры в Риге. Польша тоже сядет за стол переговоров, но только для того, чтобы превратить его в поле битвы за свои идеалы. Быть может, мы даже подпишем подготовленный мирный договор с русскими, но на самом деле это не больше как новая и мудрая тактика. Это надо понимать, из этого исходить в своей деятельности во имя великой Польши.
Когда посол попрощался со всеми за руку и ушел, полковник Богуславский сказал:
— Ну что ж, панове, надеюсь, все ясно. Мне остается только объявить вам, пан Дружиловский, что вы направляетесь в Ригу и будете там работать. Вы для этого очень удобная фигура — вас там никто не знает. О деталях договоримся завтра, а теперь, панове, вернемся к дамам...
Дружиловский оторопел, он не понимал: радоваться или огорчаться. Наверное, это очень хорошо — поездка, настоящие дела, связанные с секретами высокой политики, — мечты сбываются. Но почему-то стало и очень страшно — он не любил и боялся всяких перемен.
— Я поеду туда с женой? — спросил он у Ляхницкого, когда они возвращались в зал.
— Нет, — категорически ответил редактор. — Это не прогулка.
Ляхницкий, конечно, не сказал Дружиловскому главного. За время его отсутствия молодой эстонский дипломат, давний польский агент по кличке «Красавчик», должен был сблизиться с его женой, установить, кто ее резидент от английской разведки, затем завербовать Юлу и в дальнейшем через нее снабжать Англию информацией, полезной для Польши.
— В Риге вы явитесь к редактору газеты «Рижский курьер», — сказал Ляхницкий. — Это тоже наша газета. Более того, редакция фактически является оперативной группой второго отдела польского генерального штаба. Но для вас «крышей» в Риге останется журналистика, и поэтому редактор даст вам поручения, которые вы спокойно можете не выполнять. Ваш настоящий начальник майор Братковский. Ну а всякие детали завтра.
ИЗ ДНЕВНИКА ДРУЖИЛОВСКОГО
«...Все же я прибился к настоящему делу, интересному и, возможно, денежному. В книжках про шпионов этот народ живет дай бог — роскошные отели, пульмановские вагоны, шикарные бабы и все такое прочее. Для начала я агент Польши. Дадено мне кодовое имя «Летчик». Ладно, полетаем, посмотрим, а потом найдем хозяина и покрупнее. Ушинский звал меня вместе с ним на валютные дела, он уже загребает на этом немало, но, когда он стал мне растолковывать свои премудрости про то, как курс одной валюты вдруг падает, а другой наоборот, и как надо успеть что-то продать, а что-то купить, я понял, что это не по мне, моя голова этого не выдержит, и я вляпаюсь с первого же раза. А главное, что дело Ушинского без звона, он там мудрует свои курсы, а кто про него знает? Только такие же дельцы третьего ряда, как и он сам. А я сразу вырвался на верхи — имею дело с послом и выполняю его задание, я был званым гостем у него на балу. Конечно, Польша не Америка, а все ж государство, свое пятно на карте мира имеет. А сама работа и вовсе нетрудная. Москва, Кремль, Коминтерн, большевики, ГПУ, я сочинял про это для своего бюллетеня, и рука у меня на это набита, а моим полякам надо это же самое...»
ИЗ РИГИ В ЦЕНТР. 9 января 1921 года
«Полученные от вас рекомендации сработали. Связь установил. Кузнец производит впечатление серьезного и разумно осторожного человека, связи у него отличные, широкие и разнообразные. Я уже пользуюсь ими.О ходе подготовки переговоров вы имеете официальные сведения от нашего полпредства. Атмосфера напряженная. Главный очаг напряженности — польское и французское посольства. Польское — в большей степени. В оправдание этой своей позиции поляки кричат, что у них есть кровные интересы в Литве. Занимающийся иностранными делами местный журналист из окружения Кузнеца говорит, что поляки, чтобы сорвать переговоры, пойдут на все, вплоть до террора против русских представителей.В Риге действуют два польских центра. Посольство и редакция «Рижского курьера», являющаяся также прозрачным прикрытием польских связей с русскими монархическими кругами эмиграции, а также всевозможными и тоже готовыми на все русскими авантюристами.Общее настроение местного населения — за мирный договор. Надоела война. Привожу слова владельца большого конфекционного магазина: «Какая может быть еще война? С красными Ленина? Кому это надо? Белым русским господам, которых мы приютили? Но при чем тут мы?»По моему ощущению, Латвия в этом смысле настроена более радикально, чем Эстония.Кейт».
Резолюция на донесении:
Информировать Наркоминдел.
Назад: ГЛАВА ПЯТАЯ
Дальше: ГЛАВА СЕДЬМАЯ
