ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Флориан пробыл в доме Заимова около часа. Все это время Заимов испытывал противоречивое чувство. Чем дольше он был с этим человеком, слушал его, наблюдал, тем острее испытывал неприязнь к нему. Это не было подозрением или недоверием, просто он был ему несимпатичен: какой-то он был неопределенный, непрерывно изменчивый, скользкий. Даже возраст его не определишь — сперва он показался Заимову совсем молодым парнем, а пригляделся, нет, ему можно дать все тридцать. Вблизи видно, что желтоватая кожа его лица не свежая, дряблая, в уголках глаз мелкие морщины. Но необычайная важность дела, с каким прибыл этот человек, обязывала Заимова подавить в себе антипатию к нему и немедленно действовать.
— Завтра в пятнадцать часов мы встретимся в кафе «Сердика», это недалеко от вашего отеля, — сказал Заимов.
— Такая ответственная встреча в кафе? — удивленно спросил Флориан.
— Не беспокойтесь, мы не будем сидеть вместе, а ровно в шестнадцать уйдем оттуда, — ответил он, но, куда они пойдут, не сказал. Эту осторожность он проявил чисто интуитивно.
Когда курьер ушел, Заимов по срочной цепочке связи сообщил о прибытии курьера советскому разведчику Савченко.
Одним из связных у Заимова был Евгений Чемширов. Этот красивый молодой человек пользовался у него большим доверием. И не только потому, что он был его племянником. Он считал, что Чемширов очень хорошо помогает ему, не сомневался в его храбрости и находчивости. Заимов не любил в нем жадность к деньгам, легкомысленность, но думал, что как раз эта опасная работа переплавит его характер. Но ему и в голову не могло прийти, что Евгений может его предать.
Работники болгарской охранки и гестаповцы знали Чемширова лучше, они давно убедились, что за деньги, за «красивую жизнь» Чемширов отдаст и совесть и душу. Но держали они его на крепком поводке страха — у него должна не проходить тревога, что его связь с охранкой и гестапо непрочна, и он должен стараться делать все, чтобы она не оборвалась. Так что видимая Заимову храбрость его связного объяснялась очень просто — ему нечего было бояться.
У советских разведчиков Чемширов вызывал серьезные сомнения, но никаких обоснованных подозрений не было и у них — настораживала все та же несерьезность его характера, какая-то беспечная легкость, с какой он действовал, и даже его бесстрашие. Сказать об этом Заимову они не решались, зная, что он полностью доверяет своему племяннику и доволен его работой. Это было их непростительной ошибкой. Они предпринимали некоторые меры предосторожности — когда через Чемширова проходила важная встреча, в последнюю минуту внезапно меняли порядок или место встречи, ставя его в такое положение, чтобы с этой минуты и до конца встречи он был под контролем и не мог совершить какой-нибудь ошибки. Предосторожность эта была не лишней, но она, увы, положения не спасала.
Вот и на этот раз Чемширов всего за несколько минут до его появления возле кафе «Сердика» получил от Савченко новый адрес встречи.
Без пяти четыре Заимов расплатился за обед и неторопливо направился к выходу. Флориан сидел возле двери и, когда Заимов проходил мимо него, тоже встал из-за стола.
Заимов задержался немного у гардероба и вышел из кафе вместе с Флорианом. Чемширов, увидев их, быстро перешел на другую сторону улицы и пошел к перекрестку. Заимов пошел за ним по своей стороне улицы, немного позади — Флориан.
Впереди, на углу перекрестка, Заимов увидел Савченко — он стоял у афишной тумбы и читал объявления.
Савченко наблюдал за улицей, но ничего подозрительного не видел. И не мог увидеть. По приказу гестапо охранка не вела наблюдений за встречей, им было вполне достаточно того, что они знали о ней. А если бы наблюдение было обнаружено и Заимов, заподозрив неладное, отменил встречу, это означало бы провал всей операции. Наконец, эта встреча была для них не самой важной, они предполагали, что на ней не будет Савченко, а главной целью операции было добыть прямые улики связи Заимова с советской разведкой. О том, что произойдет на сегодняшней встрече, они будут подробно знать и от Флориана, и от Чемширова, но так как ни тот, ни другой не ведали, что оба они в одной упряжке, гестапо, кроме всего прочего, сможет перепроверить точность донесения каждого из них.
Когда они пришли на конспиративную квартиру, уже наступили ранние мартовские сумерки. Чемширов задернул гардины на единственном окне и зажег свет. Тепло, такое доброе после холодной слякоти на улице, домашняя обстановка маленькой комнаты, мягкий свет лампы над столом, за который они сели, сразу создали ощущение домашнего покоя и даже безопасности.
— Ну, вот видите, ничто не помешало нам встретиться, — сказал Заимов, обращаясь к курьеру. — И мы очень рады помочь нашим чехословацким друзьям и боевым товарищам. Чтобы бороться с фашистами, надо прежде всего не бояться их. Верно?
— Безусловно... безусловно... — согласился Флориан, пригладив ладонью волнистые волосы. Он сцепил на столе пальцы беспокойных рук, его узкое лицо выражало почтительное внимание.
— Конечно, то, что мы делаем, сопряжено с опасностью, — спокойно, размышляя вслух, продолжал Заимов — Но что такое для нас опасность? Это люди, стоящие по ту сторону баррикад. Но они люди, и им присущи все человеческие качества. Они могут думать точно так же о нас. Это и есть трезвое ощущение борьбы. Да, как у вас обошлось с паспортом? — сказал он.
Флориан достал из кармана паспорт.
— Безотказная немецкая четкость. В дирекции полиции мне вернули паспорт без единого слова, — ответил он.
Заимов вместе с Чемшировым внимательно осмотрели паспорт. Он был порядком потрепан и выглядел натурально. Однако Заимов сразу заметил, что печать на фотографии поставлена неправильно.
Отдав паспорт Флориану, он сказал:
— Часть печати, которая на фотографии, не совпадает.
— Вы не представляете наших трудностей, — угрюмо ответил Флориан, рассматривая паспорт. — Ошибки неизбежны. Мы по сравнению с вами зеленые ученики.
— Ну что ж, всему надо учиться, — примирительно сказал Заимов. — А то, что вам трудно и что у вас нет опыта, я понял еще в прошлый раз, когда была Стефания. Кстати, как у нее прошел обратный путь?
— Раз я здесь, значит, все сошло хорошо, — ответил Флориан. — Только врачи опасаются, что нервное напряжение может сказаться на ребенке.
— Да, да, я когда увидел, что она в положении, готов был заплакать, — сказал Заимов.
— Но у нас другого выхода не было, — объяснил Флориан. Он смотрел на красивое, лениво равнодушное лицо Чемширова, казалось, что происходящее его мало интересовало и он был занят какими-то своими мыслями. Какими? А Чемширов думал в это время о нем, о том, что курьер наверняка крупная птица и немцы за него хорошо заплатят.
— Мне ваше лицо кажется очень знакомым, — обратился Флориан к Чемширову.
— Ничего удивительного, я привел вас сюда, — ответил Чемширов.
— Ну да, конечно, — согласился Флориан, — Очевидно, нервы мешают мне думать логически.
— Нервы надо держать в руках, — назидательно заметил Чемширов. Флориан услышал в его словах скрытый смысл и насторожился. А ему еще советовали не тратить на него ни времени, ни нервов.
— Ваш паспорт следует исправить, — сказал Заимов и спросил Чемширова: — Мы можем это сделать?
— Попробуем, — не сразу ответил тот.
— Мы слышали, что делается в Чехии, а что делаете вы в Словакии? — спросил Заимов.
— Я лично? — спросил Флориан.
— Ваша группа... ну и вы в том числе.
— Мне приказано рассказать это советским товарищам. Не обижайтесь, пожалуйста, но я послан к ним. Именно к ним. Мне приказано... — Флориан виновато улыбнулся: — Мы учимся и конспирации... тоже...
— Тогда, может, вы расскажете нам о положении в вашей стране... вообще? — сказал Заимов.
— Это с удовольствием, — ответил Флориан и, подумав немного, начал рассказывать. Положение в стране, как сотрудник гестапо, он знал хорошо и рассказал о нем конкретно, приводя много примеров из жизни. По его словам получалось, что в Словакии царит террор еще более свирепый, чем в Болгарии, что патриоты загнаны в глубокое подполье и фактически лишены возможности реально бороться с врагом.
— Но у нас рассказывают, что там храбро действуют партизаны, — сказал Заимов.
Флориан посмотрел на него.
— Оставьте иллюзии... Топор занесен над каждым, — печально и подавленно сказал он. — Лично мне несколько легче, потому что немецкий мой родной язык. Оттого меня и курьером сделали.
— Как? Вы немец? — удивленно спросил Чемширов.
— Судетский немец, — уточнил Флориан, — По шкале нацистов, мы немцы третьего сорта. Кстати, и Ганс Шварц, и Генрих Фомфер тоже судетские немцы. Для всех нас это значит только то, что мы стали первыми жертвами Гитлера. И первыми его противниками.
— Население Судет приветствовало Гитлера, — произнес Чемширов с усмешкой.
Провокатор внимательно посмотрел на него и спросил:
— Может, вы будете утверждать, что Гитлера приветствовали и болгары?
— Вот это было бы ложью, — ответил Чемширов.
— Этой ложью закамуфлированы все действия Германии, — сдержанно, с напряжением начал Флориан. — Откуда вы знаете, как в Судетах встретили Гитлера? Из кинохроники, которую состряпали жулики Геббельса. Из газет и цветных журналов! А все это ложь, ложь и еще раз ложь! А правда в том, что мы — судетские немцы — первые жертвы и первые противники Гитлера. — На смуглых щеках Флориана выступили темные пятна.
— Все-таки, Евгений, надо признать, что наш гость ближе к Судетам, чем мы с тобой, — мягко сказал Заимов.
— Значит, ваша группа фактически не словацкая, а немецкая? — не унимался Чемширов.
— Мы действуем в Словакии, — ответил Флориан. — Во Франции, как известно, вместе с французами против немцев борются и англичане, и поляки, и даже, я слышал, русские, и мне, признаться, в голову не приходило делить их по национальному признаку, для меня все они борцы за свободу Франции. Нас судьба забросила в Словакию, и мы боремся за ее свободу.
Чемширов выслушал отповедь Флориана с равнодушным лицом, но останавливаться не собирался — он решил, что курьер не кто иной, как немецкий коммунист, а он знал, с какой яростью охотится за ними гестапо.
— Я готов понять все, что вы говорите, — сказал он, не сводя пристальных черных глаз с курьера. — Но мне непонятна ваша нервозность, ведь то, что вы немец, конечно, никакого значения не имеет... в конечном счете.
— Еще раз повторяю: я судетский немец, — опять уточнил Флориан и спросил Заимова: — Может быть, мы будем говорить о деле?
— Самое время, — улыбнулся Заимов, не заметив, что десять минут назад Флориан отказался об этом говорить.
— Интересно, как вы обходитесь в Словакии без их языка? — вдруг спросил Чемширов.
— У нас в ходу интернациональный язык борьбы, а не мутной демагогии, — отрезал Флориан.
— Но у нас в Софии ваш родной язык будет вам весьма полезен, — поспешил вмешаться Заимов.
— Я уже убедился в этом, — улыбнулся Флориан. — Когда в отеле я говорю с портье по-немецки, он встает со стула. А он, между прочим, болгарин, — добавил он Чемширову.
— Болгары бывают всякие, — ответил Чемширов и спросил: — Ваш передатчик работает?
— Увы... — вздохнул Флориан, — Нас по-прежнему не слышат. Очевидно, нужен новый передатчик. Лампа, которую доставила от вас Шварц, оказалась не единственным его дефектом. Я должен об этом говорить с русскими. Могут они помочь?
— Я не знаю — ответил Заимов.
— А может быть, нам лучше работать с вами? Пользоваться вашим шифром? И через вас проложить радиомост Братислава — Москва? Вас Москва принимает?
— У нас связь уверенная, — подтвердил Заимов. — Но то, что вы предлагаете, очень сложно. Я, правда, в радиоделах специалист неважный. Надо посоветоваться с нашим радистом.
— С ним можно встретиться? — спросил Флориан. — Нужно посоветоваться с ним, может, о нашей идее стыдно говорить русским?
Заимов только сейчас заметил, что курьер, вначале категорически уклонившийся от разговора о делах, теперь вдруг заговорил. Он молча, вопросительно смотрел на Флориана.
— Дорогие друзья, вы должны мне простить все, — начал курьер проникновенно. — И нервы... и непоследовательность. Если бы вы только знали, в каком мы там положении. Мы накануне решения прекратить всякую борьбу. Ведь все, что мы делаем, имеет смысл только при наличии связи с Москвой. Рискуя жизнью, добыть бесценную для русских информацию и выбросить ее в мусор, Ганс Шварц однажды дошел до того, что хотел с такой информацией пешком пробиваться к русским через фронт.
— Это уже истерика, — заметил Чемширов.
— Конечно... конечно... — поспешно согласился Флориан.
— Нужно все честно рассказать русским товарищам, и они наверняка помогут, — сказал Заимов.
— Где я с ними встречусь? — спросил Флориан.
— Это мы сообщим вам позже, — ответил Заимов.
— О встрече с ними я извещу своевременно, и прошу вас ежедневно в полдень быть у себя в отеле, — вмешался Чемширов.
— Хорошо, — Флориан наклонил голову. Он хотел взять свой паспорт, лежавший на столе, но Заимов остановил его.
— Паспорт останется у нас, мы приведем его в порядок.
— А вдруг он мне понадобится? Облава? Мало ли что... — с тревогой сказал Флориан.
— Не надо без дела ходить по улицам, — посоветовал Чемширов.
— Завтра к вечеру паспорт будет готов, — сказал Заимов. — А теперь расстанемся.
Все встали.
— Первым выхожу я, — сказал Чемширов. — Вы сразу за мной — постойте за дверью не больше минуты и выходите на улицу, — продолжал Чемширов. — Я буду стоять на другой стороне. Пойдем к вашему отелю — каждый по своей стороне. Понятно?
Флориан протянул руку Заимову.
— До свидания.
Закрыв дверь, Заимов вынул носовой платок и вытер руку — страшно неприятно пожимать потную руку.
Погасив свет, он отодвинул гардину и посмотрел на улицу — там уже никого не было. Падал редкий невесомый снежок. И казалось, посветлело.
На другой день он рассказал об этой встрече советскому разведчику Савченко.
Красивый, темноглазый человек, очень похожий на болгарина, Яков Савченко, хмурясь, слушал его, часто останавливал и просил повторить. Заимов дословно повторил рассказ. Потом Савченко попросил описать, как вел себя курьер. Заимов видел, что Савченко встревожен, и старался говорить как можно точнее.
— Очень много странного, — сказал Савченко, выслушав, и надолго замолчал. — Затея с радиомостом через Софию просто подозрительна. Он так прямо и предложил — работать на вашем шифре?
— Именно так.
— Учитывая абсолютную нецелесообразность такой связи, это выглядит как прямая провокация с целью получить шифр! Вы думаете иначе?
— А может быть, это от неопытности? — предположил Заимов.
— Боюсь, Владимир Стоянович, это не так, — сказал Савченко с побледневшим лицом. Он спросил: — Зачем ему понадобилась встреча с вашим радистом? Зачем ему понадобилось еще сегодня знать, где он встретится со мной? Зачем? Дальше. Согласен — Чемширов бестактно полез к нему со своим национальным вопросом. Но с чего курьеру было разозлиться? Он же мог ответить, как и Чемширов, — судетские немцы бывают всякие, и делу конец. Нет во всем этом никакой логики.
— Но Чемширов тоже говорил с ним нетактично, — напомнил Заимов.
— Кстати, вы ему поручили поднимать этот национальный вопрос?
— Нет.
— Бог с ним, с Чемшировым. Значит, по рассказу курьера выходило, что в Словакии борьбы с нацистами нет?
— Да. И когда я сказал о словацких партизанах, он предложил мне оставить иллюзии.
— Опять странно. Не дальше как на днях в сводке Информбюро было сообщение об успешных боях партизан в горах Словакии. Нет, Владимир Стоянович, надо немедленно принимать меры. Я с ним все же встречусь дня через два в квартире на Тотлебена. Чемширов вызовет его в условное место и приведет туда.
— Но зачем вам рисковать? — спросил Заимов.
— Пока еще риск вызван только предположением, — напряженно думая, ответил Савченко. — Если он провокатор, им руководят не дураки и я им нужен не меньше как с радиостанцией в кармане, или с шифром, или, на худой конец, хотя бы с каким-нибудь документом. А я приду пустой. Но пообещаю ему. Кстати, и вас я прошу помнить об этом.
Они уже должны были проститься, как Савченко сказал жестко, в тоне приказа:
— Вам надо уничтожить все улики и дома. Не задавайте вопросов, сделайте это сегодня же, сразу, как вернетесь домой. Береженого бог бережет. — Савченко подошел к Заимову, смотрел на него своими черными живыми глазами, и впервые Заимов видел в них плохо скрытую тревогу.
Однажды вы оказали мне высокую честь, сказав, что мы с вами родные братья, — тяжело произнес Савченко. — Я никогда не позволял себе... Но сегодня... Дорогой братче, я чувствую опасность. Но отступать нельзя.
— Мы же солдаты, братче, зачем об этом говорить? — чуть улыбнулся Заимов. — На войне как на войне.
— И впереди у нас, может быть, решающий бой, — ответил Савченко.
Их рукопожатие несколько затянулось, как будто оба хотели сказать друг другу что-то еще, но так и не сказали.
Заимов неторопливо шел домой. День был нелегкий, и он чертовски устал. Противно ныла раненая нога, и он подумал: все-таки необходимо выкроить часок и показаться врачу, что-то последнее время стало хуже. И сейчас нельзя сразу лечь в постель — надо сделать то, что просил Савченко. Только бы Анна не встревожилась.
Думал ли Заимов в этот вечер о грозной опасности, нависшей над ним? Анна отвечает — нет, он был такой, как всегда: спокойный, нежный, немного ироничный, подтрунивал над ее страхами.
В тот вечер она ждала его, не ложилась спать. Последнее время всякий раз, когда он не возвращался до темноты, она не находила себе места, в безотчетной тревоге бродила по комнатам, придумывала себе работу и все поглядывала на часы: не остановились ли? Хорошо еще, что дома теперь были дети, из Варны приехал сын, но она боялась, как бы они не заметили ее тревоги.
Подходя к дому, Заимов замедлил шаг и внимательно посмотрел: нет ли шпика? Улица была пустынна, ни одно окно не светилось.
Шпик сидел у темного окна в соседнем доме и в эту минуту уже докладывал по телефону, что «объект» возвращается домой. Дежурный офицер охранки записал время: «23 часа 19 минут». И немедленно доложил об этом начальнику полиции Драголову, в кабинете у которого в это время находился гестаповец Козловский.
— Где же это он пропадал после своей конторы? — спросил Козловский.
— Я смог бы вам ответить, если бы вы не приказали нам снять наблюдение за его передвижением по городу, — ответил Драголов. — Если мы их завтра же не возьмем, они улизнут.
— Это будет сделано, когда я прикажу, — ответил гестаповец. — До завтра.
Заимов не успел протянуть руки к кнопке звонка, как дверь перед ним раскрылась — в темноте передней он увидел силуэт Анны.
— Здравствуй, милая.
Он прикрыл за собой дверь и положил руки на плечи жены, она прижалась щекой к его руке.
— Почему так поздно? — спросила Анна, когда они прошли в его комнату.
— Ты иди спать. Я еще немного поработаю.
Заимов сел за стол и открыл все ящики.
— Надо привести в порядок бумаги.
— Что-нибудь случилось?
— Для того, чтобы не случилось, — улыбнулся Заимов. — Иди, иди, я скоро.
Она не ушла, помогала ему жечь бумаги. Легли спать, когда уже приближалось утро.
Анна сделала вид, будто сразу уснула. И сам он тоже долго не мог заснуть. Вокруг глухая, тревожная тишина.
— Я боюсь этого курьера, — вдруг услышал он тихий голос Анны.
Ощущение тревоги никогда не покидало ее. Она не хотела бы давать волю этому чувству, но было невозможно всегда прятать его в себе. Она хочет одного — чтобы он был осторожнее. Только этого: «Будь, милый, осторожней... осторожней... Ты же у меня такой храбрый... что это опасно. Но... будь осторожней...»
Прошло много времени, прежде чем он ответил ей:
— Все очень сложно, милая.
Ему тоже несимпатичен этот курьер, особенно сейчас, после разговора с Савченко, но он не собирается праздновать труса — на войне бывает всякое, в том числе и предательство. Конечно, все это дьявольски сложно и даже опасно. Посмотрим... посмотрим...
— Мне страшно за тебя, Владя.
Она не хотела бы сознаться в этом вслух, но это вырвалось из ее измученного тревогой сердца, как бы помимо сознания. И это было больше, чем признание в любви.
В ответ он только коснулся ее мягких волос, это было ответом на ее признание. «Я люблю тебя, Анна».
Она взяла его руку и прижала к своему виску.
А вокруг глухая тишина — дома, города, вселенной.
Назад: ГЛАВА ОДИННАДЦТАЯ
Дальше: ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
