Наступило жаркое лето. Многие рижане перебрались на Взморье или уехали на хутора. Субботним утром Дружиловский шел по Елизаветинской улице и нос к носу столкнулся с трижды проклятым польским поручиком Клецом. Оба так растерялись, что поздоровались, но мгновенно побагровевший поляк спросил с яростью:

— Кто вас сюда пустил? — он оглядывался по сторонам, точно искал полицию.

Перепуганный Дружиловский прибежал к Воробьеву в редакцию и рассказал о встрече.

Воробьев тревожно задумался, теребя бороду.

— Встреча и впрямь неприятная, — сказал он наконец. — Весь вопрос, что Клец предпримет, а от него можно ждать чего угодно. Во всяком случае, разыскать вас в Риге ему особого труда не составит.

— Я могу попросить защиты в эстонском посольстве, — сказал Дружиловский. — У меня эстонский паспорт.

— Вам придется рассказать там слишком много, чтобы они поняли, какая вам грозит опасность, — охладил его Воробьев. — Кроме того, эстонское посольство не станет из-за вас портить отношения с польским.

— Но я для них в некотором роде лицо официальное, — возразил Дружиловский, имея в виду причастность к эстонской разведке.

— То есть? — Воробьев и раньше догадывался, почему у подпоручика эстонский паспорт.

— Это не важно, — уклонился Дружиловский. — Но что же можно предпринять?

Они долго сидели молча. Дружиловский с надеждой ждал совета, а Воробьев в это время думал о том, что встреча подпоручика с Клецом может ускорить операцию и это внезапно возникшее обстоятельство надо использовать.

— Следует посоветоваться с Башкирцевым, — сказал он энергично. — У него возможностей больше, чем у нас с вами вместе. Сейчас же поедем к нему на дачу и пробудем там до понедельника. Кроме всего, там вы будете в полной безопасности. А он как раз полчаса назад звонил, приглашал.

На Взморье ехали втроем.

За окнами вагона проплывала пестрая панорама дачного пригорода — янтарные свечи сосен, ярко покрашенные виллы, а вверху — голубое небо с темнинкой от близкого моря. А взглянешь в окно напротив — там сверкает на солнце река, и за ней во все стороны зеленый простор до самого горизонта, где синеет зубчатка леса.

Башкирцев, как всегда, был весело оживлен, рассказывал о своем театре — вечно там происходили всякие смешные истории. Вчера герой-любовник забыл роль, а суфлер в это время задремал в своей будке.

— Представляете, героиня ждет решающего объяснения, — Башкирцев изобразил, с каким дурацким видом героиня ждала слов своего любовника, — а наш герой ходит по сцене, как тигр в клетке, и мычит. Гм... Гм... Потом он направляется к суфлерской будке и как двинет по ней ногой. Суфлер встрепенулся и давай сыпать текст, который уже давно сыгран. А любовник хоть бы что, чешет за ним этот текст. Тогда и героиня вернулась к старому тексту. В публике — регот, а мы за кулисами тоже бьемся в судорогах. А вы чего не смеетесь? — вдруг спросил он.

— У нашего друга неприятность, — Воробьев рассказал, что случилось.

— Да, Клец сволочь опасная, — согласился Башкирцев и вдруг рассмеялся. — И все-таки пан Клец зверь не самый страшный, мы просто, видать, на всю жизнь напуганы дефензивой. Придумаем что-нибудь, одна коварная мыслишка у меня уже есть, но сейчас об этом надо забыть. Суббота и воскресенье — наши, и мы не позволим, чтобы этот мерзавец испортил нам отдых. Забыть!

Остаток дня и вечер они, сидя на веранде дачи, пили холодное пиво, играли в «очко» и разговаривали о всякой чепухе. Башкирцев рассказал про главного режиссера своего театра.

— Второго такого ловеласа, наверно, нет на всем белом свете, — весело болтал он, сдавая карты. — К тому ж красив: атлет, львиная грива, брови кустами, голубые глаза. Голос — фисгармония на семь октав. А по поведению орел — в своем гнезде не гадит, актрис в труппе не трогает, гуляет на стороне. Раз в два-три месяца мы имеем в театре дополнительный спектакль с участием родителей пострадавшей. В этот момент наш лев срочно заболевает и исчезает. Только звонит откуда-то администратору и спрашивает: «Как дела в театре?» Если администратор отвечает «все в порядке», он говорит: «Объявите на завтра репетицию, я приду». Если же ответ неблагоприятный, он говорит: «Что-то у меня печень разыгралась, я полежу еще». Так что предназначенные ему удары судьбы принимает на себя администратор, за что, как мы подозреваем, получает от нашего льва особое вознаграждение. А однажды... — Башкирцев умолк, глядя на насупившегося Дружиловского. — Сергей Михайлович, мы же договорились — забыть. Наверное, вы думаете, хорошо ему резвиться, поляки для него что снег прошлогодний, — Башкирцев вдруг повернулся к нему спиной и задрал рубашку: — Смотрите! Вот что такое для меня поляки!

Вся спина у него была в багровых рубцах.

— Эту роспись мне сделали в дефензиве, — продолжал Башкирцев. — Считайте, сколько ударов я выдержал! Выдержал, Сергей Михайлович! Они требовали, чтобы я сознался, будто я советский агент, и, так как я молчал, они пробовали сделать меня разговорчивым при помощи стальных прутьев. Так что можете быть уверены — против Клеца я вместе с вами!

— А меня ты уже и не считаешь? — спросил Воробьев.

— Мы оба с вами, Сергей Михайлович! Так что не тревожьтесь, Клеца мы стреножим. И забудьте!

И он постарался забыть. Хотя бы на эти два дня, когда он будет с друзьями.

В воскресенье после завтрака они отправились к морю и лежали там на горячем песке. Солнце палило как в июле. С берега доносились звуки духового оркестра. Далеко-далеко в море, казалось, над линией горизонта, плыли, распахнув белые крылья, яхты.

«Можно же жить вот так, испытывая от жизни удовольствие и не ведая никаких неприятностей», — думал с завистью Дружиловский, прислушиваясь к беспечной болтовне Воробьева с Башкирцевым.

Погревшись на солнце, искупавшись, они вернулись на дачу, пообедали и по предложению Башкирцева легли на часок поспать. Дружиловский заснуть не мог. Что будет с ним завтра, когда он вернется в безысходную реальность собственной жизни?

Вечером они долго гуляли по опустевшему пляжу, любуясь закатом солнца, которое тонуло в море, разбрызгивая по небу зеленый свет.

Потом был ужин на веранде дачи.

Башкирцев разлил по рюмкам коньяк.

— Я хочу выпить за счастливое совпадение — редко так бывает, чтобы вместе собрались трое мужчин, у которых при одном имени одинаково скрипят зубы от ярости.

— Если имя женское, то это не такой уж редкий случай, — сказал Воробьев.

— Какие еще женщины? Я имею в виду пана Клеца и всю польскую шайку, — с ненавистью произнес Башкирцев и, помолчав, добавил тихо: — Выпьем, господа, за месть мерзавцам!

— Поди доберись до них, — вздохнул Дружиловский.

— Слушайте! — продолжал воодушевленно Башкирцев. — Можно мне говорить за этим столом без всяких околичностей?

— Думаю — да, — ответил Воробьев.

Башкирцев выпил коньяку и обратился к Дружиловскому:

— Ответьте мне, кого больше всего боятся паны из дефензивы?

— Ну... наверно, русских, — ответил он.

— Не наверно, а именно и только русских! — воскликнул Башкирцев. — Когда они произносят слово «ГПУ», у них стекленеют глаза от ужаса. Сам видел. В свою очередь, и русские имеют о чем поговорить с панами из дефензивы. Так вот эту ситуацию я и положил в основу своей мести. Я нашел канал через границу на восток и вот уже второй год снабжаю русских информацией о черных делах дефензивы и, кроме чувства удовлетворения, имею за это. — Он повел рукой вокруг. — Имею все это: и дачу, и море. И этот коньяк, черт побери! Выпьем за мою месть!

Они выпили. Дружиловский напряженно смотрел на Башкирцева.

— Что вы смотрите на меня как на привидение? — спросил Башкирцев. — Впрочем, правда, такое поначалу всегда удивляет. Не так ли?

— Верно, — в голове Дружиловского мелькнуло: «Вот, вот же где может начаться и моя новая большая дорога!»

— Вы видели мою спину, они же сами подсказали мне, чем заняться, — продолжал Башкирцев: — Но, увы, я становлюсь все беднее в смысле материала. Иссяк. Вот, правда, помог мне недавно Воробьев, и я с его помощью так подцепил вашего поручика Клеца, что он теперь, ручаюсь, не спит по ночам и думает, в какой бы яме ему спрятаться. Теперь мы ему поддадим еще и за вас. Но вы-то, Сергей Михайлович, как я догадываюсь, лопаетесь от обилия материала, который так нужен русским. Давайте скооперируемся. И мстить будем вместе, и жить в полное удовольствие. Не возражаете?

Его сближение с Башкирцевым развивалось очень быстро. Они все чаще встречались, обсуждали, как лучше использовать материал, которым располагал Дружиловский.

— Мы, Сергей Михайлович, не будем безрассудно щедрыми, — говорил Башкирцев. — Начнем с малого, а каждый новый материал будет все более ценным, русские народ головастый, они соображают, что у нас с вами колодец без дна.

Дружиловский написал подробное сообщение о польском и международном шпионском центре в городе Ровно, близ советской границы. Вскоре он получил свою часть гонорара. Сумма была вполне приличная. Это ободрило его: заплатили — значит, он действительно нужен. Он работал по плану, который составил вместе с Башкирцевым, но каждый раз делал больше, чем было намечено.

— Не надо так, не торопитесь, — сдерживал его Башкирцев. — Помните, что у колодца дно все-таки есть.

Гонорар увеличивался от материала к материалу. Дружиловский совсем успокоился. К нему вернулась уверенность, и он стал уже втайне подумывать, что хорошо бы избавиться от посредничества Башкирцева и не делить с ним доходы. Тем более что и сам Башкирцев признался, что чувствует себя неловко.

— Вы пашете, — сказал он весело. — Я только хожу за вашим плугом, снимаю урожай. Давайте-ка, справедливости ради, сделаем так: я вас свяжу с русскими напрямую, и, хотя бы через раз, вы будете пахать целиком на себя.

Дружиловский решился на это не сразу, долго обдумывал, прикидывал, и наступил день, когда они вместе выехали на границу. Башкирцев показывал свой «канал» к русским. С наступлением темноты он оставил Дружиловского в густом перелеске и пошел через границу. А спустя два часа вернулся оттуда с деньгами.

— Вот, считайте. Половина ваша.

Они возвратились в Ригу, условившись встретиться через три дня.

В благодарность за полезное знакомство Дружиловский устроил Воробьеву ужин в «Лидо» — лучшем ресторане на Взморье.

— Дело верное, — говорил ему Воробьев. — Вы же еще, как я понял, специалист по самым разным политическим документам. Вы думаете, русским не нужны такие документы? Я бы советовал вам в следующий раз вместе с Башкирцевым идти через границу. Незачем делить с ним свой гонорар. Приготовьте для первой репрезентации материал получше и сами переговорите с русскими. Но не продешевите: то, что знаете вы, для русских — чистое золото.

Дружиловский слушал и думал. У него возникла и зрела, как он думал, грандиозная идея — связаться с русскими покрепче, потом дать сигнал Зиверту и через него восстановить связь с ведомством доктора Ротта. Он хорошо знал, в какой высокой цене у немцев агенты, имеющие возможность приблизиться к Советской России. А тогда уж, имея за спиной могущественную немецкую разведку, можно перебраться в Москву и работать там на два фронта.

— А вдруг на этот раз канал не сработает? — спросил Дружиловский. — Я ведь, даже пока сидел в лесу, ожидая Башкирцева, и то нанервничался досыта.

Воробьев рассмеялся.

— Конечно, волков бояться — в лес не ходить. Но не бойтесь, у Башкирцева все налажено прочно. С латвийской стороны у него все куплены, ему на это дело дают деньги те же русские. А на той стороне его попросту ждут каждую ночь.

28 июня 1926 года Дружиловский вместе с Башкирцевым выехал в пограничный район.

В ночь на 29 июня они без всяких осложнений перешли границу и вскоре были встречены советскими пограничниками. Их повели на заставу. Дружиловского пригласили в домик командира заставы. Там его встретил заместитель начальника советской контрразведки Пузицкий. Он предложил Дружиловскому сесть и спросил:

— Оружие у вас есть?

— Нет, нет, — быстро ответил Дружиловский, он уже почувствовал тревогу. — А где Башкирцев?

— О Башкирцеве потом, — сухо сказал Пузицкий. — Назовите свою фамилию, имя и отчество.

— Дружиловский Сергей Михайлович.

— Вы арестованы, гражданин Дружиловский. Вот ордер.

— Это провокация! — взвизгнул он.

— Вы все решали и делали сами, — спокойно сказал Пузицкий.

— Я протестую! Я!.. — захлебнулся он в крике.

— Советую вам успокоиться и трезво взглянуть на вещи, — продолжал Пузицкий.

— За что я арестован? — упавшим голосом спросил Дружиловский.

— Для начала — за нелегальный переход советской границы, — ответил Пузицкий. — Кроме того, на протяжении многих лет вы занимались грязной провокационной деятельностью, стоившей крови многих тысяч людей в разных странах. Вы дискредитировали перед всем миром наше государство и думали, что все это сойдет вам с рук? Напрасно. Теперь придется ответить за все.

— Меня заставили, я всего лишь пешка в большой игре, — тихо проговорил Дружиловский.

— Вот это мы понимаем, — сказал Пузицкий. — И самое лучшее для вас — рассказать советскому суду, кто вашими грязными руками вел эту страшную кровавую игру.

Несколько дней в Москве шел судебный процесс. Дружиловского судила военная коллегия Верховного суда СССР.

На процессе нравственный облик Дружиловского и ему подобных был раскрыт с беспощадной ясностью.

П р о к у р о р. Вы сами заявили нам, что не имеете понятия о законах чести.

Д р у ж и л о в с к и й. То есть я о них знаю, но мне они были ни к чему. Когда занимаешься таким делом, про честь следует забыть.

П р о к у р о р. Каким делом?

Д р у ж и л о в с к и й. Вы знаете каким.

П р о к у р о р. Я хочу, чтобы вы сами сказали, почему ваши дела несовместимы с понятиями чести и совести.

Д р у ж и л о в с к и й. Гражданин прокурор, вы же знаете, что я собой представляю. Вам лучше спросить про честь у тех, кто платил мне деньги за эти мои дела и еще приговаривал, что я участвую в исторических событиях и даже на них влияю.

П р о к у р о р. Когда-нибудь спросят и у них... Значит, вас и образованного профессора, дипломата объединила бесчестная борьба против коммунистов?

Д р у ж и л о в с к и й. Так они же в таком деле без меня обойтись не могли.

Суд разоблачил перед всем миром омерзительную деятельность политических клеветников и провокаторов.

Когда разбирался эпизод с изготовлением болгарских фальшивок, в качестве свидетеля выступил один из создателей и руководителей Болгарской коммунистической партии, Васил Коларов.

«...Первые фальшивки против коммунистической партии в Болгарии появились еще в июле и августе месяцах 1923 года. Эти фальшивки преследовали тогда такую цель: подготовить общественное мнение Болгарии для кровавых репрессий против коммунистической партии и рабочих организаций. В этих фальшивках было сказано, что болгарские коммунисты являются агентами Москвы, что они получают деньги и выполняют директивы из Москвы. Эти директивы направлены к тому, чтобы силою свергнуть фашистское правительство Болгарии, которое порвало отношения с Советским Союзом.

И вот в результате этих науськиваний 12 сентября 1923 года была совершена известная провокация со стороны болгарского правительства — разгром всех рабочих организаций: политических, профсоюзных, кооперативных, культурно-просветительных и так далее.

Вследствие этого и вспыхнуло известное сентябрьское восстание в Болгарии. Для доказательства, что восстание организовывалось Москвой, и была сфабрикована фальшивка. В этой фальшивке был приказ: «Восстание 15 сентября». Конечно, это было ложью. Ничего подобного в действительности не было. Восстание вспыхнуло в результате неслыханной провокации правительства. После этого правительству надо было «оформить» роспуск рабочих организаций. Тогда была сфабрикована новая фальшивка, на этот раз от имени кооперативной секции Коммунистического Интернационала. Надо было дать специальное доказательство, будто бы рабочий кооператив «Освобождение» — самый крупный кооператив Болгарии того времени — был интендантом-поставщиком оружия для коммунистической партии. Фальшивка сыграла эту роль, и кассационный суд Болгарии постановил распустить кооператив.

Затем появляются фальшивки Дружиловского, изготовленные им в Берлине, и фальшивки Якубовича, стряпавшиеся в Вене.

В Берлине и Вене, в этих двух центрах, изготовлялись всевозможные фальшивки. В Вене Якубовичем была изготовлена фальшивка, в которой указывалось, будто там, в Вене, существует специальный балканский революционный центр и что этот центр по поручению Коммунистического Интернационала и Советского правительства подготовляет большевистскую революцию во всех Балканских государствах. В одной из фальшивок было сказано, что там, в Вене, произошло специальное совещание и будто бы на этом совещании председательствовал я, и совещание приняло решение о ближайшем выступлении во всех Балканских странах.

Я помню и другую фальшивку того времени, в которой опять фигурировало мое имя, моя фамилия. Она тоже была напечатана. Фальшивка была о том, будто бы в Одессе под моим председательством, как генерального секретаря Коммунистического Интернационала, состоялось военное совещание и на этом совещании был разработан план выступления из Советского Союза в Румынию. Все армии, главнокомандующие и так далее — все это было обозначено в фальшивке.

Когда эти фальшивки начали появляться в Болгарии, страна переживала особый момент. В Болгарии господствовал фашистский режим неслыханной жестокости. Недовольство им было всеобщее, оно охватывало не только рабочий класс, не только мелкое крестьянство, но даже среднюю городскую и крестьянскую буржуазию, интеллигенцию.

Для подавления этого всеобщего недовольства правительству было необходимо предпринимать экстренные меры. Они заключались, во-первых, в создании специального закона об охране государства. Создали такой чудовищный закон, который нельзя сравнить ни с польским, ни с югославским, ни с румынским, ни с каким-нибудь другим законом такого характера. Потом правительство организовало специальные военные отряды из добровольцев, из охранников для того, чтобы поддерживать террор во всех областях страны, особенно в деревнях, где недовольство было наиболее сильным.

Началась фактическая «герела» — так называлась в стране эта война, объявленная правительством всему народу. Целые округа страны объявлялись на осадном положении, и там шли кровавые расправы без суда, без каких-либо других формальностей. Отряды «герела» убивали, расстреливали без всякого допроса и каких-нибудь решений и приговоров. В результате этого настроение в стране так накалилось, что надо было ожидать новой вспышки. В парламенте было семь коммунистов, выбранных в 1923 году, несмотря на террор. Но двое из них пали убитыми на улице Софии среди белого дня в присутствии жандармов охранки, и убийцы, конечно, не были пойманы. Это было организованное убийство со стороны правительства. Остальных коммунистов из парламента выгнали и отняли у них мандаты. В больших городах на улицах каждый день днем и ночью падали жертвами кто-нибудь из известных в прошлом рабочих деятелей. Абсолютно каждый день. Но и всего этого было недостаточно. Надо было выйти, в конце концов, из этого положения, надо было подготовить и организовать какую-то большую провокацию для того, чтобы раз и навсегда расправиться с революционным движением в стране. И тогда начали появляться новые фальшивки, и роль, которую они сыграли в этой обстановке, известна.

Во-первых, надо было как-то доказать, что те ужасы преследования и кровавые репрессии, которые творит правительство Болгарии, якобы являются актом самообороны болгарского государства против большевиков, против Москвы, против Советского правительства, и тогда все те, которых в Болгарии убивают, все они — агенты Москвы. Именно тогда и для этого появились известные фальшивки Дружиловского. В этих фальшивках был назван ряд имен, и в этих фальшивках было указано, что Москва платит громадные деньги своим болгарским агентам для того, чтобы они вызывали и организовывали террор, террористические акты, банды и подготовляли революцию.

Во-вторых, правительству надо было сплотить всю буржуазию, все буржуазные партии, так как буржуазная оппозиция все же была взволнована положением страны и была против правительства, против этих мероприятий. Для этого надо было доказать документально, что это движение направлено и против буржуазной оппозиции Болгарии. Я знаю, что в одной фальшивке указана фамилия лидера демократической партии Малинова. Будто бы были отпущены деньги и названы террористы для убийства министра-председателя Цанкова, генерала Лазарева (это шеф военной лиги Болгарии), министра иностранных дел Коларова и политического деятеля оппозиции Малинова. Конечно, после таких документов вся буржуазная оппозиция тоже свою оппозиционную критику правительства уменьшила, смягчила. А в марте месяце и в апреле буржуазная оппозиция заявила торжественно в парламенте, что она целиком на стороне правительства против козней Москвы и ее агентов в Болгарии...

Дальше: надо было иметь на своей стороне македонских автономистов. Это националистическая македонская революционная организация, которая находится под влиянием болгарской националистической буржуазии и болгарского правительства. Надо было эту организацию иметь на своей стороне. Эта организация имеет большой террористический опыт. Она имеет массу людей, которые убивали и совершали террористические акты и которые готовы были опять услужить болгарской буржуазии в этой области. Но для этого надо было доказать этой организации, что болгарские коммунисты являются агентами Москвы и будто бы они выступают против македонской организации. В одной из фальшивок Дружиловского есть специальное указание на то, что Москва послала террористов для убийства двух приверженцев македонской организации... Наконец, надо было западноевропейское общественное мнение привлечь на свою сторону. Или хотя бы смягчить его отношение к тому, что происходит в Болгарии. Доказать западноевропейскому общественному мнению, что болгарское правительство находится в состоянии самообороны, и самое важное, что оно ведет борьбу против воинствующего международного большевизма, который сейчас выбрал своей первой жертвой маленькую, слабенькую Болгарию для того, чтобы потом, укрепившись в Болгарии, распространить свою революционную деятельность в соседние Балканские государства, распространить на всю Европу. В таком смысле велась пропаганда во всех странах, в таком смысле были составлены фальшивки.

Во всех этих фальшивках говорится, что Москва, и не только Коминтерн, но и Советское правительство, подготовляют революцию в Болгарии. Что эти фальшивки достигли поставленной цели, в этом нет ни малейшего сомнения. Все эти фальшивки были воспроизведены в газетах Америки, Англии, Франции, в газетах всех капиталистических стран, и на основе этих фальшивок немедленно началась травля не только против болгарских коммунистов, болгарских революционеров, но одновременно против Коминтерна и против советского правительства.

Есть некоторые моменты, которые еще не выяснены окончательно. Например, такой момент. В фальшивом приказе Москвы о выступлении Болгарской компартии указана дата — 15 апреля. Сказано, что 15 апреля должно быть выступление. Этот же документ был составлен Дружиловским, кажется, в марте месяце?

П р е д с е д а т е л ь. Да, в марте месяце.

К о л а р о в. Значит, по крайней мере, за месяц, кажется, даже раньше, тринадцатого марта?

П р е д с е д а т е л ь. Да.

К о л а р о в. И так как никакому сомнению не подлежит, что этот документ был инспирирован заинтересованными правительственными кругами самой Болгарии, возникает вопрос, почему там поставлена именно эта дата — пятнадцатое апреля? А шестнадцатого апреля произошел в Болгарии известный взрыв в кафедральном соборе. Этот пункт остается темным, и пока можно только предполагать, что существовала какая-то связь между некоторыми правительственными кругами, официальными кругами, которые внушали составление подобных фальшивок, и этим актом. Можно это допустить, хотя и нет еще определенных данных.

Таким образом, была подготовлена определенная атмосфера, ужасная атмосфера в Болгарии. Все было подготовлено для расправы со всеми, имевшими когда-нибудь какое-либо отношение к коммунистическому и рабочему движению в Болгарии. Немедленно после взрыва собора было объявлено осадное положение во всей стране. Сейчас же приостановилось телеграфное и телефонное сообщение со всем миром. Была произведена мобилизация запасных офицеров, унтер-офицеров и местных фашистов, и началась расправа. По заранее подготовленным спискам были арестованы все, кто, как я уже сказал, имели какое-либо отношение к рабочему движению хотя бы в прошлом. Были арестованы люди, которые давным-давно покинули партию и революционное движение и никакого отношения к нему больше не имели. Не только в Софии, абсолютно по всей стране, во всех городах, во всех деревнях происходили аресты, и огромное большинство тех, кто был арестован в течение первых дней, ну, может быть, в течение полутора месяцев, поголовно истреблено. Как, где, что с ними случилось, это тайна. Правительство спустя некоторое время издало закон о так называемых без вести пропавших. И теперь, после того как прошло уже два года, в гражданских судах устанавливаются фамилии, имена всех этих бесследно пропавших и регулируются гражданские отношения их наследников. Это теперь происходит. Сколько жертв точно, это еще неизвестно, но мы знаем совершенно определенно, что по меньшей мере несколько тысяч человек было убито.

Были убиты все рабочие депутаты парламента в тот момент и в прошлом, все бывшие руководители компартии, все руководители профессионального движения, все журналисты, редакторы политических, профсоюзных и всевозможных других органов — политических, общественных, научных и так далее, имеющих хоть какое-нибудь отношение к рабочему движению в стране. Была истреблена масса земледельческих депутатов, земледельческих деятелей, которых тоже считали руководителями революционного движения, считали, что они состоят в союзе с коммунистической партией.

Через тюрьмы, через охранку прошло, как подсчитывают у нас, за весь этот период по меньшей мере пятьдесят тысяч человек — мужчин, женщин, стариков, детей; рабочих, крестьян, интеллигентов — врачей, адвокатов, писателей и т. д. Между прочим, был убит молодой известный пролетарский поэт Ясенев — это был крупный, многообещающий поэт Болгарии. Никто не знает за что. Был убит другой пролетарский поэт — Гео Милев... Не только убивали, но и мучили невероятным образом. Я должен отметить характерную подробность — в охранку превратили Рабочий дом в Софии — огромнейшее помещение, в котором помещались все рабочие организации. И вот в этом помещении, воздвигнутом на гроши рабочего класса Болгарии, резали, убивали, мучили представителей болгарского пролетариата. Бросали в огонь — это установленный факт. Мучили электричеством. Молодым девушкам в половые органы втыкали инструменты или наливали аммиак и т. д. Это позорная страница фашистского режима Болгарии. Все это было подготовлено разными путями, и, между прочим, атмосфера, благоприятная для совершения этих расправ, была создана и этими фальшивками...

П р е д с е д а т е л ь Удалось ли премьер-министру Болгарии Цанкову в Париже на Совете послов получить разрешение на увеличение численности вооруженных сил для борьбы с революционным движением?

К о л а р о в. Известно, что по Версальскому договору Болгария обезоружена, разоружена. Она имеет право держать армию вместе с жандармерией в тридцать три тысячи человек. Ну и конечно, вся болгарская буржуазия ведет политику отмены условий Версальского договора.

И как раз для того, чтобы добиться этого, болгарское правительство прибегло к такому аргументу: Болгария выбрана Москвой для начала организации международной революции. Для обороны не только Болгарии, но и всей Европы против наступающего большевизма необходимо разрешить болгарскому правительству иметь большую армию. И вот в парламенте министр Цанков читал все эти фальшивки. Они уже напечатаны во всех официальных газетах болгарского правительства. Министр иностранных дел Болгарии специально все эти фальшивки показывал, во-первых, дипломатическим представителям в Софии, во-вторых, он их отвез в Белград, где показывал белградскому правительству, затем он отвез их в Париж, где они были показаны конференции послов Антанты. И в результате этого в апреле двадцать пятого года конференция послов разрешила правительству Болгарии увеличить армию еще на десять тысяч человек для подавления волнений и бунтов в Болгарии.

...Несмотря на уже раздавшиеся в Англии голоса протеста против кровавого террора в Болгарии, английское консервативное правительство, имевшее решающее влияние на политику болгарского правительства, отнеслось покровительственно к политике кровавой расправы болгарского правительства и публично защищало все его мероприятия террористического характера. Недавно в Женеве на заседании Совета Лиги Наций Вандервельде на основании своей личной информации заявил, что в Болгарии царствует фашистский режим и что теперь, когда болгарскому правительству дают заем, то нужно потребовать от него перемены этого террористического курса. Тогда взял слово председательствующий на заседании Чемберлен, и он ответил Вандервельде, что Лига Наций не имеет права вмешиваться во внутренние дела болгарского правительства, потому что это внутренние дела... В английском парламенте несколько раз представители английской власти защищали и оправдывали все эти акты террористического характера болгарского правительства, всегда указывая на то, что существуют документы, которые неопровержимо доказывают участие московской руки во всех этих событиях.

П р о к у р о р. Я хочу обратиться с ходатайством об оглашении корреспонденции из «Таймса». Эта корреспонденция принадлежала Коллинсу, который был представителем «Таймса» в Софии. Заглавия этой корреспонденции следующие: «Взрыв бомбы в Софии», «Советы разжигают революцию», «Коммунистические ячейки». Было бы полезно огласить всю корреспонденцию. Она занимает две страницы.

П р е д с е д а т е л ь. Пожалуйста.

Секретарь зачитывает корреспонденцию из газеты «Таймс» от 20 апреля 1925 года, целиком поддерживающую террор в Болгарии.

П р е д с е д а т е л ь  У л ь р и х. У кого есть еще вопросы к свидетелю тов. Коларову? (К подсудимому Дружиловскому.) У вас есть вопросы к свидетелю.

П о д с у д и м ы й  Д р у ж и л о в с к и й. Нет.

Суд был открытым. Подробным отчетам о нем советские газеты отводили целые полосы. Но напрасно вы будете искать такие отчеты в газетах западных стран. Уже на второй день суда большинство иностранных корреспондентов не пришло на процесс — зачем им было тратить время впустую?

Суд приговорил Дружиловского к расстрелу.

Обдумывая ходатайство о помиловании, он все же искал убедительные доводы для смягчения приговора. В одном из черновиков ходатайства он писал:

«Насколько я понял, главное мое преступление и мою вину связывают с Болгарией. Страна эта маленькая, и ее роль в истории столь же мала. Кроме того, юридически неясно, почему ее дела разбирает высокий суд в Москве? Что же касается меня, то я никогда в той стране не был, а все, что я делал, от меня просили сами болгары с высоким положением, которые уверяли, что моя работа крайне нужна их стране. Почему я должен был не верить этому? Я никогда не был политиком и никогда в политике особенно не разбирался, что установил и суд. Я был практиком и только лишь рядовым исполнителем воли настоящих политиков, которых и надо судить по всей строгости. А все сошлось на одном мне. Таких же, как я, виноватых за других, много. Как выяснилось на суде, на ту же Болгарию работали еще Якубович и другие из Вены, так они как ни в чем не бывало гуляют теперь по Вене, а я, только потому, что по своей глупости попался, должен за них становиться к стенке. Где же тут справедливость?

На суде много говорилось про то, что мои документы вызвали кровопролитие. Но разве это я убивал и вешал? И разве не мог я думать, что это делали сами болгары, которые по своей темноте и несознательности были против коммунистов и чинили над ними расправу? Это же, в общем, их дело, а выносят смертный приговор мне. Где же тут справедливость или даже простая логика?..»

Даже у него хватило ума не послать этот вариант ходатайства.

Страшно от мысли, что этот грязный подонок был призван делать политику и его услугами пользовались признанные государственные деятели.

Недавно, находясь в Болгарии, я услышал передачу для болгар радиостанции «Свободная Европа» — любимого детища вполне официальных кругов сегодняшней Америки. Какой-то беглый болгарский подонок уверял своих соотечественников, что дружба с Советским Союзом привела их страну к разорению. И он говорил это народу, лучшие сыны и дочери которого во имя этой дружбы сложили свои головы. Народу, который плоды этой дружбы ежечасно видит в жизни своего цветущего социалистического государства. Но Америка сытно кормит такого типа именно и только за то, что он лжец и провокатор.

Придет час, когда нынешние лжецы и провокаторы предстанут перед судом своих народов. И они, как Дружиловский, будут говорить, что были только рядовыми исполнителями воли больших политиков.

Васил Коларов после суда в интервью журналистам сказал мудрые слова: «Этим процессом с грязью и кровью войны против коммунистов покончено не будет. Пока есть на свете мир капиталистов, будут другие, готовые на все, продажные личности без совести, ибо что, кроме лжи и клеветы, могут выставить господа капиталисты против нашей ясной и светлой идеи покончить с вопиющей несправедливостью эксплуатации миллионов трудящихся во имя наживы кучки богатеев. Вот почему нашим лозунгом должно быть: бдительность сегодня, бдительность завтра, бдительность всегда...»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что же касается Дружиловского, то по истечении установленного законом срока он был расстрелян.