ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Статья Дружиловского, как и рассчитывал доктор Ротт, встревожила польскую разведку. Майор Братковский пророчил появление новых его статей и требовал самых радикальных мер против проклятого подпоручика. Полковник Матушевский занимал более спокойную позицию — он не без яда говорил, что, если тебя обвиняют в воровстве, стрелять в клеветника опасно, выстрел прозвучит почти признанием вины. По его мнению, следовало не торопиться, посмотреть, как отзовется статья подпоручика, а затем спокойно подумать, как его проучить. Но в это время дефензиву постигла новая неприятность, на этот раз в связи с Юлой Дружиловской. Англичане провели с ее помощью успешную «игру», завершившуюся дипломатическим скандалом. Английский посол в Польше заявил официальный протест против наглых попыток польской разведки проникнуть в архивы посольства. Польская контрразведка без особого труда установила, кто их предал, но Юлы в Варшаве уже не было. Английский резидент заблаговременно переправил ее в Ревель.
Чаша терпения польской разведки переполнилась, и было решено немедленно нанести удар по Дружиловскому. Польский агент в Берлине Моравский получил приказ подстроить подпоручику несчастный случай на улице и денег на это не жалеть. Однако Моравский, получив приказ, немедленно выехал в Варшаву. Он знал, как точно работает берлинская полиция, был уверен, что немецкая контрразведка мгновенно разгадает подоплеку «несчастного случая» и разразится новый скандал. Моравский предложил другой неожиданный ход.
Доктор Ротт меж тем недоумевал, почему поляки ничего не предпринимают после появления статьи. При этом он не исключал предположения, что автора не пощадят: ну что ж, он готов потерять этого среднего агента, получив взамен сильный козырь против польской разведки. Так или иначе нужно было ускорить события, и доктор Ротт отдал распоряжение: Дружиловского изъять из конторы Андреевского, вернуть в общежитие «Станица» и устроить в качестве буфетчика в ресторан «Петербург», где часто бывают поляки.
Уже вторую неделю все вечера Дружиловский торчал в табачном дыму за стойкой, лаялся с официантами, выслушивал печальные исповеди эмигрантов. Но нужно было ждать, и он внимательно присматривался к полякам. Он боялся и ждал этой встречи. Если она нужна доктору Ротту, то, значит, нужна и ему. Он записал тогда в своем дневнике: «...Я рисковал уже не раз, и это был риск особо опасный, потому что я действовал один. А сейчас я рискую, будучи связан с большим делом и солидными людьми, и от этого не так боязно. В политике для каждого весь вопрос, кто у тебя за спиной. Ведь когда раньше у меня за спиной был майор Братковский, моя судьба была что заяц под дулом охотника и не стоила гроша ломаного. Сейчас у меня за спиной доктор Ротт, а с ним вся Германия — не так-то легко взять меня за горло, не задев всех, кто позади меня. И если польская разведка — это банда мелких жуликов без стыда и совести, то здесь это государственное, серьезное дело. Любому понятно, что большая политика делается не в Варшаве, а здесь. Зиверт правильно учит: немцы знают, что делают, а ты только выполняй их приказы, и тогда пойдешь в гору...»
Стоя за прилавком, Дружиловский подолгу смотрел в окно, где в свете уличного фонаря кружился и падал большими хлопьями снег. Он не любил осень и зиму, не переносил холода, но сегодня был доволен — публики мало, кто в такую погоду выйдет из дому. Можно даже присесть и, когда хозяин уйдет в свою конторку, выпить рюмку коньяку.
С улицы вошел невысокий мужчина в желтом кожаном пальто. Он, не раздеваясь, подошел к дальнему концу буфетной стойки. Захватив с полки водку и рюмку, Дружиловский подошел к гостю.
— Нет, нет, этого не требуется, — сказал гость по-русски с польским акцентом. Он вынул из кармана визитную карточку. — По указанному здесь адресу я жду вас завтра в одиннадцать утра. Это нужно в одинаковой степени и вам и нам. До свидания.
«Вацлав Моравский — представительство польского Красного Креста в Берлине. Гарденштрассе, 7», — было напечатано на визитной карточке по-польски и по-немецки.
Когда Дружиловский закончил читать и поднял голову, человека в кожаном пальто уже не было.
Он позвонил доктору Ротту.
— Прекрасно, обязательно идите, — услышал он довольный голос немца.
— Господин Ротт... — начал он, но его перебили.
— Здесь Берлин, а не Варшава. — Теперь доктор Ротт говорил как обычно, ровно, без интонаций. — Кроме того, мы возьмем ваше свидание под контроль. Наконец, господина Моравского мы хорошо знаем. Если он предложит вам восстановить связь с дефензивой, соглашайтесь, но требуйте хорошей оплаты. Они должны почувствовать, что вы крепко стоите на ногах и можете спокойно послать их ко всем чертям. Вы меня поняли?
— Понял, — озадаченно произнес Дружиловский.
Он отправился к хозяину ресторана и договорился, что завтра утром работать не будет.
На другой день, ровно в одиннадцать часов, он вошел в единственный подъезд трехэтажного дома номер семь по Гарденштрассе.
— К пану Моравскому, — небрежно сказал он поднявшемуся ему навстречу привратнику, и тот показал на дверь здесь же, на первом этаже.
Это было обычное конторское помещение. За длинной низкой перегородкой сидели клерки. Трещала пишущая машинка. На стене висел плакат с изображением скорбной женщины в костюме сестры милосердия. На плакате было написано: «Польский Красный Крест разыскивает во всем мире без вести пропавших поляков».
Моравский вышел ему навстречу с приветливой улыбкой, помог раздеться, предложил кофе, сигару. Он показался Дружиловскому симпатичным.
— Пан Дружиловский, сразу скажу о главном... — мягко начал Моравский. — То, что произошло с вами в Польше, весьма прискорбно, — он глядел на Дружиловского умными, изучающими глазами. — Тем более что причиной всему были далеко не служебные интересы. Виновные строго наказаны, а я приношу вам официальное извинение.
Дружиловский смотрел прищуренными глазами мимо поляка, на висевший за его спиной плакат, изображавший трогательную встречу мужчины и женщины. Они счастливо улыбались. Наверху было написано: «Им помог найти друг друга польский Красный Крест».
Дружиловский был очень серьезен в своем оскорбленном достоинстве — впервые в жизни перед ним извинялись, он и не представлял себе, что это так приятно.
— Согласитесь, что заочное извинение... — начал он.
— Но ведь речь идет о делах служебных, — мягко прервал Моравский и подумал: «Знал бы ты, от чего я тебя спас, не выламывался бы...» Моравский имел подробную характеристику сидевшего перед ним человека и углубляться в разговоры на нравственные темы не находил нужным. Он вынул из стола пухлый пакет и положил его перед Дружиловский: — Здесь все, что причитается вам за время, пока мы не имели с вами связи.
Дружиловский сдвинул брови и поднял верхнюю губу с усиками.
— Затыкаете мне рот?
Моравский наклонился вперед, его доброе смуглое лицо казалось огорченным.
— Зачем вы так разговариваете со мной? — тихо спросил он.
— А с кем же прикажете мне разговаривать? — повысил голос Дружиловский, и в черных его глазах заблестела неподдельная злость. — Вам поручено принести мне извинения, и кому же, как не вам, я должен сказать, как я на это смотрю.
Он говорил и думал: «Все ясно, я нужен этим гадам, они даже боятся меня». Он ожидал сегодня чего угодно, но чтобы перед ним извинялись, да еще одаривали деньгами — такого не придумаешь...
Моравский смотрел на его красивое разгневанное лицо и думал, что майор Братковский ошибается — этот тип совсем не так примитивен.
— Тем не менее неприятно получать подзатыльники за других, — с обиженной улыбкой сказал Моравский.
— Вы имеете возможность передать услышанное Братковскому, — запальчиво ответил Дружиловский и продолжал: — Можете еще сказать ему или кому угодно, что, пока такие люди, как он, работают в вашем ведомстве, от этого дело не выигрывает.
Моравский, помолчав немного, сказал:
— Ему я это не передам... — он подчеркнул интонацией, что кому-то другому передаст, и продолжал: — Тем более что Братковский больше не имеет никакого отношения ни к вам, ни ко мне. И давайте лучше, как выражаются картежники, начнем с новой колоды. Не согласны ли вы возобновить вашу полезную для Польши работу?
Дружиловский долго молчал, хотя думать над ответом не было необходимости. Приятно было видеть, как Моравский ждет.
— Что конкретно вы хотите от меня? — спросил он наконец.
— Считаю ваш вопрос ответом. — Моравский подал ему лист бумаги.
Это был документ вербовки Дружиловского, оформленный в Ревеле редактором Ляхницким.
— Я попросил бы вас еще раз поставить здесь свою подпись и новую дату, — вкрадчиво произнес Моравский.
Потянув еще немного, Дружиловский вздохнул, взял со стола ручку, расписался.
— Я рад, что все это позади, — сказал Моравский дружелюбно. — Отныне только дело, и я уверен, что мы поладим. Вы по-прежнему связаны с господином Андреевским?
— В известной степени.
— Насколько нам известно, он ведет активную переписку с русскими монархическими лидерами во всем мире и хорошо осведомлен об их планах в отношении большевистской России. Вы понимаете, как нам важно это знать.
Дружиловский наклонил голову.
— Хорошо. Срок?
— Как можно скорее.
— У вас все? — Дружиловский встал, сдержанно поклонился и направился к дверям. Он не взял пакет с деньгами и ждал, когда его остановят.
— Пан Дружиловский, вы забыли!.. — Моравский встал из-за стола и, как бы взвесив пакет на руке, улыбаясь, сказал: — Такая забывчивость дорого стоит.
— Но мне помог польский Красный Крест, — Дружиловский кивнул на плакат, небрежно сунул пакет в карман и поклонился.
Моравский посмотрел ему вслед, вернулся к столу и написал телеграмму в Варшаву:
«Начало флирта вполне успешное».
Операция против Дружиловского имела условное название «Флирт».
В тот же день Дружиловский на конспиративной квартире подробно пересказал доктору Ротту свой разговор с Моравским, с особым смаком, воспроизводя даже интонацию, повторил то, что сам сказал поляку. Немец слушал и осторожно поглаживал белой рукой голову. Он испытывал удовлетворение: его расчет оказался точным. Сегодня Дружиловский ему положительно нравился.
— Поздравляю вас, — произнес доктор Ротт, чуть приоткрывая тонкие губы, и вдруг заговорил отрывисто резко, будто диктовал приказы: — В ресторане больше работать не нужно. С сегодняшнего дня вы живете в этой квартире. Копию переписки Андреевского для поляков дадим вам мы. Каждую встречу с ними будем использовать в наших интересах. Теперь у вас будет собственное лицо, — немец вынул из портфеля лист с машинописным текстом. — Вы напечатаете это в русской газете «Руль». Счет за публикацию передадите мне. Это объявление об открытии вами информационного агентства по борьбе с московским Коминтерном. Контора будет здесь, в квартире. О характере деятельности поговорим позже. Последнее — в свое время вы называли господина Зиверта одним из ваших знакомых в Берлине. Это вам пригодится. У меня все.
Доктор Ротт по-военному выпрямился, вставая, и, взяв портфель, вдруг спросил:
— Сколько денег вам дали поляки?
— Пятьсот марок, — ответил Дружиловский, хотя получил тысячу.
— Я рад за вас, — скупо улыбнулся доктор Ротт. То ли он знал, сколько на самом деле получил его агент, то ли был рад за него — неизвестно.
Утром Дружиловский вышел из своей новой квартиры и направился в «Станицу» забрать свои немудрые пожитки.
Выходя из дому, он заметил, как полицейский, стоявший на перекрестке, быстро перешел на тротуар.
— Прошу предъявить документы!
Дружиловский неторопливо достал свое временное удостоверение, выданное доктором Роттом.
— Это не документ, — сказал полицейский, не читая бумажки. — Следуйте за мной в полицей-президиум.
В массивном мрачном здании они зашли в комнату на первом этаже. Полицейский приказал ждать.
— Разрешите позвонить по телефону? — попросил Дружиловский.
— Это не в моей компетенции, — ответил полицейский и ушел.
Дружиловский осмотрелся. Комната похожа на тюремную камеру: стол, стул, у стены — деревянная скамейка. Глухая тишина... Он отметил все это как сторонний наблюдатель, так как был уверен, что недоразумение сейчас же будет улажено. Но прошло десять минут... двадцать... тридцать... Он подошел к двери, подергал, она была заперта.
Черт побери, что это такое? Не мог же доктор Ротт не знать, что удостоверение неправильное. Может, ловушка? Но это невероятно! Вчера доктор Ротт был им доволен, поздравлял с успехом. И потом это объявление об открытии конторы. Он вынул его из кармана и перечитал. Может быть, здесь зарыта собака? От греха подальше он засунул объявление в ботинок. Подождем... Он стал подробно вспоминать свой вчерашний разговор с доктором Роттом, Почему немец улыбнулся, услышав, сколько денег дали ему поляки? Может, они в сговоре?
Совершенно измученный безысходными размышлениями, он сидел на скамейке, поникший, уже готовый к любым неожиданностям.
Спустя полтора часа вернулся полицейский, велел следовать за ним и привел в кабинет, где сидел пожилой человек в мундире с блестящими нашивками на воротнике. Он держал в руках его удостоверение и, едва тот переступил порог, сказал:
— Если у вас больше никаких документов нет, я не могу понять, как вы оказались в Германии.
— Я прошу вас... позвоните по телефону... в министерство иностранных дел, доктору Ротту.
— Зачем? — поднял плечи полицейский чиновник. — Министерство занимается своим делом, а мы — своим. Скажите-ка лучше, где вы добыли эту бумажку?
— Там... в министерстве иностранных дел.
— Бог ты мой, но при чем тут это министерство, если речь идет о праве проживать в стране? — чиновник начинал злиться.
— Я плохо знаю ваши порядки... — пробормотал Дружиловский, он уже окончательно решил, что его умышленно загнали в ловушку.
— Ну а я порядки знаю, — продолжал чиновник. — И поэтому я должен вас арестовать.
В это время в кабинет вошел человек, которого Дружиловский сразу узнал. Появление этого человека подтверждало, что все происходящее отнюдь не случайность.
Вошедший небрежно кивнул чиновнику и вдруг удивленно, точно не веря своим глазам, уставился на Дружиловского.
— Подпоручик Дружиловский? Я не ошибся? — сиплым высоким голосом спросил он.
— Так точно, господин Зиверт, — ответил подпоручик.
— Вы его знаете? — спросил у Зиверта полицейский чиновник.
Между ними произошел стремительный разговор по-немецки, Дружиловский понял, что Зиверт пытается его выручить.
— Хорошо. Я даю ему три дня на оформление своего положения, — сказал чиновник, возвращая Дружиловскому удостоверение.
Из полицей-президиума они вышли вместе.
— А ну-ка дай мне твой документ, — весело попросил Зиверт. Чуть взглянув на удостоверение, он смял его в кулаке. — Подотрись этой липой. Завтра я дам тебе настоящий документ. Приходи утром в мое бюро. А теперь — до скорого, мне страшно некогда.
И он ушел легкой, танцующей походкой.
ИЗ БЕРЛИНА В ЦЕНТР. 4 января 1923 года
«Устроился у Павлова в его «Братстве белого креста» прочно, хотя моя должность еще не уточнена. Павлов ввел меня в круг ближайших единомышленников. Это Дроздов, Кулагин, Горский, Бобров, Завьялов, Эрнштрем, Сахаров, Федотов, Рымарев. Такова верхушка «братства». Все они из бывшей русской аристократии или из богатых влиятельных семейств. Все были офицерами, но, кажется, только один видел фронт, остальные занимали различные посты, далекие от войны. Люди образованные, но, какие они политические деятели, выяснится дальше.Программы «братства» как документа нет, есть только проект, по которому «братство» в будущей, освобожденной от большевиков России должно стать основой для создания новой власти из ничем не опороченных и образованных лиц. О царе и монархии в проекте нет ни слова. С другой стороны, они считают себя русскими офицерами, присягавшими монархии и никем от этой присяги не освобожденными... У «братства» есть контакт с Кириллом, и они часто говорят о нем как о единственном из семьи Романовых, достойном России. Третья линия — ориентация на поддержку «братства» высокими политиками западных держав и Америки с целью добиться у них признания своей политической формации, с которой следует считаться в рассуждении о будущей России. У них есть контакты с Вильсоном.Пока еще мне трудно судить, насколько все это серьезно, но одно ясно — «братство» действительно особая эмигрантская формация, которая, конечно, архиконтрреволюционна, но хочет выглядеть респектабельно и блюсти приличные нравы. Они, по крайней мере устно, осуждают эмигрантскую печать за лживость, которая-де обманывает надежды русских. Они иронизируют над генералами, которые прожигают в Париже деньги, собранные для крестового похода на Москву.У «братства» есть какие-то филиалы в Лондоне, Париже, Женеве. Создаются новые. Позже об этом сообщу подробнее и точнее. Издаются брошюры. Несколько их отправлено вам по официальному каналу.Здесь объявился мой рижский знакомый (см. мое донесение). В газете русских кадетов «Руль» напечатано следующее объявление: «Русское информационное агентство «Руссина» принимает заказы на сведения о деятельности Коминтерна в мировом масштабе. Корреспонденции и сведения о положении дел в России. Требуются корреспонденты. Вознаграждение по соглашению. Прием от 5.30 до 7.30 вечера. Директор С. М. Дружиловский, секретарь Д. Т. Типп».Это объявление напечатано в «Руле» дважды на видном месте. Ломаю голову, почему в данном, случае действуют так открыто и нахально? Пока нашел одно объяснение — отводят внимание от такой же деятельности группы Зиверта и группы Орлова.Вопрос: восстановить ли знакомство с Дружиловским? Мы можем встретиться с ним вполне естественно. Объяснение моего поведения во время нашей встречи в Риге есть вполне достоверное — я и в Риге был человеком Павлова. Жду ваше мнение на этот счет.Кейт».
Резолюция на донесении:
Передать Кейту:1. Без согласия немецких властей агентство «Руссина» возникнуть не могло. Выясняйте его дела, но встречу с Дружиловским следует продумать очень тщательно, так как он и его агентство должны быть под сильным контролем. Самое главное ваше дело — Павлов и его «братство».
Назад: ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дальше: ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
