7
Познакомился с отцом Федором Женя Хилков полтора года назад, в новогоднюю ночь. Феля Николаев, Женин сменщик, попросил заехать за ним домой в два часа ночи и отвезти к приятелю в гостиницу.
— Понимаешь, договорился с другом Новый год встретить, а жена на дыбы, — сказал Феля. — «Новый год, — говорит, — с семьей встречать полагается…» Такой мне выдала концерт. Вот я и хочу исхитриться — и дома побыть, и к другу успеть.
Женя Хилков заехал за Фелей на Обводный. Тот уже ждал около своего парадного. И не слишком пьяный. Хилков даже малость удивился — Фелю он знал давно.
В третьем часу ночи они были уже у гостиницы «Ленинград». Около подъезда толпился народ, слышалось нестройное пение, смех.
— Ну, дорогуша, выручил, — радостно сказал Феля, — за мной не пропадет. Еще раз тебя с наступившим… — Он вылез и пошел к гостинице, едва не столкнувшись со здоровенным бородатым стариком, подскочившим к машине. Старик был в красивой шубе нараспашку, с непокрытой головой. Хилков сначала подумал: иностранец. Но старик, распахнув дверцу, спросил его на чисто русском языке, совсем молодым, звонким голосом:
— Шеф, горькая нужна до зарезу! Много. И шампанское. Да ведь шампанское ты не возишь…
Хилков секунду помедлил, соображая: не промахнуться бы, потом сказал:
— Садись, папаша. Горькая тебе будет. Отъедем в переулок.
Старик уселся в машину, сиденье под ним охнуло. Хилков дал газ.
— Сколько тебе?
— Десяток наберешь?
Хилков присвистнул:
— Размах! Да осталось-то у меня четыре… Только предупреждаю — по шесть рублей. По случаю праздника. — Он свернул в переулок, остановил машину.
— Вот дьявол! — выругался бородач. — Что это — четыре. Слону дробина… Людям выпить надо! — Он махнул рукой. — Ладно, давай четыре. Вот тебе сотня, хоть из-под земли найди еще! Хорошо бы и шампанского… Ну да это не обязательно. А водка чтобы была… Привезешь, поднимешься на шестой этаж. Шестьсот тридцать шестой номер.
Хилков оторопело слушал бородатого, пряча в карман сторублевку и доставая из-под сиденья бутылки с водкой… «Ну и умелец, вот это напор», — думал он, даже и не пытаясь возразить, а только дивясь его властному тону.
— Все, что останется, — твое, — сказал бородач, когда они снова подъехали к гостинице. — Давай действуй…
Он легко выскочил из машины и, на мгновение обернулся.
«На номер посмотрел», — отметил Хилков и, не выключая счетчика, дал газ… Водка была у него дома, а без шампанского обойдутся, решил он. Но когда ехал по Невскому, вспомнил, как однажды, тоже в праздник, завозил одного пассажира в темный двор у ресторана «Запад», и тот покупал шампанское у каких-то не то поваров, не то судомоек. Хилков заехал во двор и постучал в дверь черного хода. Долго не открывали, но потом вышел заросший щетиной мужчина в грязном халате и крикнул: «Чего надо?» Хилков испугался, что мужик набьет ему физиономию, но все оказалось просто — через десять минут у него было две бутылки шампанского.
Хилкову жалко было расставаться с деньгами — остаток от сотни шел ему в карман. А ведь на шампанское бородач и не надеялся. Но какое-то неясное предчувствие подсказывало Хилкову — не экономь, не жмись. Выиграешь больше. Этот дядя с бородой в долгу не останется. Вон как деньгами швыряет…
Было уже около четырех, когда Хилков снова подъехал к гостинице. Он поставил машину на набережной, подальше от подъезда, где прохаживался по свежему снежку милиционер. Бутылки были уложены в аэрофлотовскую сумку. Повесив ее на плечо, Хилков подошел к дверям. Стеклянные двери были заперты, он осторожно позвонил, немного пугаясь — а не выгонят ли? Подошел сурового вида швейцар, долго возился с дверью. Открыв, спросил:
— Проживающий?
— Проживающий, — буркнул Хилков.
Дежурной на этаже не было видно, и он пошел сам искать номер. Бесшумно ступая по ковру, подумал: «До чего здорово гостиницу смастрячили. Богато». Ему и раньше приходилось здесь бывать, и он всегда поражался роскошной отделке, мраморным лестницам, мягким удобным креслам в холлах.
Он остановился перед дверью шестьсот тридцать шестого номера и, прежде чем постучать, прислушался. Никаких признаков новогоднего веселья не было слышно. Хилков постучал, сначала тихонько, потом громче. За дверью было тихо. Он снова застучал, уже совсем громко. Подергал ручку. Внутри на миг послышался неясный гул, потом шаги. Дверь приотворилась. Высунулся бородатый. Он был без пиджака, в белой рубашке, ароматно попыхивал из большой прямой трубки. Хилков заметил, что он не такой уж старый, пожалуй, лет шестидесяти, не больше.
Бородатый обрадовался:
— А, это ты, шеф! Как успехи?
Хилков протянул ему сумку:
— Пять водки, две шампанского…
— У-у… да ты маг и волшебник! Подожди секунду, я тебе сумку принесу. — Он скрылся, чуть притворив за собою дверь. Теперь Хилков слышал отдаленный гул голосов, смех.
Бородатый сразу же вернулся, сунул Хилкову сумку и сказал:
— Там еще денежка. Ты когда сменяешься?
— В восемь утра, — сказал Хилков.
— Вот и отлично. К семи подъезжай, до дому подкинешь… Если на часок в парк опоздаешь, не смертельно?
— Не смертельно… — усмехнулся Хилков.
— Ну и ладненько, — подмигнул ему бородач. — Ты, я вижу, свой человек. Так к семи? — И он захлопнул за собой дверь.
Хилков спустился вниз по лестнице. Лифта ждать не стал. Шел и думал, сколько же отвалил бородач. «Наверное, не меньше четвертного. От той сотни-то у меня остались рожки да ножки… Водочку ведь я и так неплохо бы сбыл…» Только в машине он раскрыл сумку и вытащил… сторублевку. Радостно екнуло сердце. «Ш-ш-широкий мужчина, — с одобрением подумал Хилков. — Меньше сотенной монеты не знает». И дал газ, насвистывая веселый мотивчик.
До семи часов Хилков успел еще прилично подработать. Народ разъезжался из гостей по домам. Машины были нарасхват. На чаевые никто не скупился.
Без пяти семь Хилков снова подъехал к гостинице. Ждать пришлось довольно долго, и он задремал, положив руки на руль. Проснулся оттого, что по стеклу негромко, но нетерпеливо барабанили.
— Заждался, шеф? — сказал бородач, усаживаясь рядом. — Оно и верно, деткам бай-бай пора. Петушок пропел давно… С Новым годом, кстати! Подожди, подожди. А моих почтенных друзей ты не хочешь везти?..
Тут только Хилков увидел у машины еще двоих — крупного молодцеватого мужчину в шубе и совсем молодого, модно одетого юношу.
— Закурим, Федор Борисович? — сказал молодой, обращаясь к бородачу, когда они сели в машину.
— Можно, — ответил тот и небрежно бросил Хилкову: — К Варшавскому вокзалу, шеф!
«Ну и запах, — подумал Хилков, — наверное, какой-нибудь заграничный табак». Сказал:
— Табачок-то у вас — век бы нюхал.
Федор Борисович засмеялся. Смех у него был добродушный, довольный.
— Табачок что надо. Настоящий «кепстен». Не хочешь ли трубку завести, шеф? Тебе пошла бы.
— Ничего, и «Беломором» обойдусь, — смутился Хилков.
Когда ехали по Измайловскому проспекту, он спросил:
— К самому вокзалу?
Тот, который был одет в шубу, ответил ворчливо:
— К самому, к самому. Вылезая из машины, он буркнул:
— До встречи!
— Звони, Василич! — как-то игриво крикнул ему Федор Борисович. Тот только рукой махнул.
— А теперь назад, на Пироговскую, — попросил пижонистый. И, засмеявшись, сказал: — Василич-то не в духе. Шибко не повезло ему сегодня…
Хилков заметил в зеркальце, что у сказавшего очень красивое лицо и крошечные усики. «Какого черта поехал? Сидел бы себе в гостинице и не вылезал. Вези теперь его обратно!» — выругал он мысленно пижона.
— Послушай, шеф, ты не знаешь, где машину достать? — обратился он к Хилкову. — «Волгу». Так, чтоб поновее? А?
— Да нет… — протянул Хилков. — У наших ребят если и есть у кого, то «Москвичишки» да «Запорожцы». Только у одного «Волга». Но он не продаст…
— Старая нам не нужна, — сказал пижон. — Нам поновее. За ценой бы не постояли…
— Ну так где же я ее возьму, «Волгу»-то? Разве что свою старушку вам предложить, — засмеялся Хилков. — Так ведь вам с шашечками не нужна…
— Эх, такой энергичный парень, а не знаешь, где машину достать, — с досадой сказал молодой. — Весь город у тебя как на ладони, везде ездишь. Всех знаешь! Смекай да на ус наматывай!
Хилков только покрутил головой.
У гостиницы пассажиры вышли из машины, и бородач попросил Хилкова подождать. Они прошлись несколько раз перед входом, о чем-то оживленно беседуя, потом Федор Борисович попрощался с молодым и снова сел в машину. Вздохнул с облегчением.
— Ну теперь давай на Ивановскую. Тебя как зовут-то, шеф?
— Женя, — ответил Хилков. — Евгений Степанович.
— Давай, Евгений Степанович, гони на Ивановскую. Надо и нам с тобой отдохнуть.
Некоторое время он молчал, а потом вдруг спросил:
— У тебя, Евгений Степанович, телефон дома есть?
— Есть. А что? — удивился Хилков.
— Да если когда понадобишься. Ведь не откажешься?
— Нет, почему же… Я всегда готов с серьезными людьми работать, — сказал Хилков.
— А что насчет машины он трепался — ерунда все это, — сказал Федор Борисович. — Подпил немного, кровь горячая. Но денежный парень. Ему все равно, чья машина, откуда… Ни паспорт не нужен, ни техталон… Платит шесть тысяч — и концы. Шесть тысяч… — мечтательно протянул Федор Борисович. — Ну да ты о них не думай. Пустое это…
На Ивановской, у большого гастронома, бородач попросил остановиться, записал телефон Хилкова и, крепко тряхнув руку, распрощался. Разворачиваясь, Хилков мельком увидел, как Федор Борисович свернул в какой-то проулок.
Позвонил он через неделю. Хилков собирался на работу. Его смена опять была с восьми вечера. Он сразу узнал жизнерадостный басок бородача:
— Ты мне, шеф, завтра на весь день нужен. Сможешь?
Хилков подумал: «Договорюсь со сменщиком», — и ответил утвердительно. Они условились, что Хилков приедет к десяти на Ивановскую.
— Постой у гастронома, — сказал Федор Борисович.
Полдня они колесили по городу. Начали с аэропорта. Встретили там одного из новогодних пассажиров, молодого с усиками, и отвезли в «Ленинград». Звали пассажира Георгием. На этот раз он не напоминал о машине. Был чем-то озабочен и все время вздыхал. Так вздыхал, что Федор Борисович наконец не выдержал и сказал с сердцем:
— Да брось ты вздыхать, парень, еще смерть не пришла! Все образуется.
Георгий прилетел с двумя огромными чемоданами, и Хилков помог ему их занести в вестибюль гостиницы.
Потом целый час Хилков ждал Федора Борисовича у валютного магазина в порту. Он знал, что в этом магазине продают на боны Морфлота, и подумал: «Может, бородач торгаш? Из дальнего плавания вернулся, а теперь кутит? А что — похоже. Вон какой крепыш. И весельчак. Они, торгаши, все такие. Жизнь у них красивая. Только не староват ли для флота?»
Федор Борисович вернулся из магазина с большим пакетом.
— Живем, шеф. Отоварился. И для души, и для желудка. — Он уселся на заднее сиденье, бережно разложив свои покупки. И всю дорогу до Ивановской придерживал их рукой. Остановиться попросил опять у гастронома. Один пакет протянул Хилкову.
— Это тебе, шеф, для первого знакомства. Нравишься ты мне, парень… Платочек жене подаришь.
Хилков взял пакетик. Он был тяжелый. Сказал:
— Спасибо, Федор Борисович. Только я холостяк.
— Ну тем более, девке подаришь, — словно обрадовался бородач. — Это еще интереснее. Подожди меня, — бросил он, вылезая. — Отнесу — обедать поедем…
Когда бородач ушел, Хилков развернул пакет. Там была большая прямоугольная бутылка с красивой наклейкой — бородатые воины в красных одеждах с алебардами, и маленькая, с простенькой желтой наклейкой. Хилкову уже попадались бутылки с воинами. Это был джин. А вот маленькую он держал в руках впервые. Кроме бутылок, был яркий платок в красивой обертке. «А это я Галке отвалю», — радостно подумал он. С Галкой Лавровой он познакомился недавно, но похоже было, что эта пышная блондиночка привязала его всерьез.
Обедали с бородачом на Московском вокзале, в шумном, чуть дымном, но с белоснежными скатертями ресторане. Федора Борисовича здесь знали. Молодой официант поклонился ему как старому знакомому и отвел за пустой столик в углу.
— Пить я буду один, — предупредил бородач официанта, — у моего друга язва… Не смотрите, что молодой и краснощекий. Так ведь, шеф? — спросил он у Хилкова.
Хилкову не понравился чересчур развязный тон бородача, но он смолчал.
А бородач диктовал официанту:
— Водочки триста, две бутылки боржоми… — Здесь официант хотел что-то сказать, наверное, что боржоми нет, но Федор Борисович предупредил его, подняв руку: — Поищешь, поищешь… Икры черной… Севрюжку, огурчики-помидорчики. Миножек нет?
— Найдем, — коротко ответил официант.
Бородач продолжал диктовать. Хилков вставил робко:
— Да ведь мы вдвоем, Федор Борисович… Не съедим.
Тот только рукой махнул:
— Э-э! Стоит начать. Как в брюхе ни тесно, а все найдется свободное место. Так ведь, шеф?
Хилков пожал плечами. Ему все время хотелось узнать, кто же этот бородатый Федор Борисович — гуляющий моряк с торгового судна или так, пенсионер с деньгами. Сменщик Хилкова, работавший раньше таксистом в Мурманске, рассказывал немало о чудачествах некоторых пришедших из плавания моряков.
За обедом Хилков поскучнел. На столе закуска ласкает глаз, и какая! Сосед принимает одну рюмку за другой, а тебе нельзя. За рулем. Не привык он так сидеть в ресторане. Думал, по-быстрому перекусят и снова куда-нибудь ехать. А Федор Борисович и не собирался уходить из ресторана до вечера. Все шуточки, прибауточки. А сам нет-нет да и уставится на Хилкова, словно прицеливается. Потом расспрашивать стал. Давно ли на машине, какой класс, сколько зарабатывает, чаевых сколько.
— Уж не собираетесь ли к нам в парк устраиваться? — спросил Хилков. — Шоферня нам всегда нужна.
— Ну нет, — захохотал бородач. — Меня и не возьмут. Инвалид войны. Контуженый.
«На таких контуженых кирпичи только возить, — подумал со злостью Хилков. — Пьет и не пьянеет».
— Да и платят у вас — не разбежишься… На два раза поужинать. Вот Георгий тебе предлагает — найди машину, за час платит столько, сколько в вашем парке за три года не заработаешь. Шесть тысяч! Я уже и сам думал, не подработать ли? Да еще успею. Пока деньжата есть…
Хилков исподтишка, незаметно тоже присматривался к Федору Борисовичу… Борода у него лопатой, редкая, некрасивая. Рыже-седая. Да и в редковатой шевелюре на голове было много седых волос. А глаза молодые, пронзительные. И никак не мог Хилков понять, шутит он или нет, говоря о машине. Шесть тысяч. Шестьдесят по-старому! И никаких налогов… Чистенькие шесть тысчонок. И на час работы. Да, наверное, вранье все. За час кто же такие деньги получает!
Весь обед Хилков хмурился, ел с неохотой. Будто каждый день у него на столе икра зернистая и севрюжка горячего копчения. Федор Борисович, казалось, не обращал на его хмурый вид никакого внимания. Ел и пил с удовольствием, рассказывал Хилкову про каких-то девчат. Хилков и слушал-то плохо. И на предложение бородача познакомить его с одной из них сказал только:
— И своих хватает.
Но когда после обеда они подъехали к Казанскому собору и в машину села высокая чернявая дивчина, знакомая бородача, Хилков только крякнул. Хороша была деваха. Федор Борисович пересел к ней на заднее сиденье и бросил коротко:
— К гостинице «Ленинград».
Будто и не знаком с Хилковым он, будто и не обедали они два часа вдвоем на Московском вокзале.
У гостиницы бородач помог девице выйти, протянул Хилкову полсотенную бумажку, сказал игриво:
— Чао!
Хилков сидел несколько минут в машине, огорошенный, сжимая в кулаке деньги. «Что же бородатый, так и ушел? И ничего не сказал, когда в следующий раз понадобится машина?» В первый момент у Хилкова было даже желание догнать его и спросить об этом. Так ведь все хорошо началось — и подарок сделал, и пообедали вместе. Даже с девчонками хотел познакомить! Значит, не думал сегодня точку ставить… И нате! Может, не понравилось что?
Вечером, у себя дома, Хилков долго не мог уснуть. И все думал с огорчением, что недолго пришлось ему поездить с бородатым.
И в последующие дни Хилков частенько вспоминал бородатого. Едет по городу, и вдруг мелькнет знакомое лицо. Притормозит. Нет, не он, хоть и бородатый. И шесть тысяч вспоминал. Особенно когда в утреннюю смену идти. На улице темно, холодно! Ни вставать, ни вылезать из дому неохота. «Были бы деньги, — думал в такие минуты Хилков, — плюнул бы на все. И работу другую себе нашел бы. Шубу купил бы такую, как у бородатого. В ней в любой мороз на улицу выходить не страшно».
Но бородатый все-таки позвонил. Тогда, когда Хилков потерял уже всякую надежду. Ровно через месяц.
Хилков не мог скрыть своей радости.
— Федор Борисович! Что-то давненько не звонили! Поработать? Всегда готов! Как пионер. Да я поменяюсь…
Хилков на следующий день поменялся со сменщиком и вышел с восьми вечера. Весь день с утра падал мелкий густой снег. В двенадцать подъехал к гостинице «Ленинград», поставил машину в переулочке и поднялся на шестой этаж. На этот раз бородатый пригласил его в номер. Номер был двухкомнатный. Во второй комнате за низеньким полированным столиком шла игра в карты. На узком пристенном комоде и даже на полу стояли бутылки с водкой, шампанское, тарелки с колбасой и сыром. Хотя окно было приоткрыто, в комнате чадно от дыма.
Играли четверо. Трое довольно пожилых и один молодой парень с красивыми пшеничными усами. Все были без пиджаков, в белых расстегнутых рубашках. На Хилкова никто не обратил внимания. Играли сосредоточенно, лишь изредка перекидываясь отрывистыми возгласами. Денег на банке было много. Хилков успел заметить, что бумажки все крупные. Десятки, четвертные.
Федор Борисович усадил Хилкова в мягкое крутящееся кресло с высокой спинкой, поставил на колени тарелку с бутербродами, открыл бутылку боржоми: «Заправляйся», — а себе налил фужер водки.
Выигрывал все время крупный, осанистый мужчина. Хилков заметил, что лицо у него покрылось мелкими бисеринками пота. Но мужчина не обращал на это внимания — сосредоточенно метал, так же сосредоточенно, с бесстрастным выражением лица подгребал толстой рукой к себе деньги. Присмотревшись, Хилков узнал в нем того мужчину, которого они завозили в новогоднее утро на Варшавский вокзал.
Вскоре молодой парень ушел, кисло кивнув на прощание. Сел играть Федор Борисович.
Хилков чувствовал себя неуютно. От табачного дыма резало глаза. Ему хотелось спать, а приходилось сидеть без дела. «Если надо будет ехать, то сказал бы, к какому часу, я бы подъехал, — думал он. — А то сижу здесь без дела. Мог бы и поработать пока…» Но опросить боялся — может быть, эти мужчины и не знают, что он шофер?
— Евгений Степанович, — вдруг сказал бородач. — Ты не хочешь метнуть? Новичкам-то обычно везет. Давай присаживайся! Мы по червонцу ставим.
«А, была не была», — решился Хилков. Деньги у него были. И такой вдруг азарт им овладел! Вот жаль, что выпить нельзя.
Ему и вправду повезло. За какие-то полчаса он выиграл четыреста рублей и готов был играть еще, но Федор Борисович встал и сказал:
— Нам пора, Евгений Степанович. Я думаю, партнеры отпустят нас с выигрышем…
— Ну с таким-то выигрышем отпустим… — засмеялся толстяк. И повторил: — С таким-то отпустим…
«Вот, черт, повезло, вот повезло! — думал Хилков, опускаясь по лестнице и лихорадочно прикидывая, сколько же у него теперь денег. — Это же надо, такие деньги за полчаса взять…» И в машине, за рулем, его не покидало радостное возбуждение. Всматриваясь в снежную заверть, рассекаемую фарами, он чувствовал такой прилив энергии, что хотелось запеть. И, не сиди рядом Федор Борисович, наверняка запел бы. Но постеснялся. Не хотелось казаться мальчишкой.
Они ехали на улицу Типанова.
— Надо кое-что Георгию передать, — сказал Федор Борисович. — Он завтра уезжать собирается рано.
«Почему на Типанова? — удивился Хилков. — Ведь Георгий всегда в гостинице останавливается? И разве мы не в его номере играли?» Но спрашивать не стал.
Город спал. В домах лишь кое-где светились, словно маяки, отдельные окна. На улице Типанова бородач показал, куда свернуть. Хилков проехал между домами, едва не задев мусорные бачки. Вдруг из-за угла дома выскочила полузаметенная снегом фигура. Человек махнул им рукой.
— Притормози, — попросил Федор Борисович. — Никак это Георгий?
Хилков остановил машину, выключил фары. Человек подошел к машине, открыл дверцу. Сказал:
— Отец Федор, я так и думал, что это вы! — Это был Георгий. — Позвонила, понимаешь, Лидка. В гости приглашает. Ну как откажешь такой девочке! Брата предупредил, чтоб вас ждал, а сам ехать решил на его моторе. Да что-то не заводится. Видать, мотор промерз. Может, дернете?
— Как, шеф? — спросил у Хилкова Федор Борисович. — Дернем?
— А чего ж не дернуть, — весело сказал Хилков. — Только, может, я сам посмотрю? Заведу?
— Э-э! Пустое! — махнул рукой Георгий. — Я уж полчаса с ней вожусь. Давай разворачивайся и подавай задом. Трос у меня есть.
Хилков быстро развернулся, осторожно подал машину к занесенной снегом «Волге». Подумал: «Чегой-то снег не сметет?»
Георгий быстро накинул трос, очистил шапкой ветровое стекло, сел в кабину и махнул рукой. Хилков включил первую скорость, легонько выжал сцепление. «Волга» подавалась туго. Они осторожно обогнули дом и выехали на проспект.
— Чего-то не заводится, — заволновался Хилков. — Надо узнать.
— Да чего узнавать? — отрывисто бросил бородач, вглядываясь в снежную пелену. — Сейчас давай до разворота и к парку. По дороге и заведется.
Так они проехали минут десять, потом Федор Борисович скомандовал:
— Направо, опять направо.
Асфальт кончился. Они ехали по какому-то пустырю. «Это же зады парка, — сообразил Хилков. — Куда нас несет нелегкая?»
— Стой! — наконец сказал Федор Борисович. — Ну его к черту. Пусть сам заводит.
Он вылез из машины, отцепил трос и подошел к Георгию, тоже вышедшему из «Волги». Несколько минут они постояли рядом, потом распрощались, и Федор Борисович снова залез в машину Хилкова.
— Ну и погодка, шеф, а?
— Что он, здесь куковать остался? — спросил Хилков весело. — Может, все же подсобить ему?
— Сам пусть теперь разбирается, — проворковал бородач. — Поехали-ка на Ивановскую.
А на Ивановской, когда Хилков, как всегда, остановил такси у гастронома, Федор Борисович вынул из кармана пачку денег и протянул ему.
— Держи, шеф. Ровно две тысячи. Можешь не считать. Твоя доля. Втроем работали, все поровну. А мог бы один шесть взять.
Хилкову стало вдруг жарко. Он почувствовал слабость и только тихо спросил:
— Эта машина чужая была? Не Георгия?
— Теперь его, — засмеялся бородач. — Видишь, и делов-то. Ты даже испугаться не успел. Держи деньги.
Хилков взял пачку и, с трудом приходя в себя, засмеялся нервным смехом:
— Ну и ловко! Р-р-раз, и в дамки! Раз, и в дамки! Да ведь это же, ведь это же… — Он не нашелся что сказать, а Федор Борисович, положив ему тяжелую руку на плечо, зашептал, дыша водочным перегаром: — Я на тебя надеялся, Женя… Надеялся. Будешь со мной, не пропадешь. Ты меня понял? Понял, Женя? Только не дури с деньгами. Не пей с кем попало. Захочешь красиво время провести — мне позвони. Я тебе и телефончик свой скажу. Запомни. Шестьсот тридцать один двести, Женя. Запомни. Но боже тебя упаси этот номер записывать. Понял? И о том, что мы с тобой незнакомы, ты тоже догадываешься? Да, Женя? Ты парень смышленый. Недаром мне тебя Феля Николаев, твой сменщик, рекомендовал. Говорил — на Жеку Хилкова можете как на меня положиться…
— Феля Николаев? — удивленно переспросил Хилков. — Феля? Да это? Откуда он-то?
— Феля, Феля! Он тебя рекомендовал. Старый мой кирюха. А ты что думаешь, случайно я к тебе в новогоднюю ночь подсел? Когда Фелю ты в гостиницу привез? Ха-ха… Как бы не так!
Хилков вдруг вспомнил новогоднюю ночь, гостиницу, Фелю, столкнувшегося с бородачом в распахнутой шубе… Вспомнил он и то, как Феля последнее время был сговорчив. Когда бы Хилков ни попросил его поменяться, он тут же соглашался. А Хилков-то думал, что это в благодарность за новогоднюю услугу.
— Что, удивляешься, салага? Ничего, теперь нас с тобой, кирюха, водой не разольешь. Давай лапу, Женя. Звонка жди. А время провести захочешь — звони.
Он вылез из машины и пропал в снежной заверти.
Когда Хилков приехал в парк, диспетчер посмотрел на него подозрительно и спросил:
— Ты что, Женя, выпил?
— Да что вы, Александр Захарыч… — обиженно протянул Хилков. — И пробку не понюхал. Вы ж меня знаете…
Диспетчер покачал головой.
— Да и то верно, вроде никогда за тобой этого не замечалось. А сегодня уж больно глаза шалят. Я вот и решил.
И вот теперь эта история с Кошмариком. Как он ведет себя на следствии? Не продал ли? Может, и правда следят уже за ним, за Хилковым? И эта «скорая» неспроста приезжала в то место, где машину «брали». Да нет, Кошмарик хоть и алкаш, но парень крепкий, не выдаст. А с техталоном наплетет что-нибудь. Да, может, он, пока вели в отделение, по дороге выбросил его? Или в КПЗ на мелкие кусочки порвал да в сортир отправил. Не сразу же его обыскивать стали!
