ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Арнис помог Бертулису поднести большой черный полиэтиленовый мешок с картотекой, усадил его в автобус, а сам свернул в переулок, точнее, на улицу Метру, прикидывая, могла ли здесь остановиться машина, на которой приехал стрелявший, и кто бы мог его видеть. Работу весьма облегчало то обстоятельство, что одна сторона улицы автоматически исключалась для стоянки. Разумеется, это не означает, что не придется разговаривать с дворниками домов на другой стороне, но если машины стоят плотно, найти нужного человека уже проще. Хотя бы потому, что приезжающего или уезжающего лучше всего запоминают водители других машин. Во-первых, соседние машины мешают им стоять там, где бы им хотелось, во-вторых, неловкий водитель, который пытается встать, — а неловким каждый считает почти всех остальных, потому что манера водить почти у каждого своя, — вызывает трепет за состояние своего лакированного бока, а в-третьих, у них неистребимое любопытство ко всем другим машинам. Почему он не покрасил диски? Глянь-ка, у него переднее крыло уже почти проела ржавчина, а судя по номеру, машина совсем еще не старая! Что это за погремушка висит за задним стеклом? Словом, интерес к другим машинам и стремление сравнивать их со своей столь велико, что вопросы возникают десятками, не говоря уже о тех случаях, когда объект сравнения является изделием фирмы, редко у нас встречающейся.
Хотя на сей раз надежда получить информацию у дворников была невелика — какой дворник будет тебе подметать улицу в три часа дня! — Арнис обошел близлежащие дома. Нет, дворники ничего не могли сказать. Какие-то машины стояли, каждый день их полно, но владельцев и каких-либо особых примет у машин назвать не могут.
Рядом с подъездом, из которого стрелявший должен был выйти, находилась другая, столь же солидная дверь. Сквозь матовые стекла ничего не видно, на окне с внутренней стороны масляной краской намалевана огромная дымящаяся кофейная чашка. Такая большая, что края блюдечка упираются в оконные рамы, и нет возможности заглянуть в кафе хотя бы потому еще, что остающееся свободное место занято информацией на двух языках о принадлежности кафе к какому-то предприятию общественного питания, о выходных днях и часах работы. «Закрыто от четырнадцати до пятнадцати», — прочитал Арнис и подумал, что обслуживающий персонал, который, скучая, поглощал в это время свой обед, мог бы все же что-то видеть в окно. Он толкнул дверь, над головой звякнул звонок, и он очутился в маленьком помещении с двумя четырехместными и одним двухместным столиком. Зато кофе здесь без дураков — один запах чего стоит! За стойкой крутилась женщина средних лет в ярком сатиновом халате и с усталым лицом.
Арнис заказал кофе, похвалил его и тут же, привалясь к венгерскому автомату «Экспрессе», стал пить. Нет, отсюда, улицу не видно, только силуэты прохожих.
Неожиданно в стене за стойкой открылось откидное окно и появилась мужская голова в высоком белом поварском колпаке.
— Эрна, принимай товар! — произнесла голова, жилистые руки просунули противень с булочками, и окно захлопнулась. Видимо, в глубине помещения находится кондитерский цех какого-то ресторана и кафе относится к нему, так как здесь не торгуют ни коньяком, ни вином.
— Наконец-то! — радостно воскликнула женщина за маленьким столиком, единственная посетительница, кроме Арниса. — Заверните мне полдюжины.
— Вечером всегда можно получить, — сказала продавщица, накладывая еще теплые булочки в кулек, — а днем так давятся в очереди!
— Что ж, таких вкусных нигде больше в Риге не пекут, — сказала покупательница, собирая с тарелки сдачу. — До свидания!
Арнис сказал продавщице, что его интересует, но она ничего не видела, и он простился.
Смеркалось. На противоположной стороне улицы над галантерейным магазином зажглись красные неоновые буквы. Рядом с магазином, в парикмахерской, можно было лицезреть под хромированным колпаком для сушки волос величественную круглолицую женщину с золотыми полумесяцами в ушах и тройным подбородком.
Но ни в галантерейном магазине, ни в парикмахерской ему ничего интересного не могли рассказать, поэтому он решил поиски сегодня не продолжать, сел в троллейбус и поехал в таксомоторный парк.
Возможность, что стрелявший воспользовался для бегства такси, весьма реальна. Он мог просто подъехать на любом такси, попросить подождать, а потом вернуться как ни в чем не бывало, так как выстрела на этой улице слышно не было. Но в такси, с точки зрения преступника, имелось одно большое неудобство — машину надо было оставить как раз у парадного, раз уж для такси с включенным счетчиком знак «Стоять запрещено» не существует. Но подъезжать к самой двери не в интересах преступника, может найтись человек, который заметит такси, а водитель, в свою очередь, запомнит пассажира. Преступнику надо было бы, чтобы машина стояла хотя бы за полквартала, но тогда шофер, видя, что пассажир уходит по улице, решит, что тот убегает, не заплатив, и погонится за ним. А если ему заплатить вперед, то нет гарантии, что тому не надоест ждать и он не уедет, предоставив пассажиру добираться пешком.
Но ведь такси можно вызвать по телефону по определенному адресу и к определенному времени. Обычно в таких случаях диспетчер таксопарка даже не звонит заказчику и не сообщает ему номер машины. Так что неважно, из какого дома, к какому дому вызывают, просто надо подойти и дать шоферу хорошие чаевые, для пущей надежности даже оставить в машине какой-нибудь чемодан и сказать, что надо еще забежать за угол, так что минут десять-пятнадцать придется подождать.
Но больше всего Арнис надеялся на другое. Хотя сама улица Метру довольно узкая, дома здесь большие, жильцов, как обычно в центре, много. Могло же так случиться, что кому-то понадобилось вызвать такси как раз в то время, которое интересует Арниса. Водители такси — люди глазастые и с не меньшим любопытством разглядывают стоящие рядом машины. А что еще делать шоферу в ожидании клиента, который вот-вот должен подойти? Разве что «Вечерку» почитать, но в половине третьего ее в киосках еще нет.
В диспетчерской таксопарка, где за полированным прилавком одновременно разговаривали по телефону несколько сотрудниц, принимая заказы и уточняя маршрут, Арнису вручили регистрационный журнал.
Не везет. Между половиной третьего и тремя на улицу Метру ни одно такси не вызывали.
Что еще здесь делать? Да почти ничего. Но Арнис для надежности написал объявление, в котором просил дать о себе знать водителя, который около трех брал пассажира на улицу Метру, собственноручно прикрепил листок на доске объявлений у ворот и отправился домой спать. С утра его ожидают свидетели по другому делу, которых он еще до происшествия с Димдой вызвал из далекого курземского городка. Хотя приказом Ульфа от этого дела он временно освобожден, нельзя же заставлять людей напрасно ездить в такую даль.
РАССКАЗ ВНЕ РАМОК СЛЕДСТВИЯ
Новый год… Ведь, в сущности, завтра будет самый обычный зимний день, как и сегодня, вчера и позавчера. Ради праздника ни метель не начнется, ни гололед. Новый год… Просто повод пображничать, за десятилетия возведенный в ранг закона.
— Ну, Карлис, съешь еще чего-нибудь… Под Новый год надо есть рыбу и в двенадцать часов держать в горсти чешую, чтобы деньги водились.
— Эти глупости ты мне, тетя Паула, в конце каждого года говоришь…
— Да ведь и я не верю, а все-таки… И бумагу можно жечь, а потом держать против свечи, чтобы тень на стену падала… По-всякому люди гадают… От души это идет, не от ума. Ум, он холодный… Погадаешь, и тут же подумается — а вдруг да сбудется! Если не будешь больше есть, я в кладовку снесу, на столе держать нельзя, тепло!
Оставляя по дороге все двери распахнутыми, чтобы на обратном пути не надо было открывать, Паула начала выносить яства праздничного стола. Только сейчас Карлис заметил, что ходит она уже мелкими, шаркающими шажками и может держать в каждой руке всего лишь по маленькой тарелочке. И все равно бодрости в ней еще хватает. Вернувшись в комнату, она повелительно наказала:
— Рудис, наверное, уже пообедал, но если захочет, то целый холодец пусть не трогает, в холодильнике есть начатый! И пусть рыбу попробует! Хрен со сметаной может сам смешать — если я сейчас сделаю, то он осядет…
По телевизору передавали праздничную программу. В ней участвовало несколько редакций, и каждая считала своим долгом пожелать зрителям счастья и успехов в новом тысяча девятьсот семьдесят девятом году.
Наконец на экране появился циферблат, быстрая секундная стрелка отмечала последние мгновения старого года.
— Тетушка Паула, да идите же! — крикнул Карлис, откупоривая шампанское. Он хотел, чтобы пробка выстрелила одновременно с последним ударом курантов Кремля, но опоздал.
Шампанское тихо шипело в бокалах.
— Ну, Карлис, всего тебе, чего сам хочешь… чтобы сбылось… За твое здоровье. Здоровье никогда лишним не бывает.
— И вам того же, тетушка Паула!
Они чокнулись, старушка отпила половину, облизала губы.
— И спокойной ночи!
— Сейчас концерт начнется!
— Нет, нет… Я человек старый, мне уже спать пора… Подъезжай-ка к окну, как красиво сверкает!
Над ночными крышами домов взлетали красные, зеленые, желтые ракеты, но, как будто испугавшись высоты, застывали и медленно сплывали вниз. Некоторые погасали, вместо них с шипением взлетали к облакам новые.
Карлис открыл окно. На улице слышались веселые голоса. С пятого этажа дома напротив бросали горящие бенгальские огни. Посередине улицы со всеми зажженными огнями промчалась машина. Возле парадной двери, между парикмахерской и галантерейным магазином, парень целовался с девушкой в светлом платье, им кричали что-то бросающие бенгальский огонь, те помахали и пошли в дом, — видимо, одна компания.
Когда Карлис вернулся к телевизору, правительственное приветствие уже кончилось, на экран выскочил танцор с бамбуковой тросточкой и в цилиндре. За его спиной колыхался кордебалет девиц со стройными, длинными ногами.
— Спокойной ночи! — на прощание еще раз пожелала Паула.
— Спокойной ночи! — улыбнулся ей Карлис.
Он налил себе еще шампанского, поднял бокал, но передумал и поставил обратно.
В коридоре зазвонил телефон. Карлис медленно поехал туда.
— Карлис? — Судя по голосу, Рудольф был в отличном настроении. В трубке слышался гул голосов и оркестр. Кто-то настоятельно просил закрыть дверь в зал, так как абсолютно невозможно разговаривать. — Карлис, привет в новом году! И Паулу позови, нашу добрую, старую Паулу! Мне надо сказать ей кое-что важное!
— Паула уже пошла спать.
— Жалко, до утра забуду! Я думал, что здесь будет тоска и уныние, а все идет лучше не надо!
— Сколько тысяч народу там собралось, этакий шум устраиваете! — нехотя пошутил Карлис.
— Нас тут… Погоди… Первая шеренга, становись!.. Быстрей, быстрей, другие тоже хотят поговорить по телефону! На первый-второй рассчитайсь! Семь! Ура! Семь — счастливое число, семеро могут усесться в два такси! Карлис, мы сейчас едем к тебе!
— Кофе сварить?
— Не надо! У нас тут целая сумка шампанского! Только приличия ради еще минут на пять вернемся к столу. Приготовь мешок, для тебя будет, особый сюрприз!
Карлис достал из шкафа большую коробку с шоколадом «Лайма» и отвез в комнату Рудольфа. Потом долго выбирал в кладовке закуски и приготовил в стеклянном кувшине морс из малинового сока. Достал из буфета бокалы, аккуратно протер салфеткой. Накрытый стол его самого восхитил, он уже слышал громкие похвалы, гости уже, наверное, в дороге. Вернувшись к себе, он привернул телевизор, чтобы слышать, как поднимается лифт, и заранее открыть дверь. Если уж принимать гостей, то с фасоном! Потом решил, что гости захотят зажечь елку, поэтому поменял свечи и перетащил ее к Рудольфу.
Он ждал часов до трех, потом выключил лампу, прилег одетый и продолжал ждать, хотя не верил уже, что гости приедут.
Разбудил его скрип двери у Рудольфа, шорох в коридоре у вешалки и чей-то шепот. Знакомый женский голос твердил: «Ну тише, да тише же!» Неужели Мудите?
— Карлис! Ты уже спишь?
Карлис не ответил.
— Храпит! — сообщил Рудольф стоящим за ним.
— Не стоит будить, — сказал кто-то.
— Ни в коем случае, — произнес уже знакомый женский голос. Сомнений не было, это Мудите. — Пожалуйста, не надо! — даже прикрикнула она на Рудольфа, который еще пытался было возражать.
Слышно было, как все ввалились к Рудольфу, восхищаясь накрытым столом, как двигают стульями.
Потом дверь закрылась и стало тихо.
Немного погодя кто-то вышел в коридор позвонить и долго разговаривал по телефону, а еще кого-то Рудольф выводил показать, где туалет.
— Ты так сопел, что мы и добудиться не могли! — сказал Рудольф, когда они часов в девять столкнулись на кухне. В голосе Рудольфа слышались виноватые нотки. Меньше всего он хотел сейчас встретить Карлиса.
— Что же я могу поделать, если у меня такой крепкий сон?
— Да и не было смысла ради такой компании будить. Все слишком уж поддали, все говорят в один голос, а слушать никто не хочет.
На газовой плите зашипел кофейник, Рудольф снял крышку, заглянул, сколько там воды, и подлил еще немного — у него кто-то есть.
«Если это Мудите, я плесну ему кипящим кофе в лицо, — зло подумал Карлис. — Если она осталась здесь ночевать, то это черт знает какая подлость по отношению ко мне. Нет, на такую подлость человек неспособен!»
«Все равно же он ее заметит — пальто висит в коридоре, — размышлял Димда. — И я еще буду виноват. Я ее не удерживал, она сама хотела остаться!»
— Карлис, погляди за кофе, я чашки отнесу! — Это Рудольф нашел предлог предупредить Мудите, но она уже сама встала и причесывалась у зеркала.
— Кошмар! — воскликнула она. — Уже десять… Что я скажу дома?
— Придумай что-нибудь. Что у тебя, опыта нет?
— Ты не поверишь, но действительно нет. Вызови, пожалуйста, такси.
— На улице схватим, так скорее.
В дверь постучали. Держа в одной руке исходящий паром кофейник, въехал Карлис.
Диван только что застелен… Мохнатый утренний халат Рудольфа лежит в ногах… Как обычно после такой ночи… Старинное ружье со взведенными курками лежит поперек стола среди неубранной посуды. То ли какую-то игру затеяли, то ли просто так баловались.
Мудите и Карлис обменялись стандартными пожеланиями.
— Поставь кофейник, я сейчас налью, — сказала Мудите и, ловко собрав грязные тарелки, вынесла их на кухню. Рудольф спустил курки и прислонил ружье к стене, но оно соскользнуло и упало. Он поставил его вновь.
Вернулась Мудите и разлила кофе по чашкам.
— Вот что я придумала… — сказала она и выжидательно взглянула на руки Карлиса. В одной он держал чашку, а второй быстро размешивал сахар ложечкой. — Карлис может мне помочь… Если только согласится…
— Слушаю с большим интересом, — резко отозвался Карлис, но Мудите не уловила в его голосе ни ненависти, ни презрения, хотя он и вложил все это в свои слова.
— Сударыня, я и сам вас провожу, — вмешался Рудольф, предчувствуя продолжение.
— Ни в коем случае. Только Карлис может поехать со мной… Он мой школьный товарищ… И у Жирака не будет причин для глупых подозрений, для которых, как ты, Рудольф, сам знаешь, нет никаких оснований…
Рудольф не выказал удивления, только в глазах можно было прочесть: а ты, женщина, далеко пойдешь!
— Без бутафории даже самый лучший театр не смотрится! — громко сказал Димда.
— У меня в альбоме должна быть фотография нашего класса… — заметила Мудите.
— Он не поверит, что ты так поздно едешь со встречи Нового года! Ты, Карлис, в принципе согласен?
— Ты этого хочешь? — Карлис спокойно взглянул в глаза Мудите.
— Так определенно будет лучше! — И она опустила глаза.
— Без декорации этот номер не пройдет. — Рудольф плеснул в свой кофе бальзама, предложив остальным, но те отказались. — Если бы можно было еще раздобыть шубу Деда Мороза и свернуть ее в узел! Сразу каждому видно, что действующие лица возвращаются с работы. Или набить какую-нибудь большую коробку блестящими елочными игрушками… Слушай, Карлис, возьми вот это ружье и сунь в карман пистонов жевелло. Скажешь, для аттракциона надо было…
— Ничего не надо, вполне достаточно, если Карлен поедет со мной! — Мудите встала и направилась к вешалке.