Егерь Зимогоров скинул в сенцах котомку, шинель и олочи, быстрым шагом прошел в горницу. Прибранная и наполненная закатным светом, она казалась удивительно просторной. Став около деревянной кроватки, Федор засмотрелся на своего младшенького. Мишутка заметно изменился за две недели. Побелело и стало осмысленней его личико. Малыш двигал, просыпаясь, вскинутыми бровками и шевелил губешками, что придавало его мордашке глубокомысленное выражение. Мишутка открыл глаза и, как почудилось Федору, с интересом уставился на него, обросшего двухнедельной щетиной, нечесаного, пахнущего болотом и кострами. Выпростав из пеленки хрупкие руки, Мишутка задвигал ими и вдруг улыбнулся.

— То-то, я гляжу, Жучка сама не своя, — послышался за спиной голос Марьи. — Хозяин явился.

Федор для убедительности ткнув пальцем в кроватку, сказал жене вместо приветствия:

— Он улыбнулся… мне.

— Полно…

— Я тебе говорю.

Марья стала рядом.

Малыш бессмысленно водил глазенками. Потом, уловив облик матери, суетливо зашевелился и расцвел улыбкой. Марья всплеснула руками, обхватила Федора за плечи:

— Ты посмотри-ка! — но тут же ревниво заметила: — Иди, иди от кроватки. Ещё налюбуешься. Из тайги — и к постельке. В холодной поешь.

— А Сергунька где? — послушно отходя от ребенка, спросил Федор про старшего, приехавшего на каникулы из интерната.

— За полозами охотится. Вон трофеи на плетне висят. Тебе похвастаться хочет.

— Не нравится мне это, — беспокойно пробормотал Федор.

— Парню скоро девять, а по тебе он в бирюльки должен играть, — возразила Марья Ивановна.

Потом она сидела напротив мужа за столом и смотрела, как Федор, соскучившийся по домашним харчам, уписывал парующие кислые щи с молодой черемшой. Окно в холодной было небольшим, и, хотя солнце ещё не зашло, Марья зажгла лампу. Редкая мошкара искрилась в её медовом свете.

И старшего сына Марья Ивановна к отцу не допустила, отложив расспросы и рассказы на завтра. Июнь — время таежного энцефалитного клеща, а жена егеря боялась этой болезни хуже любого зверя. А чтоб мальчонка не шастал зря, послала Сергуньку последить за каменкой в бане.

— Да мяты в кипяток кинь, — крикнула мать вслед сыну.

— Вот спасибо, — отодвигая опустевшую тарелку, сказал Федор. И не ясно было — то ли за ужин он благодарил, то ли за заботу о бане.

— Тут без тебя, Федя, дней десять назад Шаповалов приходил. Костры на Хребтовой он приметил. Волновался, что чужак там и обещал Семену Васильевичу доложить. Что дальше было — не знаю.

— Нет там чужака, — твердо сказал Федор. — Напутал Шаповалов. Костры… Один костер, поди… Так там поблизости Антошка Комолов. Если Семен Васильевич туда ушел, вернуться должен. Мимо кордона-то не прошел бы. Должен инспектор вернуться, коли ходил. По оголовью сопок сейчас по сорок километров за светлое время пройти можно. Особо налегке.

— Слышь, получается у тебя, Феденька… — сказала Мария Ивановна, разглаживая ладонями скатерть на столе. — Хоть кривая правда, да моя… Не заходил к нам Семен Васильевич — говорю тебе.

— Эх, Маняша, прекрасно знаешь — пойду поутру в Горное и всё узнаю…

— Я не про то… — настойчиво продолжала Мария Ивановна.

— Шаповалов у нас без году неделя. Мог он напутать? Мог. Откуда на Хребтовой чужаку взяться? С неба, что ли?

— Бывает…

Федор снова не дослушал жену:

— Маняша, подозрения — не соль, чего их впрок держать. Узнаю всё завтра…

А потом, уже по полуночи, сидел он на кухне у самовара — чистый, точный, бритый и благоухающий, да гонял чаи. Напился до отвала. Затем задул лампу. Задумался: то ли спать идти, то ли выйти покурить при луне?

Вдруг за окном послышался быстро приближающийся конский топот. Смолк поблизости. Пробежал кто-то по двору.

«Кого это носит в столь поздний час? — подумал Федор, отирая полотенцем пот со лба. — Надо выйти… Посмотреть…»

В переплет закрытого от мошки окна, подле которого сидел егерь, заколотили с маху. По крайней мере, ему показалось, будто с маху. Вздрогнув от неожиданности и чертыхнувшись, Федор распахнул створки и увидел жену инспектора Шухова, учительницу.

— Степанида… Кондратьевна? — удивленно, с расстановкой проговорил Федор.

Та только закивала в ответ.

— Случилось что? — высунулся в окно егерь. И тотчас понял всю неуместность вопроса, заданного от растерянности. — В дом, в дом иди! — почти закричал Федор. — Я вот мигом лампу зажгу… — и он по привычке курильщика принялся похлопывать себя по карманам в поисках спичек.

Мария тоже проснулась, поднялась.

— Да вот, на загнетке они… — сказала жена, проходя мимо кухни в сенцы, чтоб встретить негаданную гостью. Федор задел ногой за табурет, опрокинул его. Неловкость ещё больше разволновала егеря. А перед глазами во тьме ещё не померкло осунувшееся лицо Стеши, шалый взгляд, сбившийся на затылок платок… Кивки вместо ответа, когда человек не в состоянии вымолвить ни слова.

В сенях послышались приглушенные голоса, что-то загремело некстати, а Федор всё не мог нашарить коробок.

«Да успокойся ты наконец!» — сказал он сам себе.

И спички будто вскочили в ладонь.

— Давно бы так, — буркнул он и засветил керосиновую лампу.

Женщины уже стояли на кухне, и Мария поддерживала Стешу.

— Ты садись, садись, — придвинув табурет, заторопился Федор.

А Степанида вдруг заплакала, прижала к лицу концы платка. Была она маленькой и хрупкой, а теперь выглядела просто девчонкой рядом со статной Марией.

Справившись с волнением, егерь сел на лавку и неторопливо закурил:

— Ты, Стеша, погоди реветь. Расскажи толком, что случилось.

— Ох, прости, Федор!

— Чего это ты поглупела вдруг? — попытался приободрить гостью егерь.

— Погоди ты чуток, — вступилась Мария. — Дай ей дух перевести. На брусничной водички, полегчает.

У окна показалась голова взмыленной лошади, вязкая пена прикипела к её губам. Лошадь скосила глаза в комнату, выкатив белые новолунья белков.

— Ты Ласку-то не загнала, Степанида Кондратьевна? — поинтересовался Зимогоров, чтоб хоть чуток отвлечь жену Семена Васильевича от непонятной пока ему тревоги.

— Ну чего ты с лошадью пристал? — рассердилась Мария. — Видишь, не в себе человек.

— О деле, Стеша, о деле давай. Не тяни… Я ведь со светом к вам собрался.

— Семен пропал, — и Стеша опять заплакала. — Скоро неделя, как срок ему возвратиться, а нет его.

— Э-э, — успокаивающе протянула Мария. — Мне тогда уж пора свои косы повытаскать. Мой и по три недели пропадал.

— Не бывало такого с Семеном, сами знаете, — Степанида упрямо стукнула кулаком по колену. — Часу меня ждать не заставлял. Раньше уговора случалось ему приходить.

— Точно, — подтвердил Зимогоров. — Про то я знаю. Да и дел у него в тайге нет особых, чтоб пропасть на неделю. Шалить в округе давно перестали. Я про панты говорю. А если бы и поймали кого, то скорее бы вернулся. Чего ему с таким человеком в тайге обретаться?

— И я про то же! — живо воскликнула Стеша.

— Куда пошел Семен?

— Кроки его участка я привезла, с пометками. Он для меня рисовал.

— Чего же молчишь? С этого бы и начинала, — нахмурился Зимогоров

— Может, ничего и не случилось? — немного странным заискивающим тоном спросила Степанида. Измучившись ожиданием и одиночеством, жена инспектора, едва стемнело, села на лошадь и поехала к егерю, закадычному другу Семена, чтобы хоть в разговорах развеять сомнения. Не могла она быть дома одна. Невмоготу стало перебирать в уме множество всяких трагических случаев, могущих произойти в тайге. День ото дня, час от часу напрасного ожидания мысли о возможной беде становилась неотступнее, беспокойство росло. Едва остановила она себя, чтобы не позвонить в район, не поднять тревогу…

— Может, всё-таки не случилось ничего? А? — повторила Стеша. — Как ты думаешь? Зря я себя мучаю? Шаповалов от меня прячется. Надоела я ему расспросами. А он как в рот воды набрал.

Федор промолчал и не поднял глаз в ответ на вопрошающий взгляд жены друга. Он вроде бы даже плечами пожал, разглядывая план.

— Там, Федор Фаддеевич, всё отмечено: число выхода, маршрут, где и когда он быть должен.

— Ага, нашел…

Разобравшись в переплетении линий, начерченных разноцветными карандашами, Зимогоров смог теперь проследить весь путь, намеченный Семеном Васильевичем. Но главное тут состояло в другом. Не в характере инспектора было вот так с бухты-барахты опаздывать с возвращением. Сама по себе задержка могла свидетельствовать о происшествии из ряда вон выходящем. Необычен был и последний маршрут инспектора: в самую глубинку заказника. Этого егерь не ожидал. Много непонятного, тревожного почувствовал теперь Федор в сообщении Шаповалова о кострах. Особо охраняемые угодья вытянулись в длину, к предгорьям, куда ни егерский, ни тем более милицейский участки не доходили. Но наблюдать за дальними отрогами было необходимо. Именно там обитало ценное зверье, выбитое близ селений.

— Что же делать-то будем, Федор? — напомнила о себе Степанида Кондратьевна.

— Идти надо.

— Я с вами.

— Не сердись, обуза мне ни к чему.

— Это я-то обуза? Да я все маршруты как свои пять пальцев знаю.

— На плане… И не спорь, — ревниво оборвал Федор. — Не допускаю я, что стряслось с Семеном Васильевичем нехорошее. И не путайся у меня под ногами. Тайга — не класс. Не командуй.

Федор действительно не верил, будто опытный таежник Шухов поступил опрометчиво и попался на какую-либо уловку пришлых браконьеров. Коли с местными столкнулся, те не станут греха на душу брать: покорно пойдут за инспектором, чтоб штрафом отделаться. А вот пришлые — те люди жестокие. Не по характеру, не по склонности, не по тому, что скора на расправу рука. Они рассчитывают уйти. Не здесь их дом! Не знают они, как долго тайга хранит следы пришельцев. Не все улики смывают дожди и разбрасывает ветер. Да и ведёт себя чужак в глубинке неосторожно, неосмотрительно. Кажется ему, будто затеряется он в бескрайнем просторе дикой тайги. Получается же как раз наоборот.

Выслушав резкий отказ Зимогорова, Степанида поджала губы и некоторое время сидела молча, а потом разрыдалась.

— Всё равно пойду! Одна пойду!

— Куда? — вздохнул Федор.

— За тобой.

В дом вошла Мария и сердито сказала:

— Чего бабу дразнишь? Не веришь, будто стряслось что с Семеном Васильевичем, так объясни — почему?

При виде женских слез Федор Фаддеевич терял душевное равновесие. Они, слезы эти, вызывали в нём досаду и раздражение до зуда в спине. Поежившись, словно от холода, егерь проговорил досадливо:

— Что объяснять? Что! Вот ведь по карте ей показывал: обойти эти отметины двух недель не хватит, не то что одной! Что же тут ещё объяснять? А я в тайгу по своим делам пойду.

Мария обняла Стешу за плечи, склонилась к ней:

— Ты уж прости моего… Не приучен к слезам. Не видывал их в доме.

— Пусть посмотрит! Может, сердце его лохматое шевельнется, — бормотала Стеша сквозь рыдания, уткнувшись в концы шали. — Друг его, верно, погиб, а он сидит лясы точит.

При одной мысли, что он всё-таки столкнется с убийством, а подле будет жена Семена Васильевича, лоб егеря покрылся испариной. Это было свыше его сил. Ведь Степанида непременно сочтет свое бабье горе больше его мужской беды: не найти ему в жизни такого друга, как Шухов. Это точно.

Обернувшись к Степаниде, Федор отрезал:

— Не возьму! И не проси!

— Чует мое сердце, погиб Семен! — сквозь плач выговаривала Степанида. — А ты чурбан!

— Это ни к чему… — нахмурился Федор. — Помощи в тайге от тебя никакой, а мороки — воз.

Стеша утерла слезы, вид её стал решительный, будто и не плакала она минуту назад. Крупные карие глаза глянули на егеря зло:

— Да что я с тобой торгуюсь? Дорога, что ль, заказана? Ты сам по себе, я сама по себе.

Такого поворота Зимогоров не ожидал и сгоряча чуть на попятную не пошел, да жена выручила:

— Слышь, Стеша, неделя опоздания для таежника — срок малый. Глядишь, напорола ты горячку, а дело по-иному обернется. Федор один пойдет, ты ступай обратно, к дому. Может, припозднился Семен Васильевич. Тебя, поди, уже ждет.

Человеком Федор Фаддеевич был отходчивым, да и в речах жены определенно имелся свой резон. Поэтому настаивать на своём егерь не стал.

— Пусть Стеша уезжает, а я с первым светом тронусь, — но, глянув на темень за окном, егерь махнул рукой. — Совсем вы меня запутали! Куда ж ей на ночь глядя скакать?

Мария увела притихшую Стешу в комнаты, а Федор остался сидеть у кухонного стола, склонясь над картой. Что случилось с Семеном? Несчастный случай? Зверье в эту пору спокойное, занимается потомством, на человека не бросится. Да и смешно, если бы инспектор не сумел разойтись по-хорошему даже с медведем…

Но и поутру Стеша была непреклонна. И Мария теперь стояла за неё горой. Федору пришлось уступить.

— Не будь ты женой Семена Васильевича… — тут егерь замотал головой так, будто стряхивал осиный рой, и, не договорив фразы, буркнул: — Вот те штаны, куртка, олочи. Великовато, но сойдет.

Пока Стеша переодевалась в другой комнате, Мария шепнула Федору, легонько толкнув его в бок:

— Ты с ней поласковее. Слышь? Дите у Семена будет.

— От те на! На кой же она…

Мария зажала мужу рот:

— Я уж думала… Останется — хуже. Побереги.