Двадцатимиллионное население Кении, занимающей первое место в мире по рождаемости (четыре процента!), — это поистине этнический Вавилон. Именно здесь сходятся границы расселения крупнейших лингвистических групп Африканского континента — банту, нилотов, кушитов. Леопардовые накидки, юбки из шкур антилоп, львиные шапки, головные уборы из перьев страуса, ожерелья из кораллов, ракушек, плодов деревьев, браслеты — спирали из меди и латуни, серьги и браслеты из волос слона, амулеты из когтей хищных зверей — каких только удивительных, своеобразных одежд и украшений не встретишь, особенно в праздники. В национальной одежде африканцев, в традиционных украшениях отражаются яркие краски окружающей природы.

Увы, в результате импорта европейской моды многие национальные мотивы в одежде утеряны, верх берет унылое однообразие. Все богатство национальных традиций можно теперь увидеть, пожалуй, лишь на уникальной коллекции портретов африканцев, находящейся в Национальном музее Найроби и в официальной резиденции главы государства. Эта портретная галерея — более 700 листов — принадлежит кисти Джой Адамсон. Она начинала свою деятельность в Кении как художница-флористка, а потом более шести лет провела в самых отдаленных местах среди различных племен, изучала традиционные обычаи, одежду и украшения, писала портреты вождей, воинов, танцоров, колдунов, невест, матерей и вдов, увековечив для будущих поколений быстро исчезающие племенные традиции, обычаи и нравы. Портретную коллекцию Джой Адамсон с полным основанием можно сейчас назвать «Исчезающая Африка».

Свыше сорока народностей Кении находятся на разных уровнях социально-экономического развития. Одни из них давно живут оседло, занимаются земледелием, скотоводством, рыболовством, осваивают индустриальные профессии, приобщаются к современной культуре и образованию. Другие до сих пор кочуют со своими стадами верблюдов, коров, овец и коз по огромным засушливым территориям в поисках зеленых пастбищ. Одни народности давно втянуты в товарно-денежные отношения, а в последнее время и в частно-капиталистическое предпринимательство — другие живут в условиях родо-племенной общины.

В выходные дни я часто ездил в окрестности большой деревни Гатура в междуречье Кимаки, Чаны, Таны, изобиловавших форелью. Познакомился с егерями, лесниками, мальчишками-проводниками. Все они были кикуйю — людьми из самой большой народности Кении.

Ярким представителем кикуйю был первый президент Кении Джомо Кениата, на протяжении многих лет возглавлявший освободительную борьбу в стране. Можно по-разному относиться к политическим концепциям Кениаты, но вряд ли кто может оспаривать, что это был незаурядный, сильный, мужественный человек. Кениата был прирожденным народным вожаком, умел убеждать и зажигать массы. Сколько раз приходилось слышать его выступления перед толпой, и никогда, даже в преклонном возрасте, он не говорил равнодушно, монотонно, не произносил заученных текстов. Его низкий сочный голос то проникновенно убеждал, то саркастически высмеивал, то клокотал, напоминая львиный рык. Внешне Кениата больше всего напоминал именно льва — плотный, широкоплечий, с мужественно-резкими чертами лица, как будто вырезанного из куска темного дерева, с гривой пепельно-седых волос. В 1969 году в городе Кисуму, куда Кениата приехал на открытие госпиталя, произошли непорядки. Перед самым началом торжественной церемонии вспыхнула стычка между участниками митинга и полицией. Когда Кениата уже сел в приготовленное для него кресло, в воздух полетели камни, обломки стульев, свистели полицейские дубинки, рвались гранаты со слезоточивым газом, раздавались одиночные выстрелы. Министры, парламентарии, представители дипкорпуса в панике укрылись в вестибюле нового здания. Джомо Кениата неподвижно сидел в своем кресле, опираясь на массивную трость, с которой он редко расставался. Лишь плотно, сомкнутые губы да резко обозначившиеся желваки выдавали его гнев. Страха он не испытывал… Много раз я видел его добродушным. Кениата любил народные танцы, мог часами любоваться ими, а иногда сам принимал в них участие, переходя от одной группы танцоров к другой. Как-то в Кению приехал советский цирк. Одно из представлений давали в резиденции президента под открытым небом. Кениата, как ребенок, радовался каждому номеру. А когда наш знаменитый фокусник Акопян прямо на глазах президента превращал белые листочки бумаги в кенийские ассигнации достоинством в 100 шиллингов, восторгу Кениаты не было предела. Смеясь, он сказал артисту: «Одно из двух — или я должен вас арестовать как фальшивомонетчика, или сделать своим министром финансов…»

Кикуйю — исконные земледельцы — живут главным образом на склонах и у подножия горы Кения, которую они боготворят. Дед моего постоянного проводника, смышленого подростка Джона, старый крестьянин Нджороге Камао, знал множество кикуйских мифов и преданий и любил пересказывать их у рыбацкого костра, хотя, как и все кикуйю, рыбу не ловил и ел ее с неохотой.

Верховное божество кикуйю Мвене-Ньяга, обладавший сверхъестественной силой, из «ничего создал все». Сотворяя мир, Мвене-Ньяга первой создал гору Кения, превратив ее в свою земную обитель. Кикуйю называют эту гору Кере-Ньяга — «блестящая гора Ньяги», Однажды Мвене-Ньяга позвал на вершину горы человека по имени Гикуйю и оттуда показал ему покрытые снегом склоны, прекрасные долины, прохладные реки, могучие леса, кишащие дичью, и цветущую в центре этого благодатного края рощу, которую он отдал во владение Гикуйю. Когда Гикуйю пришел туда, он увидел, что божество подарило ему еще и жену — красавицу Мумби, ставшую «прародительницей всех кикуйю». С тех пор кикуйю почитают гору, считают ее символом величия, благородства, всего самого ценного. Первые слова, которые произносят их дети, — это «отец», «мать» и «гора». Свои жилища (иганды) — круглые хижины с конусообразной соломенной крышей без окон — кикуйю строят так, чтобы их двери были обращены к горе. До сих пор при совершении ритуальных обрядов и танцев считается непозволительным повернуться спиной к священной горе. Ежегодно отмечается «праздник Ньяги».

Такая вот легенда… А не так давно специалисты по альпинизму всполошились, разглядев, что на вершину горы поднялся совсем неизвестный им человек. Самое невероятное состояло в том, что он был без всякого снаряжения — ледоруба, веревок, крюков. Альпинисты начали срочно снаряжать экспедицию по его спасению: ведь если трудно подняться на вершину без специальной экипировки, то спуск с нее еще более опасен; гора покрыта ледниками, случаются снежные обвалы, оползни. Но и при спуске африканец проявил завидную выдержку и осторожность. Метр за метром преодолевая опасные спуски, он оказался в своей деревне раньше, чем подоспели спасатели-альпинисты. Смельчаком оказался кениец-кикуйю. Восхождение на гору он объяснил желанием поклониться Мвене-Ньяге…

— А знает ли бвана, как давно кикуйю стали земледельцами? — спрашивает Нджороге.

— Нет, мзее.

— Так вот, когда Мвене-Ньяга показал Гикуйю рощу, где он должен был жить, он подарил ему палку-копалку. С той поры кикуйю обрабатывают землю.

Когда после бесплодных пустынь севера или засушливых саванн юга оказываешься на землях Кикуйюленда и видишь изумрудную зелень лугов, кофейных и чайных плантаций, волнующееся море хлебных полей, вдыхаешь прохладный, мягкий и пахучий воздух, кажется, что жизнь здесь легка и беспечальна. Глубокое заблуждение! Кикуйю трудятся, как пчелы, не зная отдыха: вырубают буш, распахивают поля, сжигают ветви, удобряя золой землю. Каждый клочок земли приходится взрыхлять мотыгой, разминать пальцами, сеять зерно рукой, поливать землю водой, которую женщины приносят в бочонках из ручья.

Семь лет я ездил в Гатуру, и с каждым годом все более оживленной становилась жизнь в этих краях. От города Тики пролегла асфальтированная дорога. Кое-где мотыгу заменил плуг, появились тракторы, фермы по выращиванию кофе и чая, многолюднее стали деревни, все больше прихожан по воскресным дням тянулись в храмы, чаще стали ходить автобусы на городские базары. Кикуйю более, чем какая-либо другая народность Кении, втягивалась в частное предпринимательство. Среди кикуйю происходит классовое расслоение, сравнительно быстро растет национальная буржуазия. Кикуйю заняли ведущее место в государственном аппарате, в торговле, расселяются по всей стране. Но мой знакомый Нджороге Камао не становился богаче и на мои вопросы о жизни неизменно отвечал: «Кидого, кидого».

Нджороге не любил жаловаться, но от егерей я знал, что живет он в большой нужде, земли у него совсем мало, а прикупить ее не на что. В поисках хоть какого-либо заработка подались в город его сыновья, а когда я уезжал из Кении, то узнал, что подросший за эти годы Джон, не закончив школы, нанялся на дорожные работы.

Как и Камао, многие кикуйю из-за безземелья лишены возможности заниматься своим исконным делом и меняют завещанную Мвене-Ньягой палку-копалку на кирку и лопату дорожного рабочего. И то если сильно повезет…

Восточные склоны горы Кения и прилегающие равнины населяют ближайшие соседи кикуйю — народы меру и эмбу. На плодородных почвах предгорий они выращивают один из лучших сортов кофе в мире — «чука-арабика». Меру известны также как лучшие в Кении танцоры и искусные музыканты на огромных тамтамах. Народ камба, четвертый по численности, заселяет более засушливые равнины, спускающиеся к Индийскому океану. Это край огромных сизалевых плантаций. Из сизаля делают канаты, сети, циновки, щетки и многие-многие другие изделия. В любой лавке хозяйственных товаров, на рынках, на обочинах дорог, по которым проходят туристские маршруты, можно приобрести изделия из сизаля — прочные и яркие хозяйственные дамские сумки, сосуды для хлеба, фруктов, орехов, подставки под столовые приборы. Местные рыбаки уверяли нас, что рыба «предпочитает» современным сетям из капрона сизалевые сети. В последнее время большие площади на землях камба отводятся под хлопок. Камба слывут одними из лучших резчиков по дереву. Они же — исполнители темпераментных виртуозных акробатических танцев. Они же — искусные охотники и… заядлые браконьеры.

Нагорья гигантскими ступенями спускаются в сторону озера Виктория. На его прибрежных равнинах два народа, занимающих второе и третье место по численности населения, — абалуйя и луо. Бантуязычные абалуйя, на чьих землях выращиваются практически все сельскохозяйственные культуры, которые есть на нагорьях, еще в прошлом веке создали в Приозерье ряд крупных феодальных государств, дали Кении большую часть интеллигенции и искусных ремесленников — гончаров, кузнецов, резчиков по камню, ювелиров. Соседи абалуйю — луо — нилоты, но в отличие от большинства народов этой языковой группы давно порвали с кочевым скотоводством и превратились в умелых земледельцев. Вдоль побережья озера Виктория они ловят рыбу. Из луо вышло немало видных представителей интеллигенции и деловых людей. Ни один народ Кении не может соревноваться с луо в нарядах — невероятно пышных и замысловатых.

В районе Каджадо, в типичной для этих мест кустарниковой саванне, я неожиданно стал свидетелем любопытнейшей сцены. В тени развесистого тамаринда на траве сидели тесным кругом юноши в красных туниках с копьями, сверкающими на солнце остро отточенными лезвиями. В центре круга стоял потный человек в форме районного комиссара и что-то говорил в микрофон. Закончив речь и обведя взглядом присутствующих, он громко спросил:

— Вы все поняли?

— Да, да! — хором ответили юноши.

— Вы согласны жить оседло, обрабатывать землю, строить поселки?

— Ни за что! — ответил хор.

— Что же вы собираетесь делать, кем хотите быть?

— Моранами, моранами, моранами! — дружно скандировали юноши, поднимая вверх в такт словам свои грозные копья.

Комиссар снял форменный головной убор, вытер цветастым платком пот с лица и шеи, махнул с досадой рукой, зашагал к стоящему неподалеку лендроверу. Я успел перехватить его и расспросить. Комиссар сказал, что из Найроби получено распоряжение еще и еще раз объяснить моранам, всем масаям преимущества оседлости, чтобы они прекратили воинственные набеги на соседей, не угоняли чужой скот.

— Вот я и решил собрать моранов на баразу и поговорить с ними. Результат вам известен.

Масаи, пожалуй, самая популярная среди иностранцев народность Африки. Туристы, прибывающие в Кению, обязательно хотят повстречаться с масаями, сфотографировать их, купить масайские украшения, заполучить предметы их домашнего обихода, а заядлые коллекционеры — и копье, но не то, что можно купить в лавке сувениров, а то, которое побывало в руках масаев. В туристских отелях за ужином часто можно слышать восторженный щебет пожилых, хорошо причесанных и искусно подкрашенных дам: «Ах, масаи!», «Ах, мораны!», «Они бесподобны!», «А какие красавцы!».

Действительно, масаи, сохранившие почти в неприкосновенности свои древние обычаи, нравы, одежду, неповторимы, не похожи на других. Мужчины-масаи, как правило, рослые красавцы с удлиненными лицами, тонкими носами, мягко очерченными ртами. Волосы у них заплетены во множество косичек, в ушах — серьги, на шее — бусы. Они носят ярко-красные свободно ниспадающие туники, закрепленные на одном плече, или только набедренные повязки, а в прохладное время — шкуры леопарда, льва, антилопы или козы. Масаи никогда не расстаются с копьем, а часто и с ярко раскрашенным щитом из кожи буйвола. Масайки невысоки ростом, с бритыми головами, шею и лоб стягивают тугими обручами, на руках и ногах — витые металлические браслеты, в ушах — фантастических размеров серьги из множества ниток бисера. Чаще всего одежду женщин-масаек составляют лишь юбки из шкуры антилопы, козы.

Живут масаи в очень низких хижинах, сплетенных из прутьев и обмазанных кизяком. Бочкообразной формы жилища, напоминающие огромные буханки хлеба, расположены по кругу. В центре круга образуется двор; на ночь сюда загоняют скот. Такие краали у масаев называются маньятами. Снаружи маньяты огораживаются забором из колючих кустарников — защита скота от хищных зверей. Свой скот масаи берегут и мясо едят не так уж часто. Основная пища — молоко, смешанное с кровью. Натренированной рукой в вену коровы или быка вонзают стрелу, нож и нацеживают в сосуд из тыквы строго определенное, как у донора, количество крови, чтобы животное не ослабло, ранку замазывают глиной. Масаи подолгу кочуют в безводных районах, и этот «коктейль» служит почти единственным источником, утоляющим жажду и восполняющим жизненные силы.

Достоверных сведений о происхождении масаев, о том, как они появились в центре Африки, мало. Существует гипотеза, что масаи — потомки древних египтян. Во всяком случае, известно, что масаи в не столь уж давние времена были самым могущественным и грозным народом в Восточной Африке. Их владения распространялись почти на всю центральную часть современной Кении и на значительную часть Танзании. Масаи бдительно охраняли свои территории, не допускали миссионеров, не пропускали через свои земли торговцев. Масаи наводили ужас на работорговцев. Не дай бог, если караван с закованными в колодки рабами повстречается с масаями. Торговцев живым товаром масаи убивали.

Много легенд и мифов сложено о воинственности масаев. Матери из земледельческих африканских племен пугали ими детей, а в молитвах кикуйю были такие слова: «Сделай так, чтобы ни один из нас не встретился с масаями, львами и слонами».

Я был знаком с единственным в 70-х годах представителем масаев в кенийском парламенте — Стенли Олонтипитипа, интересовался у него проблемами масаев, спрашивал, почему так много говорят о воинственности и жестокости масаев.

— Масаи действительно воинственный народ. Но воинственность не заложена в их крови, она определяется всем образом жизни масаев. Наши родичи были всегда скотоводами-кочевниками и других занятий не признавали, считали их низкими и недостойными. В старые времена саванна, на которой масаи кочевали со своими стадами, кишела хищными зверями. Масаи не могли не сделаться хорошими охотниками. С щитом и копьем, а иногда и одним ножом приходилось вступать в схватку со львом и побеждать его. Для кочевого скотоводства нужны обширные пастбища. Масаи отвоевали их и упорно защищали. Они, как и некоторые другие нилотские племена, считают, что весь скот на земле принадлежит им по праву. Для них он не только мясо и молоко, но и символ благополучия, процветания, положения в обществе. Вы знаете, как масаи приветствуют друг друга?

— Еще нет.

— Касадьян.

— А что это значит?

— Как поживает ваш скот. Что касается легенд о слепой жестокости масаев, — продолжал Стенли Олонтипитипа, — то это небылицы, распространяемые недругами. В войнах за пастбища масаи не стремились порабощать другие племена, не заставляли их, как это делали многие завоеватели, работать на себя, а лишь отбирали скот. По своему характеру масаи жизнерадостны, дружелюбны, великодушны. Мы горды и полны чувства собственного достоинства.

Общество масаев строго организовано. У них, как в древней Спарте, существовала система поголовного военного обучения мужского населения. С детских лет масаи приучались к военному делу, а в юношеском возрасте становились воинами. У мужчин-масаев четко определены права и обязанности каждой возрастной группы. Самое трудное время — детство, самое привольное — юность.

Уже в семь-восемь лет, когда наши дети начинают ходить в школу, мальчишки-масаи становятся пастухами, трудятся целый день, от зари до зари, присматривают за скотом, помогают взрослым перегонять его с одного пастбища на другое часто на виду у хищных зверей. Мальчишкам дают лук со стрелами, копье, которыми они учатся владеть. Пастушонок обязан выполнять все приказания взрослых масаев, будь то родственник или вовсе не знакомый масай: найти отбившуюся корову или овцу, что-то принести из деревни, побежать с каким-то поручением за добрый десяток километров. Такие поручения мальчишки выполняют и ночью, преодолевая страх и усталость. При всем при том масаи любят детей и желают им только самого лучшего. А по их представлению «самое лучшее» — это воспитать мальчика дисциплинированным, бесстрашным, сделать из него смелого воина, искусного охотника, способного вступить в единоборство с хищником.

Лет в пятнадцать-шестнадцать молодые масаи переходят в следующую возрастную группу — моранов. Подростки становятся воинами. Мораны строят посреди саванны коллективное жилище. В это время их занятие — соревнование в смелости, ловкости, в охоте. Под наблюдением опытных воинов мораны совершают долгие переходы, по нескольку дней не едят, учатся быстро бегать и прыгать, далеко и метко метать копье, умело владеть ножом, надежно прикрываться щитом. Наблюдая упражнения масаев, а такое зрелище посторонний может увидеть лишь благодаря протекции старейшин, невольно думалось: если бы масаи приняли современную цивилизацию с ее культом спорта, им не было бы равных во многих видах легкой атлетики — беге, прыжках, метании копья, диска. Рослые, атлетически сложенные масаи могли бы стать непревзойденными баскетболистами и волейболистами.

Доблесть морана проявляется в поединке со львом. В настоящее время подобные поединки запрещены, но масаи не признают запрета. Нам встречались мораны, украшенные ожерельем из когтей льва — символом храбрости. Моран не может жениться, однако свободная любовь у масаев не осуждается. В перерывах между набегами и стычками, с соседями, теперь редкими, все свободное время вольные и удалые группы вооруженных копьями моранов бродят от селения к селению, веселятся, делают все, что им заблагорассудится. Никто не может отказать им в гостеприимстве, в угощении, в крыше над головой. Все знают — моран служит всему племени, рискуя жизнью. Именно они ведут войны с соседями, отбивают у них стада, захватывают новые пастбища. Они же защищают селения масаев, где живут старики, женщины, дети.

«Пройдя службу» обычно годам к тридцати, мораны могут обзавестись домом, женой, детьми. Они переходят в следующий ранг — становятся «младшими старейшинами», членами родового парламента, который решает, как лучше пользоваться пастбищами и водопоями, обсуждает поступки членов племени, вершит суд при разводах, разделе наследства. В делах, касающихся взаимоотношений с соседними племенами, как мы сказали бы — в вопросах «внешней политики», решающее слово принадлежит «старшим старейшинам». Мужчины старше 65 лет считаются старцами, «старейшинами в отставке». Им поручается самая легкая, но и самая трудная задача — отвечать перед «богом» за всех соплеменников.

Новое, что пришло в Кению после обретения независимости, очень и очень медленно проникает в мир масаев. Очень немногие из них переходят к оседлости.

В последние годы молодых масаев можно увидеть на улицах городов, но они по-прежнему свысока относятся к любому труду, кроме воинского и скотоводческого, и приходят в города, нанимаются на работу, чтобы, накопив денег, купить скот и возвратиться в родные места к своему народу. Призывы политических деятелей к «ухуру» — «потянем все вместе», или, по-нашему «эй, ухнем», — пока плохо доходят до слуха масаев.

В Кении смешалось все, что есть в Африке, даже полушария здесь рядом. Разделяя страну почти пополам — одна половина территории в Северном полушарии, другая в Южном, — с востока на запад тут проходит экватор. Близ городка Нанъюки, у красочного щита, показывающего, как проходит экватор по Африканскому континенту, можно, не делая никаких усилий, не преодолевая никаких препятствий и не подвергаясь какому-либо риску, одной ногой стоять в Северном, а другой — в Южном полушарии. Редкая возможность, не правда ли?