Третий день Ива жила у Хмары. Курьера все не было. Энергичная дивчина с утра вскидывала двустволку за плечи и отправлялась на охоту. Хмара предупреждал: «Смотри, в лесах разные люди. Меня знают, не трогают. А как с тобой обойдутся, не могу сказать. Встречаются и из ваших, да и „ястребки“ теперь чешут лес, как волосы гребешком, каждый след на заметку берут». Хмаре не нравилось, что в его дом нагрянула эта бойкая дивчина. А ну как привела кого на хвосте? Ему казалось, что старый друзяка Рен, наконец, оставил его в покое, не тревожил несколько месяцев. Так нет, опять вспомнил. Времена не те, нельзя служить и вашим и нашим: что будет, если власти раскопают прошлое сына, дознаются, что в хате уважаемого лесника Хмары бандеровская явка? А эта чертова девка шляется по перелескам, зайцев лупит добре, вчера троих приволокла, сын Мыкола помогал свежевать. Да хорошо бы таскала только зайцев, так нет, пришла вместе с «ястребками» — встретила где-то в лесу, хлопцы поморозились — вот и пригласила погреться. У Мыколы руки тряслись от страха, когда сел с их начальником Малеванным за стол чай пить. А дивчине хоть бы что: смеется, глазки строит.

Хмара сумрачно качнул головой. После того как «ястребки» попрощались и ушли, он попытался поговорить на повышенных тонах с Ивой. Но та сама на него прикрикнула — голосом бог не обидел:

— Не лезьте не в свое дело! Тоже мне нашелся конспиратор! Да меня полрайона видело, как я на охоту в лес отправлялась. И доложили кому следует, что, мол, появилась в наших местах городская охотница, у Хмары поселилась… Они меня уже давно проверили, откуда приехала и действительно ли я Ива Менжерес, студентка. Раз не трогают, значит все в порядке. А если я прятаться от людей начну? Сразу забеспокоятся — почему да отчего… Ну что вам те хлопцы дались? Пришли, укропу попили, ушли… А мне все спокойнее…

Хмара вынужден был согласиться с доводами Ивы. Про себя подумал: нет злее врага, нежели баба; ее и сам черт не перехитрит. Возможно, к такой оценке привело и то, что его жена Маланка по одной ей известным признакам всегда точно определяла, заходил ли Хмара в чайную, когда его вызывали в район, или нет.

Дом у лесника был просторный, на две половины, и он выделил Иве одну комнату. Чистенькую, с рушниками на иконах, обставленную по-городскому: круглый стол посредине, никелированная кровать с шариками, высокий диван, обтянутый бордовым дерматине м, пузатый шкаф. На кровати горкой возвышались пуховые подушки, прикрытые кисейной накидкой. «Йой, — обрадовалась Ива, когда увидела эти подушки, — як у неньки ридной!» А на иконы почти не обратила внимания.

— Не веришь? — строго осведомился Хмара.

— Верю… в то, что черти на том свете нас уже с железными гаками дожидаются, — засмеялась Ива.

Хмара хотел со злости плюнуть, но пол был так чисто вымыт, что жалко стало. Он только глянул на Иву, как огнем обжег. «Серьезный дядя, — отметила этот взгляд Ива, — такой по голове топором хрястнет, а потом богу своему помолится за упокой убиенных и спать спокойно ляжет».

— А скажу я вам еще вот что, — сказала, как пропела. — Встретились мы с вами и разойдемся, когда дело сделаем. И нет мне никакого резона в вашу душу лезть, а вам в мою заглядывать. Верую, не верую, кохаю, не кохаю — то никого не обходит. Вот так, вельмишановный Зенон Денисович…

Хмара, по трезвому размышлению, решил, что дивчина права: чем меньше он знает о ней, тем лучше. Попросилась пожить, пока охотится, заплатила деньги за постель да еду — вот и весь сказ, если «те» спросят.

— У меня будешь столоваться? — спросил. — Если так, то еда денег стоит…

— Понимаю, — улыбнулась Ива. — Вот три червонца, положите на видном месте, если поинтересуются — то платила…

«И где только такие девки родятся, — озадаченно полез в потылыцю Хмара, — ты еще рот не раскрыл, а она уже знает, что скажешь».

А дочери Хмары, Ванде, Ива понравилась. Она старалась угодить ей, чем могла, восхищалась ее красотой и весьма откровенно намекала брату Мыколе: «Я б на твоем месте…» Ива посмеивалась, шутила с парнем, но как-то основательно шлепнула игривого Мыколу по рукам, когда тот дал им волю. Мыкола обиделся, полдня не разговаривал, ушел во двор колоть дрова. Он легко взмахивал тяжелым колуном, и сосновые кругляки полосовались, как тонкие чурки. Ива присела рядом, присмотрелась к работе Мыколы, одобрила:

— Умеешь.

Мыкола отбросил колун, достал папиросу. Потянуло его на доверительный разговор «про життя».

— Ты вот что скажи: какая беда тебя носит по лесам? Что ты-то потеряла? — спросил он.

— Во всяком случае, не то, что ты искал в сотне у Яра, — отрезала Ива.

— Пронюхала?

— А ты думал, я так вот в гости приду в вашу хату: «Здравствуйте, люди добрые, я ваша племянница, мой тато с вашей мамой гусей пасли»?

— Битая, видно. Но я все-таки мужчина, мне к автомату не привыкать, в лесу дорогу с завязанными глазами найду — по запаху, по шороху листьев, по тому, как земля под ногой гнется. А ты? И зачем только впуталась? Что ты можешь? Попадешь на глаз эмгебистам и…

— Пожалел волк кобылу…

— С тех пор как определили мою службу здесь, при этой хате, было время подумать, — задумчиво протянул Мыкола, — отсюда совсем по-другому все смотрится, чем из сотни…

«Значит, Мыкола обслуживает контактный пункт, — отметила Ива. — Разумно. Чем приставлять к зачепной хате первого попавшегося, то не лучше ли сынка к родителю пристроить?» Она решила тут же проверить свою догадку. Если есть у Мыколы оружие, то до сих пор ходит в «боевиках».

— Сомневаешься, что могу? — переспросила. — То же, что и ты. И учти, не хуже. — Она достала из кармана шубки браунинг, взвесила на ладони. — Давай попробуем? Услышат выстрелы?

— Так тут на десять верст сейчас ни живой души. Разве случайно кто бродит.

— Жалко, игрушечка моя маленькая и легкая…

Мыкола с видом знатока осмотрел пистолет, чуть подбросил и поймал — рукоятью в ладонь.

— Да, по воробьям и стрелять.

Он встал, тяжело прошагал к дому, возвратился тоже с пистолетом в руках.

— Может, этот подойдет?

Ива присмотрелась — тяжелый немецкий «вальтер». Распорядилась:

— Поставь что-нибудь шагов на тридцать. Да отца предупреди, а то еще за автомат схватится.

Мыкола позвал отца. Вечно хмурый Хмара неодобрительно покрутил головой, но мешать не стал — в лесу действительно в эти дни пусто, лесозаготовки давно кончились, «ястребки» вчера только «гостили». Мыкола приладил к дереву у тына пачку «шахтерских».

— Не жалко папирос? — спросила Ива.

— А ты попади! — вошел в азарт сын лесника. — Тут тридцать метров верных, на таком расстоянии в бычка пулю всадить — и то добре.

Ива осмотрела «вальтер», несколько раз подняла пистолет и опустила его, чтобы почувствовать тяжесть оружия не только ладонью, но и локтем, предплечьем. Рука привыкла к пистолету, будто срослась с ним. Первый выстрел девушка сделала навскидку, со стороны казалось, даже не прицелилась. Мыкола удивленно раскрыл рот: пачка папирос слетела в снег, затемнела на нем серым квадратиком.

Ива по-мальчишески озорно подмигнула сыну лесника: знай наших! И снова нажала на спусковой крючок. Она стреляла с тем небрежным изяществом, которое присуще только очень опытным, уверенным в себе стрелкам, и после каждого выстрела пачка папирос на снегу подпрыгивала, словно живая, пока от нее не остались лохмотья.

— Хватит! — закричал Мыкола. — Скажена! Оставь хоть одну папиросу целую!

— Вот так! — взволнованная, разгоряченная стрельбой, Ива говорила громче, чем обычно. — Кое-что и я могу. А «вальтер» добрый, с таким не страшно и отбиваться… Может, подаришь?

— Бери! — так, словно отдавал полцарства, крикнул Мыкола. — Бери, три чорты його мами в печин-ку! Чи вы бачилы колы-небудь таке, тато? — восторженно спросил он у отца.

Лесник немигающе уставился на Иву.

— Добре тебе навчылы… людей убывать!.. — Выдушил из себя не то одобрительно, не то со злостью.

«Смотрит, как сова из дупла», — подумала Ива. Она не откликнулась на слова старика, примеривала «вальтер» к карману полушубка: не трудно ли будет выхватить в случае необходимости? Мыкола передал девушке запасные обоймы.

— А как же ты? — спросила Ива.

— У меня еще «парабель» есть, да и кое-что посерьезнее. Хватит.

— На кой ляд дома склад оружия устроил? Вдруг труснут?

— А как же в лесу без зброи? А заметут меня не за то — за Яра. Добре погулял батько Яр, хоть и было ему тогда всего двадцать пять годочков. И мы с ним тоже — у многих зарубки в памяти оставили, не простят, если дознаются.

Мыкола храбрился, но Ива ясно расслышала в его словах тоску и безысходность.

Ванда крутилась на крылечке, нараспев приглашала Иву:

— Ивонько, серденько, иди в хату, застудишься. Бач, якый витер злый…

Погода менялась. Хмурое небо почти прикрыло лес, срывался крупный мокрый снег. Ветер закачал верхушки сосен, и они зашуршали — заговорили о том, что плохо в ненастье путнику в лесу.

— Зараз прийду, — откликнулась Ива. И спросила у Мыколы: — Вайда знает? Ну, про твое прошлое и про то, что и сегодня с батьком помогаете нам?

— Да. А как иначе: одна хата — одно горе!

— Осторожнее в словах, — разозлилась Ива, — а то я тебе пропишу «горе»!

Прошло еще два дня — курьер все не появлялся. А тут старик Хмара принес известие, что была перестрелка в лесу и уложил Малеванный со своими дружками троих землю удобрять, а четвертый вроде бы ушел.

— Может, наши? — забеспокоилась всерьез Ива.

— А наверное, наши, — равнодушно сказал Хмара. — С другими Малеванный не воюет.

Иву поразило спокойствие, с каким отнеслись лесник и его сын к гибели бандеровцев. Или столько смертей видели, что привыкли? А может, даже радуются: другие попались, не мы. Что же это в конце концов: животное безразличие к тому делу, борцами за которое считаются, или свинцовая тупость, как у скотины, рожденная животным существованием?

— Твоих побили, не сомневайся, — хладнокровно растолковывал Хмара. — Больше некого. Кого из наших еще не перевели эмгебисты, те в бункерах сидят, весны дожидаются.

Он явно радовался, что теперь курьер уйдет в свой город и снова его хату надолго оставят в покое.

Ива решила иначе.

— Буду ждать. Тем более что живется мне у вас неплохо, — не удержалась от шпильки в адрес лесника, — свежий воздух, здоровая еда и все такое…