В конце первой недели занятий первокурсников филфака попросили собраться в Большой аудитории. Там обычно проходили все собрания. Пришли декан, секретарь факультетского комсомольского бюро, представители профкома, преподаватели.

Декан Петр Степанович Бойко, невысокий, сухощавый, очень энергичный, взял слово первым. Он говорил, по преподавательской привычке четко разделяя фразы паузами, взмахом руки выделяя наиболее важное:

— Дорогие друзья! Мои молодые коллеги! Мы рады приветствовать новое пополнение студенческой семьи нашего института…

Декану дружно захлопали. Он жестом прервал аплодисменты.

— Совсем недавно закончилась война — святая война народа нашего за свободу, за жизнь детей, за то, чтобы колосился хлеб на полях и цвели сады. Я вижу среди вас тех, кто с оружием в руках прошел дороги войны. Примите наши поздравления, товарищи демобилизованные воины, с началом первого в вашей жизни студенческого года!

Бойко преподавал в институте еще в те времена, когда эта территория входила в состав буржуазной Польши. Очень недолго преподавал — коммуниста Бойко польская дефензива бросила в тюрьму. Сейчас он жадно всматривался в зал: перед ним сидели студенты, учить которых он мечтал в тюремных застенках. Вот парни в гимнастерках, на груди ордена, медали «За взятие…», «За освобождение…». Пожалуй, по наградам вон того чернобрового хлопца можно географию Европы изучать: с боями ее прошел, освобождая от фашизма. Демобилизованные солдаты держатся вместе, разместились на соседних скамьях.

— В 1939 году западноукраинские земли воссоединились со своей сестрой — Советской Украиной. У нас была установлена народная власть. Но война прервала мирный труд. Гитлеровцы хотели отнять у нас все, чего мы достигли, утопить в крови национальное самосознание, уничтожить нашу культуру. Речь шла о жизни и смерти Украины — это понимал каждый украинец-патриот. Фашистским оккупантам верно служили буржуазные националисты, притащившиеся в их обозе. Народы-братья одолели гитлеровского зверя. Воссоединенная Украинская Советская Социалистическая Республика залечит раны, нанесенные фашистским лихолетьем, и станет еще сильнее, еще краше. Мы сердечно приветствуем сегодня детей рабочих и крестьян, которым Советская власть открыла широкую дорогу к знаниям…

Девчата устроились отдельно от хлопцев. Гафийки, Стефки — дочери вчерашних батрачек — будут учиться крепко, основательно. Сызмальства ведь привыкли трудиться от зари до зари. Одетые в простенькие сукенкн, сшитые старательным, но не сведущим в модах местечковым портным. Рядом с ними — пареньки в пиджачках грубого сукна, неуклюжие, стеснительные. В глазах у них крутое упрямство: выучимся. И действительно, выучатся — молодые интеллигенты, они будут верно служить народной власти. Все старше, чем положено для первого курса, — по три — четыре года украла война.

Несколько горожанок держатся более независимо. Они и одеты получше.

— Учитесь и помните, что дорогу к знаниям вам открыл народ. Вы будете его полномочными представителями в науке! — так закончил свою речь декан.

Прошло всего пять дней занятий. Это собрание было первым для сотни парней и девчат, ставших студентами областного педагогического института. После приветствий представителей общественных организаций декан предложил выбрать старостат.

— Загребельного старостой! — выкрикнул кто-то из демобилизованных.

— Товарищ Загребельный, встаньте, пожалуйста, — попросил декан.

Поднялся широкоплечий парень. Руки по швам, подбородок вскинут:

— Старший сержант Загребельный!

Все засмеялись, и студент виновато объяснил:

— Простите, не привык я еще по-гражданскому. Только из армии, трудно к мирной жизни приспосабливаюсь…

— Ладный из тебя староста получится, товарищ старший сержант, — с удовольствием отметил декан. — А кого тебе в помощники определим? Может, дивчину? Девушек ведь здесь большинство, им и власть.

В аудитории установилась тишина. Ребята раздумывали, поглядывали на соседей. В самом деле, кого?

— Иву Менжерес! — предложили из девчоночьих рядов.

— Кто назвал кандидатуру Менжерес — встаньте.

Поднялась высокая белокурая студентка. Смело затараторила:

— У нее одни «отлично» на экзаменах. И товарищам помогала, если кто чего не знал. Вот!

Потом по просьбе декана встала Ива Менжерес. Она оказалась худенькой, стройной, темноглазой девушкой. На белоснежную блузку легла тугая коса. А взгляд из-под бровей — настороженный, дерзкий. Ее можно было бы назвать красавицей, если бы не та неприступная холодность, которую, казалось, источала вся ее фигурка.

— Дякую за шану. Но это не для меня.

— Почему? — удивился декан.

— Я поступила в институт, чтобы учиться, а не на собрания время тратить.

Студенты зашумели:

— Смотри ты, какая…

— И где только росла?

— Комсомолка? — спросил секретарь комсомольского бюро.

— Нет, — отрезала девушка.

— Примем, — добродушно улыбнулся секретарь.

— Кого-нибудь другого, только не меня!

Девушка злилась, это было заметно по тому, как сдвинулись к переносице брови, как заплетала и расплетала пушистую метелку косы. И эта злость окончательно развеяла симпатии, с которыми многие ребята вначале смотрели на свою привлекательную сокурсницу.

— Отклонить кандидатуру Менжерес! — закричали сразу несколько человек.

— Не надо нам такую в старостате!

— Сразу видно, каких кровей!

— Украинских! — крикнула Ива в ответ и села, отвернувшись к окну.

В президиуме недолго пошептались, потом декан сказал:

— Студентка Менжерес отводит свою кандидатуру. Это ее право. Думаю, у нас найдутся товарищи, которые охотно поработают на благо всех…

После собрания Бойко попросил задержаться на несколько минут секретаря комсомольского бюро и нового старосту Загребельного.

— Вот что я хотел сказать вам, хлопцы. Еще в тридцатые годы знал я профессора Менжереса — работал он тогда в нашем институте.

— Вот номер! — искренне удивился Загребельный.

— Отец нашей студентки был одним из поборников «самостийности», у него в доме постоянно собиралась националистически настроенная молодежь.

— Все понятно, — резко сказал секретарь бюро. — Яблоко от яблони падает недалеко…

— Не торопись с выводами, Руденко, — оборвал комсорга декан. — В биографии Ивы есть и другие страницы — немецкий концлагерь, скитания по Европе. Девушка горя хлебнула немало, отсюда и ее озлобленность. Конечно, кое-что досталось в наследство и от папы. Нам, коммунистам, пришлось в те годы немало поработать, чтобы преодолевать влияние националистически настроенной профессуры на молодежь. Я это рассказываю вам для того, чтобы вы обратили на Иву особое внимание, помогли ей войти в студенческий коллектив, посмотреть на нашу жизнь честными глазами…

После собрания Ива медленно шла по длинному институтскому коридору: слева — дверь, справа — окно, снова дверь, снова окно. Она ругала себя за несдержанность, резкость, предупреждал ведь вуйко из Явора, чтобы за каждым словом следила, примеряла шаги под новую жизнь. Может, лучше было согласиться в этот старостат? Ну что там за работа — прогульщиков отмечать. Л оно бы все спокойнее. Ива вздохнула.

— Не журись, Иво, — вдруг услышала рядом. Быстренько оглянулась — Оксана Таран, однокурсница. Неслышно подошла, обняла за плечи.

— Не печалься, сестро, говорю. Вот только не пойму, с чего это ты душу напоказ выставила?

— Чтоб не цеплялись больше!

— Молодая, необъезженная, — улыбчиво и доброжелательно иронизировала Оксана. — Видно, мало тебя жизнь трепала, злые ветры ласкали…

— Не жалей — не люблю.

— На сердитых воду возят.

— Какая есть. Только на мне не поедут: где сядут, там и слезут.

Из института вышли вместе. Вечер был теплый, ласковый. День только-только догорел. Студентки шли бульваром — катили навстречу коляски молодые мамаши, мальчишки взбирались на каштаны, трясли деревья, сбивали зеленые, колючие плоды.

— Ты где живешь? — спросила Оксана.

— Я ведь горожанка. У отца был свой дом. Оставили мне в нем от щедрот квартиру.

— А мне говорили — приезжая…

— Можно и так считать. В тридцать седьмом наша семья перебралась в Польшу. Там я и росла. А теперь, этим летом, возвратилась. И никого из родных не нашла — всех война разбросала по свету белому. С большим трудом удалось отхлопотать квартиру, собрать кое-что из имущества. Спасибо, добрые люди помогли. А ты где устроилась?

— Комнатку снимаю у одной хозяйки. Одно только плохо — сын ее из армии возвратился, новое жилье надо искать.

Ива предложила:

— Перебирайся ко мне, у меня просторно. А вдвоем все веселее.

— Ой, Ивонько, — растрогалась Оксана, — не знаю, как тебя и благодарить!

— Тогда вот тебе мой адрес, завтра и перебирайся.

У перекрестка расстались. Оксана на прощанье еще раз посоветовала:

— А ты все-таки ни чувствам, ни словам воли не давай. Ни к чему…