Командир взвода Никита Прошин со своими людьми уже третий день находился на перекрестке дорог, у самой опушки леса. Километрах в двадцати расположились главные силы ковпаковцев.

Проверив с утра посты, Прошин направился к присыпанному снегом кустарнику, где партизанами была сделана коновязь: в землю были врыты две сосновые рогатины, на которых сверху лежал срубленный ствол дерева. У коновязи переминался с ноги на ногу высокий буланый конь с красивой небольшой головой, раздувающимися тонкими ноздрями, пугливым взглядом глаз и шелковистыми ушами.

Буланый стоял у сосны и косил глазом на подходившего Прошина. Никита достал из кармана ломоть хлеба и протянул коню. Пошлепав губами, буланый схватил хлеб, пожевал и снова потянулся к руке партизана. Прошин еще раз полез в карман за хлебом — отказать своему любимцу Никита не мог. Этот конь достался ему как трофей в одном из последних боев.

Страстный любитель лошадей, Прошин сразу оценил достоинства буланого — ровный и быстрый бег, умение легко брать препятствия. Партизаны, шутя, говорили, что комвзвода «дрожал» над своим трофеем, никому не разрешал на нем ездить, делился с ним последним куском хлеба. И назвал его комвзвода по масти — Буланый.

— Товарищ комвзвода! — подбежал командир отделения Коваль. — Показались какие-то люди…

— Дай-ка, Коваль, бинокль!

Партизаны встали за дерево.

Скрываясь в кустах, вдоль одной из дорог направлялась к опушке леса группа людей.

— Да ведь это штабные минеры с разведчиками. Ей-богу! Дубиллер Володька! — воскликнул Прошин, выбегая навстречу товарищам. — Дубиллер! Володя! Володя! Сюда! — кричал он, размахивая шапкой.

Дубиллер издали помахал рукой.

Через несколько минут подрывники и разведчики подходили к заставе. Дубиллер шел впереди. За плечом у него висел автомат, на боку — граната и два диска патронов, на длинном шнурке от трофейного «парабеллума» болтался гитлеровский орден — Железный крест. Следом шли бойцы, усталые, изнуренные, но, как и он, улыбающиеся.

«Не иначе как мост взорвали», — решил Прошин.

— Ну что же, орлы, заходите в землянку, накормлю я вас, — пригласил он прибывших.

— Конь-то, конь какой! — с удовольствием сказал Дубиллер, увидя Буланого. — Давно он у тебя, Никита?

— На прошлой неделе у фрица отбил под Горбовом. Конь замечательный! А бег какой у него! Любую машину обгонит.

— Ну и конь, всем коням конь! — обступили Буланого разведчики.

— Ну ладно, ладно, хлопцы! — ревниво сказал Прошин. — Пошли завтракать. Ишь, вы все высохли, точно неделю не ели.

— А нам, Никита, не привыкать, — весело ответил Дубиллер. — На войне всякое бывает.

— А что это у тебя, Владимир Викторович, за орден фашистский болтается?

— Железный крест!

— Вижу, что крест, а не ложка. Только вот зачем ты, партизан, всякую дрянь таскаешь? Ну зачем тебе орден этот фашистский?

— А им удобно с обуви грязь очищать. Края у него острые!

Все захохотали.

— Вот черт! — воскликнул Коваль. — С ним не соскучишься!

— Пошли, ребята, завтракать! — повторил Прошин. — Небось замерзли.

— Завтрак завтраком, а у меня к тебе дело есть, — сказал Дубиллер. — Слушай: до штаба мы доберемся только часа через три. Видишь, ребята устали как, а мне приказано донесение в штаб передать как можно скорее — от этого зависит успех операции в Красной Вуле. Дай, Никита, Буланого в штаб пакет отвезти. Там уже, наверное, волнуются — рацию-то у нас пулей разбило!

Всего мог ожидать Прошин от командира группы штабных подрывников, только не этой просьбы.

«Загонят Буланого, — мелькнуло у него в голове, — либо совсем уведут!»

— Да ты что, смеешься? — сказал он сердито.

— Чего ж тут смеяться? Бег у коня хороший, сам говоришь — любую машину обгонит. Вот и дай его нам донесение отвезти!

— Не дам! — замотал головой начальник заставы. — Не дам, и все тут! Часа через полтора сам на нем в штаб поеду, тогда и отвезу донесение!

Как потом рассказывал Прошин, почему он заупрямился, он и сам себе объяснить не мог. Ну дал бы коня съездить по делу, чего тут. Трофейного коня он мог бы вернуть всегда, а нет — командиру соединения пожаловался бы, и вернули. Но «не дам» вылетело как-то само собой, и он уже не мог свернуть с этой дорожки. «Не дам, и только», — твердил он.

— Значит, не дашь?.. — сказал Дубиллер.

— Сказано, нет, и не приставай!

Дубиллер прищурился:

— Хорошо. Так и быть. Значит, будем тут у вас до вечера загорать.

Дубиллер собрал своих ребят, войдя в землянку, спокойно уселся за стол. Позавтракали, дневальный убрал со стола посуду.

— Ну что? Песни будем петь, орлы? Или сказки рассказывать? Оно так и время незаметно пройдет. Слышали сказку про Конька-Горбунка? А то, может, рассказать, чтобы не скучно было?

В отрядах Ковпака знали: уж если Дубиллер что-либо «отмочит», можно будет от души посмеяться. Поэтому предложение старшего минера было встречено полным одобрением.

— Просим! Давай, Володя!

— Да не простая эта сказка, ребята, а с моралью! — сказал Дубиллер. Помолчав, он обернулся к командиру взвода.

— Так как, Прошин, не дашь Буланого?

— Нет, Володя, нет, дорогой, — улыбался начальник заставы.

— Ну хорошо… Было это, значит, ребята, в Брянских лесах… Говоришь, не дашь Буланого?

— Да нет же, Володенька!.. — ласково усмехнулся Прошин.

— Не дашь? Гм… стояла, значит, наша разведка в селе Смелиже. Я тогда еще разведчиком был. Да-а-а… и был недалеко партизанский аэродром, и каждую ночь самолеты с Большой земли к нам прилетали…

— Самолеты? Так при чем тут Конек-Горбунок? — не утерпел Прошин.

— Ты, брат, не торопись. Всему свое время. Тем более что сказка с моралью. — Дубиллер закурил сигарету. — Да… Сидим, значит, мы под Смелижем, готовимся к разведке километров на двести, а лошадь была у нас одна на всю группу — костлявая, старая, слабая, на один глаз слепая и ры-ыжая…

— Ну и рысак! — засмеялся Прошин. — А как под седлом ходила? Не пробовал?

Партизаны расхохотались.

— Не пробовал, — невозмутимо продолжал сосать сигарету Дубиллер. — А вот только невзлюбил коняку этого один из моих бойцов, Петька Самсонов. И решил он от Рыжика — так мы звали коня — отделаться. Дело было, ребята, конечно, не в том, чтобы бросить коня и оставить всю группу без транспорта. Нет! Самсонов решил где-нибудь обменять Рыжика на лошадь получше, как-никак, а без лошади нам нельзя. Сунулся было Петька в один партизанский отряд, да где уж там! На смех подняли! В другом отряде — там то же самое.

И решил тут Самсонов пойти на крайнее дело — украсть коня… То есть… м-м… не украсть. А, так сказать, заменить Рыжика. И что бы вы думали сделал Самсонов?

Выехал он под вечер на аэродром. Там партизаны уже третью ночь самолет поджидали. Нелетная все была погода. Как только наступит вечер, съезжались туда из разных отрядов десятки подвод. Ездовые — сразу же в землянку греться: кто его знает, сколько придется на морозе самолет ожидать, а подводы, прибывшие за грузом, рядами так и стояли, как на ярмарке, — разные кони, разные сани. Среди этих-то коней и решил Самсонов подобрать себе одного по вкусу. Отговаривал я его — слышать не хочет! «Нам, — говорит, — дальний путь предстоит. Разведка важная, лошадь нужна хорошая, и нечего тут агитировать».

Приехал Петька на аэродром, поставил Рыжика с краю и пошел выбирать себе новую лошадь. Но по дороге, пока доехал до аэродрома, замерз — мороз был крещенский. «Дай-ка, — подумал Петька, — зайду в землянку погреться, а потом коня выберу — и сразу в лес». Так и сделал. Обогрелся и пошел «на операцию».

Выбрав коня, сразу же умчался в Смелиж. И вот ночью чувствую, в избе воздухом вдруг холодным потянуло, кто-то дверь будто открыл. Чиркнул я спичкой — Петька Самсонов.

Дубиллер сделал большие глаза и с таинственным видом приложил палец к губам. Слушатели, затаив дыхание, не спускали с него глаз.

— Подсел ко мне Самсонов, — продолжал шепотом Дубиллер, — запыхался, тяжело так, знаете, дышит и говорит:

«Володька, удалась операция! Такого коня привел, что в два дня на нем до Берлина доскачешь! На ловца и зверь бежит… Обогрелся я в аэродромной землянке, выхожу и вижу — стоят трое саней, а в крайних запряжен конь — не конь, картина! Высокий, стройные ноги, глаза — как звезды горят, уши — как свечи стоят, из ноздрей — пар столбом валит, — ну прямо конь-богатырь! Оставил я там нашу калеку костлявую, сам на «Конька-Горбунка» — и домой!

— Никто не заметил? — тревожно спросил я.

— Никто. Доехал спокойно… А ход у него, у Конька-Горбунка! За полчаса с аэродрома добрался.

— Не может быть!

— Точно! Сейчас припрятал его. Под сломанным дубом поставил. Закрыл кругом ветками, соломой всего забросал. Утром увидишь. Ох, и конь же, Володя! — Самсонов никак не мог успокоиться.

— Короче, ребята, — сказал Дубиллер, — всю ночь мне снился конь-огонь: глаза, как звезды, горят, уши, как свечи, стоят, из ноздрей пар столбом валит? А на нем Петька Самсонов за фрицем гонится…

Чуть рассвело, повел меня Петька коня показывать. Раскидал он ветки, сбросил солому, глянули мы: подмигивая правым глазом, будто насмехаясь, под дубом стоял… кто бы вы думали?.. Наш собственный Рыжик!

Второпях, зимней ночью, впотьмах да в спешке, Петька Самсонов ошибся: украл нашего же Рыжика!

Слова рассказчика потонули в общем хохоте.

— Ну а мораль, мораль-то какая? — допытывался Прошин.

— Мораль? — когда чуть стихло, сказал Дубиллер с улыбкой. — Мораль такая: не зевай! Пока ты, Прошин, сказку слушал, мой лучший минер Лебедев Колька на твоем Буланом в штаб ускакал…

— Что?!

Прошин как бы слинял лицом, кинулся к двери. Вдогонку ему неслись взрывы смеха.

— Ну и Володя! Ай да молодец! — покатывались от смеха разведчики. — Ну и сказку же ты хорошую придумал!

Дубиллер смеялся вместе с ними. А вечером, в разгар боя, на подступах к селу Красная Вуля он и его товарищи минировали дорогу под самым носом у подошедших фашистских танков. И вновь впереди, на самых ответственных участках боя, был парень с московских Филей, коммунист Владимир Дубиллер.