ТОЧКИ НАД «И»
По приглашению Бурмина Ясин пришел в управление в назначенное время.
— Здравствуйте, Дмитрий Васильевич, — сердечно приветствовал его Бурмин. — Я попросил вас прийти, чтобы вы ознакомились с «записками» Истомина, о существовании которых вы знаете. И хотя они были первоначально адресованы вам, они оказались у нас и пригодились в работе. Так что просим извинить за задержку с доставкой.
Бурмин усадил Ясина за журнальный столик, и Ясин раскрыл изрядно потрепанную тетрадь. И чем дальше читал, тем яснее вспоминал Истомина: лицо, манеру двигаться, разговаривать. Чтение взволновало его. Да, Истомин был слишком слаб характером и доверчив. Таких легче вовлечь в преступные дела...
Дальше Истомин писал о жене. И Ясин вспомнил эту красивую и веселую женщину. Люди, знавшие Истоминых, и даже незнакомые, всегда с удовольствием смотрели на эту славную пару.
Потом перед Ясиным, словно крысы из подполья, появились фигуры Дутько и Дальнева.
Когда же он читал строки о себе, то удивлялся, что Истомин признал его волевым, сильным человеком. Он себя таким не считал. Но все равно за эти строки он испытал чувство благодарности к Истомину.
«Записки» раскрыли Ясину события чужой, грустно прожитой жизни... Ясин закрыл тетрадь.
— Как я понимаю, мою миссию, завещанную Истоминым, выполнили вы. Все сложилось к лучшему... Можно мне забрать тетради?
— Конечно. Они вам адресованы. Значит, Дмитрий Васильевич, вы снова в странствия? И Павла Корнеевича забираете?
— Да, ему это нужно сейчас. Пусть вдохнет свежего ветра. Крепче будет. Мы ведь сначала в горные поселки подадимся. Я хочу написать серию репортажей о людях Колымы. А Павел будет писать их портреты... Летом уйдем в тайгу, да подальше. Пройдем побережьем Охотского моря... Я уже и экспедицию подходящую присмотрел.
— Позавидуешь вам. Счастливые люди. Я даже мечтать о таком не могу.
— Но у вас-то профессия так насыщена романтикой и приключениями, мы ни в какое сравнение с вами не идем...
— Пожалуй, верно. Да только романтика у нас другая.
Бурмин проводил Ясина до двери и увидел в коридоре шедшего к нему Сухарева. Они вошли в кабинет, и Сухарев спросил:
— Вы уж не меня ли поджидаете, Владимир Михайлович?
— Угадал. Жду с нетерпением. Новое дело подбросили.
Все произошло просто. В тот вечер Ясин пришел к Марте, и, когда раздевался в прихожей, Марта подала ему новые тапочки — они пришлись ему впору, и он спросил:
— Это что же, для меня?
— Для дома... — ответила она, а в глазах смех.
В комнате был накрыт стол на два прибора. Марта усадила Ясина на диван и показала ему свои наброски и рисунки.
— Митя, вот этот рисунок, давний, хочу тебе подарить. Возьми. Он имеет к тебе отношение.
Ясин рассматривал рисунок. Все на нем как-то призрачно и странно. Греция или Рим? Неясная фигура человека. Кажется, что-то из истории...
— Будто из области музыки... — предположил Ясин.
— Почти так. Это навеяно «Петронием» Веры Инбер. Я сделала этот рисунок после того, как мы встретились на Сусумане. Помнишь?
— Я помню все, дорогая.
— Знаешь что, Митя, садись-ка к столу. Мне не терпится узнать оценку моих кулинарных способностей.
— Я должен сделать тебе важное признание. Я был порядочным трусом: терзался, боялся объясниться...
— Прямо удивляюсь, как это ты расхрабрился... Слушай, Митя, давай Анохина позовем и скажем ему....
— Умница! У тебя, как всегда, хорошая идея.
Они заехали за Анохиным на такси и увезли к себе.
— Марта Сергеевна, — неожиданно предложил Анохин, — а может, и вы к нашему путешествию потом присоединитесь? Что вы на это скажете?
— Верно! — обрадовался Ясин. — Приезжай, Марта! Мы там тебе место подготовим... Как же я сам до этого не додумался?
— Поеду с удовольствием. Просто мечтаю, — ответила Марта.
— Нет, ты серьезно? Не шутишь? — подбежал к ней Ясин.
— Очень хочу поехать.
— Ну тогда решено.
— Боже! До чего же я люблю вас обоих... как мне теперь тепло на свете...
Засекин разыскал Кораблева в Историческом музее. Тот был подготовлен Бурминым к тому, что иногда в нашей жизни происходят чудеса и с одним из таких чудес Кораблеву придется познакомиться. Чудо это — воскрешение из мертвых Евгения Засекина.
Несмотря на подготовку, Кораблев при виде живого Засекина не мог совладать с собой — он заплакал, руки его задрожали, когда обнимал «блудного сына».
— Не надо, что вы, Андрей Андреевич, — успокаивал его Евгений, а сам еле сдерживался, чтобы не прослезиться.
Кораблев смотрел на Засекина, не веря глазам. Живой, живой Евгений!..
Они поехали к Кораблеву, и Евгений рассказал о своих приключениях.
— ...В воинскую часть меня отправили временно, чтобы мое «явление народу» не спугнуло всю компанию. Ребята у нас в части хорошие, уезжать было жалко... Мы в лесу жили, красотища кругом... Я художником работал. Истории моей никто, кроме командира части, не знал. Работал много. Зато режим на пользу пошел. По себе чувствую. Теперь у меня во всем порядок.
— Послушай, Женя, ты у меня недельку не можешь погостить?
— Недельку? Если не помешаю, то могу и подольше. Буду готовиться к экзаменам. Мама с Верой через четыре месяца в Москву вернутся — им ради меня устроили командировку. Я к ним прямо из воинской части ездил, когда мне разрешили объявиться. А хорошо снова родиться на свет! Самая большая радость — вдруг понять, что ты кому-то нужен, что тебя любят даже...
Засекин вспомнил встречу с Тоней после приезда. Но про это он, разумеется, никому не станет рассказывать, даже Андрею Андреевичу.
Беседа затянулась допоздна. Кораблев взглянул на часы:
— А режим твой мы нарушили! Пошли спать! А то разговоров у нас хватит на неделю.
Евгений заснул сразу, а Кораблев долго не мог уснуть. Он раздумывал, как лучше, вернее приобщить Евгения к творчеству.
