КОГО Я ТАК ЖДАЛА...
Ясин был в Москве, когда ему переслали письмо из Киева. Судя по надписям и наклейкам, оно долго странствовало, прежде чем попало к адресату. Письмо оказалось какое-то странное:
«Дмитрий Васильевич! Вы должны меня вспомнить. Фамилия моя Истомин. Я, как и Вы, долгое время находился на прииске «Туманный». Сейчас тяжело болен, жить осталось мало. Потому наказываю Вам выполнить мою просьбу: как получите это письмо, поезжайте в Ленинград к моей родственнице Полине Акимовне Туровской. Ее адрес: ул. Радищева, дом 81, кв. 3. Покажите ей это письмо. У нее хранятся мои записи, предназначенные для вас.
С уважением Истомин».
Эту фамилию Ясин помнил, представлял и внешность этого человека. Вероятно, дело, о котором пишет Истомин, может иметь отношение лишь к событиям, связанным с его работой на Колыме, — именно там видел его Ясин и запомнил потому, что тот был застенчив и не употреблял в своей речи блатного жаргона.
Еще раз пробежав письмо, Ясин решил — надо ехать.
В Ленинграде прямо с вокзала Ясин направился по указанному в письме адресу. Отыскал старинный дом, нужную квартиру с медной дощечкой на двери: «И. С. Туровский».
На звонок дверь открыла маленькая пожилая женщина в халатике. На вопрос Ясина подтвердила: да, она Полина Акимовна Туровская. Он тоже представился и пояснил причину своего визита.
Хозяйка пригласила его в комнату, предложила кресло и села напротив него.
— Полина Акимовна, вот письмо, о котором я говорил. Возьмите, пожалуйста.
— Прошу вас, прочтите мне его.
Ясин прочитал, и она едва слышно сказала:
— Тетрадей тех у меня теперь нет. Не выполнила я его волю.
Она заплакала и, извинившись, вышла из комнаты. Ясин растерялся: «Какие еще тетради? Почему теперь их нет?»
Ясин не знал, что делать. Встать и идти за хозяйкой было неудобно, но, может быть, ей нужна помощь?
Он все же поднялся и направился к двери, но Туровская уже входила в комнату:
— Простите меня, ради бога. Вот плачу и ничего не могу с собой поделать...
— Я, пожалуй, лучше приду к вам попозже?
— Нет, нет, что вы? Не уходите.
Полина Акимовна присела на стул.
— Не подумайте, что хочу вас разжалобить. Я очень долго вас ждала. С того часа, как Витюша... Виктор Павлович... скончался. Целый месяц из дома старалась не уходить, все ждала, что вы приедете за тетрадями.
— Я только позавчера получил письмо. — Он протянул конверт. — Меня это письмо удивило. Ведь я вашего родственника почти совсем не знаю. И внешность его вспоминаю с трудом. Нет ли здесь какой-нибудь ошибки?
— Да нет. Он мне так и сказал незадолго до кончины: «Приедет человек с письмом, Дмитрий Васильевич Ясин, отдайте ему тетрадки».
Ясин вынул паспорт.
— Чтобы у вас не было сомнений.
Она надела очки, посмотрела, вернула со вздохом:
— Теперь уже это неважно.
— А что было в тетрадях?
— Разве он в письме не написал вам?
— Нет. Я подумал, что вам это известно.
— Даже понятия не имею. Я ведь только хранила их.
— Но что же случилось?
— Да украли их! Пришли от вашего имени с запиской, а я, глупая, поверила и отдала.
— Просто невероятно! Кто мог это сделать?
— В лицо я этого человека помню, но ни фамилии, ни адреса не знаю. Он назвался близким другом Вити, да я теперь уверена, что солгал. Обманщик он, проходимец. А на вид такой представительный.
— Когда это произошло?
— Прошлой осенью.
— Не запомнили вы из разговоров с Виктором Павловичем хоть какой-нибудь намек на содержание тетрадей?
— Даже не знаю, как вам ответить. О вас он мне ничего не говорил. Все больше о своей жизни. О родителях, о детстве. Иногда и о жене хоть мимоходом да упомянет. Видно, очень ее любил. Я вам сейчас фотографию покажу.
Она достала несколько снимков. На одном из них — крупным планом женское лицо.
— Да-а!.. — только и мог сказать Ясин. — Я ведь был с ней знаком.
— Неужели? Правда, хороша? Можно понять Витюшу, что не мог ее забыть.
— Она жива?
— В войну погибла. Во время бомбежки. В Киеве. А вот он молодой, посмотрите.
Ясин взял снимок: блондин, удлиненный благородный овал лица. В чертах утонченность, даже нежность. Да, очень был красив. Но ведь эта красота стерлась быстро...
— Если бы вы знали, как я его жалею... Он мне как-то сказал: «Знаете, Полина Акимовна, если бы мне дали вторую жизнь, я бы крепкие кулаки сначала отрастил, а потом в жизнь вышел». Я спросила: «Что ж в этом хорошего? Бить-то кого бы стал?» — «Не бить, а защищаться и других защищать научился бы».
Она задумалась, должно быть вспоминая те минуты, потом собрала снимки.
Ясин поднялся.
— Извините, я должен идти, у меня тут дела, — слукавил он, — я оставлю вам свой адрес, если будут новости, сообщите мне, пожалуйста.
— Как, уже уходите? А я вас даже чаем не напоила... Скажите, как мне-то быть? Может, обратиться куда?
— Не нужно. Берегите себя, это главное. Я все обдумаю, может быть, что разузнаю. Мы еще увидимся с вами. А сейчас успокойтесь, дело это давнее, и мучить себя из-за этого не стоит. Вероятно, записки о прошлом, Виктор Павлович, должно быть, знал, что я журналист, вот и решил мне их передать. Почти уверен в этом.
Полина Акимовна была симпатична Ясину, и ему хотелось как-то утешить ее.
— Спасибо вам, голубчик. Я напишу в случае чего.
Ясин попрощался с Полиной Акимовной и вышел на улицу. Его занимала только одна мысль: что же все-таки завещал ему Истомин?
