Глава VIII

— Вот твои документы. — Мудрый протянул Злате пухлый конверт. — Они вполне надежны, не «липа», не подведут. Желаю удачи! И помни: от того, сможешь ли выполнить задание или провалишь его, зависит очень многое…

Этими фразами закончился длительный период подготовки, которую прошла Злата в последние месяцы.

Вчера она встретилась с Боркуном и Круком. Встреча эта состоялась на одной из тех маленьких квартир, хозяевами которых являлись доверенные люди службы безпеки.

Адрес назвал Мудрый. И предупредил:

— Не опаздывайте. Эти люди не любят ждать…

Как всегда, все окутывалось таинственной неопределенностью. С кем ей предстоит встретиться, Злата не знала. Впрочем, она уже привыкла ни о чем не расспрашивать.

Ровно в восемь часов вечера поднялась по широкой лестнице старого многоэтажного дома. На третьем этаже остановилась. Все правильно, квартира № 14, на двери табличка выписана мелкой готикой: «Доктор Иоганн Штерн». В почтовый ящик наполовину втиснута газета.

Злата трижды позвонила, и ей тотчас открыли. Мудрый провел ее в комнату, очевидно предназначенную для подобных встреч. Обставлена она была очень скромно: письменный стол, мягкие стулья, диван, невысокий книжный шкаф. Хозяева, видно, бывали здесь редко, на мебель тонким слоем легла пыль.

За письменным столом сидел Крук.

— Слава героям! — вытянулась, руки по швам, Злата.

— Слава! — серьезно ответил Крук. — Садись, пришло время поговорить нам серьезно.

Крук тихо барабанил пальцами по столу. Злата еще на вечере у дяди подметила эту его привычку. Казалось, он выстукивает мелодию какой-то песни.

Злата прислушалась, чутко уловила ритм, перевела его в слова: «Ге-й, на-ли-вай-те по-вни-и ча-ры!..»

— Любите эту песню? — спросила.

— Эге ж, — охотно подтвердил Крук. — Славная песня, наша, козацкая.

Мудрый погремел в передней замками, возвратился.

— Как ты себя чувствуешь, Злата? — почти по-отцовски заботливо осведомился Крук.

Злата дернула неопределенно плечиком.

— Когда мне задают такие вопросы, чувствую себя не в своей тарелке…

— Почему?

— Видите ли, не ваша это манера — заботиться о здоровье таких, как я…

— У тебя случай исключительный.

— Заметила.

Злата хотела добавить, что заметила это по той тщательности, с которой ее готовят к предстоящей операции, но прикусила язычок. Не слишком ли много она говорит? Болтливому курьеру — грош цена.

— Чувствую себя хорошо. Готова к операции, — по-деловому, нарочито сухо доложила она.

— Что же, приступим, — предложил Крук. И спросил: — Что ты знаешь о предстоящем деле?

— Немного, — призналась Злата. — Меня пока не ввели в курс задания. Я могу только догадываться.

— Ну и?.. — подбодрил ее Крук доброжелательной улыбкой.

— Могу предположить, что предстоит рейд на «земли». Переход кордона нелегальный. Там — легализация, жизнь по настоящим документам. Установление связей. Изучение обстановки. Работа, рассчитанная не на один день, — наверное, на несколько месяцев.

Злата точно взвесила свой ответ. Конечно, догадывалась она о значительно большем. Ее обучали по специально отработанной индивидуальной программе. Следовательно, предстоит действовать в одиночку. Ушли в программе на второй план такие обязательные для обычного курьера «предметы», как ориентировка на местности, подрывное дело, тренировка в прыжках с парашютом, приемы обезвреживания противника. Все это Злата освоила раньше, и сейчас ее инструкторы лишь заботились о том, чтобы она не потеряла форму. Зато необычно много внимания уделялось изучению современной украинской жизни.

— Представьте, что вы работаете в учреждении… — так начинались многие «уроки».

«Спецкурс», который вел инструктор Варава, давался трудно. Ибо это было проникновение в мир, абсолютно чуждый ученице. Она его наблюдала только издали, но каждая попытка войти в него вызывала у Зла-ты ощущение, будто наталкивается на табличку: «Посторонним вход воспрещен».

— Вы устроились техническим секретарем. С чего вы начнете свой рабочий день?

— Буду ждать распоряжений своего начальника.

— Уточним. Рабочий день начинается в девять. Когда вы должны явиться в учреждение?

— Конечно, ровно в девять.

— Чепуха. В зависимости от того, когда приходит ваш шеф. Советские руководители учреждений имеют обычай прибывать на работу раньше официально утвержденного времени. Вы, если хотите завоевать репутацию дельного и самоотверженного сотрудника, должны быть за своим столом за пять минут до прихода руководителя.

— Ясно.

— Зачем вам эти пять минут?

— Чтобы привести себя в порядок.

— На это хватит шестидесяти секунд — пудреницу, помаду, зеркальце и прочую дребедень секретарши «там» держат в ящике письменного стола, за которым сидят.

— ???

— Этакий милый беспорядок. Остальное время для того, чтобы отобрать и положить на стол начальнику свежие газеты и самую важную почту.

— Понятно.

— Фамилия вашего начальника — Скляренко Павел Романович. Как вы к нему будете обращаться?

— Товарищ Скляренко…

— Можно, но плохо. Лучше по имени-отчеству.

И так до бесконечности. Злате временами казалось, что ей никогда не постигнуть все эти нюансы, не овладеть стилем жизни, ей непривычной и чужой.

Но, к своему удивлению, через какое-то время она обнаружила, что могла бы, не привлекая особого внимания, трудиться в каком-нибудь тихом учреждении «там», на Украине. Что может назвать новые книги и фильмы, знает цены на основные продукты на рынках и в магазинах, почти отчетливо представляет круг интересов своих возможных сослуживцев.

Она была подготовлена к этой учебе воспитанием дяди, редактора Макивчука, заставлявшего ее регулярно читать советские газеты и книги.

А Варава, вытирая огромным платком вспотевшую лысину, переходил к следующей теме:

— Вы — комсомолка. Где вас принимали в комсомол?

— На общем комсомольском собрании. — А билет кто вручил?

— Ну, наверное, на собрании, кто-нибудь из лидеров.

— «Там» нет лидеров. Это слово для Советов чужое. Употребляется другое — руководитель. Но Устав ВЛКСМ вы не усвоили. Вечером выучить на память…

И Злата поняла, что из нее готовят «среднюю» украинскую девушку, такую, которая окончила десять классов, но война не дала учиться дальше, еще в школе вступила в комсомол, после учебы стала работать преимущественно в небольших учреждениях.

Эта девушка, созданная воображением людей, готовивших ее к заброске, всецело предана Советской власти, состоит в комсомоле, мечтает об институте («там» все хотят учиться), а пока неприметно, не торопясь продвигается по служебной лестнице, одолевая одну ее ступеньку за другой.

Свинцово-бледное лицо Варавы чуть порозовело от удовольствия, когда Злата однажды поправила его:

— Киевский университет не лежит в руинах. Он функционирует, и в этом году его студентами стало много героев войны…

— Умница! Про руины я вычитал в «Зоре» и по инерции… А вы воспользовались более достоверным источником.

— Читала «Радянську Украину». Але ж i «Зорю» не лайте…

— Э!.. — махнул рукой Варава. — Зарубите на носу: представления о жизни на Украине, составленные на основании наших пропагандистских кампаний, могут вас здорово подвести.

— Значит, тут у нас брешуть? — голосом девочки-паиньки спросила Злата.

Она умела, прикидываясь простодушной и наивной, вынудить собеседника переступить черты дозволенной откровенности, чтобы потом будто ненароком ужалить, поставить его на место.

— Не говорите чепухи, — взорвался Варава, обмахиваясь клетчатым платком. И сам спросил: — А кому здесь нужна пропаганда, в которой все правда?

Варава служил усердно и числился одним из наиболее толковых инструкторов. А по ночам пил, чокаясь с бутылкой. Пил все, что удавалось достать, и, насосавшись до беспамятства, ревел утробным голосом всегда одну и ту же песню: «За свит всталы козаченькы…»

Встречалась Злата и со Щусем, журналистом. Этот считался специалистом по нравственной атмосфере современной Украины. И действительно, он метко, лаконично характеризовал отношения между различными слоями населения, между мужчинами и женщинами, отцами и детьми. Когда он был трезв, слушать его было одно удовольствие, и Злата видела в Щусе прежде всего проницательного и умного собеседника. Но так бывало редко. Обычно Щусь приходил на «лекции» злой, раздраженный и вел свои беседы так, что Злата несколько раз намеревалась доложить Мудрому о крамольных настроениях своего наставника.

— Скажите, — спросил как-то Щусь, — какими соображениями руководствуется советская девушка, стремясь работать как можно лучше?

— Делает карьеру.

— А точнее?

— Хочет продвигаться по служебной лестнице, выбиться в руководство…

— Вы не отвечаете на вопрос, — рассердился Щусь, — я и сам знаю, что такое «делать карьеру». Но зачем ей, простой советской девушке, карьера?

— Высокая зарплата, материальные блага…

— Ерунда! На «той» стороне многие наши мерки неприемлемы…

Щусь стал рассказывать о том, как много значат для молодых людей в СССР такие понятия, как долг, интересы всего общества, верность идее.

— Кто здесь пользуется уважением? — спросил он вдруг. И сам ответил: — Господа грабители — вот кто. Надо только уметь грабить чисто. И как можно больше. И еще — не попадаться. Наворовал столько, что фабрику купил, — пожалуйста, ты — почетный гражданин. А у них этот номер не проходит.

— Вам нравится Советская власть? — тихо спросила Злата.

— Не знаю, — неожиданно искренне сказал Щусь. — Во всяком случае, у нее в основе здоровые, разумные идеи…

Злата долго размышляла над этим разговором и не сказала о нем Мудрому только потому, что посчитала: Щусь ее проверял, говорил то, что подсказал ему тот же Мудрый.

Но наконец Щусь, Варава и другие инструкторы, вымотавшая душу «учеба», непрерывные инструктажи и проверки — все это позади.

Злата знала, что не будут так готовить курьера для короткого рейса. Ей, она думала об этом с болезненным интересом и страхом, предстоит жить на Украине, в каком-то из ее городов, куда попадет по воле высшего руководства организации.

Ничего этого она не сказала Круку. Не любят здесь слишком догадливых. И доброжелательность Крука не ввела ее в заблуждение.

Может быть, поэтому Крук остался доволен ее ответами. Еще раз убедился: смышленая. Не идет ни в какое сравнение с тем человеческим отребьем, с которым приходилось работать в последнее время. Два-три месяца ускоренной подготовки, примитивнейшее натаскивание — и через кордон. Пусть из десяти повезет одному, двум, трем. Утрата невелика, зато интенсивная деятельность налицо. И вина ли руководства СБ, что чекисты стали чересчур бдительными, вылавливают агентуру густой сетью?

— Мне докладывали, что ты добросовестно отнеслась к подготовке, — продолжал Крук. — Это похвально. У москалей есть на этот счет даже поговорка…

— Тяжело в ученье, легко в бою, — подсказала Злата.

— Вот-вот! Но тебе и в бою будет нелегко… друже сотник!

Злата чуть растерянно взглянула на Крука, потом на Боркуна.

— Но я… у меня…

— Командование УПА сегодня издало такой приказ. И мы счастливы поздравить тебя первыми.

Крук встал, вышел из-за стола: высокий, уверенный в себе, уравновешенный человек средних лет. Он пожал Злате руку, хотел поцеловать по-отцовски, но раздумал: в данной ситуации более уместным было не родительское поздравление, а слова привета и пожелания удачи от соратника по борьбе.

— Я оправдаю ваше доверие, — взволнованно сказала Злата.

— Убеждены в этом. А теперь слушай…

Круг говорил долго. Он старался, чтобы тон был как можно более доверительным. Злата должна почувствовать: в ее жизни наступил крутой перелом, ей доверяют полностью, с нею, наконец, советуются.

Вот как все выглядело, по словам Крука.

ОУН с трудом пытается встать на ноги. Ряды организации раздирают внутренние противоречия и свары. Угроза раскола — это более чем возможность, сейчас это уже реальность. В эмиграции возникло несколько центров, что еще более ослабило ряды националистов, и без того обескровленные поражением. Ряды ОУН практически не пополняются. Да и за счет кого их пополнять? В Германии очутилось немало украинцев: кого-то немцы вывезли насильно, кто-то бежал с ними. На тех, кто был пригнан в рейх как рабочий скот, рассчитывать не приходится. Они ненавидят фашистов, чужбину и мечтают о дне возвращения на родину. Многие уже выбрались отсюда и теперь шлют письма оставшимся: брехня, мол, что Советы всех побывавших в Германии угоняют в Сибирь, брехня, что их притесняют и ущемляют, есть работа, есть кусок хлеба, дети учатся в школах. Впрочем, среди этого контингента и не было сторонников «национальных идей». В основном это была молодежь, воспитанная Советами. И когда гитлеровцы угнали этих молодых людей в рабство, они в большинстве своем не примирились со своим положением и мечтали о возвращении на родину.

Проще с темп, кто бежал от Советов. Эти готовы служить кому угодно. Но их мало, они перепуганы до полусмерти, не желают и слышать о какой бы то ни было борьбе. Стараются спрятаться так, чтобы не разыскали и не предали суду за военные преступления. Единственная цель — пересидеть где-нибудь в щели смутные времена и эмигрировать в Америку, в Канаду, в Австралию, куда угодно. Там они придут в себя, может быть, некоторые снова обретут энергию для борьбы, так как ненависть к большевикам для них превыше всего. Но пройдет немало времени, пока это произойдет, пока они очухаются.

В свое время руководство ОУН и УПА сделало главную ставку на вооруженную борьбу. Были мобилизованы все силы. Организовать УПА и ее отряды помогли нацисты. Они дали оружие, инструкторов, наконец, создали практически на всей оккупированной территории широкие возможности для формирования боевых подразделений.

Но Советы разгромили эти подпольные сотни УПА. Их больше не существует. Точнее, они «присутствуют» б пропагандистских реляциях, а на деле… Есть, конечно, уцелевшие, остались пока нетронутыми особо законспирированные звенья связи. Но разве это силы для борьбы с Советами? Горстка песка против урагана…

Значит, все проиграно? Стать и им, людям, отдавшим жизнь националистическим идеям, лавочниками в чужих землях, приспосабливаться, попытаться создать себе и своим ближним сытую жизнь? Нет, нет и еще раз нет! Их удел — борьба до конца, до любого конца. Пусть даже нет никаких шансов на удачу — нельзя останавливаться… В эти тяжелые дни каждый должен найти в себе силы для исцеления от отчаяния, от бессилия. Только одно чувство сегодня имеет право жить в сердцах, верных знамени ОУН, — ненависть.

Крук говорил внешне неторопливо, размеренно, по нескольку раз возвращаясь к одной и той же мысли, чтобы выделить ее, подчеркнуть особо. Но в словах его и в сдержанной манере разговора чувствовалась незаурядная сила. Он умел ненавидеть — это Злата знала. И были у него очень веские причины для такой ненависти. Когда-то отец Крука владел несколькими сахарными заводами и сотнями десятин земли. Адвокат по образованию, профессиональный функционер по роду деятельности, Крук, было время, уже видел себя в мечтах министром, одним из первых людей той самой Украины, которую он стремился отвоевать у большевиков. Не вышло. Отобрали большевики родительские заводы и десятины — там теперь колхозы.

Время от времени Крук строго смотрел в глаза Злате: понятно ли ей то, о чем он говорит? И девушка, разрумянившаяся от высокого доверия, взволнованная близостью кумира, кивала: да, ей это близко, это и ее взгляды, и ее мысли.

Боркун, устроившись удобно на диване, скучал. Конечно, нужна какая-то обязательная часть в разговоре, но зачем столько слов? Не проще ли изложить суть, пожелать счастья да и по чарке, чтобы дорога гладкой была?

— Где же выход? — спрашивал Крук. — Есть ли у нас хоть какие-то надежды? Есть. Это опора на новых союзников, на тех, кто собирает силы для нового похода против большевиков. В этом крестовом походе найдется место и колоннам ОУН.

А пока — время консолидации и накапливания энергии, восстановления потерянного. У нас появились новые друзья и в Европе, и за океаном. И они настоятельно рекомендуют главный упор перенести на сбор информации и создание нужной атмосферы там, на «землях». Сейчас не время, чтобы с саблей на лихом коне выступить в поход, как это сделал когда-то Тютюнник. Тютюнника легко разгромили. И сегодня Советы точно так же сотрут в порошок любого, кто к ним сунется через кордон.

— Это точно, — пробормотал будто про себя Мудрый, который устроился в мягком кресле.

— Поэтому новым походам должна предшествовать идеологическая подготовка, — с некоторым подъемом продолжал Крук. — Раньше наш козак бросался на ворога с саблей. В современных условиях есть оружие куда острее: разложение, слухи, дезинформация.

Злата слушала Крука очень внимательно: в том, что говорил член центрального провода, был смысл. Спросила:

— Размывание коммунистической идеологии?

— Любыми путями, — подтвердил Крук. — В этом суть. Чтобы к тому моменту, когда грядет день икс, были подточены сами устои большевистской власти.

— Далеко вперед заглядываете.

— Иначе нельзя. Надо уметь думать не о булавочных уколах, а о конечных целях…

Крук широкими мазками рисовал картину психологической войны. Горные хребты, могучие, непоколебимые, разрезаны ущельями. Что узенький, слабый родничок против скал? А ведь пилит гранит, разрезает горы. Вот и он, Крук, мечтает о том дне, когда в полную силу забьют родники идеологической войны, заговорит это мощное оружие двадцатого века.

Злате оказывалась большая честь — она пойдет одной из первых, чтобы там, на «землях», создать небольшую, но состоящую из очень верных людей организацию, цель которой — ведение пропаганды, испытание различных способов и форм этой пропаганды, разработанных специалистами с помощью, ну, скажем, зарубежных… друзей.

А потом, вслед за Златой, пойдут другие. Они тоже обоснуются надолго, станут своими в ненавистном большевистском мире, будут трудиться на ниве возрождения национального самосознания не покладая рук…

— Специальные инструкции вам даст наш общий друг, — неожиданно закончил получасовую речь Крук.

Настала очередь Боркуна. Тот дотошно, до мельчайших деталей втолковывал Злате, какие сведения о стране большевиков являются особенно ценными в настоящее время, на что обращать особое внимание.

Всю «лирику» он оставил Круку. А вот суть — то, за что дружественная разведка платит неплохие деньги, он и его инструкторы постарались навсегда затолкать в хорошенькую головку этой смазливой «героини». 11усть себе попутно занимается идеологией. Но разведданные должны поступать регулярно — это товар, который ценится дорого.

Майор Стронг лично заинтересован в успешном внедрении Златы на Украине, так он сказал вчера. По тут же отказался встретиться со Златой Гуляйвитер.

— Мисс Гуляйвитер пусть и не догадывается о моем существовании. Ни к чему. Мои задания поставят ее в положение агента иностранной разведки. Молодые девушки бывают весьма щепетильными в подобных вопросах. Верно, дорогой друг, у вас профессионально подготовленные люди, которым несвойственны сложные комплексы. Ну а вдруг? Нет уж, пусть ваша Гуляйвитер чувствует себя идейным борцом. Это, знаете ли, льстит самолюбию.

— Мы видим в вашей стране нашего верного союзника, — подобострастно сказал Боркун.

— Что за слова! — поморщился Стронг. — Еще вчера вы говорили: «Мы видим в великой Германии…» Стыдитесь, мистер Боркун, интеллигентный человек должен чувствовать такие тонкости. Вы можете «видеть» все, что вам померещится. Но наша страна не рассматривает вас как союзников. Слишком много чести…

У майора было лицо джентльмена и ухватки коммивояжера. С деловой настырностью он проверил, о чем и как будут инструктировать Злату, передал Боркуну специальную памятку, в которой были сжато изложены задачи предстоящей операции.

— Прочтите и съешьте…

— Что? — поперхнулся Боркун.

— Не надо понимать так буквально, — иронически улыбнулся майор, — забудьте… сожгите… уничтожьте… И имейте в виду, мы к этой операции не имеем никакого отношения. Вы ее проводите на свой страх и риск.

Боркун понимал, почему майор так решительно открещивался от дела, в которое вложил средства и силы. ОУН не очень доверяют. Попытки руководителей ОУН войти в контакт с разведкой, в которой служил Стронг, предпринятые еще в сорок пятом, не встретили с ее стороны особого энтузиазма.

Коллеги Стронга не были уверены, что им может пригодиться этот сброд, скомпрометировавший себя службой у гитлеровцев. Да и что они могут? Немцы использовали их в качестве карателей, полицейских, пушечного мяса. Серьезная работа доверялась редко. А шефам майора нужны люди, которые умели бы вести дело всерьез.

Кроме того, какой смысл покупать поодиночке? Деловые люди так их делают. Не лучше ли закупить оптом всю их организацию?

Стронг знал, что его шефы — люди деловые — выждали, пока эти ублюдки не взвыли от голода и четкой перспективы попасть в разряд военных преступников, и только после этого дали указание своим органам использовать националистов в пробных операциях. И ни в коем случае не фамильярничать с ними, не выставлять наметившиеся связи напоказ. Никаких разговоров о «союзничестве». Никаких обязательств! Пусть еще заработают себе право на место у корыта.

— Имейте в виду, мистер Боркун, эта Злата Гуляйвитер — ваша козырная карта. Мы хотим посмотреть, стоит ли иметь с вами дело…

Боркун, понятливо кивая, вдруг представил себе: лес где-нибудь под Ровно, вечерние сумерки, майор Стронг у сосны, а в пяти шагах он, Боркун, с автоматом. Дорого бы он дал за то, чтобы всадить в брюхо этому болвану добрячую порцию свинца. Мечта была сладкой и несбыточной, Боркун ее испугался и мотнул головой, чтобы прогнать наваждение.

— Что с вами? — удивился майор. — Или вчера хватили лишнего? — Он презрительно вскинул бровь. — Постарайтесь впредь перед нашими встречами не накачиваться этим вонючим немецким шнапсом.

— Слушаюсь, мистер Стронг…

Попал бы этот майор в ровенские леса, когда гулял там он, Боркун, с боевиками, живо бы научился вежливости. Стронг издевается над ним. Он еще на первой встрече указал место — в передней. Но платит щедро. Если бы не эта хамская привычка постоянно шлепать человека мордой об асфальт…

— Не беспокойтесь, со Златой будет все в порядке, — почтительно сказал Боркун.

Он стоял перед майором почти навытяжку.

— Ладно, держите меня полностью в курсе всего хода операции. Кстати, я слышал, что у ваших людей туго с обмундированием? На днях мы вам подбросим из немецких трофеев.

«Нет, со Стронгом можно иметь дело. Если бы не его колонизаторская спесь».

Боркун добросовестно повторял Злате инструкции Стронга. Минимальный риск. Работа на перспективу. К черту мелочи! Только главное — внедрение, легализация, создание условий для длительной работы и выполнение по мере необходимости особо важных поручений. Первый этап операции проходит в абсолютной тишине. И кодовое название его — «Тишина».

На втором этапе — создание небольшой, крепкой подпольной группы. Три-пять человек, больше не надо. Проверка их всеми мыслимыми способами. Учить умению проводить пропагандистские акции, собирать информацию. Подготовка основных и запасных явок. Отработка связи с центром. Наконец, создание абсолютно надежной тропы через кордон. Кодовое название этапа — «Тропа». Третий этап, если все пойдет нормально, будет иметь особое значение. Ради него затевается вся операция. Главная его цель — планомерная повседневная пропаганда. Материалы для нее пойдут по тропе. Главное внимание — связям с интеллигенцией. Опора на молодежь. На третьем этапе к Злате прибудет помощник. Дело Златы — создать все условия для его непростой работы. На базе сотни Буй-Тура будет развернута подпольная радиостанция.

Злата восхищенно смотрела на Крука. Вот это размах! Такая операция навсегда прославит ее имя.

Передачи с Украины примут все радиостанции мира. Это даст гораздо больше, нежели все сообщения западных газет о «гражданской войне», якобы идущей в западноукраинских лесах. «Зоря» об этом пишет в каждом номере — призывы, заклинания, проклятия. А фактов нет. И потому «Зоре», как и другим аналогичным газетам, никто не верит. Когда же заговорит радиостанция…

Конечно; люди осведомленные сразу определят, что «подпольная радиостанция» — блеф. Да и выйдет она в эфир в лучшем случае два — три раза. Чекисты ее неминуемо засекут — чудес не бывает. Но и этого будет достаточно, чтобы устроить очередной антисоветский бум.

А вдруг повезет, и радиостанция продержится несколько месяцев? Сотня Буй-Тура обеспечит ее охрану и пути перемещения. Леса большие, в них можно и затеряться…

Кодовое название всей операции — «Голубая волна».

— Явки… пароли… Повторить. Еще раз. Снова повторить! Шифры…

Инструктаж продолжался долго. Злата устала, глаза ее потеряли бархатный оттенок.

Явки… пароли… шифры… Основные. Запасные. Сигналы провала…

Крук скучал, ожидая, когда наконец Боркун угомонится. Такая проверка, с его точки зрения, не вызывалась необходимостью. Злату не в пример обычным курсанткам готовили к заброске без спешки, неторопливо. Все, что долдонит Боркун, ей наверняка известно. Мудрый в этом деле ас, он не станет выпускать из клетки пташку с неокрепшими крыльями. Боркун — выскочка, любитель, возомнивший себя специалистом. Кое-что, конечно, и он умеет. Но уж лучше полагаться на Мудрого.

— Все, — сказал Боркун, — и провались я сквозь землю, если Злата не готова к рейсу.

— К подвигу! — строго поправил Крук.

— Ага ж, — не смутился Боркун. — Каждый день жизни на той стороне — героизм. И ненька-батькивщина никогда не забудет своих лыцарей.

— Насколько я знаю историю, — вяло пошутила Злата, — рыцарей в юбке не было.

Крук и Боркун засмеялись.

— Прошу об одном одолжении, — сказала Злата.

— Пожалуйста, — с готовностью повернулся к ней Крук. — Речь идет о… — замялся, подобрал требуемое слово, — …о вознаграждении?

— Нет. О другом. По правилам «игры» я должна идти без оружия. Но… я не могу. Привыкла к пистолету. Разрешите взять его с собой? Так, на всякий случай.

— Нет! — категорически возразил Боркун. — Что за штучки? Вдруг заметут, пистолет вас потянет на дно.

— Если меня арестуют, то будет при мне оружие или нет — это обстоятельство ничего не изменит. Но я не хочу, не допущу, чтобы меня взяли… живой.

Она давно мечтала об этой минуте. Пусть видит Крук, пусть знает Боркун, что для нее борьба — это все. Она посвятила свою жизнь идеалам ОУН. И если не сможет за них бороться — лучше смерть. Злата играла созданную воображением героиню, твердо идущую к заветной цели. И если ей придется погибнуть…

«Фанатичка, — подумал Боркун. — Это хорошо. Спасибо Макивчуку, старый злодюга воспитал племянницу, вышколил ее получше разведшкол».

— Разрешаю вам иметь при себе оружие, — торжественно, будто оказывая огромную милость, сказал Крук.

«Пыхатый индюк», — прокомментировал про себя Боркун. И засобирался:

— У меня еще сегодня вечером важная встреча. Гели не возражаете, я, пожалуй, откланяюсь.

«Побежит докладывать Стронгу», — без раздражения отметил Крук. Порядок есть порядок: Стронг платит деньги, а кто платит за ужин — тот заказывает и музыку.

Мудрый тоже, сославшись на дела, решил уйти. Он молчал почти весь вечер. Встреча эта носила скорее «вдохновляющий», нежели деловой характер, а разжигание энтузиазма у агентов — не его специальность. Это по линии Крука.

Крук попрощался с Мудрым и Боркуном, сказал, чтобы как-то объяснить свое решение остаться вдвоем с симпатичной агенткой:

— А мы еще со Златой поговорим. Путешествие ей предстоит долгое, когда свидимся…

Злата тем особым чутьем, которое присуще красивым женщинам, угадывала, что не для очередных инструкций задерживает ее Крук. «Ну и ладно, — думала она. — Внимание такого человека — уже честь для меня».

Крук тщательно закрыл на задвижки дверь, повернулся к Злате:

— Отпразднуем присвоение вам офицерского звания. Вдвоем. Чтобы никто не мешал…

— Спасибо за внимание, друже! — тихо сказала Злата.

— На кухне есть кофе. Пошарьте в холодильнике, там найдется, чем закусить.

Он подошел к бару, привычно открыл полированную дверцу. Злата, мельком взглянув на этикетку, отметила, что коньяк прекрасный — французский «Мартель».

Разговор не клеился. Злата не отказывалась выпить, не манерничала. Она деловито хозяйничала за столом, изредка улыбаясь своим мыслям: а что, обзавестись бы семьей, встречать по вечерам мужа, подавать ему войлочные тапочки, газету и кофе? И никаких рейдов, oneраций, постоянного ожидания западни: свои ли ее расставят, чужие — кто бы ни послал пулю, умирать не хочется.

А Крук думал, что вот еще один человек уйдет на ту сторону. Скоро Злата увидит Украину, ее поля, тихие леса, услышит родной язык — ласковый и певучий. Свидание с родиной у нее состоится не по любви, но все-таки она увидится с нею.

Что ее там ждет? Удача или провал? Она пойдет по самому краю пропасти. Достаточно будет одного неверного шага, и… можно публиковать в «Зоре» некролог: «Погибла смертью героя… Не изменила великим идеалам борьбы…»

Но в любом случае она встретится с Украиной. То, что никогда больше не суждено ему, Круку. Ибо надо быть сумасшедшим или полным идиотом, чтобы еще на что-то надеяться. Кто в состоянии противостоять гиганту, сломавшему хребет такой силе, как фашизм?

Так неужели до конца жизни скитаться по чужбинам? Крук решительно прогнал тяжелые мысли, улыбнулся Злате, предложил выпить:

— Поднимем наши чарки за борьбу, — вздохнул он, — за удачу!

— У меня был приятель, — тихо сказала Злата. — Так он в ответ на такие слова обычно говорил: «Не перепутать бы, с кем бороться».

— Ов-ва, — удивился Крук. — Это что-то новое…

— А я, — вела свое Злата, — поправляла его: «Не знаешь, с кем ты, не лезь в драку. Но уж если сунулся — бейся до последнего!»

Коньяк помог ей разговориться. Неожиданно для себя Злата сказала Круку, что даже не мечтала о таком счастье: быть с ним, великим борцом за свободу неньки-витчизны, вдвоем. Это для нее самая большая радость.

Крук произнес еще несколько высоких фраз о переломном времени, в которое они живут, о горьком счастье отречения во имя высшей цели. Он налил по полной, предложил выпить за родную землю, которая, убежден, ждет их, чтобы обнять как любимых сыновей.

— Ты не торопишься? — спросил он Злату.

— Нет. Меня никто не ждет.

— Тогда… переберемся в спальню, там нам будет уютнее.

Пока Злата стелила постель, Крук проверил замки на дверях, потом сунул пистолет под подушку.

— Зачем? — удивилась Злата. — Мы же с тобой вдвоем, коханый.

— Привычка, — пробормотал Крук и погасил свет.

— И этот ваш Крук остался с агентом Гуляйвитер на конспиративной квартире? — не поверил майор Стронг.

— Так точно, — подтвердил Боркун.

— У вас что, разведка или бордель? — взорвался майор. — Впрочем, вы поступили правильно, сообщив об этом мне. Мы ценим откровенность.

И не сдержался, со злостью грохнул кулаком об стол:

— Вонючий кот! Да не вы, а этот ваш, как его…

— Крук…

— Вот именно! А вы куда смотрели? Так ведь можно всю операцию провалить в самом начале! С каким настроением уйдет эта шлюха за кордон?

— Думаю, с прекрасным, — решился перебить шефа Боркун.

Гнев Стронга его не очень испугал. Наоборот, Боркун был доволен: удачно подставил Крука под удар. А то уж больно напористо прется тот в «вожди».

— Ладно, — сказал Стронг, — в ближайшее время подумаю, как навести порядок на вашей псарне. С документами для Гуляйвитер нормально?

Он никак не мог произнести эту идиотскую славянскую фамилию «Гуляйвитер» единым словом и делил ее пополам: «Гуляй-витер».

— Да, — демонстрировал служебное рвение Боркун. — У нее паперы на имя Ганны Божко — она ими будет пользоваться только первое время, пока не осмотрится. А дальше наши люди там, на Украине, передадут ей другой комплект документов, более подходящий для окончательной легализации.

— Не слишком ли сложно? Смотрите, себя не перехитрите.

— Смею вас заверить, все продумано до мельчайших деталей.

— Хорошо. Начинайте операцию.

Майор Стронг опять побагровел и крепко выругался:

— Блудливые мерзавцы!..

Разве можно иметь дело с человеком, который перед самой операцией тащит агента в свою постель? Хорошо, что Боркун рассказал ему эту препохабную историю: надо будет приглядеться к Круку…