Наверно, можно сказать, что с этими ребятами произошла катастрофа, только разбилась не машина или велосипед, разбились их судьбы. Конечно, потом, через несколько лет, можно попытаться что-то исправить, даже наверняка можно кое-что исправить, но годы уже будут позади. И вряд ли что-нибудь останется от легкомыслия, беззаботности, от их безоглядной уверенности в собственной исключительности, в том, что их ожидает жизнь легкая и приятная.

Когда все в зале поднялись, чтобы выслушать приговор, я невольно посмотрел не на этих стриженых ребят на скамье подсудимых, а на их родных. Сколько надежды, совершенно невероятной надежды на благополучный исход светилось в глазах бабушки — судили внука. На суд пришла только она, потому что мать несовершеннолетнего преступника лежала с инфарктом, а у отца настолько сдали нервы, что друзья его попросту не пустили в зал суда... Сколько людей — родных, знакомых, близких — ожидало сейчас телефонных звонков, чтобы узнать о приговоре, а сколько их было здесь, в зале суда! Нет, катастрофа стряслась не только с этими ребятами. Десятки людей словно бы прошли через тяжкое испытание, в чем-то катастрофа отразилась на каждом из них.

Потом и бабушку, и отца, и родителей второго парнишки я видел уже на улице — они стояли на тротуаре, надеясь увидеть ребят еще раз, когда их поведут от здания суда к специальной машине.

Суд, обвинение, обстоятельства дела, все его детали мне, человеку, почти всю жизнь отдавшему спорту, запомнились еще и потому, что, как говорится, взяли ребят в районе стадиона в Лужниках. Но пришли они туда заниматься не спортом, а совсем другим — в приговоре их действия были названы вооруженным разбоем. Согласитесь, когда ребят школьного возраста обвиняют в таком тяжком преступлении, — это уже само по себе достаточно необычно. Ну ладно бы, подрались ребята, один у другого отнял занятную вещицу — это можно и объяснить в чем-то, может быть, даже и простить. Но вооруженный разбой — это уж слишком, это уж ни в какие ворота... Причем днем, в оживленном месте...

Я подумал вначале — не перегнули ли палку, обвинив ребят по этой статье, не сыграли ли здесь роковой роли обстоятельства, случай... Но нет, чем больше я знакомился с делом, тем больше убеждался в том, что следователь во всем разобрался правильно.

Здесь я хочу сделать маленькое отступление и объяснить, почему вдруг решил поделиться этими своими раздумьями. Причин много. Одна из них та, что вот уже несколько лет подряд меня избирают народным заседателем Ленинского народного суда Москвы. Это дало мне возможность в полной мере представить все сложности воспитания подрастающего поколения, заставило задуматься об ошибках, упущениях в воспитании, о результатах, к которым эти ошибки и упущения приводят.

В самом деле, как получается, что ребята, до какого-то момента очень неплохие ребята, неожиданно оказываются на скамье подсудимых? Я не оговорился — именно неожиданно для них самих, для их родителей, воспитателей, соседей. Никто из них, видя, наблюдая некоторые слабости подростков (назовем эти вещи слабостями), так вот, никто даже не предполагал, что эти самые «невинные грешки» ведут на скамью подсудимых.

Должен признаться — когда сидишь за судейским столом, невольно начинаешь более взыскательно смотреть не только на чужие поступки, но и на свои тоже, начинаешь оценивать их строже не только со своей колокольни, но и с точки зрения других людей, с точки зрения общества.

Те же ребята, о которых я начал рассказывать, вроде бы и не нанесли никому особенно большого вреда, а материальный ущерб вообще был настолько невелик, что о нем можно бы и не говорить. Но тем не менее суровый приговор был вполне справедлив. Со мной могут не согласиться подсудимые и их родственники — это вполне естественно, но в судебном зале приговор был встречен с одобрением, и, я убежден, любой человек, не заинтересованный лично в исходе дела, согласится со мной.

Отвлекусь, чтобы вспомнить о собственном детстве. Мы жили тогда, в двадцатых годах, в районе «Трехгорки», Красной Пресни. Совсем недавно кончилась гражданская война, страна спешно залечивала раны, на улицах городов, поселков, на вокзалах и рынках бродило немало беспризорных детей. Явление, трагичное само по себе, усугублялось еще и тем, что беспризорные оказывали сильное влияние на других детей.

Наш район был далеко не последним по преступности в столице, по всевозможным правонарушениям. И среди моих знакомых были ребята, которые, мягко говоря, совершали не одни только честные поступки. Хорошо помню известных тогда у нас дружков с довольно колоритными кличками — одного звали Осел, а второго почему-то Нона. Специализировались Осел и Нона на карманных кражах, причем разработали для этого особый способ. Они не толкались в переполненных трамваях, очередях и вообще пренебрегали шумными местами. Они любили «работать» в парке. Осел шел на несколько метров впереди и, столкнувшись с кем-то, успевал расстегнуть у жертвы карман, разомкнуть замочек часовой цепочки или что-то в этом роде. А на долю Ноны приходилась уже более ответственная, заключительная операция — изъять кошелек, часы, деньги. И, надо сказать, довольно долго это им сходило с рук. Ловкость этих жуликов, их отчаянность вызывали у некоторых мальчишек восхищение, находились даже подражатели, правда ненадолго. Детских комнат тогда не было, и чаще всего отцовский ремень возвращал мальцов на путь истины.

Жили и в нашем дворе ребята, может быть, не столь отчаянные, но тоже любители поживиться за чужой счет. Само собой разумеется, все прекрасно знали,чем они занимаются, да они и сами были не прочь похвастать «победами»: добычей, похищенной у домохозяек из продуктовых сумок.

И вот здесь я искренно могу сказать, что самым мощным противовесом влиянию жуликов были стадионы и спортивные площадки, которые в изобилии создавались в то время. Сейчас я с болью прохожу по знакомым местам. Да, конечно, выросли прекрасные жилые здания, учреждения, да, строится громадный международный Дом торговли, проложены широкие магистрали, но все это строительство поглотило стадионы и спортивные площадки «Трехгорки». Четыре стадиона было раньше в этом районе. Сейчас нет ни одного.

Должен сказать, что до сих пор среди спортивных деятелей нет единого мнения о том, что лучше — один высшего класса стадион, известный на всю страну, или десяток небольших, но на которых люди могут заниматься и после работы, и до работы, и в выходные дни, не опасаясь испортить роскошный травяной покров, не смущаясь бесконечными рядами трибун, не боясь показаться неуклюжими, толстыми, тощими.

Так вот о противовесе. Ребята, способные забраться в чужую сумку, могли чувствовать себя героями где угодно, но не на стадионе. Там вступали в силу другие законы. Там наглость и беспардонность не находили поклонников. Там мы с радостным чувством освобождения видели, что у всемогущего Ноны, к примеру, никудышная «дыхалка», да и ножки жидковаты, что гроза и владыка всего двора не в состоянии прилично ударить по воротам, а команда, составленная из таких вот «кумиров», не может никому оказать достойного сопротивления. Здесь, на стадионе, утверждались свои авторитеты. Их слава была честной. И сила их была честной. И каждый на равных мог поспорить с ними, не опасаясь подножки или удара ножом в темном углу.

По правде сказать, среди ребят нашего двора я ничем не выделялся. Тощий, длинный и нескладный, я укрепился в звании вратаря команды дома № 20 по Большому Трехгорному переулку. Играли мы тогда большей частью самодельными мячами, сшитыми из тряпок, которых нередко хватало на одну игру — мы их разбивали.

И вот однажды отец подарил мне настоящий кожаный мяч. О! Это было событие, которое не оставило равнодушным ни одного мальчишку всех соседних дворов. Произошла удивительная вещь — вокруг этого мяча, как вокруг некоего центра притяжения, стали собираться ребята. Когда мы шли на «свой» стадион, самая гордая походка была у того, кто нес мяч, нередко его несли по очереди, «не замечая» завистливых взглядов встречавшихся ребят.

Однако при всем при том, должен честно признаться, что первую товарищескую встречу, настоящую, по всем правилам, встречу с соседним двором в 1925 году мы проиграли. Да, проиграли, позорно продули, как тогда говорили, и это я помню ничуть не хуже, чем победы или поражения в самых ответственных международных матчах, в которых мне довелось участвовать. Каяться — так до конца: первую международную встречу 1 января 1936 года, когда я выступал в составе сборной Москвы на парижском стадионе «Парк де Прэнс» против знаменитого в те годы «Рэсинга», мы тоже проиграли. Счет был минимальный, многие говорили, что нам просто не повезло, тем более что вскоре мы начали выигрывать у европейских команд. Но именно тогда мы почувствовали свою силу, поняли, что можем на равных бороться с лучшими командами Европы.

Как это все-таки важно — почувствовать себя сильным. Перед тобой словно открываются новые горизонты, пусть меня простят за эти избитые слова. Спорт дает такую возможность. Человек, серьезно занимающийся спортом, становится более достойным в своих поступках, решениях, поведении. Спорт дисциплинирует внутренне и позволяет ставить перед собой высокие цели, стремиться к их достижению.

Но не всегда.

Вернемся в зал суда, где только что шел суд над Елисеевым и Дубовым. Они оба занимались спортом, играли в хоккей, настольный теннис, посещали другие секции. Причем не просто проводили на стадионе или спортплощадке свободное время, они действительно всерьез занимались спортом. Но спорт не спас их от той нравственной катастрофы, в которую они попали. Спортсмены оказались на скамье подсудимых — сама эта фраза звучит как-то противоестественно, кощунственно.

Я воспользовался своим правом и задал ребятам несколько вопросов.

— Скажите, — обратился я к Елисееву, — зачем вы занимались спортом?

— Так сразу и не скажешь... — Он пожал плечами.

— Скажите не сразу, мы не торопимся.

— Ну, как зачем... Спорт все-таки... Интересно было, какая-то... борьба, соревнование, общение... В общем смысл был, человеком себя чувствовал.

— Наверно, и посильнее, получше других себя чувствовали?

— Было...

— А правильно будет сказать, что вы ощущали некое превосходство над сверстниками, физическое превосходство?

— Нет, почему... Просто приятно было знать, что в случае чего... Ну, что сможешь за себя постоять.

— И что сами тоже можете при случае показать себя? — спросил я уже второго подсудимого, Дубового.

— Не без этого, конечно...

— А не страшно были идти на преступление?

— Мы выпили тогда крепко...

— Но другие пьют — песни поют, пляшут, хвастаются... А вы вот за нож взялись. Почему?

— Еще выпить захотелось.

— Но ведь сами говорите, что выпили крепко!

— Тогда мы уже об этом не думали...

Вот опасность, одинаково грозящая и человеку, занимающемуся спортом, и тому, кто видит соревнования только по телевизору, — пьянство. Мне трудно судить о том, почему начинает пить тот или иной человек, однако в любом случае мы имеем дело со слабостью. Тут нужно, очевидно, просто с самого начала определить, что для тебя важнее всего в жизни, в спорте — слава, успех, имя в газетах, шумные застолья со знаменитыми людьми или же нечто более высокое, более достойное. Прекрасно помню немало случаев, когда на свадьбе у близких друзей, или новоселье, или на приеме в честь серьезной победы наши ребята из команды пили только лимонад, поскольку через три дня, через неделю намечались новые игры, новые встречи, новые испытания. Дело в том, что спортсмен, употребляющий спиртные напитки, никогда не сможет достигнуть высоких результатов, а его спортивная жизнь будет кратковременной.

Хочу рассказать грустную и поучительную историю об одном из самых выдающихся спортсменов, с которыми мне приходилось встречаться, — о Владиславе Жмелькове. У него была совершенно непостижимая реакция, благодаря чему он установил рекорд, который, наверно, уже никогда не будет не только превзойден, но даже повторен. Играя в столичном «Спартаке» с середины 1938-го по осень 1939 года, Владислав Жмельков из двенадцати пенальти, назначенных в его ворота, отразил одиннадцать! А тот, который он все-таки пропустил, ни в коей мере не может быть вменен ему в вину. Дело в том, что это был повторный пенальти, когда судьи решили, что минуту назад пробитый пенальти был сделан с какими-то нарушениями. Жмельков его взял, но, зацепившись за штангу, повредил руку. Он еще лежал на земле, не в силах подняться, когда мяч снова стоял на одиннадцатиметровой отметке. И он встал, и снова метнулся к мячу, и достал его, но выпустил, не сумев удержать поврежденной рукой.

Владислав Жмельков был абсолютно уверен в себе, уверен в своих силах и возможностях. Редко ли нам приходится слышать на поле, как вратари командуют защитникам, чтоб те перехватили того нападающего, остановили другого, не дали бы ударить третьему. Так вот, Жмельков нередко кричал своим защитникам совершенно противоположное: «Да пропусти же его! Пусть ударит! Пусть! Возьму! Через все поле бежал человек, трудился — пусть ударит!»

Владислав Жмельков был не только удивительный спортсмен, это был мужественный и самоотверженный человек. «Спокойно, ребята, не волнуйтесь», — говорил он перед игрой в раздевалке. Можно себе представить, как играла после таких слов команда. В 1939 году он был признан лучшим спортсменом года в нашей стране, хотя на это звание претендовали и Николай Королев, и Михаил Ботвинник.

После войны Жмельков вернулся в футбол, играл несколько лет в московском «Спартаке», показывая иногда игру, вполне достойную его прежней славы, но, как у нас говорят, стал все чаще допускать нарушение режима. Проще говоря — выпивать стал Владислав Жмельков. В результате играл все хуже, перешел в команду классом пониже, потом его и там не стали держать... А ведь он мог играть еще долгие годы, мог стать отличным тренером, мог и сегодня немало внести в развитие нашего футбола.

Вот пример более свежий — один из известных игроков московского «Торпедо» не выдержал соблазнов, которые обычно подстерегают известного человека, не выдержал натиска многочисленных приятелей, которым попросту было лестно выпить в компании со знаменитостью...

Вот как рассказывают товарищи по команде о катастрофе, случившейся с ним...

— Конечно, судьбу свою решает прежде всего сам человек. Но мы не пробовали бороться за него. Тренеры не желали портить отношения с известным, признанным, пользующимся огромным авторитетом игроком. Ребята считали, что проявить к нему строгость, сказать в глаза, что он подводит их, — значит совершить нетоварищеский поступок. Сделай какой-нибудь новичок хоть сотую долю того, что делал тот спортсмен, — с него бы, как говорится, семь шкур спустили. А тут отвратительная игра в молчанку. В существовании «двух законов» в наших футбольных и хоккейных командах — одного для «звезд», другого для «обыкновенных смертных» — одна из причин того, что иногда мы бессмысленно несем тяжелые людские потери. Сначала в спорте. Потом — в жизни.

Нетребовательность, попустительство, ложное понятие товарищества, существование «двух законов», двух подходов — все это действительно может создать у человека ложное представление о собственной персоне, о своих возможностях. Тут уж и сильному человеку, наделенному здравым рассудком, может показаться, что он имеет несколько больше прав, нежели ближние, что ему позволено несколько больше, что его грехи не столь значительны и позорны. И он начинает нарушать не только режим, но и общественный порядок, начинает нарушать закон, пребывая в полной и счастливой уверенности, что ему простится. Что ж, могут простить родные, друзья, может простить постовой милиционер или автоинспектор, узнав известного человека, но не прощает жизнь. Уж слишком много мы имеем тому горьких примеров.

Снова возвращаюсь мысленно в зал суда, снова вспоминаю уголовное дело по обвинению учащихся профессионально-технического училища в разбойном нападении с целью грабежа. Не буду называть это училище, не в этом суть, да, говорят, после частного определения о воспитательной работе, которое вынес суд, там многое изменилось. Хочу сказать о другом — на суде в качестве свидетеля присутствовал представитель училища. Так вот, у прокурора произошел довольно интересный разговор с этим представителем.

— Скажите, — обратился к нему государственный обвинитель, — в тот день, когда произошло преступление, в училище были занятия?

— Да. Но преступление произошло, когда занятия кончились.

— Вы хотите сказать, что учащиеся уже были свободны? Но ведь они к тому времени уже были пьяны? Как это случилось?

— Видите ли, в этот день почти вся группа не явилась на занятия.

— Почему?

— Трудно сказать, мы еще будем с этим разбираться...

— Разбираться? А разве это первый случай, когда учащиеся срывают занятия, бродят по городу, занимаются совсем не тем, чем им положено заниматься в это время... Разве раньше вы в этом не разбирались?

— Такой случай у нас впервые...

— Согласен. Это действительно первый случай, когда ваши учащиеся оказались на скамье подсудимых, когда представитель училища вынужден давать свидетельские показания на суде, — с этим я согласен. Но ведь и раньше бывало, что срывались занятия, случались хулиганские выходки, учащиеся распивали спиртные напитки...

— Вы правы, здесь, конечно, наша недоработка. Разумеется, из всего случившегося мы сделаем самые серьезные выводы.

— Поздновато вы собрались делать выводы, поздновато. Вот и выходит: пока гром не грянет — мужик не перекрестится.

Что же произошло в тот день возле стадиона в Лужниках? На первый взгляд совершенно безобидное происшествие. Сильно подвыпив, учащиеся Елисеев и Дубовой стали приставать к подросткам, которые были моложе их и, естественно, слабее, и выпрашивать у них деньги.

Примерно так описывали случившееся подсудимые. На самом деле было несколько деталей, которые существенно меняли картину. Деньги подсудимые не столько выпрашивали, сколько вытряхивали. Когда в карманах мальчишек попадалось еще кое-что вроде кошельков, перочинных ножей и прочих «драгоценностей», Елисеев и Дубовой не пренебрегали и этим. Еще одна деталь — строптивым они приставляли к горлу нож, и разговор после этого, естественно, становился более коротким. Их добыча в тот день составляла не слишком большую сумму — не то два, не то три рубля.

Но давайте представим на минуту, что у паренька было в кармане не пятьдесят копеек, а пятьдесят рублей, — разве упившиеся грабители отказались бы от этой суммы? Конечно, нет. А если бы нашелся отчаянный мальчишка, который, несмотря на приставленный к горлу нож, все-таки оказал бы сопротивление, — удержались бы наши «выпрашиватели» от того, чтобы нажать посильнее на рукоять ножа? Возможно, удержались бы, но представьте себе, что пришлось пережить мальчишкам, которым они подносили нож к горлу. Поэтому я, как народный заседатель, был согласен с тем, что преступление было квалифицировано как вооруженный разбой.

Во время суда я задал Елисееву вопрос, который, казалось бы, совершенно не имел отношения к делу. Я спросил часто ли ему приходилось участвовать в спортивных соревнованиях. Он ответил, что, мол, как-то было, но когда и по какому случаю, он даже не помнит. Дубовой ответил еще проще: нет, не участвовал. Почему? Не хотел? Не допускали в команду? Вообще не проводились состязания? Почему?

— Как вам сказать, — со снисходительной улыбкой проговорил Елисеев, полагая, видимо, что народный заседатель просто не знает, что спросить, вот и цепляется к каким-то соревнованиям, выступлениям. — Помню, в училище были соревнования между группами по волейболу... Занятия у нас бывают, а так, чтобы соревноваться... Мы не такие уж мастера, чтобы кого-то вызывать или принимать вызов.

— А с другими училищами? Ведь там такие же мастера?

— Нет, не приходилось.

— И не скучно вам было вот так заниматься спортом? Без схваток, соревнований, без побед и поражений?

— Занимались...

После ответов подсудимых на эти, «не относящиеся к делу» вопросы для меня стало проясняться многое в жизни ребят. Как-то почти физически ощутил я тогда унылую нравственную атмосферу училища. Словно повеяло каким-то равнодушием, безразличием, чуть ли не усталостью. Нет, ребята не были патриотами училища, и его спортивные знамена не зажигали огня в их глазах, не зажигали желания победить, доказать, одержать верх.

Не подумайте, что я все свожу к спорту и тем самым упрощаю проблему. Вовсе нет. Я знаю наверняка, что спортивная команда — это очень точная и очень чуткая модель любого коллектива. Во всяком случае, трудовой энтузиазм нашего народа в тридцатых годах довольно полно отразился в энтузиазме спортивном, когда наша страна только выходила на международную арену.

Да что там международная арена! С каким азартом, с каким страстным желанием победить сражалась наша школьная футбольная команда! Потом, когда я поступил в автоучебный комбинат, положение ничуть не изменилось. Прекрасно помню учителя физкультуры Владимира Ивановича Ильина — он вел занятия и в школе, и в комбинате. Постоянные соревнования между школами, между цехами, классами, показательные выступления перед родителями в рамках пионерской организации «Трехгорки». Наши собственные спортивная честь и достоинство как бы объединялись с честью и достоинством всего коллектива, с его трудовыми достижениями.

Согласитесь, спортивная победа дает громадное моральное удовлетворение, радость — и не только участникам. Все мы видели, как тысячи болельщиков бывают охвачены единым порывом, когда побеждают «наши». А сегодня уже миллионы людей, сидя у телевизоров, следят за состязанием двух команд, и нет в этот момент для них ничего важнее.

Вдумайтесь в этот неуправляемый, может быть, не совсем благозвучный возглас «Знай наших!». В нем слышится гордость не только за свою команду, одержавшую победу, в нем гордость и за свой завод, город, страну, гордость за самого себя, потому что этим возгласом человек как бы хочет сказать, что он тоже из победителей и, когда понадобится, тоже кое-что сможет.

Такая вот атмосфера честной и бескомпромиссной спортивной борьбы неизбежно рождает и честные отношения в коллективе, основанные на товариществе, взаимовыручке, взаимопомощи. Вспоминаю отношения у нас, в «Спартаке», — мы жили словно бы одной семьей. Причем я имею в виду не только футболистов. Мы интересовались, гордились успехами своих одноклубников: братьев Знаменских, боксера Николая Королева, пловчихи Марии Соколовой, конькобежца Ивана Аниканова, велосипедиста Алексея Логунова, — болели за них. Наши вратари, наши защитники, форварды прекрасно разбирались в тайнах легкой атлетики, неплохо знали технику бокса, сами занимались велоспортом, нередко всей командой ходили на соревнования конькобежцев и могли со знанием дела обсудить шансы на победу пловцов или борцов.

В 1939 году спортсмены «Спартака» достигли неплохих успехов во многих видах спорта, а что касается нас, футболистов, то мы даже начали выпускать стенную газету, которая называлась «За дубль». Тем самым мы громогласно объявили о своих претензиях завоевать и первенство страны, и кубок, введенный за три года до этого. В стенной газете, помню, больше всего доставалось ее редактору Виктору Семенову — его критиковали за большой вес, малоподвижность на поле, а шуток на эту тему среди спортсменов всегда предостаточно. И вот Виктор, чтобы не подводить команду, решил сбавить вес. И он его сбавил — голодая целый месяц, сбросил восемь килограммов. А в результате, выйдя на очередную игру, ходил, шатаясь от слабости, и смог выдержать на поле только двадцать минут. Но все кончилось хорошо, и Виктор быстро вошел в форму. Чувство товарищества и взаимопомощи помогло нам тогда выстоять в нелегкой борьбе.

Надо отдать должное нашей прессе, кино, телевидению — спорт пропагандируется постоянно, настойчиво, но в то же время несколько односторонне. Пропаганда чаще всего сводится к таким примерно тезисам: занимайся спортом — и ты будешь сильным и ловким, занимайся спортом — и ты продлишь свою молодость, занимайся спортом, добивайся высоких результатов — и ты увидишь другие города и страны.

Все это так, все это верно. Но я бы к этим призывам добавил еще один: занимайся спортом — и ты воспитаешь свой характер, воспитаешь мужество, благородство по отношению к друзьям и противникам. Другими словами, спорт дает человеку силу не только физическую, но моральную, нравственную устойчивость. Бывают, конечно, исключения, но они бывают в любом деле, и не о них речь. Исключения, как говорят, только подтверждают правило. А оно заключается в том, что спорт облагораживает человека.

Возвращаясь к судебному заседанию, с которого я начал свой рассказ, хочу сказать, что, хотя Елисеев и Дубовой занимались спортом, как утверждали они сами и свидетели, возьму на себя смелость утверждать, что они не были спортсменами даже в самом приблизительном смысле слова. Они «накачивали» мышцы, они добились того, что стали сильнее своих сверстников, но разве это сделало их спортсменами? Ни в коей мере. Их интересовала только возможность верховодить, подавлять других. Они всегда не прочь были выпить, особенно Дубовой. Они не участвовали в соревнованиях и не знают, что такое честная борьба, солидарность команды, не знают, что значит бороться за честь училища, района, группы в конце концов. Они не знают, что такое великодушие, рыцарство, а настоящий спортсмен всегда великодушен. Мало ли мы знаем примеров, когда закалка, выдержка, характер, приобретенные в спортивных состязаниях, помогают людям добиться больших успехов в других областях.

Иван Станкевич, левый защитник московского «Динамо», участник знаменитых послевоенных матчей в Англии, сейчас стал математиком, работает в институте, ведет большую общественную работу, а его трудолюбию, энергии, оптимизму могут позавидовать студенты, которые едва ли не втрое моложе его.

А мастер спорта Виктор Хайлов! Его молодость прошла под знаменем «Крыльев Советов». Сколько раз «восьмерка», на которой он был одним из гребцов, первой пересекала финишную прямую! Он стал не менее известным химиком, доктором технических наук, профессором, лауреатом Ленинской премии...

Примеры можно было продолжать. Совсем недавно мне признался начальник отдела кадров одного уважаемого учреждения, что он всегда с особой охотой оформляет на работу людей со спортивным прошлым. И дело не в том, что они могут поддержать спортивную честь этого учреждения, как говорится, годы у них уже не те. «Понимаете, — говорил он мне, — сразу чувствуешь, что имеешь дело... ну, как бы сказать, что имеешь дело с человеком надежным. Обязательность, чувство коллективизма, готовность помочь, поддержать, способность без обид принять помощь. И обостренное чувство патриотизма. Ведь, казалось бы, вчера еще человек только пришел к нам на работу, а сегодня он уже как-то очень неравнодушно относится к чести коллектива учреждения. Такое ощущение, будто он с сегодняшнего дня выступает за нашу команду. Кое-кто из молодых иногда это со смешком воспринимает, но быстро спохватываются ребята. По такому поводу шутки не проходят. Кажется, будто он вперед с мячом рванулся. Тут уж хочешь не хочешь, а надо поддержать атаку».

Один из подсудимых — Елисеев — производил, в общем, неплохое впечатление, по всему было видно, что все происшедшее подействовало на него отрезвляюще. И свидетели говорили о том, что парень он неплохой, во всяком случае, пропащим его назвать было трудно. Особенно усердствовала одна женщина, как оказалось, соседка Елисеевых по квартире. Она дошла до того, что начала чуть ли не подписи собирать в защиту «невинного», к депутату пошла, к председателю районного народного суда, пытаясь оказать давление на судью. Понимая ее благой порыв, я тем не менее никак не мог одобрить «подвижническую» эту ее деятельность. Было во всем этом что-то от недоверия к суду, от желания подсказать наиболее справедливый, с ее точки зрения, приговор. Она была свидетельницей на суде и подробно рассказала, каким вежливым мальчиком всегда был Елисеев, как он уступал ей дорогу на лестничной площадке, как помогал тащить тяжелую сумку. Судья уже после приговора счел нужным побеседовать с ней.

— Вы что же, считаете, что он совершенно невиновен? Что он по ошибке оказался на скамье подсудимых?

— Нет, почему же! Он виновен! Но его вина не настолько велика, как это может показаться на первый взгляд! Он просто попал под дурное влияние.

— А почему же он не попал под хорошее влияние?

— То есть как? Он с таким же успехом мог попасть и под хорошее влияние.

— Другими словами, он одинаково охотно пошел бы и в театр,и на разбой?

— Ну, какой разбой — два рубля взяли!

— Вопрос не в этом, — сказал судья. — Вопрос в другом. Одинаково охотно пошел бы Елисеев в театр и на разбой? То есть были ли у него какие-то собственные убеждения? Или же он вежливым был только потому, что соседям это нравилось? А спортом он занимался потому, что это нравилось начальству в училище? А по чужим карманам он шарил потому, что это нравилось его дружку?

— Зачем же так...

— Простите, но мне кажется, нельзя сказать, что все случившееся — чистая случайность, — сказал судья. — В тот день, когда целая группа учащихся сорвала занятия и прогуляла, произошел очень своеобразный отсев. Вот смотрите — тридцать человек не пошли на занятия. Почти все они разошлись. Может быть, помочь родным по дому, может, просто сходить в кино с друзьями. Учтите, они знали, все знали, что кое-кто в группе собирается пойти выпить. И к ним, к этим жаждущим крепких напитков, присоединилось ничтожное меньшинство. Всего семь человек отправились к кому-то на квартиру пить вино. Остальные нашли себе другое занятие — кое-кто остался в училище, пошел в библиотеку, в кино, погулять по улицам, но не пить. А вот эти семеро, в том числе Елисеев и Дубовой, отправились пить. Вскоре трое ушли. Им выпитого показалось вполне достаточно. Или дела торопили — неважно. Если торопили дела — значит, они для них были важнее выпивки. Продолжали кутеж четверо. Они еще достали денег, одолжили, поскребли по собственным карманам и купили вина. Выпили. После этого оказалось, что еще двое насытились. «Жажда» продолжала мучить двоих из тридцати — Елисеева и Дубового. Их последние собутыльники завалились спать, а они отправились к стадиону. Они знали, что там можно остановить беспомощного на коньках мальчишку и пошарить по его карманам. Это решение их случайно? Внезапно? Нет, уходя из квартиры, где распивали последние бутылки, они прихватили с собой большой кухонный нож. Зачем?

— Вы хотите меня убедить в том, что Елисеев — конченый человек? — негромко спросила свидетельница.

— Нет. Я хочу, чтобы вы правильно поняли, что произошло.

Чтобы уж закончить с этим делом, скажу: Елисеев и Дубовой были приговорены к лишению свободы, и все вышестоящие инстанции оставили приговор без изменения.

Иногда, оставаясь после суда, мы, народные заседатели и судьи, не связанные уже официальным протоколом, необходимостью выносить приговор с учетом всех обстоятельств дела, характеристик, свидетельств, пытаемся проанализировать тот опыт, который постепенно приобретаем.

Что получается. На основании работы Ленинского районного народного суда можно сделать вывод, что подростки чаще всего совершают всевозможные правонарушения группами, которые образовались в процессе их повседневного общения по месту жительства, работы, учебы. Как такие группы образуются, можно хорошо себе представить на примере дела, о котором я только что рассказал. А то, что такие случаи далеко не исключительны, позволяет говорить об общих недостатках в воспитании, в организации свободного времени подростков. Причем это в одинаковой степени относится и к школам, и к техникумам, и к профессионально-техническим училищам, где ребята в том возрасте, когда они наиболее энергичны, я бы даже сказал, азартны, когда они жаждут самоутверждения, но еще не имеют четких и твердых общественных, социальных убеждений, когда у них еще нет жизненного опыта.

Я спортсмен и, естественно, прежде всего мыслю спортивными категориями, да простится мне это. Что характерно — в тех учебных заведениях, на тех предприятиях, где налажена спортивная работа, где действуют разнообразные секции, почти не бывает правонарушений. Во всяком случае, их гораздо меньше. Надо давать выход ребячьей энергии, надо понимать и идти навстречу их желанию проявить, показать себя, самоутвердиться. Где подросток это может сделать? Показать свою удаль, силу, отвагу он может на школьном дворе, на спортивной площадке, на стадионе или же на улице.

Спорт и выпивка — вещи несовместимые, я уже говорил об этом. А уличная удаль и выпивка — вещи нераздельные. Вот и получается, что проявление удали на улице превращается в самое настоящее хулиганство. Дайте тому же парню возможность под рев трибун вогнать мяч в «девятку», припечатать противника обеими лопатками к ковру, на школьной олимпиаде разгромить соседний класс в баскетбол или волейбол — и он не пойдет на улицу утверждать свое достоинство с помощью кухонного ножа.

Причем могу сказать совершенно твердо, что дело здесь не только в чувстве коллективизма, присущего всему нашему обществу. Большое значение в формировании мировоззрения ребят имеет само слово, само звание «спортсмен». Согласитесь, люди, произнося это слово, имеют в виду не только рост, силу, фигуру, но и благородство, честь, достоинство.

Как член центрального штаба «Кожаный мяч», как человек, которому приходится довольно много общаться с ребятами, с юными футболистами, я хорошо знаю, как легко увлечь ребят спортом, как увлекаются они предстоящими схватками на поле, насколько полно отдаются тренировкам, подготовке, самой «черной» спортивной работе. И я могу привести не один и не два примера того, когда команда, интересы команды, школьного класса, техникумовской группы гасили, нейтрализовали и дурной пример улицы, как принято сейчас говорить, и запущенное воспитание.

Причины антиобщественного поведения подростков могут быть различными. Здесь и сложности в неблагополучной семье, и действительно дурное влияние улицы, и неумеренные выпивки. Однако за всем за этим, за каждой из этих причин стоит нерациональное использование свободного времени. Учитывая все это, комсомольские, общественные организации, руководители учебных заведений могут наметить действенную программу всестороннего воспитания подростков. И спорт должен занять в ней достойное место.